Текст книги "Загадка о тигрином следе"

Глава 5

Одиссею быстро странно думать, что с этой минуты он – потомственный московский интеллигент, либерал до мозга костей будет служить в ЧКа.

«Что же мне предстоит отныне делать? – ошарашено думал он. – Ведь в сущности я книжный червь, библиотечная крыса. Кроме своей науки ничего не знаю и не умею. А если мне поручат собирать информацию на коллег и друзей?! Нет, на такое я никогда не соглашусь! Да и зачем им брать меня на такую работу? Нет, я нужен им для чего-то другого».

Хотя в подробности предстоящего ему задания Лукова пока не посвящали, из разговора козлебородого с Вильмонтом можно было сделать вывод, что речь идёт о какой-то экспедиции. И видимо, целью её является Афганистан.

Между тем Вильмонт предложил Лукову продолжить разговор. Они спустились в местный буфет, где была уже масса народу. В том числе неожиданно много миловидных, хорошо одетых девушек, по-видимому, тоже местных сотрудниц – секретарш и машинисток. Было здесь и несколько человек в штатском.

Луков инстинктивно ощущал, что эти, облачённые в светское платье «рыцари плаща и кинжала» большевистского ордена меченосцев – самые опасные для горожан, ведущих свою жалкую жизнь за стенами этого здания. Ибо по наружности в них невозможно было сразу определит сотрудников тайной политической полиции.

Впрочем, в кругу своих сослуживцев все эти люди вели себя вполне дружелюбно и расслабленно. Чувствовалось, что местный буфет, помимо своего прямого предназначения, служит чем-то вроде клуба для людей сходной профессии и взглядов.

Возле окна за столиком собралась шумная компания – пятеро мужчин и трое женщин. Они пели под гитарный аккомпанемент лирический романс и обменивались шутками и весёлыми репликами с товарищами за другими столами. Вскоре Одиссей понял, что там отмечается день рождения пухленькой симпатичной девицы по имени Ника. В честь неё вихрастый молодой человек, пустой правый рукав гимнастёрки которого был заправлен за ремень на животе, прочитал стих собственного сочинения и весьма недурственный.

Вильмонт пригласил Лукова за свободный столик. Старика здесь знали, так как подошедшая официантка назвала его по имени отчеству. Анри Николаевич представил ей Лукова:

– А это наш новый сотрудник, Люсенька. Так что прошу любить и жаловать. В ближайшие дни его должны поставить на довольствие. А пока принеси-ка нам, голубушка, чего-нибудь поесть и запиши всё на меня.

Официантка принесла им бутерброды с маслом, колбасой и сыром, а также сваренные вкрутую яйца. В городе достать такое богатство можно было лишь за громадные деньги.

Луков испытал двоякое чувство. С одной стороны его изголодавшееся, намёрзнувшееся, истосковавшееся по комфорту и сытости тело ликовало от предвкушения, что теперь он тоже приобщится к этому неслыханному изобилию: в буфете подавали даже кексы из пшеничной муки, посыпанные сахарной глазурью и настоящую фруктовую воду с дореволюционными этикетками!

Но с другой стороны, Одиссей не мог избавиться от чувства гадливости. Глядя на сытых, хорошо одетых и оттого весёлых женщин и мужчин вокруг, он задавался естественным вопросом: где и как эти люди достали всю эту роскошь? Если отрез самой обыкновенной мануфактуры стоил у спекулянтов немыслимых деньжищ. Между тем на некоторых барышнях были надеты очень качественные, хотя и не броские платья явно иностранного производства. Молодые модницы были в шёлковых чулках. А в воздухе витал запах французских духов.

Впрочем, в буфете присутствовали и скромно одетые женщины, и даже воинственные амазонки, облачённые на мужской манер в хаки и кожу с кумачовыми косынками на голове. Правда среди здешней публики «комсомолки» выглядели редкими залётными птицами, хотя в других городских учреждениях, их можно было встретить чуть ли не на каждом шагу. Видимо, чекистские начальники не все происходили из народных низов и потому предпочитали окружать себя помощницами «старорежимного» внешнего вида.

