Текст книги "Загадка о тигрином следе"

Глава 26

На счастье путешественников чёрное покрывало безлунной ночи опустилось на степь прежде, чем басмачи нагнали машину. Но полностью использовать выигранные часы не получилось. Генерал смог заменить немца за рулём лишь на пару часов, потом и у него неумолимо стали слипаться веки, и он остановился, чтобы не заснуть за рулём. Луков управлять автомобилем не умел. Что же касается неоднократно проявлявшего свой взбалмошный непредсказуемый нрав комиссара, то доверить ему машину мог лишь сумасшедший.

Было решено отдохнуть хотя бы пару часов. Костёр не разжигали даже для того, чтобы вскипятить чайник. Обошлись остатками сухого печенья и чашкой сырой воды на каждого.

Незадолго до рассвета генерал всех разбудил и приказал быть готовыми к отъезду. Сам он достал револьвер и заменил в его барабане стрелянные гильзы на новые патроны, затем попросил у немца одолжить ему свой прекрасный нож. Было ясно, что генерал куда-то собрался.

– Они должны быть недалеко – спокойно пояснил старый солдат. – Пойду, проведаю… Как знать, может, угостят старика горячим чайком. Восточное гостеприимство – штука парадоксальная.

Как и многие пожилые люди – чрезвычайно сентиментальный, Вильмонт даже в эту тревожную минуту нашёл время для воспоминаний:

– Как-то гостил я в одном доме, о хозяине которого знал наверняка, что ему щедро заплатили, чтобы он убил меня. Как сейчас помню: лежу я на кушетке, подложив под голову седло, а хозяин суетится, заваривает для меня чаёк. На меня он смотрит преданно-ласково, вид его до тошноты услужлив. Я также ему улыбаюсь, а про себя знаю, что если он привезёт заказчику мою голову, то сразу станет очень богатым человеком. Поэтому зорко слежу за его руками в надежде поймать момент, когда он сыпанет яду в пиалу…

– Ну и как – сыпанул? – нетерпеливо поинтересовался Луков у загадочно улыбнувшегося своим мыслям старика.

– Да нет, – как будто заново удивляясь этому факту, покачал белой, как лунь головой бывалый путешественник. На Востоке такое случается. Закон гостеприимства! Убить гостя страшный грех и позор на весь род!

Генерал вернулся из своей вылазки через полтора часа. На одежде его Одиссей заметил кровь. Ветеран разведки ходил не зря. Он принёс в качестве трофея английский карабин с патронташем, который висел у него через плечо, как латиноамериканский бандольер. На патронташе имелось несколько подсумков с драгоценными патронами.

– Они устроились на ночёвку всего в двух верстах отсюда – указал направление генерал. – Мясо едят, клинки точат. Зверские рубаки! С такими лучше не сближаться лишний раз…

Анри Николаевич машинально потрогал длинный шрам на своей щеке.

– Эх, если бы у нас было достаточно патронов к пулемёту! Можно было бы обрушиться на них на рассвете, смять одним ударом охранение и пересчитать всех ещё спящих!

Луков немного удивило такое заявление обычно очень осторожного начальника. Но сейчас седой солдат словно вернулся во времена своей гусарской юности, когда его считали сорвиголовой. Но без пулемёта смелая атака была невозможна. Поэтому за несколько часов до рассвета экспедиционеры осторожно тронулись в путь. Прежде чем завести мотор, несколько часов автомобиль катили по дороге. Но не обнаружить себя было уже невозможно.

Следующий день стал настоящим кошмаром! Преследователи постоянно висели у них на хвосте – вдали за кормой почти всегда маячили силуэты всадников. Иногда они пропадали, но затем снова появлялись. Трудно было отделаться от появившегося ощущения безысходности, невозможности выбраться из этой проклятой степи.

– Ну что это за машина, на которой нельзя уйти от погони! – презрительно ткнул носком ботинка, «обутое» в резину колесо комиссар. Этот разговор произошёл во время короткой остановки из-за так некстати случившейся поломки. Было понятно, что если немец в считанные минуты не обнаружит и не исправит дефект – не сносить им всем головы!

– Из всех животных, что приручил человек к езде, автомобиль, по-моему, самое гнусное и бесполезное! – язвил комиссар. – Чтобы ехать ему подавай дорогостоящий и редкий бензин, доставай для него всякие моторные свечи и резиновые прокладки, крути ему ручку до седьмого пота, а он вдруг упрётся ишаком посреди дороги и попробуй понять, что с ним за напасть.

