Текст книги "Реквием для хора с оркестром"

Глава 5

– …и кроме того, мы получим в свои ряды полуцутика, – прошептал Махно на ухо Никите. – А это многое значит! Цутики и полуцутики всемогущи. Только сам цутик или полуцутик может воздействовать на себе подобных. А этот твой… Гы… кажется, поверил нам и уже заранее ненавидит всех своих мотающихся при дворе правителя собратьев, потому что считает их предателями.

– Придумано хорошо, – прошептал в ответ Никита. – А если обман все-таки выяснится? Г-гы-ы же просто-напросто может нас выдать?

– Пока мы в подземелье, обман никак раскрыться не может, – ответил Махно. – На поверхность, понятное дело, полуцутик не выйдет. А в момент самого переворота будет такая горячка, что уже точно не до того будет.

– Но… сам правитель.

– На Вал Ляю никто никогда не видел в лицо. Так что, если что – можно сказать твоему полуцутику, что 288 он – ставленник корнеплодов. А может быть, он и на самом деле какой-нибудь корнеплод-акселерат? Потому-то его и скрывают от народа, что непопулярны в Первом загробном корнеплоды… Ну, ладно, это гипотеза. А точно мы знаем только то, что полуцутик мне поверил. Только ты смотри – не расколись!

– Как можно!

– Мужик он вроде хороший, – сказал еще Махно, мельком оглянувшись на Г-гы-ы. – Только вот… почему он так пьет много?

– Разве это много? – удивился Никита. – Он похмеляется.

– Похмеляется… Я-то считал, что полуцутики вообще редко употребляют «бухло». А оказывается, ничто человеческое им не чуждо…

Г-гы-ы оглушительно икнул, прервав тем самым тайный разговор Никиты с Махно. Полчаса назад все втроем переместились в комнату Никиты. Махно выставил бутыль с «бухлом», которую отжал у Рододендрона, поскольку сам заходить в свою комнату все еще опасался. Похмельный полуцутик сразу набросился на «бухло», забыв о всех остальных веществах, предметах и явлениях Первого загробного мира. Никита, сделав вид, что тоже жутко страдает с похмелья, пару раз приложился к бутылке.

– Уф-ф… – выдохнул полуцутик. – Полегче стало. Прямо как на сковороду плеснул – аж зашипело. В нутрях у меня горело все…

– Поправился? – осведомился батька.

– Ну.

– Тогда отдохни. А мы с Никитой пойдем ребят предупредим, что ты очухался. Они, наверное, с тобой познакомиться хотят…

– Чего это я отдыхать буду? – воскликнул полуцутик, бодро взлетая под потолок. – У меня, понимаешь, второе дыхание открылось! Я движения хочу и деятельности. Я вместе с вами пойду с ребятами знакомиться. Вот они удивятся!

Никита с Махно переглянулись. Неизвестно, что подумал при этом Махно, но мысли, промелькнувшие в сознании Никиты, так явственно отразились на его лице, что полуцутик даже недоумевающе нахмурился.

«Удивятся – это точно, – подумал Никита. – У членов организации ПОПУ отношение к цутикам и полуцутикам – то есть к господствующему классу этого мира – однозначное. Они бы давно моего Г-гы-ы стерли с лица земли, если бы знали хотя б приблизительно, каким образом…»

– Да ну зачем тебе с нами идти? – скривился Махно. – Посиди тут, отдохни. Я бы на твоем месте точно отдохнул бы. Столько бухать! Целую неделю! Ты, наверное, вымотался и без сил…

– Я ж говорю – сил у меня полно! – выписывая в воздухе замысловатые пируэты, прокричал полуцутик Г-гы-ы. – Айда!

В дверь Никиты постучали.

* * *

Илюша На Вал Ляю, с тех пор как помер, чувствовал себя все лучше и лучше. Теперь, когда он стал правителем Первого загробного, никто не смел не то что смеяться над ним, но и даже прекословить любому, самому глупому из его приказов. Хотя, в сущности, приказы, которые Илюша отдавал самостоятельно, касались в основном его самого (разукрасить несколько комнат правительственного дворца гирляндами и елочными украшениями, поставив в каждый угол по две зеленые новогодние елки, каждый день перекрашивать стол для подписи документов во все оттенки и цвета радуги и так далее). А все глобальные проекты и указания поступали свыше – от Совета. Илюша аккуратно передавал копии документов за личной подписью крестиком представителям своего министерства и дальнейшей судьбой предложений и директив не интересовался.