Что же касается мужчин, то их тоже можно было разделить на две категории: одни ходили в защитного цвета и казенного вида гимнастерках, в потёртых кожанках и кепках. Другие же – в прекрасно пошитых из английского или немецкого сукна костюмах при галстуках. Франты носили дорогие часы и серебряные портсигары. Хотя не всем из таких модников хватало вкуса, чтобы правильно подбирать предметы гардероба, и умения их носить.

Луков вспомнил тюки вещей, изъятых у арестованных, которым был загроможден кабинет его следователя. Несомненно, это племя мародёров благоденствовало за счёт ограбления квартир арестованных, даря изъятые при обысках платья и меха своим любовницам и сослуживицам. На ум пришли слова козлебородого про чистые чекистские руки и холодные головы. Что ж, наверняка в головах многих его сотрудников хватало холодной расчётливости, чтобы выгодно спекулировать добытыми трофеями и не попадаться на воровстве.

«Господи милостивый! Выходит я теперь тоже один из членов этой шайки! Получаю свою часть добычи в виде масла и яиц» – пронеслось в голове у Лукова. Он был так поражён посетившей его мыслью, что не сразу отреагировал на слова соседа по столу.

– Это я рекомендовал вас – между тем не без гордости сообщил молодому человеку старый генерал.

Луков поднял на собеседника недоумённые глаза.

– Вы? Но откуда вы узнали обо мне?

– Я милостивый государь – кадровый разведчик! – понизил голос Вильмонт. – Как вы слышали, давно специализируюсь, в том числе по Востоку, так что обязан знать людей потенциально полезных в моём деле.

Вильмонт сделал знак, предлагая приступить к трапезе. Вначале у Лукова кусок не лез в горло, но вскоре голод всё же взял своё. Ели они молча, оба с большим аппетитом. А вокруг шла оживленная беседа между завтракавшими сотрудниками, но, как заметил Луков, никто не говорил о делах. Видимо, это здесь было не принято, а может быть дела всем настолько опротивели, что о них старались, как можно меньше вспоминать за пределами служебных кабинетов.

После завтрака Вильмонт привёл Лукова в какой-то пустой кабинет для продолжения разговора. Старик явно пребывал после еды в хорошем настроении, и сообщил приветливым доверительным тоном:

– Я очень рад, что вы приняли предложение Дзержинского. Откровенно говоря, вы мне позарез нужны. Я очень нуждаюсь в толковом товарище.

– Как?! Разве это был сам Дзержинский, руководитель ЧКа? – изумился Луков.

Все в Москве хорошо знали эту фамилию, олицетворявшую для одних безжалостный красный террор, а для других силу, которая пришла на смену разбежавшейся царской полиции и навела в охваченном бандитской анархией городе хоть какой-то порядок. До сих пор эта полулегендарная личность представлялась Лукову в виде двухметрового богатыря с косой саженью в плечах и грозным лицом, будто отлитым из бронзы.

– Так вы не знали, что разговариваете с Дзержинским? – иронично осведомился Вильмонт, и расхохотался. – Ну что ж, возможно это даже к лучшему для вас. Потому что, должен вам сказать откровенно, держались вы чрезвычайно независимо, если не сказать нахально. И наверняка произвели впечатление на Феликса Эдмундовича. Он сам человек прямой, не привыкший чёрное называть белым, и в других в первую очередь ценит откровенность. Как я успел заметить, всякого рода угодничество и подхалимаж его страшно раздражают.

Луков действительно был поражён. Произошедшие с ним сегодня события приобретали совершенно новый вид. Старик-Вильмонт словно угадал его настроение:

– Теперь вы понимаете, Одиссей Гекторович, какое значение «товарищи» придают нашей экспедиции, если нас курирует сам Дзержинский.