Однако на этот раз немец удивительно быстро устранил неисправность и стал заправлять мотор всем необходимым. Но комиссара это не переубедило, и он остался при своём мнении, считая, что автомобиль, это не изумительное дитя современной цивилизации, а скорее её глупый выкидыш.

– Ты знаешь, какие у нас кони были, когда я в одна тысяча девятьсот пятнадцатом году добывал «эксами» деньги для революции в отряде знаменитого Котовского? – не унимался одессит. – Никто за нашими тачанками угнаться не мог! Сзади на бричках так и было написано: «Хрен догонишь!». Царские жандармы стрелялись от злости и бессилия! Твой германский драндулет по сравнению с нашими лошадками – полное барахло, несмотря на то, что у него табун лошадей под капотом числиться.

Задетый за живое неразговорчивый немец тут же изменил своей обычной флегматичной молчаливости и патриотично бросился на защиту машины, уверяя, что она сделана в Германии и потому способна на большее.

– Глазом не успеете моргать, как мы оказаться в Астрахани! – горячился Вендельмут.

– Ну да, ну да! – насмешливо кивал комиссар, скептически поглядывая на забрызганный маслом капот автомобиля. – Полагаю, что если такое количество бензина и масла, что уже сожрала эта ненасытная утроба и ещё сожрёт в ближайшее время, а также уместившиеся в ней разные свечи и крутящиеся ручки приспособить к какой-нибудь швейной машинке нашего российского производства, она и то пойдёт проворнее.

У них разгорелся нешуточный спор. Генерал при разговоре не присутствовал, он решил воспользоваться временным отсутствием в пределах видимости преследователей, чтобы обозреть окрестности с расположенного в полуверсте высокого холма.

– А хочешь пари?! – вдруг азартно предложил комиссар немцу, и почему-то незаметно для германца подмигнул Лукову. – Ты до вечера потаскаешь за собой на привязи этих азиатских баранов, а я за это отдам тебе вот это.

Комиссар выставил вперёд руку и разжал пальцы. На его ладони лежал тот самый перстень, который он спёр у штабиста.

Когда немец увидел бриллиант, его глаза загорелись. А комиссар стремясь ещё подогреть интерес алчного наёмника вполголоса пообещает ему, что если дело выгорит, то он поделиться с ним трофейным басмаческим золотишком, которое обязательно сопрёт у старикана-генерала при первой же возможности.

– Тебе оно нужнее, – дружески похлопал огромного германца по богатырскому плечу едва достигающий своей макушкой его подбородка Лаптев. – Ты, камрад, честно послужил нашей революции и доказал, что предан пролетарской идее. Поэтому когда я реквизирую золото у этой старой жандармской клячи, я передам тебе его часть для продолжения вашей немецкой революции.

Они хлопнули по рукам. Оставалось уломать начальника. Но вернувшемуся с рекогносцировки генералу идея использовать боевого товарища в качестве живой приманки для отвлечения банды вначале показалась дикой. И не важно, что Вендельмут вызвался добровольно, всё равно идея генералу не пришлась по душе. Но комиссар напирал, что иначе им всем гибель:

– Сами видите – край нам пришёл. Опытный враг прекрасно ориентируется в степи, он меняет лошадей по мере того, как они устают, тогда, как даже самая мелкая поломка в нашей машине: перегревшийся мотор или лопнувшая трубочка, поставят на наших ценных для революции жизнях жирный крест.

– Да, на языке генштабистов это называется «тактикой постоянного преследования» – выматывающая штука! – задумчиво покачав головой, вынужден был всё же согласиться с комиссаром генерал. – К тому же я знаю, как умеют преследовать неутомимые азиаты: они вцепятся в нас мёртвой хваткой – не будут ни есть, ни спать, а постоянно гнать и гнать! Потому, что хорошо знают закон степей – на плечах врага в десять крат легче и веселее живётся.

Тут и немец с ещё большей настойчивостью принялся уверять ещё колеблющегося начальника в своей способности сделать несколько заячьих петель вёрст по тридцать, и в конечном итоге оставить преследователей в дураках.

– Я ничем не рисковать, герр начальник! Это очень кароший дойч машин. Его делать очень уважаемый в Фатерлянд фирма. Я сыграть с разбойниками весёлый шутка, а после мы ехать дальше спокойно.

