Текст книги "Реквием для хора с оркестром"

– Напился, сволочь такая!

– Пей пиво-о-о! Ешь мясо-о!!!

– Прекратить! Чтобы я этого не слышал больше!

– Не слышны-ы в саду-у даже шо-ро-охи-и…

– У-ф-ф… – выдохнули одновременно Эдуард и Гаврилыч, вытирая пол со лбов.

– Хэ, нэ, чэ… шэ, щэ… э, ю, я… – немедленно продолжил Гмырь, – м-мягкий знак, – подумав, добавил он и снова уронил голову на руки.

Эдуард Гаврилыч вскочил со стула и прошелся по комнате, заложив руки за спину. Паучок-секретарь, отложив перо, разминал пальцы. Эдуард Гаврилыч начал разговаривать сам с собой. Паучок по опыту знал, что это записывать необязательно, тем более что Гаврилыч в разговоре использовал слова, совершенно не предназначенные для записи, а Эдуард оперировал такими понятиями и терминами, которых паучок никогда не слышал и, следовательно, не понимал.

Эдуард Гаврилыч навернул пару кругов по комнате и снова бухнулся на стул.

– Н-да… – глубокомысленно пыхтел Эдуард, – в высшей степени удивительно. За весь допрос ни одного мало-мальски существенного вопроса не выяснили. На каком-то странном воляпюке наш подследственный изъясняется.

– Фуфло гонит, – рычал, подтверждая, Гаврилыч, – и ничего удивительного в том нет. Нажрался, как чушка, вот и несет его, как после регидрона. Врезать бы пару раз по шее – вмиг протрезвел бы…

– Избивать подследственного не позволю! – возмутился Эдуард, но, кинув вдруг взгляд на пустившего теплую сонную слюну Гмыря, добавил нерешительно: – Разве если только чуть-чуть…

– И зуботычина вряд ли поможет, – отвечал Гаврилыч, – по себе знаю – после такой дозы «бухла» его хоть час колоти, все равно ничего не добьешься. У-у, гнида, мать твою так… И так…

– Резюмирую, – морщась, произнес Эдуард, – перенести допрос подследственного на… пока он не протрезвеет. А теперь – в камеру его!

– Ни хрена! – запротестовал Гаврилыч. – В камеру! Чтобы он там на нарах отдохнул? Пускай тут повисит на батарее! И поймет, что мы здесь не чаи с ним распивать собираемся…

– Предложение не лишено смысла, – заметил Эдуард, – конечно, это антигуманно, но разумная доля пристрастности не повредит. Итак, на сотню-другую сглотов оставляем подследственного одного.

Понятливый секретарь тут же поднялся и, ловко семеня всеми своими ножками, укатил за дверь. Эдуард Гаврилыч вышел следом. Железный замок в двери скрипнул. Несколько минут полная тишина стояла в камере. Потом стул, на котором только что сидел Эдуард Гаврилыч, жалобно заскрипел, будто все еще ощущая на себе тяжесть ифрита. Скрип раздавался все громче – и в нем, кажется, послышалось что-то осмысленное. Затем стул пошатнулся и опрокинулся на спинку, издав вместо ожидаемого грохота глухой звук, какой бывает при падении тела. Впрочем, это телом уже и было – то, что еще пару секунд назад выглядело как обыкновенный деревянный стул.

Билл Контрр, в совершенстве познавший искусство конспирации, сбросил с себя маскировочный костюм стула и выпрямился.

– Мазафака, – с неподражаемым оксфордским акцентом проговорил он, растирая себе шею, – это надо же как не повезло. Чертов ифрит! Сидел прямо на моем ухе, так что я ни хрена не слышал. А ведь собрался весь допрос подслушать…

Билл Контрр крадучись прошелся по комнате. Подкрался к Гмырю и внимательно посмотрел тому прямо в лицо. Гмырь открыл один глаз, икнул и сказал:

– К едр-р-рене фене…

Билл содрогнулся. Это же странное словосочетание он слышал за несколько секунд до своей смерти – от председателя совхоза «Красный истребитель» Прокофьева. Нервно потирая мгновенно вспотевшие руки, Билл Контрр отошел в сторону.

– Мазафака, – повторил он и вдруг заметил протокол допроса, забытый секретарем на столе.

– Грейт! – обрадовался Билл, от избытка чувств переходя с языка, общего для всех загробных жителей, на родной, – итс вандерфул!