Вновь раскрыв атлас на столе, Вильмонт посвятил молодого человека в курс дела. По ходу рассказа его палец неторопливо передвигался через обозначенные на картах атласа горные хребты и реки. Старый разведчик говорил о предстоящем путешествии со спокойствием человека, хорошо знающего по собственному опыту данные места.

Итак, как Луков уже догадался, им предстояла экспедиция на Восток. Сначала они должны подняться вверх по Волге до Астрахани и далее через закаспийские степи и пустыни следовать до Ташкента. Этот город являлся опорой советской власти во всём Туркестане. Именно Ташкент должен был стать отправной точкой запланированной экспедиции в Афганистан.

Большевики снаряжали её с разведывательными целями. Возможно для того, чтобы произвести рекогносцировку подходящего маршрута для движения войск через афганские перевалы в Индию.

– Я пока не знаю всех планов наших заказчиков, – признался Вильмонт. – Но полагаю, что они всерьёз намерены разжечь пожар восстания в Индии, открыв таким образом первый настоящий фронт Мировой революции, о которой глава их Красной Армии Лев Троцкий говорит почти на каждом совещании и на каждом митинге.

Впрочем, генерал не скрывал, что критически относится к некоторым идеям Троцкого, будучи поклонником идей Николо Макиавелли, который был идеологом сложных политических шахматных партий, в которых успех скорее мог принести тонкий расчёт, замешанный на цинизме, нежели грубая прямолинейная сила.

– На мой взгляд, – откашлявшись, заявил Вильмонт, – легче всего достичь поставленных целей чужими руками, то есть вообще не посылать войска в опасный и крайне рискованный поход. К чему проливать новые потоки русской крови, если всё можно сделать чужими руками – сколотить союз из иранцев, афганцев и сикхов, и возможно даже китайцев, которых задобрить тем, что территории одних пообещать другим.

– Но ведь это называется грязной политикой, – возмутился Луков. – Так действуют англичане, за которыми давно закрепилась репутация международных политических бандитов.

Старик взглянул на молодого романтика с лёгкой иронией человека, за спиной которого была длинная, полная жестоких разочарований жизнь.

– Юноша, в ваши годы я тоже был идеалистом и верил в то, что правое дело не может твориться обманом. Но с годами убедился, что в политике все приёмы допустимы. Как власть основывается не на речах, а на мечах, так и политика стоит не на моральных принципах, а на конкретных выгодах. Лучше подумайте о том, что может, наконец, сбыться многовековая русская мечта, когда наши солдаты омоют свои пыльные сапоги в тёплых водах индийского океана. А там и до установления полного контроля над константинопольскими проливами рукой подать. Переставляете: русский флаг, реющий над Стамбулом! Какую великую державу можно воздвигнуть на руинах осыпавшейся от дряхлости прежней империи!

Это было сказано бывшим генералом с приветливой улыбкой, точно он не сомневался, что видит в молодом человеке единомышленника.

Лукова взорвала эта улыбка. Он едва сдержался, чтобы не заявить, что вовсе не является сторонником мировой большевизации, и считает призывы сторонников Ульянова-Ленина к мировой революции бредом опасных фанатиков.

Впрочем, Вильмонт не исключал, что на данном этапе тактическая цель большевиков состоит в том, чтобы лишь напугать Англию, заставить её правительство сесть за стол переговоров с советскими дипломатами, и вынудить британцев отказаться от поддержки белых армий. Англичане после сипайского восстания чувствовали себя в своих индийских владениях, как на пороховой бочке. Так что снова замаячивший на горизонте призрак русской угрозы мог сделать их сговорчивыми.

Уже несколько веков Лондон жил в постоянном страхе, что двуглавый орёл царской империи, раскинувший огромные крылья над Северной Евразией, способен дотянуться своими когтями до долины Ганга. Это затяжное противостояние России и Англии на Востоке было известно под названием «Большой игры». Многие выдающиеся русские политики и военные в разные века вынашивали дерзкие планы завоевательных экспедиций в Индию. Англичане же были просто помешаны на угрозе русского вторжения в свою заморскую вотчину. Ведь эта богатейшая колония являлась оплотом богатства и могущества их империи, неисчерпаемым источником ресурсов и предметом зависти держав-соперниц.