Вендельмут показал пальцем на хорошо заметный издали курган примерно в сорока верстах впереди. Место было заметное. Там находился тайник с горючим, который указал им на карте шофёр ещё до своего пленения.

– Встретимся там. Давайте сверим часы и назначим время рандеву.

– Я буду там!

Уверенный тон немца так впечатлил генерала, что он предложив Лукову и комиссару не отягощать себя лишней ношей, взяв с собой еды и воды лишь на полдня пути.

Глава 27

Благодаря немцу, который увёл банду за собой, Луков, его спутники без происшествий добрались до назначенного места встречи. Но Вендельмут так и не появился. Его ждали почти сутки. Но, видимо, хвалённая немецкая тёхника всё же подвела германца. Иного объяснения случившемуся ни у кого не было.

Луков очень надеялся, что они задержатся здесь ещё хотя бы на полдня – для полной очистки совести. Случаются же иногда на свете чудеса, и даже мёртвые бывает возвращаются с того света.

Но генерал со скорбным видом вытащил патроны из барабана своего «Нагана», поднял руку над головой и несколько раз щёлкнул курком самовзвода, отдавая тихий салют в память об очередном члене их отряда.

– На этом всё – сухо подвёл черту Вильмонт, и первым зашагал прочь. За ним потянулся комиссар. Луков ещё некоторое время стоял, вглядываясь в ту сторону, откуда должен был появиться немец, потом нехотя поплёлся за товарищами. Но ещё долго Одиссей оглядывался на ходу в надежде увидеть вдали быстро нагоняющую их тёмную точку и услышать гул автомобильного мотора.

Словно в насмешку над оставшимися без транспорта чужаками по пути пошёл снег и ударили заморозки, грунт стал идеальным для езды на автомобиле. Шли почти безостановочно. По мере того как в теле накапливалась усталость, в нем появилось и другое ощущение, гложущее все человеческое естество, – ощущение голода. Как не растягивали ту еду, что у каждого была с собой, её хватило ненадолго. Голод гнал их вперёд к Астрахани и одновременно лишал последних сил.

Генерал отдал молодым людям свой концентрат – из тех продуктов, что они взяли с собой и сразу разделили. Одиссей хотел сварить свою долю в котелке, но потом не утерпел и съел сырым. Так же поступил и Лаптев.

Сам старик легко обходился подножным кормом и пытался учить своих молодых спутников откапывать из-под снега какие-то растения и мучнистые корешки. Одиссей пробовал жевать их, но они оказывались слишком жёсткими и волокнистыми или же совершенно отвратительными на вкус. Он отведал и почек каких-то кустов, но их смолистый вкус обжигал губы и язык.

Комиссар тоже не мог «есть траву» и с ненавистью поглядывал на старого маразматика, который бесконечно нудел, что, мол, в растительной пище спасение, жизненное тепло, которое согреет и даст организму всё, в чём он сейчас нуждается.

– Да пошёл ты! – наконец взорвался комиссар, уперев в старика совершенно бешенный взгляд налившихся кровью глаз. – Так ты предложишь нам жрать червей, жуков и прочую мерзопакостную живность! Думаешь, я не вижу, что ты заблудился в этой пустыне и пытаешься морочить нам голову, чтобы мы не задавали тебе жёстких вопросов… А может ты боишься, что мы сговоримся и съедим тебя?

Одиссей хоть и был далёк от намерения стать каннибалом, но его тоже мучило смутное подозрение, что на этот раз по какой-то причине опытный путешественник допустил навигационную ошибку, и они ходят по гигантскому замкнутому маршруту. Он старался гнать прочь эту ужасную мысль, но услышав её от комиссара почувствовал отчаяние.

Лаптев же снял с себя ремень, смочил его в снегу, после чего нарезал маленькими кусочками и стал жевать эти кусочки, как бекон.

– Мне вас жаль! Вы близки к тому чтобы впасть в отчаяние, а там и до безумия рукой подать – грустно глядя на комиссара, заметил Вильмонт. – Вы встали на гибельный путь – после того, как вы съедите подмётки собственных штиблетов ваш разум помутится настолько, что ради того, чтобы насытиться мясом вы действительно будете готовы питаться человечиной.