Он схватил листок в руки и погрузился в чтение. Но уже через несколько секунд на лице его появилось выражение чрезвычайного изумления. Билл почесал в затылке и проговорил негромко:

– Что за дрянь?.. Ить-ить-ить, – прочитал он вслух, – ить-ить твою мать… Ах-х-х… Бу-бу-бу… Скакал казак через долины… Зайка моя… На Муромской дорожке… Пей пиво, ешь мясо… Не слышны в саду даже шорохи… У, ф, х, ц, ч, ш, щ… э, ю, я… Ничего не понимаю… Что за загадочные письмена?

Билл положил протокол допроса обратно на стол и глубоко задумался. Думал он довольно долго – и вдруг догадка озарила его:

– Шифр! – проговорил он, улыбаясь. – Самый настоящий шифр! Как это я раньше не подумал о подобном методе сокрытия сведений! Значит, этот бывший участковый догадался, что правительство направило на поиски преступника сыщика – то есть меня, – и решил, так сказать, не делить лавры, а самостоятельно изловить Вознесенского и получить повышение… Зашифровал все сведения! Протокол допроса… Вот почему он так безбоязненно оставляет бумаги в этой комнате. То, что я поначалу принял за беспечность, оказалось хитрым приемом. Таким образом он, предугадывая здесь мое появление, хочет сбить меня со следа! Но ничего у него не выйдет!

Проговорив все это, Билл запустил руку в карман и вытащил большую клизму, в которой что-то бултыхалось. С хитрой улыбкой на лице и клизмой в руке он приблизился к бесчувственному Гмырю и улыбнулся.

– А я и сам узнаю все, что мне нужно, – прошептал Билл. – Одна доза моего фирменного раствора – и арестованный выдаст мне подробности дела. Более того, эти подробности будут сыпаться из него, как из дырявого мешка. И очень просто…

Однако, против ожидания Билла, процедура оказалась очень не простой. Гмырь, конечно, не мог понять, что собирается с ним сделать этот странный человек с клизмой в руке, но сопротивлялся Биллу изо всех сил, очевидно, из-за врожденного чувства противоречия, которое и привело его когда-то па путь организованной преступности. Наконец с невероятными усилиями сыщику удалось перевернуть Гмыря задницей кверху и стащить штаны.

– А теперь… – прохрипел Билл, поднимая над головой клизму, как торжествующий убийца – нож для последнего удара, – приступим…

Ухнув, сыщик с размаху всадил клизму точно в цель и тут же обеими руками сдавил резиновую грушу. Раствор, клокоча, ушел в недра тела Гмыря.

– Три сглота, – проговорил, ухмыляясь, Билл Контрр, – всего три сглота… Раз!

Гмырь икнул. Билл Контрр ждал, склонив голову.

– Два! – слыша все возрастающее бурчание в животе своей жертвы, прошептал сыщик.

Гмырь икнул много громче прежнего.

– Три! – почти выкрикнул Билл.

И тут началось.

Правда, началось не совсем так, как ожидал Билл Контрр. Очевидно, из-за перенасыщения мертвого организма Гмыря «бухлом» раствор стал действовать не по запланированной программе. Некоторое время Билл ждал, пока Гмырь заговорит, но так и не дождался. Гмырь молчал. Губы его были плотно сдвинуты. Полная тишина стояла в комнате, а потом до помятых массивным седалищем ифрита ушей сыщика донесся странный гул. Билл прислушался и довольно быстро определил источник шума – торчащая кверху задница Гмыря, в которой все еще торчала клизма, гудела теперь так сильно, что заставляла вибрировать все большое гмыревское тело.

– Что за дела? – нахмурился Билл и, потянув, вытащил клизму.

Тотчас струя серо-бурой жидкости сбила его с ног. Билл шлепнулся на пол, но тут же вскочил. Струя быстро иссякла, и вместо нее из заднепроходного отверстия несчастного бесчувственного Гмыря заструились целые водопады слов, предложений, словосочетаний и междометий.

Забыв о том, что он с ног до головы окачен вонючей какой-то гадостью, Билл жадно слушал заднепроходные звуки, одновременно записывая их на портативный шпионский диктофон.