Проиграть в кровавой схватке с русскими означало для британцев утратить мировое господство.

Развал царской империи на время успокоило британцев. И возможно новые правители России желали продемонстрировать определённую преемственность во внешней политике, чтобы добиться от англичан серьёзных уступок.

Как кадровый разведчик, генерал Вильмонт готовился произвести в походе серьёзные топографо-географические работы для составления подробных военных карт. Особое внимание необходимо было обратить на наличие по всему маршруту источников пресной воды и топлива для походных лагерей, пастбищ и селений, где находящиеся на марше войска могли бы добывать необходимый провиант и фураж.

Односторонность таких исследований была очевидна: основное внимание уделялось коммуникациям, водным ресурсам, экономике, военным силам и укреплениям. Но для кабинетного учёного, каким являлся Луков, было важно, что ему впервые в жизни представлялась уникальная возможность заняться практической наукой – побывать в местах, о которых он до сих пор только читал. Увидеть своим глазами бескрайние азиатские степи и пустыни, пересечь, если повезёт, стремительные ледяные воды Амударьи и величественные перевалы Гиндукуша. Исследовать природный мир, особенности рельефа и климата Центрально Азии, собрать образцы растений, насекомых, минералов, предметы быта местных народов для университетского собрания. От такой перспективы захватывало дух!

Закрыв свой кабинет на ключ, Вильмонт отправился проводить Лукова. Они вышли во внутренний двор. Невдалеке стоял большой чёрный грузовик-ящик. Его шофёр возился с мотором.

Вильмонт и Луков поравнялись с машиной. Одиссей вдруг заметил следы крови на снегу у заднего борта кузова грузовика. Было похоже на то, что на этой машине из тюрьмы вывозят трупы расстрелянных, чтобы тайно закопать их на одном из городских кладбищ или где-нибудь в лесу.

Вильмонт тоже увидел кровь. Они прошли ещё какое-то расстояние. Вдруг старик резко остановился. Решительно повернувшись к своему молодому спутнику, он вдруг напрямик спросил его:

– Скажите откровенно, почему вы всё-таки согласились?

Одиссею показалось по прямодушному взгляду старика, что тот действительно мог быть не в курсе того, что в кабинет Дзержинского его протеже доставили от расстрельной стенки. Тем не менее, молодой мужчина опасался доверять своему первому впечатлению, ибо по собственному горькому опыту знал, что и у предателей порой бывают ясные васильковые глаза.

Так как Луков не спешил с ответом, Вильмонт озадаченно протянул.

– Понимаю… С какой это стати вам быть откровенным со мной. Вы меня не знаете и справедливо опасаетесь. Но я ведь догадываюсь о ваших мотивах. И хочу дать совет: если вы не искренни в своём решении, то лучше бегите из города сегодня же ночью. Берите своего отца и скройтесь. Экспедиция наша обещает быть очень трудной и опасной. А мне нужен рядом человек, которому я смогу полностью доверять.

– Вы требуете от меня откровенности? – Одиссей вглядывался в выцветшие зрачки старика, пытаясь понять кто перед ним – человек честный или многоопытный подлец, провоцирующий его, чтобы уничтожить.

– Да, – твёрдо, не отводя глаз, произнёс Вильмонт. – Я хочу, чтобы между нами с самого начала была полная ясность.

– Хорошо, изволите. Но тогда уж откровенность за откровенность. Что вас кадрового офицера русской армии заставило поступить на службу к ним? – Луков кивнул в сторону чёрного автомобиля, шофёр которого куда-то ушёл.

– Во-первых, я служу не им, – сухо поправил Лукова Вильмонт. – Да-с, милостивый государь, после того, как государь освободил меня от присяги ему, я служу не императорам, не Республике и не Диктатуре пролетариата. Я служу только Государству Российскому.