Поначалу Илюша был до крайности увлечен тем, что изобретал различные модели ассенизаторских машин и каждый день запускал в производство по одному, совершенно отличному от других автомобилю с неизменной цистерной для сбора фекалий. Потом, когда выяснилось, что ассенизаторское дело в загробных мирах не котируется вовсе из-за практически полного отсутствия, собственно, объекта работ, Илюша в моделировании разочаровался и стал развлекаться тем, что приглашал к себе во дворец мертвецов, с которыми его сводила судьба на Земле, подолгу беседовал со всеми и награждал фишниками и почетными должностями – даже недругов, поскольку зла Илюша никогда не помнил.

Таким образом Митрич получил при дворе звание заведующего распределением «бухла», добрая бабушка Ефросинья, которая невольно стала крестницей новоиспеченного правителя, стала зваться теперь Главным Экзекутором и ведала тремя Аннигиляторами, которые именно по этой причине вот уже сколько времени простаивали без дела. И в конце концов Илюша заявил о своем желании научиться наконец читать.

Для обучения На Вал Ляю грамоте во дворец на вечное поселение были призваны Жан-Жак Руссо (идентификационный номер 671-009), Василий Жуковский (идентификационный номер 561-900), Виктор Николаевич Сорокин (идентификационный номер 711-222) и братья Кирилл (188-1) и Мефодий (188-2). Изящной словесности Илюшу учил Пушкин (33-567), иностранным языкам – Ломоносов (445-98), основы арифметики преподавали Ландау (571-631) и Эйнштейн (007-111).

Может быть, поэтому, может быть, по какой-то другой причине, науки, не дававшиеся Илюше в бытность его на Земле, сейчас легко и свободно поселялись в его девственно-чистом мозгу. Уже Илюша почитывать стал приказы, присылавшиеся ему свыше, с чем-то соглашаться, с чем-то нет, но пока открыто высказываться по этому поводу опасался, компенсируя это тем, что самолично принялся за разработку собственной теории загробного законодательства.

Так, почти незаметно для себя, да и для других тоже, Илюша На Вал Ляю стал превращаться из клинического дебила во вполне просвещенного правителя целого мира, понимая механизмы управления людьми и целыми отраслями той или иной индустрии, не догадываясь только о том, что в недрах подземелья зреет заговор, ведущий к военному перевороту.

* * *

И тут в дверь Никиты постучали. Махно подпрыгнул как ужаленный. Никита, вознамерившийся доказать полуцутику Г-гы-ы, что ему – полуцутику – вовсе не следует перенапрягать походом по темным коридорам и общением с подпольщиками свой бессмертный организм, ослабленный тем не менее неумеренным употреблением «бухла», прервал себя на полуслове и испуганно оглянулся на дверь.

– Нельзя! – хотел рявкнуть Махно, но не успел.

– Да-да! – весело закричал Г-гы-ы, летая вокруг закопченной люстры. – Заходи, кто пришел, гостем будешь!

Дверь отворилась, и на пороге показался Рододендрон.

– О! – оценил Г-гы-ы. – Здоровенный парнишка! С таким весь Первый загробный перевернуть можно!

Рододендрон поднял глаза вверх и увидел полуцутика. Немедленно глаза Рододендрона полезли на лоб, а руки сами собой вскинулись – и в руках, словно по волшебству, появился пистолет-пылесос.

– Ложись! – завопил не своим голосом Рододендрон, наводя кишку пылесоса на полуцутика.

Махно и Никита одновременно бросились к Рододендрону – Махно перехватил кишку, а Никита заученным ударом выбил пистолет-пылесос из рук подпольщика.

– Диверсия! – орал спрятавшийся за люстру полуцутик. – В нашу организацию ПОПУ проникли шпионы корнеплодов! У него супероружие! Спасите полуцутика!

– Все в порядке… – пропыхтел Никита, выкручивая обалдевшему Рододендрону руки, – все в полном порядке.

– Ага, держи его! – заорал Г-гы-ы, изрядно осмелевший после того, как пистолет-пылесос Рододендрона оказался в руках у Махно. – Сейчас я ему покажу. Я его в какашку превращу. А ну – раз, два…

– Стой! – крикнул Никита.