Монолог гмыревской задницы длился довольно долго. За это время Билл успел узнать мельчайшие подробности детства, отрочества и юности своей жертвы, а также яркие, эмоционально окрашенные характеристики всех следователей, оперуполномоченных и надзирателей, встреченных Гмырем на долгом и трудном его жизненном пути. Когда речь зашла о периоде загробного существования Гмыря, Билл уже порядком устал от бесконечных деталей – к тому же в его портативном диктофоне закончилась пленка. Все это настолько утомило сыщика, что он находился уже в полуобморочном состоянии, когда до пего донеслись слова:

– Придурок… Там… по коридору есть решетка… в конце коридора. Маленькое окно закрывает. Решетка на соплях, ее выдернуть можно… И лаз там. Не знаю, куда ведет. Но это единственный выход. Через пару минут тут с полсотни ифритов будет. Воробей и остальные охраняют все выходы, чтобы ты не убег. Ту решетку никто не охраняет. Беги, может, успеешь…

– Лаз в конце коридора! – прошептал воодушевленный Билл Контрр. – Бестолковые ифриты, должно быть, туда не пролезли и поэтому упустили Вознесенского. А он, надо думать, успел… Ну что же… Билл пролезет везде, где никто не пролезет. Спасибо, арестованный.

Но арестованный на этом не умолк. Билл услышал еще столько ругательств, адресованных скорее всего ифритам, когда они вязали Гмыря, сколько не слышал никогда в жизни, даже в страшные минуты драки с пьяными механизаторами. Потом, когда ругательства иссякли, Гмырь заднепроходным отверстием пропел свою любимую песню:

– Ласточки летают низко, мне в суде корячится вышак! Секретарша-гимназистка исписала два карандаша! Шевелил судья усами, причитал – «навеки посажу!» Р-р-разбирайтесь, суки, сами, я вам слова больше не скажу!

Не пропуская ни единого куплета, аккомпанируя себе характерными звуками, вырывавшимися из того же заднепроходного отверстия, Гмырь добросовестно допел песню до конца, и только после этого в комнате наступила полная тишина.

Билл некоторое время стоял, покачиваясь от избытка впечатлений. Потом сунул клизму в карман, натянул на Гмыря штаны и, крадучись, прошел к двери.

«Лаз в конце коридора, – стучало в голове у Билла, – ифриты, естественно, эту деталь упустили, а я не упущу. Попытались безуспешно пролезть и все… Ума у них хватает только на то, чтобы подследственных тиранить, пытаясь выяснить, куда мог уйти через лаз Вознесенский. Может быть, они это и выяснят, но только я выясню это первым – потому что пойду по следу лично…»

Дверь, конечно, была заперта. Но, как известно, для великих сыщиков и шпионов непроходимых преград не существует.

Билл извлек из своих карманов связку отмычек, которым позавидовал бы даже видавший виды Гмырь – если бы очнулся к тому моменту. Но Гмырь спал неспокойным пьяным сном, когда Билл, минуту поковырявшись в замочной скважине, тихо отворил дверь и растворился в полумраке тюремного коридора.

Глава 8

– Сожрать целого человека для нее – не проблема, – услышал Никита сразу после того, как сознание вернулось к нему. – Голову она в первую очередь заглатывает, – продолжал тот же голос, – потом руки и ноги откусывает – это чтобы они не болтались и не мешали есть дальше. Туловище идет как основная часть блюда, а вот яйца она оставляет напоследок – как деликатес…

«Что за бредятина?» – подумал Никита. Он хотел было подняться и спросить, что это все значит, но, услыхав рядом грозное рычание какого-то явно голодного зверя, предпочел лежать смирно, не открывая даже глаз.

– Впрочем, последнее время она с яиц и начинает, – услышал он. – Не знаю, почему так. Изменила своим привычкам, что ли?

Рычание раздалось снова – и уже так близко, что Никита не выдержал. Он открыл глаза и тут же в ужасе закрыл их – над его лицом нависала громадная полосатая оскаленная морда – жесткие усы топорщились в разные стороны, а из зубастой пасти торчали два чудовищных желтоватых клыка. Никита вспомнил, что подобную морду видел как-то много лет назад – на картинке в школьном учебнике зоологии. А под картинкой была подпись – «саблезубый тигр…»

– Саблезубый тигр, пробормотал Никита. – Мамочки…

Он снова открыл глаза, в глубине души надеясь, что полосатая клыкастая морда, которую он только что видел, была всего лишь неприятным воспоминанием из школьных лет его жизни, но, открыв глаза, полностью убедился в ошибочности своей гипотезы. Тигриная морда нависала над ним, с такой убедительностью скаля клыки, что Никита опасался не только пошевелиться, но даже и моргнуть.