Вильмонт пояснил, что после февральской буржуазной революции, когда при Временном правительстве был создан Военной комитет, он был приглашён занять должность в этой структуре. Это дало ему возможность вблизи наблюдать господ-министров нового республиканского правительства. Вскоре выяснилось, что эти крикуны, орущие на всех перекрёстках об укреплении фронта и верности союзническому долгу перед странами Антанты, на самом деле пекутся исключительно о собственном политическом и финансовом капитале.

– По роду моей деятельности мне часто приходилось бывать в штабах, – продолжал Вильмонт. – И я видел, с каким воодушевлением «Их Превосходительства» генералы и адмиралы приняли отставку государя. Потом эти господа объявили себя монархистами и спасителями Отечества от революционной заразы. Но что мешало им объединиться тогда – в 1917, когда у них под ружьём были целые дивизии? Уверяю вас, если бы каждый из них не мнил себя Наполеоном, нынешняя смута была бы ликвидирована в самом зародыше.

Вильмонт поведал Лукову, что лично знал Керенского. Но после того как Председатель Временного правительства назначил на пост Военного министра недавнего террориста и международного авантюриста Бориса Савинкова, бывший жандармский офицер немедленно подал в отставку.

Когда к власти пришли большевики они, как и их предшественники-демократы, начали охоту на бывших жандармов. Но генерала Вильмонта это не коснулось. Его безупречная репутация и высокий профессионализм высоко оценил сам Троцкий. Так дворянин и бывший офицер «Охранки» оказался на службе в Рабоче-крестьянской Красной армии

– Мне тоже многое не нравится в деятельности большевиков, – откровенно признался генерал. – Я был поражён и оскорблён условиями Брест-Литовского мира. Но теперь понимаю, что если смотреть на дело без эмоций – объективно, то у большевиков просто не было иного выхода в тех условиях. Если бы они не заключили договор с германцами, их власти пришёл бы конец. На тот момент у них не было сильной армии. Зато я вижу, как грамотно Троцкий и его единомышленники строят свою армию. И многие порядочные офицеры думают так же, как и я. Не случайно большинство выпускников бывшей николаевской академии генерального штаба, – то есть лучшие стратегические умы царской армии, – нынче служат в штабах Красной армии в качестве военспецов. Троцкий привлёк на службу легендарного Брусилова, а также генералов Лебедева, Поливанова, адмиралов Григоровича, Максимова и многих других.

Тут Вильмонт сделал оговорку:

– Впрочем, я ни в коей мере не утверждаю, что по ту сторону линии фронта нет порядочных, и умных офицеров. Именно поэтому при первом разговоре с Троцким я твёрдо заявил, что не намерен учавствовать в братоубийственной войне. И что он может использовать меня только в качестве специалиста по восточным делам.

Генерал дружески положил Одиссею руку на плечо. Теперь от него исходила доброжелательность.

– И не терзайтесь сомнениями. Власть меняется, но интересы страны остаются неизменными. Любое порядочное правительство воспользуется результатами нашей экспедиции, если мы сделаем своё дело честно. Поэтому вот вам мой дружеский совет: перестаньте думать о политике, и занимайтесь своей любимой наукой. Совсем скоро у вас для этого появиться масса интереснейших возможностей. И не волнуйтесь: решать все организационные вопросы и руководить экспедицией буду я. Ваше же дело – только наука. Ну и по мере необходимости будете консультировать меня.

Генерал коротко козырнул.

– Ну а за сим прощаюсь. Честь имею.

Глава 6

Позади Одиссея с металлическим стуком закрылись тюремные ворота. Молодой человек стоял, не спеша куда-то идти, наслаждаясь волшебным ощущением внезапно наступившей свободы. Прошло какое-то время, прежде чем Луков стал замечать на себе недоумённые взгляды прохожих. Только тут мужчина сообразил, что выглядит довольно нелепо. На улице было морозно, а на нём было лёгкое пальтишко, да широкопола шляпа, в которых его арестовали осенью. Однако до сих пор счастливчик будто не замечал холода. А ещё он улыбался, как блаженный. Не удивительно, что проходящие мимо люди смотрели на него с жалостью и опаской, как на свихнувшегося в застенках убогого, которого и выпустили то по причине сумасшедшего, и старались обойти.