– Чего? – недовольно поморщился полуцутик, опуская руки. – Не хочешь в какашку? Тогда в бутылку «бухла» превращу, и мы его вместе с тобой выпьем. Хотя в какашку было бы лучше. Как-то символичнее…

– Предательство… – прохрипел Рододендрон.

– Никакое это не предательство, – шепнул ему Никита. – Молчи и не дергайся. И слушай.

– В какашку, в какашку! – приплясывал под потолком полуцутик Г-гы-ы. – В вонючую какашку!

– Тихо всем! – оглушительно рявкнул Махно и проговорил в наступившей тишине: – Произошло недоразумение. Недоразумение, говорю, произошло, – повторил он, в упор глядя на ничего не понимающего Рододендрона. – Наш коллега, так сказать, – проговорил, уже обращаясь к полуцутику Г-гы-ы, Махно, – просто ошибся, приняв тебя за полуцутика, переметнувшегося к корнеплодам и неведомо каким способом сюда пробравшегося. Вот он и понервничал немного.

– Ка-ка-ка… какие корнеплоды? – только и выговорил Рододендрон.

– Молчи, тебе говорят! – отчаянно хрипнул на него Никита.

– Он принял тебя за врага и поэтому пушку достал, – продолжал Махно, с удовольствием чувствуя, что начинает овладевать ситуацией. – А теперь все в порядке. Откуда ему было знать, что ты так скоро от пьянки своей очухаешься. Так ведь? Та-ак?! – повысил голос на Рододендрона Махно.

– Так, – проблеял Рододендрон, повинуясь сверкающим глазам батьки.

– Но теперь, повторяю, все в порядке… Никита! – скомандовал Махно. – Выведи товарища и успокой немного.

– Слушаюсь, – сказал Никита и вышел, вытолкав впереди себя Рододендрона.

Дверь за ними захлопнулась, и тотчас же в коридоре забубнили приглушенные голоса.

– Ну вот, – криво улыбнулся Махно. – Все и устроилось.

– Странные у вас коллеги, – выговорил полуцутик Г-гы-ы. – Если бы вы ему сразу не объяснили, он бы меня… Кстати, что это за агрегат, который я за супероружие принял?

– Это и есть супероружие, – сказал Махно. – Только нашего собственного изготовления.

– И как действует? – поинтересовался Г-г-ы-ы, опускаясь пониже.

– Нормально, – сказал Махно, пряча пистолет-пылесос за спину, – ифрита какого-нибудь растворяет за один сглот без остатка. А вот действие на полуцутиков и цутиков еще не изучено. Вполне возможно, что и от полуцутика только мокрое место останется, если в него из этой штуковины шибануть… Ну, я имею в виду – предателя-полуцутика, продавшегося с потрохами корнеплодам.

Г-гы-ы снова взлетел под потолок.

– Адская машина, – уважительно сказал он оттуда.

– Ага, – подтвердил Махно. – Кстати, давно хотел спросить. Для пользы дела нужно – каким образом можно цутика или полуцутика уничтожить… Ну или нейтрализовать. Без использования супероружия, а так… как говорится, в домашних условиях.

– Ни хрена себе вопросик, – возмутился Г-гы-ы. – Да как ты смеешь! Мы бессмертны! Нас никто…

– А вот корнеплоды считают по-другому, – заметил Махно. – И это утверждение могли бы подтвердить многие из твоих собратьев… если бы вернулись из небытия, откуда, как известно, никто не возвращается…

При упоминании о корнеплодах и печальной судьбе убиенных ими цутиков и полуцутиков Г-гы-ы сменил гнев на милость.

– Ну, если для пользы дела… – сказал он, – хотя тоже нет. Не скажу. Строжайщая тайна! Если кто-нибудь узнает… то тогда все цутики и полуцутики загробных миров окажутся в смертельной опасности!

– Но как же быть?! – вполне натурально огорчился Нестор Иваныч. – На службе у корнеплодов сотни твоих собратьев! И если ты не откроешь нам секрет своей уязвимости, мы так и будем сидеть в подземелье до скончания века!

Г-гы-ы задумался.

– Вообще-то верно, – сказал он. – А как же помощь от Совета? Неужели никто не знает, что в Первом загробном переменилась власть?