Саблезубый тигр неслышно перешагнул с лапы на лапу и зарычал.

– Готовится цапнуть, – послышался бесстрастный голос откуда-то со стороны, – интересно, он ему голову откусит, как раньше, – или за яйца примется?

Никита окостенел от ужаса. Ни первый, ни второй вариант его в одинаковой степени не устраивали. Поэтому он сделал над собой усилие и слабым голосом попросил:

– Уберите зверя…

– Ой! – удивился голос. – Заговорил!

Тигр зарычал так громко, что па голове Никиты зашевелились волосы.

– Уберите его… – простонал Никита.

– Это не он, – поправили его, – это она. Самка.

– Какая разница…

– Вообще-то разница глобальная, – усмехнулся голос. – Ну ладно… Посмотрим, что из этого выйдет. Барся, фу!

Тигриная морда сморщилась и исчезла. Некоторое время Никита лежал, соображая, что ему делать, потом решил, что неплохо было бы подняться, и – не без труда – поднялся.

Тигра – то есть тигрицу – вроде бы нигде не было видно. Оглядевшись, Никита определил, что находится в какой-то круглой пещере, которая освещается слабым лучом света, падавшим из дыры в потолке. Судя по всему, из этой дыры вместе с лучом вывалился и Никита. С потолка капало. На полу чавкали под ногами лужи и какая-то странная грязь – темно-синего цвета. Стены пещеры по большей части пропадали в темноте. И из этой-то темноты раздалось осторожное покашливание.

– Кто тут? – вздрогнул Никита, оборачиваясь на звук.

Из потемок выступили одновременно массивная человеческая фигура и громадный полосатый саблезубый тигр, высота которого в холке почти достигала плеча стоящей рядом с ним фигуры.

Увидев тигра, Никита напрягся.

– Вот именно, – проговорила фигура, и Никита узнал тот самый голос, который слышал, как только пришел в себя, – вот именно… Стой и не шевелись. Я-то не хозяин Барси. Она меня слушается немного, но только если на тебя кинется вдруг, я ничего сделать не смогу.

Никита замер. Тигрица не сводила с него настороженных глаз. Смотреть на зверя Никите было страшно, поэтому он перевел взгляд на фигуру, при более тщательном рассмотрении оказавшуюся высоким и крепким мужчиной, одетым только в драные штаны непонятного покроя. Свободная от одежды кожа мужчины была зеленой в кокетливый красный цветочек, а на голове вместо шевелюры раскачивался куст какого-то растения с узкими и длинными листьями.

– Рододендрон, – представился мужчина, с интересом, в свою очередь, разглядывая Никиту. – А ты, надо думать, шпик?

При слове «шпик» тигрица зарычала и сделала шаг вперед.

– Я не «шпик», – поспешно ответил Никита. – Я как раз наоборот. Убегал от преследователей и…

– Ну да, – хмыкнул Рододендрон, – так я тебе и поверил. Тут до тебя еще два субчика побывали – тоже плели всякую такую чушь. Барся как только увидела их, разорвала и съела. У нее нюх на шпиков – так уж выдрессировали.

– Но меня-то она пока не разорвала, – осторожно заметил Никита.

Рододендрон задумался.

– Тоже верно, – сказал он, – но откуда я знаю, может быть, вы – шпики – научились каким-нибудь таким штучкам – чтобы вас сразу распознать нельзя было…

– Да не шпик я, говорю же! – с отчаянием в голосе повторил Никита, искоса наблюдая за поведением страшного зверя. – Я вообще понятия не имею – кто ты такой и зачем за тобой шпионить. Я случайно тут. На меня облава была, я решетку оторвал, в дыру прыгнул, пополз… потом рухнул и… все.

– Правдоподобно, – выговорил Рододендрон, – только все равно я тебе ни хрена не верю.

– И не верь, – согласился Никита. – Убери зверюгу и дай пройти…

– Пройти-и? – в изумлении округлил глаза Рододендрон. – Куда это ты идти собираешься?

– Не знаю, – честно признался Никита, – подальше отсюда. Я тебе объясняю – я случайно здесь…

– Ладно, – махнул рукой Рододендрон, – разберемся.