Наконец, ощущение эйфории в душе Лукова несколько улеглось, и он медленно побрёл вдаль мрачного здания ВЧК. Из какой-то двери впереди ежеминутно выходили женщины с красными пятнами на скулах, обезображенные слезами и бессильным гневом. В руках их были раскрытые свертки, отвергнутые, брошенные назад чуть ли не в лицо крохи хлеба и белья, собранные так тщательно и безнадежно. Это были жёны, матери, сёстры заключённых. При виде их у молодого мужчины сразу сползла улыбка с лица. Сгорбившись, он ускорил шаг, стремясь поскорее пройти мимо несчастных женщин, не смея поднять на них глаза. Больше всего Луков боялся встретить здесь кого-то из родственников тех, с кем он был арестован по одному делу, поэтому чуть ли не бегом спешил поскорее миновать место скорби и печали.

Но неожиданно на его пути возникло непредвиденное препятствие в лице красноармейца в остроконечном суконном шлеме с красной матерчатой звездой на лбу. Тот выскочил в одной гимнастёрке, шароварах и огромных валенках из заколоченной войлоком двери караульного помещения. Причём ворот на его гимнастёрке-косоворотке был по-молодецки расстёгнут. У красноармейца потухла самокрутка, и он выбежал прикурить у какого-нибудь прохожего. И хотя у Лукова не было при себе ни спичек, ни зажигалки, ему пришлось приостановиться.

И тут он услышал за спиной удивлённый женский голос, показавшийся ему очень знакомым:

– Одиссей Гекторович! Как! Неужели это вы?!

Луков быстро обернулся, словно его позвал призрак. Молодой человек стал искать глазами ту, которая окликнула его. Он не сразу признал в старухе с растрёпанными седыми волосами супругу профессора Свекольникова. Одиссей был поражён, ибо знал эту даму светской львицей, которая была украшением любого общества. Когда-то она была не просто красива, но блистательна. Если на университетских вечеринках госпожа Свекольникова начинала декламировать стихи собственного сочинения, то многие из собравшихся слушали её, вытянув шеи и затаив дыхание. На балу в честь наступающего 1915 года её выбрали всеобщим тайным голосованием хозяйкой и королевой вечера. К великой ревности её супруга в эту великолепную женщину влюблялись не только преподаватели, но даже студенты, которым она по возрасту годилась в матери. Будучи большой модницей, профессорша любила и умела одеваться…

Теперь от былой элегантности не осталось и следа. На Свекольниковой были какие-то обноски. Она прижимала к груди крохонький свёрток, в котором, судя по всему, находилась передача для её мужа.

Чувство стыда за то, что он свободен, в то время как муж этой несчастной и остальные арестованные по одному с ним делу продолжают томиться за этими стенами, захлестнуло Лукова. И он смалодушничал! Сделал вид, что не узнал знакомую и чуть ли не бегом бросился прочь.

Если бы в кармане его случайно завалялся последний четвертак, он бы, не задумываясь, потратил его на извозчика, лишь бы только поскорее исчезнуть с глаз этой женщины. Но в нынешней Москве деньги ничего не стоили, да и извозчиков теперь было не сыскать, ибо все лошади были либо давно съедены, либо мобилизованы в Красную армию.

Кажется, Свекольникова что-то резкое крикнула ему в спину. Но к счастью Луков не разобрал её слов. Всю дорогу Одиссей корил себя за минутное малодушие и не находил оправданий своему поступку. Как он мог так позорно бежать, не поддержав несчастную женщину, не подарив ей хотя бы лучик надежды на скорое освобождение её мужа!