– Сомневаюсь, – покачал головой лукавый батька. – Переворот произошел так быстро, что из дворца наверняка не успели сообщить. Да точно не успели – если целую неделю корнеплоды власть удерживают, то это значит, что Совет ничего не знает. И не узнает. Приказы во дворец приходят? Приходят. Отчеты, значит, будут уходить, как обычно. Корнеплоды не такие дураки, чтобы сразу менять всю систему управления и тем самым давать повод для подозрения Совета. А может быть, они и что-то другое там придумали – корнеплоды-то, – добавил Махно, – я же не знаю, что у них на уме…

– Никто не знает, что у корнеплодов на уме, – согласился полуцутик. – Страшные существа! Никогда им не доверял. А сожрал я их сколько ради прикола!

– Вот-вот, – поддакнул Махно. – Теперь тебя за это по головке не погладят.

– Эх, – вздохнул Г-гы-ы, – мне бы только добраться до Пронзающих врат. А там бы я рванул в другой мир – вышел бы на своих собратьев из Совета и все рассказал бы им…

– Даже и не думай об этом! – замахал руками Махно. – Даже и не помышляй! Как только ты выйдешь на поверхность – тебя тут же схватят! Ты же теперь почти что преступник номер один!

– Преступник номер один! – выговорил полуцутик Г-гы-ы. – А за что? За то, что жил, как все полуцутики, хозяева этого и других загробных миров… Эх, что делается, а?! Что делается… Преступник номер один! – повторил Г-гы-ы и горько заплакал.

Открылась дверь. Появившийся на пороге Никита глянул удивленно на плачущего полуцутика и отрапортовал, обращаясь, конечно, к Махно:

– Рододендрону растолковано что к чему. Рододендрон все понял и пошел растолковывать остальным. Через пару суперсглотов состоится общее собрание ПОПУ, где будут приветствовать нового члена организации – полуцутика Г-гы-ы.

– Г-гы-ы-ы-ы-ы… – рыдал полуцутик.

* * *

В длинной и широкой пещере, носившей гордое название «Церемониальный зал», выстроилась шеренга членов организации ПОПУ. Первым – в силу своего роста – стоял Рододендрон, за ним – Юлия. Следующим пристроился низенький Соловей-разбойник, который по росту вообще-то не должен был стоять третьим в строю, но он так не хотел расставаться с молодой женой, что Махно признал за ним право быть всегда вместе с Юлией. Соловей-разбойник держал на руках младенца. Младенец бодро агукал, словно перекликаясь с остальными повстанцами, строго по росту выстроившимися между Соловьем-разбойником и совсем крохотным полуцутиком Г-гы-ы, ради разнообразия решившим не летать под низкими потолками подземелья, а топтать густую синюю грязь, покрывавшую каменный пол. Замыкала строй саблезубая тигрица Барся.

Никита на правах личного ординарца Махно находился рядом со своим боссом.

– Ребята! – зычно воскликнул стоящий перед строем Махно. – Сегодня для нашей организации светлый и праздничный день! Сегодня в ПОПУ пришел новый член подполья – полуцутик Г-гы-ы. Вам всем уже, я надеюсь, пояснили причины появления здесь полуцутика, с чьими собратьями, коварно и вероломно захватившими власть, мы боролись, боремся и будем бороться! Итак, поприветствуем дружным «ура» нового члена!

– Ура-а-а-а! – грянула шеренга, а полуцутик, который постеснялся сам себе кричать «ура», завопил:

– Долой корнеплодов!

– Молодцы! – похвалил батька. – Хорошо поприветствовали. Перейдем к обычной перекличке. Рододендрон!

– Я! – молодцевато гаркнул Рододендрон.

– Юлия!

– Я!

– Соловей-разбойник!

– Я! – выкрикнул Соловей, в этот самый момент обильно поливаемый струей проказливого отпрыска.

– Ату! – проговорил отпрыск, увеличивая напор.

Махно продолжил перекличку и, когда дело дошло до полуцутика, подмигнул Никите и рявкнул:

– Гы!

– Я! – откликнулся полуцутик.

– Барся!

– Гав, – сказала Барся, – р-р-р-р…

– Расчет окончен, – проговорил Махно и вдруг замер, услышав хорошо знакомое скрипучее покашливание.

– Опять, – простонал Махно, оборачиваясь к Никите.

– И я слышал, – округлив глаза, подтвердил тот.