Он оглянулся во тьму и совсем по-разбойничьи свистнул.

Один за другим выходили из потемок люди и становились рядом с Рододендроном. Первой появилась коротко стриженная стройная девушка, одетая, впрочем, неряшливо и грубо – в свободный джинсовый комбинезон и необъятных размеров мужской свитер с толстым горлом. Затем возник обросший рыжей шерстью громила с совершенно обезьяньей мордой – такой глуповато-пошлой, что легкомысленные шорты, на которых впереди был изображен банан, вызывающий вполне определенные ассоциации непристойного толка, и яркая гавайская рубаха с попугаями – смотрелись на нем вполне органично. За спиной громилы угрожающе молчали еще несколько силуэтов, но Никита рассмотреть их никак не мог.

– Вот, – проговорил Рододендрон, когда собравшиеся вдоволь нагляделись на немного оторопевшего Никиту. – Черт его знает, как он здесь появился, но говорит, что не шпик. Хочет выбраться отсюда, потому что оказался здесь якобы случайно…

– За мной гнались, – нерешительно напомнил Никита.

– Юлька, – прорычал детина в шортах, явно обращаясь к девушке, – проверить бы надо…

Она кивнула.

– Барся, – проговорила девушка низким мужским голосом, – проверь!

И погладила тигрицу между ушами. Барся зыркнула на Никиту и, мягко ступая бесшумными лапами, пошла в его направлении.

– Эй! Эй! – забеспокоился Никита, сообразив, что девушка в комбинезоне и есть хозяйка тигрицы. – Девушка! Как вас?.. Юля! Скажите ей, чтобы она не это… Не надо меня проверять! Я же не шпик… Вдруг зверюга что-нибудь напутает и сожрет меня!

Прокричав эти слова, Никита замер, потому что вдруг сообразил, что говорит что-то явно не то. Собравшиеся смотрели на него с ужасом и нескрываемым сожалением. Тигрица Барся остановилась на полдороге, оглянулась, прижала уши и юркнула куда-то в темноту.

– Так, – хрипло и зловеще пробасила девушка, – опять…

Она шагнула к Никите, и он вдруг заметил, что окружавшие ее люди, да и саблезубая тигрица, исчезли где-то в потемках – где именно, Никита заметить не успел, а если бы заметил, то наверняка юркнул бы туда тоже, потому что во взгляде надвигавшейся на него девушки читалась такая жгучая ненависть, что Никите мгновенно стало нехорошо. Он отступил на несколько шагов назад и уперся лопатками в холодный камень.

Никита огляделся – бежать было некуда. Он перевел взгляд на девушку, которая была уже в нескольких шагах от него, и открыл рот.

– Сейча-ас… – хрипло говорила она, засучивая рукава, ползущие под ее пальцами вверх, обнажая толстенные мускулистые, совершенно мужские руки, покрытые к тому же черной шерстью.

Никита хотел сказать что-то еще, но не успел. Сильная рука сдавила ему горло, лишая всякой возможности произнести хоть какой-то звук, и легко вздернула вверх – так, что Никита повис в воздухе, свободно болтая ногами.

– Забыл предупредить, – сказана девушка. – Что, несмотря на внешний вид, я вовсе не женского пола. Я мужчина. Был, до того как помер и перенесся в этот поганый мир и получил это поганое обличье, и мужчиной остался. Понял, лох? Если родители назвали меня Юлием, это еще не значит, что я девка. И уж тем более не значит то, что надо было давать мне это тело, которое, кстати говоря, частично осталось таким, каким и было до смерти. Понял? Я, блин, чемпион Белоруссии по бодибилдингу. Понял?

Юлия… то есть Юлий разжал руку, и Никита брякнулся в лужу.

– Понял, – пискнул он, разминая затекшее горло, – можно было предупредить словесно… Я уже в курсе, что в вашем мире люди появляются такими, какими себя считают в душе на Земле.

– Я на Земле себя девушкой не считал! – взревел Юлий, легко поднимая Никиту за шиворот и ставя на ноги. – Имя у меня такое было – Юлий! С самого детства все кто ни попадя дразнились! Вот и додразнились – угораздило помереть от пневмонии и оказаться здесь в таком вот виде… Юлий Цезарь – был такой чувак в древности, слыхал? Его небось никто девкой не дразнил.