Прошло ещё наверное минут десять, и комиссар вдруг в два прыжка налетел на Вильмонта. Он сорвал с его плеча один из двух карабинов. Луков был уверен, что в следующую секунду он размозжит генералу череп тяжёлым прикладом. Вместо этого Лаптев быстро вскинул винтовку, прицелился куда-то и нажал на спусковой крючок. Эхо выстрела ещё не затихло, как комиссар издал дикий победный вопль, когда понял, что попал. Огромными прыжками он помчался к подстреленной добыче. Ею оказался небольшой сурок. Лаптев набросился на добычу, стал рвать её зубами. Он урчал от удовольствия и опасливо поглядывал на товарищей, которые могли отнять у него законную добычу. Кровь текла по его подбородку. Тушка зверька полностью пошла в пищу, включая жилы и кости, которые комиссар обглодал с жадностью бродячего пса.

Луков вместе с генералом с тревогой наблюдали за дичающим прямо на глазах собратом.

Одиссей и сам в какой-то момент приблизился к краю. Уже несколько суток они брели по степи. Молодой мужчина страшно вымотался и впал в какое-то липкое оцепенении. Не только мускулы, но и воля его ослабла, все мысли были лишь о еде.

Пожилой ветеран убеждал годящегося ему в сыновья учёного, что до Астрахани осталось совсем чуть-чуть, надо лишь подняться на ноги и собрать волю в кулак для последнего броска, но Луков никак не реагировал на эти призывы.

Одиссей сидел согнувшись в три погибели, уставившись невидящим взором вдаль. То, что старик всё это время говорил ему и чему учил помогло ему переносить пронизывающий его кости и плоть холод, но ни в коей мере не могло утолить гложущий его внутренности адский голод, который отчаянно мучил его! Одиссей тоже мечтал убить и сожрать степную крысу. Сожрать её целиком, ни с кем не длясь! Впрочем, в молодом человеке ещё не иссякла совесть, которая заставляла его устыдиться мысли, что он может утаить добычу от товарищей. Именно голос совести заставил Одиссей отринуть от себя безумные картины и вновь прислушаться к уговорам командира.

– Ты не должен сдаваться, сынок – по-отечески убеждал Одиссея склонившийся над ним старик. – Только встань на ноги, и я помогу тебе идти. Нельзя поддаваться собственным демонам.

Одиссей с трудом поднялся, повесил на плечо винтовку, которая показалась ему чудовищно тяжелой, и сделал несколько шагов. Вдруг из-за цепи холмов, до которых было чуть больше версты, вырвалась банда басмачей. Вся сразу. С ревом и свистом, стреляя на скаку из карабинов, десятки головорезов мчались прямо на измученных путников.

– Бегите, я вас прикрою! – велел молодым людям генерал, сдёргивая с плеча карабин.

Одиссей побежал, часто оглядываясь. Ему казалось, что тёмные силуэты всадников заполонили всё видимое глазом пространство. Ни убежать от них, ни спрятаться в совершенно голой, как стол степи было невозможно! Попытка генерала задержать мчащуюся лавину была отважным, очень благородным, но совершенно бесполезным предприятием. Осознав это, Луков остановился и повернулся лицом к приближающимся всадникам, его рука неумело передёрнула затвор винтовки…

Глава 28

Басмачи приближались. Одиссей прицелился в ближайшего всадника. Через свои очки он хорошо видел ружейную планку, мушку и приближающегося врага. «Надо унять дыхание и тогда всё получится» – сказал он себе и постарался максимально сконцентрироваться на мишени. Успокоившись, молодой человек на мгновение задержал дыхание, как когда-то учили его на ускоренных военных курсах, и нажал на спусковой крючок. Каково же было его изумление и ликование, когда конь под вражеским наездником рухнул, как подкошенный на передние ноги и, храпя, кувыркнулся через голову, придавив своим огромным весом седока.

Одиссей тут же перевёл оружие на соседнего бандита, и тоже послал в него пулю. Издав гортанный крик, басмач взмахнул руками и запрокинул голову. Его конь взвился «свечой» на дыбы и сбросил с себя мертвого седока. Одиссей не верил своим глазам. Но тут комиссар вдруг радостно заорал, указывая за спину Лукову:

– Свои!