– Расчет не окончен, – теперь уже совсем явственно прозвучал скрипучий голос. – Мы тоже хотим с вами…

Барся испуганно тявкнула. Шеренга пришла в беспокойное движение. Полуцутик Г-гы-ы подозрительно нахмурился, оглянулся вокруг и на всякий случай взлетел под потолок.

– Смирно! – скомандовал старающийся сохранить лицо перед своими соратниками батька. – Слушай мою команду – смирно!

Повстанцы, услышав знакомо-грозный голос своего командира, вытянулись по стойке «смирно» и замолчали.

Махно оглядел присутствующих и строго проговорил, неизвестно к кому обращаясь:

– Кто это – мы?

– Мы… – ответили ему.

И тут в строю – сразу после взвизгнувшей от неожиданности Барси – из ничего материализовались две согбенные, совершенно неприглядные старушечьи фигуры, одетые в какие-то дрянные отрепья, с платочками, повязанными на маленьких головках. Старушечьи фигурки, колеблющиеся на неподвижном воздухе подземелья, выглядели настолько бесплотными, что сквозь них очевидно просвечивали сырые каменные стены.

Никита тихо ахнул.

– Смирно! – снова прикрикнул на подпольщиков изрядно побледневший Махно. – Откуда вы взялись здесь?

– Как это откуда взялись? – проскрипела первая старушка, поняв, что вопрос относится именно к ним. – А то ты не знаешь, фраер. Мы давно уже тут ошиваемся, да только пока вам на глаза не показывались. А слышать-то вы нас слышали, конечно…

Старушка мерзко захихикала. Махно вспомнил свой постыдный танец с саблями в собственной комнате и крепко сжал зубы.

– Потешались, значит? – осведомился он. – Пугали и хихикали?

– Не могли удержаться, фраер, – виновато доложила вторая старушка. – Уж очень потешно было, как ты кувыркался и шашкой своей размахивал.

В строю раздался неуверенный смешок.

– А ну, молчать! – рявкнул Махно. Страх его уже давно улетучился, осталась только досада. Испугался – надо же кого испугался – двух полупрозрачных старушенций!

– Но мы больше не будем, – быстро проговорила первая старушка. – Это мы так… немного прикололись и больше не будем. Ты не думай, мы не шпионы какие-то, не стукачи. Просто случайно в ваше подземелье залетели и увидели, что вы тут что-то против мусоров химичите. Ну и понравилось у вас тут.

– Так вот мы понаблюдали, понаблюдали и подумали, что можем тоже пригодиться, – сказала вторая старушка. – Чего там! Мы же совсем, как эти… привидения, ети их мать. Можем где угодно летать и ничего нам не будет. Потому что мы в любой момент можем стать невидимыми.

– Эх, едрена вошь, – вздохнула вдруг первая старушка, – такую бы способность нам на Земле иметь! Покурочили бы мы магазинчики… Нас же не видно! Пускай мусора побегают и постреляют в воздух…

– Да что там магазинчики! – вдохновенно продолжала вторая старушка. – Банк бы взяли! Самые главные урки к нам на поклон ходили бы! Вот времена могли бы быть… И чего нам тогда не стать привидениями? А сейчас-то что? Сейчас мы дохлые совсем. Неинтересно и скучно. Вот решили к вам прибиться. Все повеселее.

Строй повстанцев изумленно молчал.

Махно прокашлялся в кулак и спросил:

– А вообще… зовут-то вас как?

– Прокофьевны! – выпалил вместо старушек Никита. – Мать моя женщина, это же Прокофьевны! Степанида Прокофьевна и просто-Прокофьевна! С моего двора бабки! Они Гошу Северного вырастили…

– Мы самые! – подтвердила полупрозрачная Степанида Прокофьевна. – Только мы дохлые. На тачане разбились… Это все вот она виновата…

– Я? – возмутилась просто-Прокофьевна. – Ах ты, шалава позорная! Это же ты, мокрохвостка такая, за рулем сидела!

– А ты не вопи, манда старая, не вопи! – немедленно вступила в перепалку Степанида Прокофьевна. – Если бы ты не подзуживала, вообще бы на такси поехали… Из-за тебя все!

– Заткнись!

– Сама заткнись, сикуха!

– Ах ты… Манда!

– За манду ответишь!