– Да понял я, сказал же! – барахтаясь в железных тисках, закричал Никита. – Пусти, гад, больно!

– Вот то-то, – отпустив Никиту, который вторично упал в грязную лужу, проговорила девушка. – Итак, давай рассказывай, какое задание ты получил?

– Никакого задания я не получал, – хмуро сказал Никита, с некоторым трудом поднимаясь. – Чего вы все тут – с ума посходили? То тигром травите, то за горло хватаете. Я же говорю – я тут случайно! Мне от вас ничего не надо! Мне бы только отсюда выбраться.

– Выбраться? – удивился Юлий. – А ты знаешь, куда попал?

– Нет, – признался Никита.

– Та-ак… – усмехнулся Юлий и почесал громадной ручищей девичий румянец на нежной щечке. – Кто же ты такой вообще?

– Никита, – пожал плечами Никита.

«Интересно, – подумал он вдруг, – у этой… этого Юлия какие места женские, а какие нет? Вот лицо – явно не мужское. Чего не скажешь о ручищах…»

– Откуда ты? – задал следующий вопрос Юлий.

– Из России, – ответил Никита. – Из Саратова. Меня, понимаешь, недавно грохнули… астролябией по башке, так я тут у вас оказался. Короче говоря, долго рассказывать…

– Погоди, погоди! – насторожился вдруг Юлий. – Говоришь, из России, из Саратова… Только что прибыл… А идентификационный номер у тебя какой?

– Нет у меня никакого номера, – сказал Никита. – И не было. Что у вас тут, как на зоне, честное слово, у каждого свой номер должен быть! Неужели без номеров нельзя прожить?

– Вознесенский – твоя фамилия на Земле была? – спросил вдруг Юлий.

– А ты откуда знаешь? – удивился Никита.

Девичье лицо Юлия вдруг расплылось в широкой улыбке. Он раскинул в стороны свои ручищи и снова шагнул к Никите – Никита отпрыгнуть не успел, и мускулистые конечности сомкнулись на его спине, плотно прижав руки самого Никиты в бокам.

– Братан! – хрипло заревел Юлий, стискивая его в объятиях. – Да ты, кажется, по адресу попал! Мы столько о тебе слышали!

– Откуда? – продолжал допытываться Никита, тщетно стараясь высвободиться.

– Это ты с ифритами дрался в распределителе? – спрашивал Юлий, хлопая Никиту по спине, отчего последнему казалось, будто его позвоночник раз за разом впивается в грудную клетку. – Это ты из Смирилища умудрился свалить? Как ты сумел в город-то пробраться? Мы не думали, что ты сможешь! Думали, что тебя в Пригороде перехватят. Тебя же объявили преступником номер один! Представляешь, какая честь?

– Да уж, – проворчал Никита, – слушай, ослобони немного, а? Сейчас сломаешь меня пополам…

Юлий отпустил его. Чтобы не упасть, тут же Никита прислонился к каменной стене у себя за спиной.

Юлий отступил на шаг, с умильной гримасой оглядел Никиту с головы до ног и торжественно проговорил:

– Добро пожаловать!

– Куда это? – недоверчиво поспешил уточнить Никита.

– К нам! – радостно ответил Юлий. – К нам, в ПОПУ!

– Куда?!

– К нам! В Подпольную Организацию Противников Уравниловки!

* * *

Впереди шла тигрица Барся, за ней ее хозяин Юлий, следом брел немного обалдевший от столь резкого поворота событий Никита, окруженный десятком возбужденно горланящих членов подпольной организации.

– А мы, понимаешь, про тебя давно слышали! – радостно говорил Рододендрон, тряся кустом, заменявшим ему шевелюру. – Только никак не могли ожидать, что ты в Город проберешься! Если бы мы точно знали, что ты в Городе, мы бы тебя сами разыскали. А так – это просто удача, что ты нам на головы свалился.

– Перст судьбы, – гулким голосом подтвердил коренастый мужичонка со скуластым монгольским лицом – Никита уже знал, как его зовут – Соловей-разбойник. – Я всегда говорил, что наша организация еще себя покажет. Сейчас мы переживаем не лучшие времена. Членов мало… Я было попробовал завербовать по старой дружбе хоть кого-то из богатырей, но они так держатся за свою тетьку Черномора, что… ничего не получилось.