Одиссей оглянулся и увидел мчащийся им на помощь отряд. Во главе его скакал командир в папахе и чёрной бурке, а чуть позади него – боец с развевающимся красным знаменем в руках. Они мчались, как на картинке! Оказывается бандиты угодили под выстрелы красных конников. Уцелевшие басмачи стали поспешно поворачивать коней. Смелые и дерзкие в кровавых налетах на беззащитные селения и плохо охраняемые обозы, бандиты как огня боялись открытой схватки с равным по силам противником. От полного уничтожения басмачей спасли превосходные кони, хотя для девятнадцати из них этот бой стал последним.

Больше всего командир большевистского кавдивизиона впоследствии расстраивался, что ему не удалось захватить в плен или на худой конец лично зарубить командира басмаческого отряда. Вражеский вожак находился фактически в безвыходном положении: окружённый со всех сторон красноармейцами он яростно отбивался, крутил своего скакуна во все стороны, его ярко-рыжая лисья шапка мелькала среди папах, будёновок и бритых голов подручных джигитов. В последний момент, когда казалось, что главарю уже не уйти, загнанный лис пригнулся к шее своего скакуна и, размахивая шашкой, бросился на прорыв. Его плотно окружили верные телохранители. С этой горсточкой отчаянных джигитов главарь буквально разрезал сжимавшееся вокруг него кольцо врагов. В горячке боя курбаши даже не вскрикнул, когда вражеский клинок своим остро заточенным концом дотянулся до него и ужалил напоследок пониже левой брови. Лишившись глаза, теряя сознание от ужасной боли, курбаши уносился прочь, проклиная подлых шакалов, которые заманили его в эту западню:

– Прежде чем отрезать вам головы, я велю вырвать ваши мерзкие глаза!

Измученная походом лошадь устало тянула тяжёлую телегу, в которой вместе с ранеными и больными бойцами ехали Луков и двое его спасшихся спутника. После счастливой встречи с отрядом красной кавалерии уцелевшие путешественники ещё почти двое суток тряслись на телеге. По пути доктор отряда их подкармливал, давая за раз немного кумыса и крохотный кусочек смоченной в кумысе лепёшки. Он постепенно увеличивал порцию, чтобы снова приучить их желудки к пище.

Отряд преодолел по наведённой переправе реку Бузан. Причём наспех построенный военными сапёрами временный мост так сильно раскачивался и скрипел при прохождении конницы, что бывшая при отряде сестра милосердия была ни жива ни мертва от страха. Чтобы заставить её забыть об опасности Луков стал рассказывать девушке о существующих в Индии диковинных живых мостах, выращенных людьми из сросшихся между собой корней гигантского каучукового фикуса. Он так подробно живописал открывшей от изумления рот слушательнице эти причудливые сооружения природы и изощрённого человеческого разума, будто сам лично переправлялся по этим сказочным мостам через затерянные в джунглях реки. Хотя на самом деле Одиссей лишь читал о них. Однако в его пересказе эти книжные впечатления поразили санитарку, да и не её одну. На привалах послушать московского учёного собирался чуть ли не весь отряд, даже сам его командир приходил.

Это вызвало жгучую ревность со стороны комиссара Гранита Лаптева, который не мог потерпеть, что кто-то другой находится в центре всеобщего внимания. Одессит просто не был бы собою, если бы спокойно смирился с отсутствием интереса к собственной персоне.

– Уверен, что эти мосты были созданы индийскими партизанами, скрывающимися в джунглях от британских карателей, – авторитетно заявил он. Комиссар встал в героическую позу и заговорил с большим пафосом:

– Сама природа помогает правому делу, направляя в нужную сторону даже рост растений. Тот, кто ведёт человечество к свету великой цели всеобщего равенства, непременно получит поддержку от Вселенной!

Естественно, что после такого выступления комиссар сорвал овации слушателей.

Между тем пронизывающий до костей ветер с Каспия вдруг утих. Впереди открылись искрящиеся под солнцем блюдца солёных морских лиманов, окружённых зарослями сухого камыша. А потом показались купола астраханских церквей и мечетей…

Одиссей лежал на скамейке в кабинете начальника гарнизона Астрахани и, подложив под голову руки, блаженствовал, наслаждаясь теплом и покоем. В углу мирно пыхтел самовар, на столе уже расставлены голубой чайник с красными узорами и разноцветные фарфоровые пиалы, на тарелке горкой выложены белые аппетитные лепёшки, рядом вазочка с пирамидкой белоснежного рафинада. А ещё тут сушёные фрукты, мёд и прочие яства. Требовалось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что все это не очередной мираж! Но нет. Все эти щедрые дары не пригрезились Лукову. В пиалы с приятным журчанием полился ароматный чай лимонно-желтого цвета.