– Кончай базар! – зычно крикнул Махно. – Развели тут, понимаешь, малину воровскую. Если хотите остаться с нами, то приучайтесь в дисциплине. Попятно?

Старушки переглянулись.

– Понятно, – сказала Степанида Прокофьевна.

– Понятно, – сказала просто-Прокофьевна.

– Так-то лучше, – понизил голос Махно. – А теперь… Строй! Разойдись! Вольно! Маршируйте по своим комнатам – все, кроме караульных. И меня не беспокойте! Я у себя в кабинете провожу собеседование с новыми членами нашей организации. Пошли, Г-г-ы-ы, Степанида Прокофьевна и другая Прокофьевна… За мной. Никита!

– А?

– Чего столбом стоишь? Пойдем за мной, говорю…

– Ага, – невнятно проговорил Никита, не сводя глаз с полупризрачных лиц старушек. – Это ж надо… Что делается-то? А я думал – у меня крышак пополз…

* * *

Махно отпер свою комнату и прошел туда первым. Ударом ноги отпихнул валяющуюся посреди комнаты искалеченную люстру, несколько свечей поставил на стол и зажег. Никита тем временем сел за стол, предварительно смахнув с его поверхности осколки разбитой бутылки и стакана. Старушки – Степанида Прокофьевна и просто-Прокофьевна – зависли в воздухе возле стола, потому что свободных стульев не было. Полуцутик Г-гы-ы по своему обыкновению уселся посреди стола, скрестив по-турецки ноги.

– Видал, какую анархию из-за вас натворил, – проворчал Махно, заметая ногой остатки люстры под стол. – К вам обращаюсь, бабуськи.

– А мы больше не будем, – снова проговорила просто-Прокофьевна.

– Не будем, – подтвердила Степанида Прокофьевна.

– Ну, – подходя к столу и усаживаясь на табуретку, которую он выдвинул из-за портьеры, проговорил Махно.

– А что рассказывать? – пожал плечами Г-гы-ы. – Я уже все рассказал.

– Да я не тебе.

– А хули рассказывать-то? – проговорила теперь Степанида Прокофьевна. – Значит, ехали мы вот с ней на тачане. На «мерине» шестисотом. Ну и, как пишут в ментовских сводках, не справились с управлением. Бухие были обе в жопу просто. Вписались со всего размаха в памятник Ильичу и разбились вдребезги. Ни синь пороха от нас не осталось.

– Вот совпадение! – воскликнул повеселевший неожиданно Махно. – В памятник Ленина врезались! Выходит, нас с вами один и тот же человек погубил… Я тоже по вине этого матерого человечища погиб.

– Да погоди ты, – перебил его Никита. – Слышь, бабушки, как там моя Анна-то? Ничего не слышали?

– Слыхали, как же, – откликнулась Степанида Прокофьевна. – Гошка к ней ходил – он на тебя очень злой был. Хотел ее наказать…

– Вот сука! – вскакивая со своего места, воскликнул Никита. – Да я его!…

– Да успокойся ты! – усмехнулась просто-Прокофьевна. – Ничего он твоей марухе и не сделал. Ты ж ему яйца расколотил вдребезги. Он потом лечился-лечился, да все без толку. Не стоит хер у него. А сам все равно гоголем ходит, завел себе целый институт студенток и делает вид, что их трахает. Думает, никто не понимает. Мы-то сначала радовались, что у него с этим делом все нормально, а потом одна из девиц нам призналась, хотя Гошка строго-настрого им запретил на эту тему трепаться. Приказывал говорить, что все у него в порядке…

– Да что вы мне про Гошку вашего! – перебил старушку дрожащий от возбуждения Никита. – Как Анна?! Анна как?

– А хрен ее знает, – высморкавшись бесплотными соплями в бесплотную ладошку, ответила просто-Прокофъевна. – Гошка ей грозил-грозил, что за свой позор отплатит…

– Да она-то при чем?! Я же Гоше вашему врезал!

– А Гошка говорит, что из-за нее все, – возразила Степанида Прокофьевна. – Говорил, что, если бы не она, ты бы от братвы не отмежевался…

– Отмежевался, не отмежевался… – проворчал Никита. – Ну а дальше что?