Одиссей был так потрясён и погружён в собственные мрачные мысли, что не заметил, как оказался перед родным домом. Он сразу направился в арку, так как парадный подъезд давно был заколочен. Дворник и швейцар исчезли вскоре после октябрьского переворота вместе с большинством прежних жильцов. Освободившиеся квартиры были превращены в коммуналки и заселены по специальным мандатам Моссовета представителями победившего класса. В подъезде Лукова встретил уже ставший привычным запах запустенья и немытых пелёнок. Часть лестницы была завалена всяким мусором. Электричества в парадном давно не было. Так что пока мужчина преодолел первые два пролёта, он исчиркал пол коробка спичек.

Лишь две квартиры пока ещё занимали прежние хозяева. На последнем этаже доживал свой длинный век адмирал в отставке, – лишённый пенсии старик с дочерью – старой девой. В прежние времена оттуда по вечерам частенько доносились фортепьянные партии – семейство не теряло надежды приманить жениха, которого не интересовало бы приданное, зато очень привлекала духовная жизнь потенциальной невесты. Но за последний год Луков ни разу не слышал уютного музицирования, и если бы однажды случайно не столкнулся на лестнице с дочерью отставного флотоводца, которая сообщила, что батюшка её ещё жив, то решил бы, что и их унесло лихое время.

Прямо на лестничной площадке третьего этажа жгли костёр из книг и пили самогон несколько субъектов запойного вида. Какой-то небритый тип в ватнике злорадно «прожевал», не вынимая папироски изо рта, и призывая в свидетели такого же разбитного вида приятеля:

– Гляди, Гришань, сосед вернулся! А мы то надеялись, что ему в Чеке юшку пустили… Везучий, падла! Ну да ничего! Скоро эта буржуйская морда вместе со своим доходягой-папашей переедет отсель на ближайшую помойку! А мы по ним поминки справим. Верно, Гришаня?

Торопливо отперев ключом дверь, Одиссей тут же запер её за собой. Наконец, он в знакомом с детства мирке, где, несмотря на все проносящиеся над этим городом социальные бури и потрясения, всегда чувствовал себя спокойно и уверенно! Правда, в квартире было темно и очень холодно. И не единого звука. Молодой человек позвал из прихожей отца. Ответом ему была гробовая тишина. У Одиссея стали ватными ноги от ужаса. Он вдруг ярко представил в собственном воображении, как сейчас обнаружит холодный труп самого дорогого ему человека.

Не снимая одежды – прямо в пальто и ботинках Одиссей бросился в комнаты. И тут же к огромному своему облегчению услышал доносящейся из дальней комнаты кашель и слабый голос отца:

– Я тут, сынок. Слава Богу, ты вернулся!

В отцовском кабинете было темно. Вначале молодой человек наткнулся на ширму, из-за которой снова послышался отцовский кашель. Одиссей зажёг фитиль керосиновой лампы. Отец лежал на диване в домашнем халате, накрытый пледом. Лицо его было очень бледным, даже жёлтым. Он страшно ослаб. Оказалось, он почти ничего не ел в последние дни. Только пил пустой свекольный чай. Иногда его навещала бывшая кухарка. Когда могла она покупала где-то на свои скромные средства мёрзлую картошку, свекольную ботву, другую доступную ей еду и варила из них каши и борщи, подкармливая бывшего хозяина, который всегда был очень добр по отношению к ней. Если бы не эта сердобольная женщина, Одиссей конечно бы не застал отца живым. Хотя затяжная простуда и недостаточное питание сильно подточили силы отца.

Молодой человек наклонился к старику, нежно обнял его, поражаясь его худобе.

– Я же писал тебе в последней записке из камеры, что скоро мы встретимся. Теперь всё будет хорошо, я выхлопочу тебе паёк.

– Слава угодникам, ты вернулся! – сияя от счастья, прохрипел отец. – Ты знаешь, сынок, я человек не религиозный, но после того как тебя забрали, я только и делаю, что молюсь о твоём возвращении.