– Надолго к нам? – поинтересовался «шершавым» – хриплым голосом заместитель начальника гарнизона Астрахани.

– Будь моя воля, я бы не очень торопился с отъездом, – жмурясь от удовольствия, ответил за всех комиссар Лаптев, принимая из рук гостеприимного хозяина пиалу.

Комиссар стал поучать местного военного начальника, как поддерживать в бойцах, обороняющих город, высокий уровень большевистской сознательности. Гранит явно мнил себя важным посланцем Москвы, который одним своим появлением способен вдохнуть новые силы в защитников Астрахани.

Луков давно заметил, что одна из самых злых шуток Создателя, – это позволить кому-то из людей ощутить себя Пророком новой религии. Одержимый манией величия человек становится всеобщим посмешищем, будучи неспособен оценивать своё поведение адекватно.

Впрочем пока, как ни странно, этому «Хлестакову» чаще всё-таки удавалось производить на новых знакомых нужное впечатление. Была ли в этом персональная заслуга Лаптева или нет, но членов экспедиции поселили в прекрасном особняке на холме. Видимо это был самый красивый дом в городе. Генерал предположил, что при государе-императоре такой прекрасный особняк должен был принадлежать самому местному генерал-губернатору или городскому голове, или же на худой конец какому-нибудь купцу-миллионщику. Хотя, судя по надписям, которые украшали коридоры и некоторые комнаты, незадолго до революции здесь размещались казармы. Одна из надписей, например, строго предупреждала квартировавших в этих стенах солдат бывшей царской армии: «За побегъ со службы въ военное время каторжныя работы от 4 до 20 летъ или смертная казнь».

Нынче же в доме размещалась редакция журнала политотдела Волжской-каспийской военной флотилии «Военмор». Редактировал журнал коммисар флотилии по фамилии Рейснер. Он был мужем известной столичной литераторши и по совместительству тоже комиссарши. По его словам сразу после установления в городе советской власти дом, в котором оказывается прежде размещалось правление бывшего Азовско-Донского банка, облюбовали местные чекисты. Но потом они по какой-то причине съехали из столь чудесного особняка! Не прижились здесь и штабные деятели из руководства армией. И вскоре члены экспедиции поняли почему…

Впрочем, первое время они жили, словно в раю. Комната, которую они занимали, была просторной и светлой, и вся в коврах. Толстые ковры даже заменяли постояльцам кровати. Здесь всё дышало персидскими мотивами.

Из окон открывался прекрасный вид на море. Вдобавок ко всей этой роскоши специальный посыльный ежедневно доставлял гостям внушительных размеров корзину со свежими продуктами. После полуголодного существования путешественники могли вдоволь есть мяса, масла, молока и конечно рыбу и икру.

С одной стороны гостям города повезло с погодой – их приезд совпал с резким потеплением. С каждым днем солнце грело все жарче. В местном климате, полном ядовитой малярийной сырости, стремительно разливались целительные флюиды весны и близкого фруктового изобилия.

Но с другой стороны все чаще у освободившегося ото льда северного побережья Каспия стали появляться британские канонерские лодки. Не исключалась вероятность вражеского десанта. Деникинские части при поддержке англичан почти сомкнули кольцо окружения вокруг Астрахани. Правда, оставалась ещё последняя ниточка, связывающая город с остальной красной Россией – железнодорожная ветка Астрахань-Саратов. Но диверсионные группы врага регулярно выводили из строя железнодорожное полотно и взрывали мосты. Вот-то противник мог перерезать и эту «дорогу жизни», по которой в осаждённый город доставлялись свежие пополнения, боеприпасы и вывозились раненые.

С улучшением погоды участились налеты английских самолетов. И тут выяснилось, что дом, в котором разместили московских визитёров, как магнит притягивает идущие на город английские бомбардировщики-амфибии «Шорт». Возвышающийся над соседними домами бывший банк буквально мозолил глаза навигаторам и бомбардирам вражеских самолётов, которые охотно выбирали его в качестве мишени. Вот оказывается почему отсюда сбежали прежние постояльцы! Правда, до сих пор сброшенные бомбы падали далеко в стороне, но это служило слабым утешением новым постояльцам «нехорошего дома».