– А ничего, – сказала просто-Прокофьевна. – Анна твоя Гошкиных угроз испугалась и свалила куда-то из города. Гошка ее хотел найти, но не нашел, потому что другими делами занялся. О, он теперь большой человек в Саратове! Прямо как бог…

– Ну или полубог, – сбавила Степанида Прокофьевна.

Полуцутик Г-гы-ы многозначительно хмыкнул.

– Уехала, значит, Анна из города, – облегченно вздохнув, проговорил Никита и откинулся на спинку стула. – Ну и слава богу. Вот и хорошо. Ничего ей Северный, значит, не сделал…

– Ничего, – подтвердила лросто-Прокофьевна.

Никита замолчал, бледно улыбаясь.

– А вы, бабушки, судя по вашему лексикону, имеете какое-то отношение к криминалу? – осторожно начал разговор Махно.

– Чаво? – нахмурилась Степанида Прокофьевна.

– Какой такой лексикон? – спросила тоже просто-Прокофьевна. – Ты, фраерок, попроще с нами разговаривай. Мы ентих всяких таких слов не понимаем… А насчет криминала ты правильно сказал. Воровайки мы бывшие.

– Почетные воровайки, – добавила Степанида Прокофьевна.

– Попроще так попроще, – легко согласился батька. – Это я могу. У меня же все-таки громадный опыт по общению со всякого рода маргинальным элементом. Я в свое время…

– Вот опять, фраерок… – огорчилась просто-Прокофьевна. – Я же говорю – попроще! Придумал какой-то маргарин в элементе…

– Прошу прощения, – весело откликнулся Махно. – Переходим на конкретный базар. По фене ботать – мне с полпня. Наука нехитрая, если кореша с понятиями по жизни попадались. У меня половина дивизии были – урки.

– В натуре? – удивилась Степанида Прокофьевна.

– Зуб даю, – поклялся Махно. – Честно скажу: работать с маргин… с урками – одно удовольствие. Особенно когда в моду вошел лозунг– грабь награбленное…

– Ого! – обрадовались обе старушки. – Этот лозунг мы знаем. Всю жизню по нему прожили. Мы бедных-то не особенно трогали. Кто святой костыль притырит – тот падла, это всем известно. А вот толстожопых всяких пощипать – милое дело.

– Вот и пощипаем, бабушки, – воодушевленно продолжал Махно. – Обязательно пощипаем. И в итоге наступит для всех светлое будущее.

– Вот этого тоже не надо, – в один голос сказали старушки, а Степанида Прокофьевна продолжила: – Ты нам чернуху про светлое будущее не раскидывай. Наслушались в свое время. Политику не хаваем.

– Не буду чернуху раскидывать, – сразу согласился Махно. – Чего там…

– И правильно! – одобрила просто-Прокофьевна. – Без нее веселее. А то вот трепали нам семьдесят лет про ентот. вшивый коммунизм, а ни хрена все равно не получилось. Уж лучше без всякого там светлого будущего. Проще. Грабь награбленное – вот это лозунг. Нам другого и не надо.

Полуцутик Г-гы-ы снова хмыкнул.

– Веселые старушки, – оценил он.

– А как вы в подземелье-то оказались? – спросил у бабушек Никита.

– Мы тебе толкуем, – ответила Степанида Прокофьевна. – Гуляли и все. Мы как на тачане разбились в пыль, так в этом мире нас, наверное, по частям собрать не смогли…

– В загробном мире, – важно объяснил Г-гы-ы. – Человек появляется не в физической своей ипостаси, а в виде духовной сущности…

– И духовная сущность, значит, наша к ебене фене разлетелась, – не стала спорить просто-Прокофьевна. – Знаешь, какая авария была? Тачана всмятку, даже памятник картавому малясь покосился… Вот какая авария была.

– Так или иначе, – заключил Никита, – в этом мире вы оказались вот… в таком виде, как сейчас.

– Ага, – ответила просто-Прокофьевна. – Вот в таком виде. Прозрачные, как целлофановые мешочки. Сквозь стены можем проходить. Невидимыми становиться.