– А я, понимаешь, при жизни садовником был, – откровенничал Рододендрон, все стараясь ухватить Никиту под локоток, – жил себе, понимаешь, никого не трогал, а вдруг помер от приступа. Попал сюда, а тут такое дерьмо творится! Я-то садовник, я сразу понял, в чем дело, – здесь с народом управляются точно так же, как я когда-то с цветами! Все пронумерованы, все под колпаком. Захотят пересадить в другой горшок – пересадят. Забудут полить… фигурально выражаясь – полить, так все – цветок… то есть человек – усох. А я так не могу. Я сам себя в состоянии поливать и окучивать. Вот так вот. Как-то в кабаке разорался – меня в Смирилише. Отсидел положенное, направить меня хотели в Дальние Миры на перевоспитание, а тут батька меня и нашел. Вот так и попал в ПОПУ. С тех пор я в организации…

Коридор, по которому они шли, все сужался и сужался. Он и был-то с самого начала не особенно широким, а теперь, когда они прошли уже порядочное расстояние, становился все уже, хотя непонятно было – как это стены не сомкнутся совершенно.

– Темно здесь, – выговорил Никита, – как в… А кто это – батька?

– Мы к нему и идем, – не поворачиваясь, отозвался Юлий. – Он глава нашей организации.

– Добрыню дольше всех уговаривал, – продолжал Соловей-разбойник, подкручивая редкий ус, – он почти согласился, до только у него вдруг – р-раз – и ребенок народился от тетьки Черномора. Мальчик, светленький такой. Беломором назвали… Я батьке докладываюсь, а он…

– А батька ваш… – начал было опять Никита, но тут его прервали.

– Все, – сказал Юлий, останавливаясь, – пришли. Вот дверь.

Присутствующие как по команде замолчали и расступились, выстроясь вдоль стен, словно в почетном карауле.

– Заходи, – сказал Рододендрон почему-то шепотом. – Ему уже доложили, он тебя ждет. Только постучи сначала.

Никита прошел вперед и постучал в большую, обитую железом дверь.

Никто ему не ответил.

– Входи, – шепнул сзади Юлий.

Никита толкнул дверь и вошел.

Комната, в которой он теперь находился, чем-то неуловимо напоминала подвал, где дислоцировалась братва Витьки Воробья. На обшарпанных стенах висели кривые сабли и допотопные кремневые ружья. На потолке коптила свечами старинная бронзовая люстра. Тяжелые пурпурные портьеры занимали добрую половину каждой стены, но отчего-то при взгляде на эти портьеры становилось совершенно понятно, что никаких окон в комнате нет.

Дверь со скрипом закрылась за Никитой.

– Але? – проговорил он, минуту простояв в тишине. – Есть кто дома?

Одна из портьер шевельнулась, и на середину комнаты шагнул низкорослый человек в мундире странного покроя, широких атласных галифе и начищенных до зеркального блеска сапогах. Некрасивое и прыщавое лицо человека обрамляли грязные волосы, свисавшие до плеч, обильно усыпанных перхотью.

«Вот так батька», – мелькнуло в голове у Никиты.

– Ну, здравствуй, – проговорил человек в галифе, печально и строго глядя на Никиту.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался Никита.

Человек в галифе некоторое время исподлобья смотрел на него, потом повернулся в профиль.

– Не узнаешь? – осведомился он.

– Н-нет, – вздрогнув от неожиданного вопроса, признался Никита.

Человек как-то снисходительно вздохнул, заложил правую руку за обшлаг мундира, а левую за спину и прошелся по комнате. Шаги его мягко стучали в тесном пространстве. Он подошел к одной из портьер, висящей напротив той, из которой он появился, и, поправляя пурпурные складки, снова вздохнул.

– А ведь мне говорили, что в ваше время в каждом учебнике мой портрет встретить можно, – проговорил он, – фигура, можно сказать, эпохального значения. Человек-символ. А ты меня не узнаешь…

Никита, внимательно и честно вглядывавшийся в незнакомца, пожал плечами.

– Извините, – сказал он, – я в школе-то… не особенно хорошо учился.

– Может быть, ты и имени моего не знаешь? – с горькой усмешкой поинтересовался человек в галифе.

– А… какое у вас имя?

Человек в галифе выпрямился, тряхнул волосами, подняв в неподвижном воздухе облачко перхоти, и четко выпалил, словно рубанул шашкой:

– Махно!