В ответ на вопрос сына: зачем он отгородился в пустой квартире ширмой, отец ответил, что сделал это на случай внезапного визита бывшей кухарки, чтобы она не застала его в не слишком приличествующем спящем виде. Он попросил сына помочь ему сменить домашний шлафрок (домашний халат) на сюртук – даже перед ним старый профессор не хотел выглядеть неподобающим образом.

Чтобы скрыть подступившие слёзы радости Одиссей отправился на кухню готовить обед. С собой он принёс объёмистый куль со всякой вкусной и питательной всячиной. Этот пакет с настоящим сокровищем ему вручил на прощание Вильмонт, не смотря на все протесты Лукова. В пакете, помимо хлеба, сыра, колбасы и яблок, оказалась даже бутылка кагора. Так что молодому человеку удалось накрыть просто шикарный по нынешним временам стол.

За едой Одиссей рассказал отцу о предложении, которое ему сделал сам Дзержинский. Отец к удивлению Лукова сразу и беззаговорочно поддержал его решение, причём рассуждал он примерно так же, как и бывший царский генерал Вильмонт:

– Знаменитый египетский поход Наполеона был ничем иным, как попыткой революционной Франции оттяпать жирный кусок от богатого колониального имущества «Владычицы морей», то есть революционной авантюрой чистой воды, вроде в той, в которую нынче снаряжают тебя. Тем не менее, благодаря тому, что в поход с Бонапартом отправились не только воины, но и лучшие умы французской науки, мир получил множество великолепных открытий. Чего стоит одна только расшифровка Шампольоном древних иероглифов на знаменитом Розеттском камне, которая стала прорывом в египтологии.

Лукову-младшему было очень важно услышать это. Но радость его сразу сменилась печалью, стоило молодому человеку вспомнить обращённое к нему лицо несчастной Свекольниковой. Сколько в нём было удивления и надежды!

Нет, Одиссей не мог держать это в себе. Ему необходимо было поделиться своей душевной болью с родным человеком:

– Отец, сегодня я поступил низко, о чём теперь искренне сожалею. Поверь, я не ищу себе оправданий. Но мне очень хотелось бы как-то исправить дело.

И Одиссей рассказал родителю про инцидент возле тюрьмы.

– Могу себе представить, что она подумала, увидев меня на свободе, в то время как её муж всё ещё в застенках. Подозреваю, что профессорша пожелала мне гореть в аду за моё предательство.

Лицо отца стало скорбным. Тут Одиссей заметил, что на безымянном пальце его правой руки отсутствует обручальное кольцо. После смерти матери, Одиссей несколько раз случайно становился свидетелем, как отец разговаривает с этим кольцом. Молодой человек бросился к комоду, достал шкатулку с семейными драгоценностями. Она была пуста.

Тяжело вздохнув, отец пояснил, что кольцо пришлось продать, чтобы купить продукты для тюремных передач.

Они выпили кагора. Поставив рюмку на стол, отец задумчиво протянул:

– Я слышал, она сильно бедствует.

– Ты о Свекольниковой?

– М-да… Знаешь что сынок: собери-ка ты часть этих деликатесов обратно в пакет, да отнеси их ей.

– И что я ей скажу?

– Всё как есть – честно. Ты ведь не сделал ничего дурного, никого не предал, не оклеветал. Тебе нечего стыдиться.

– Да она плюнет мне в лицо, и слушать не станет!

– Пусть плюёт, – спокойно согласился отец. – Плевок не пуля. Зато твоя совесть успокоиться.

Фонари на улицах не горели. Не обращая внимания на страшную темень и грязь, Одиссей шёл через полгорода к Свекольниковой. Под мышкой он держал куль с продуктами – лакомую добычу для любого бандита. Выходить из дома после наступления темноты было очень опасно. Если в дневное время ЧК поддерживала в городе относительный порядок, то по ночам на улицах безраздельно властвовал разного рода уголовный элемент.