А тут ещё буквально через несколько дней после прибытия экспедиции в Астрахани вспыхнуло восстание рабочих, доведённых до крайности отсутствием хлеба и запретом на рыбную ловлю, введённом советскими властями видимо из-за страха перед шпионами. Оказалось, что город давно накалён недовольством. В Центр от местных комиссаров летели телеграммы с запросом инструкций, что делать с недовольными пролетариями. В ответ Председатель Реввоенсовета Республики Лев Троцкий дал лаконическую телеграмму: «Расправиться беспощадно!». И участь ещё верящих Советской власти рабочих была решена. Началось кровавое безумие, санкционированное большевицкими властями.

Накануне погрома на главной площади собралась многотысячная толпа. Отовсюду неслись призывы ораторов, стук копыт по мостовой и лязг оружия. В этой предгрозовой атмосфере Вильмонт принял решение поскорее покинуть город, и следовать дальше курсом на Ташкент. А пока генерал предложил срочно вернуться в свой особняк и не высовывать оттуда носа вплоть до самого отъезда из города.

И действительно, вскоре после того, как экспедиционеры вернулись к себе, со стороны площади часто затрещали ружейные выстрелы, потом энергично заработали пулемёты. Пальба быстро охватывала один район за другим. Как потом узнали члены экспедиции, десятитысячный митинг рабочих был оцеплен пулеметчиками, матросами и гранатчиками. После отказа митингующих разойтись по ним был дан залп из винтовок. Затем затрещали пулеметы, направленные в плотную массу участников митинга, с оглушительным треском начали рваться ручные гранаты.

За пулеметной трескотней не было слышно ни стона раненых, ни предсмертных криков убитых. Толпа сорвалась с места и прорвала неплотный кордон войск оцепления. Все кто не был ранен бежали без оглядки по всем направлениям, ища спасения от пуль снова заработавших пулеметов. По бегущим стреляли. Пойманных загоняли в ближайшие к площади подворотни и в упор расстреливали. На месте мирного митинга осталось множество трупов. Среди корчившихся в предсмертных муках рабочих кое-где виднелись раздавленные обезумевшей толпой тела.

Вслед за первым актом усмирения последовали ещё более страшные события. В подвалах чрезвычайных комендатур и просто во дворах заработал беспрерывный конвейер смерти. С пароходов и барж бросали в воду ещё живых мятежников, которым вязали руки и ноги колючей проволокой, благо её на городских складах оказалось предостаточно. Некоторым несчастным привязывали камни на шею. Один из случайных свидетелей потом рассказывал, что в одну ночь с парохода «Гоголь» было сброшено около ста восьмидесяти человек. А в городе в чрезвычайных комендатурах было так много расстрелянных, что их едва успевали свозить ночами на городские кладбища, где они грудами сваливались в срочно вырытые рвы под видом «тифозных». Чрезвычайный комендант Чугунов (тот самый, что угощал московских гостей чаем) издал распоряжение для личного состава астраханского ЧК и временно прикомандированных к нему красноармейцев, которым под угрозой расстрела воспрещалось «растеривание» трупов по дороге к кладбищу. Но почти каждое утро горожане видели на улицах изуродованные тела убиенных. И от трупа к трупу бродили родственники арестованных в поисках своих отцов, братьев, мужей…

Поначалу расстреливали только одних рабочих – участников беспорядков. Но потом власти должно быть спохватились, и решили свалить вину за мятеж на буржуазию и представителей враждебных классов – бывших домовладельцев, рыбопромышленников, лавочников, чиновников, офицеров и священников. Начались облавы. На улицах патрули хватали всех без разбора «обладателей» интеллигентных лиц. Арестовывали даже тех, кто, например, носил пенсне или трость. В горячке были убиты несколько специалистов, присланных из Центра для организации работы военных и тыловых учреждений осаждённого города. В этой неразберихе погибли несколько видных социалистов, не скрывавших своего сочувствия к рабочим. Так был расстрелян в связи с забастовкой, председатель Астраханского Правления Профсоюза Союза Металлистов Метенев…

К счастью для себя к этому времени экспедиционеры уже снова были в пути. Конечно, можно было остаться и упрашивать Москву прислать им новый самолёт. Только время сейчас работало не на них…