– Если бы раньше так умели, – поддержала товарку Степанида Прокофьевна, – ни года бы по зонам и тюрьмам не сидели. Только мусора нас прихватят, мы сразу – оп-па! И невидимые. Оп-па! Сквозь стену прошли – и на волю…

– Да мы так и сделали, как только сюда попали, – продолжала рассказывать просто-Прокофьевна, – представляешь, очухиваемся мы со Степанидой на нарах! Ну, думаем, значит, сбили кого-то… Потом стали друг друга оглядывать – что за мать твою так – мы же прозрачные! Летать можем! Ебическая сила!… Мы со Степанидой охренели совсем. И сейчас чудно – как это так может быть-то?.. Мать твою в три гроба душеньку… Екарный бабай…

Сила захлестнувших просто-Прокофьевну эмоций была такова, что старушка не могла продолжать своей рассказ, запутавшись в матерных эпитетах, которые, судя по всему, должны были наглядно обрисовывать слушателям то душевное состояние, в котором находились бабушки, когда ощутили себя в Первом загробном мире.

– Ну а потом малясь успокоились мы, – заговорила Степанида Прокофьевна вместо своей товарки. – Осмотрелись – поняли. Раз мы в тюряге оказались и раз у нас такие способности объявились – почему бы и деру не дать? И только мы хотели свалить, как в камере объявляются страшенные такие мужики с двумя головами и кривыми ножиками в лапах. Начали мужики нас хватать… – тут Степаниду Прокофьевну стал разбирать смех. – Начали мужики нас хватать, – хихикая, выговаривала она. – А ни хрена у ню не получается! Вот так! Мы сквозь стены пролетели, долго долго летели и оказались в городе. А в городе уродов всяких полно! Каких только нет! Мы уж и не знали, что делать-то, что думать. Только потом догадались: прижали в темном переулке одного фраера, он нам все и выложил – поняли мы, что померли все-таки… – Степанида Прокофьевна перестала смеяться и горестно вздохнула. – Сначала, конечно, обнялись, поплакали, а потом решили, что надо это дело отметить. То есть помянуть самих себя. Залетаем в кабак, хватаем со стола кружки с каким-то дымящимся пойло: пьем… А пойло в брюхах-то не остается, а льется прямо на пол! Вот такая хреновина… Даже напиться нормально нельзя нам в полупрозрачном состоянии. Это, конечно, плохо, с другой стороны, таких, как мы, мы тоже не видели, сквозь стены никто, кроме нас, проходить не может. И невидимым становиться – тоже…

– Я могу, – сказал полуцутик Г-гы-ы и тут же исчез. – Видели? – спросил он, появившись снова в той же позе – скрестив по-турецки пухлые ножки. – И сквозь стены очень легко проходить могу. И даже «бухло» бухать могу. Очень просто…

Г-гы-ы щелкнул пальцами, и в руке у него появилась большущая кружка с дымящимся напитком. Полуцутик причмокнул и в тот же момент высосал кружку до дна. Старушки смотрели на него с нескрываемой завистью. Степанида Прокофьевна только сказала:

– Но то ж ты. Ты же нелюдь рогатая. А мы какие-никакие, а все-таки люди…

– Я не нелюдь рогатая, – обиделся Г-г-ы-ы, – я полуцутик.

– Цуцик, – хихикнула просто-Прокофьевна. – Цуцик и есть…

– Я?! – взревел полуцутик.

– Головка у коня, – мгновенно срифмовала просто-Прокофьевна.

Г-гы-ы обиделся окончательно.

– Ах так! – заорал он, взвиваясь под потолок. – Я тебя сейчас, старая жопа, в таракана превращу!

Свирепо глядя на опешившую просто-Прокофьевну, полуцутик щелкнул пальцами.

Ничего не произошло.

– Что за хреновина? – пробормотал удивленный Г-гы-ы и попытался снова.

Опять ничего – просто-Прокофьевна, равно как и ее боевая подруга, колыхались все теми же полупрозрачными силуэтами.

– Здорово! – восхитился Махно. – На вас даже могущество полуцутиков не действует… Вы, бабуси, неоценимое приобретение для нас. Для разведки – самое то!

Вспыльчивый полуцутик Г-гы-ы несколько раз подряд пощелкал пальцами, прошипел сквозь зубы какое-то ругательство, но очень скоро взял себя в руки. Демонстративно, хотя и символически плюнув в направлении бабушек, он медленно, как опавший осенний лист, опустился на поверхность стола.

– Значит, так, – сказал Махно. – Вы, бабушки, принимаетесь в ПОПУ. Организуется новый отдел – РУ. Разведывательное управление то есть. В РУ входят товарищ Степанида Прокофьевна и товарищ просто-Прокофьевна. Все.