– А! – обрадовался Никита. – Знаю-знаю! Слышал, конечно. Так вы и есть тот самый батька Махно? У меня друг есть… был… Гоша Северный. Так у него над правой коленкой татуировка есть… была – буква «а» в кружочке и надпись – «Анархия – мать порядка».

– Мое сие изречение, – нахмурясь, проговорил Махно.

– Я знаю, – тут же ответил Никита. – Еще помню, что вы одно время были красным командиром, а потом… красные вроде вас предали, и вы решили… Ага, вы еще с Буденным дружили, да?

– С Семеном у меня свои счеты, – неприязненно покривив рот, проговорил Махно, – не будем об этом. Сердце у меня хоть и не бьется, но все равно – не каменное. Больно вспоминать. Д-да, молодой человек… что было, то прошло. При жизни я немного сделать успел, но теперь хочу наверстать. Как я понял, ты уже порядочно погулял по этому миру и многое видел. Хочу спросить у тебя: что ты обо всем этом думаешь?

– О чем? – не понял Никита.

– Об этом мире, – тоном строгого наставника проговорил Махно, – ну, хотя бы сравнивая его с нашим…

– Что я думаю? – усмехнулся Никита.

Никита пожал плечами и начал рассказывать. Сначала неохотно и скучно, а потом, вспоминая все лишения и унижения, которые ему довелось претерпеть в загробном мире, Никита увлекся настолько, что с середины своего рассказа говорил исключительно матом, костеря на чем свет стоит цутиков, полуцутиков, ифритов, систему идентификационных номеров, сумасшедшие избушки на курьих ножках, бандитов с лицензиями и многое другое, что показалось. ему странным, диким и неправильным.

Махно, слушая, одобрительно кивал головой.

– …конем их всех кверху жопой! – темпераментно закончил Никита. – Ни хрена мне этот мир не нравится! Я домой хочу! И не успокоюсь, пока не попаду туда. Все.

– Ход твоих рассуждений мне понятен, – важно заговорил Махно, как только Никита замолчал, – только он неправильный этот ход.

– Почему? – удивился Никита.

– Во-первых, – тоном лектора начал Махно, – потому что на ту Землю, где ты жил, ты уже не попадешь никогда. И…

– Попаду, – сказал Никита, глядя в сторону.

– Нет, не попадешь, – качнул патлами Махно, – и потом…

– Попаду, – упрямо буркнул Никита и твердо сомкнул губы.

Махно усмехнулся.

– Во-вторых, – сказал он, – дело все в том, чтобы не стремиться убежать из существующего мира, а попытаться изменить этот мир. Понимаешь? Бегство – не выход. Твой мир – это тот мир, в котором ты сейчас находишься. Вот и нужно изменить его по своему усмотрению. Ты говоришь – по образцу Земли. Я говорю – да! Там, на Земле, я не был доволен существующим порядком, но когда оказался здесь, понял, что на Земле правила самая настоящая анархия. А то, что творится здесь, – это, надо сказать, прямая противоположность. Вся эта жизнь после смерти расписана от и до. Здесь даже нельзя сменить профессию, нельзя, допустим, уйти в разбойники, или, как вы говорите теперь, в братву. Слыхал о Вольном Стрелке?

– Робин Гуд? – вспомнил Никита.

– Он самый, – кивнул Махно. – Идентификационный номер у него был… дай бог памяти… 34-567. Так вот, он как сюда попал, ему сразу выдали лицензию и назначили на должность «Ликвидатор излишков». Чтобы он, значит, тех мертвяков, у кого лишние фишники есть, пощипывал помаленьку. Для соблюдения глобального баланса, так сказать. И строго-настрого запретили чиновников трогать и ифритов. И в этом мире – если у кого есть излишки – так только у них. Вот Робин в скором времени грабанул кого-то не того. Его тут же – р-раз – и в Смирилище. Поболтался там, опять выпустили. Только выпустили, он снова – хап не того. Его снова в клетку. А он вышел – и опять за старое. На третий раз его уже не в Смирилище, а на Совет. Спрашивают, почему, мол, не сверялся со списками – кого можно грабить, а кого нет? И тут выясняется, что Робин грамоты не знал. Неграмотный был. Хотели снисхождение сделать по этому поводу, да кто-то там заупрямился и Робина в аннигилятор. Знаешь, что такое аннигилятор?