Текст книги "Реквием для хора с оркестром"

Когда Билл стал свидетелем того, как Махно объявил Рододендрону о своем намерении отпустить Никиту погулять на поверхность, разведчик едва не сошел с ума от радости, что сейчас вместе с Никитой выберется отсюда – но… Отменная реакция тигрицы Барси и ее железные челюсти сокрушили все надежды Билла. Уже не обращая внимания на то, что Рододендрон и Махно стоят рядом, Билл в отчаянии бился головой о металлическую крышку люка, закрывшую ему путь на свободу. Впрочем, Махно и Рододендрон на ненормальную муху особенно долго не смотрели. Махно ушел по своим делам, а Рододендрон, привыкший видеть надоедливое насекомое, с которым развлекалась Барся, погрузился в свои какие-то мысли. Только Барся с удивлением следила за деятельностью своего приятеля по играм, но если что-то тигрица и думала по этому поводу, то никому все равно ее мысли не были известны.

А Билл Контрр, понимавший, что стоит на грани провала и нервного срыва, стучался башкой о железо до тех пор, пока совершенно не обессилел и не свалился в синюю грязь подземелья.

* * *

– Приветик, милый! – донеслось с кровати.

– Ни хрена себе, – выдавил Никита.

– Что-что? – переспросил тот, кто лежал на кровати.

– Ни хрена себе, – бездумно повторил Никита, вглядываясь.

Перед ним был его двойник. Да что там двойник – точная копия самого Никиты – более того, одетая точно так же, как он сейчас.

– Ты кто? – спросил Никита.

– Как это кто? – переспросила копия, и по модуляциям ее голоса можно было ясно понять, что она слегка даже обиделась. – Я – твой заказ.

– Я такого не заказывал, – ответил поспешно Никита.

– Как это? – нахмурилась копия. – Ты заказал девушку, такую же, как ты. Вот, пожалуйста, – точно такой, как ты. Я – изотерическая проекция с образа в твоем мышлении.

– Я девушку заказывал! – закричал Никита. – А не самого себя! Как я самого себя буду трахать! Я же не в окошко для мастурбаторов обратился!

– А я и есть девушка, – заявила копия.

Она приподнялась, скоренько спустила штаны, продемонстрировав.

Никита открыл рот.

– Как это может быть? – проговорил он. – Снаружи – такой, как я, а под одеждой…

– Физиология моя соответствует физиологии земных девушек, – объяснила копия. – Вот так – наша фирма, как говорится, веников не вяжет. Все точно по. заказу. Ну иди, что ли?

Копия взбрыкнула ногами, жеманно изогнулась и поманила Никиту пальцем. От зрелища самого себя в такой позе Никиту слегка замутило.

– Нет, – выговорил он, отступая к двери. – Не надо… Я не согласен.

Копия тут же села на кровати, спустив ноги.

– Заказ отменяется?

– Отменяется, – подтвердил Никита. – Пошел вон.

Копия пожала плечами и исчезла. Никита вздохнул с облегчением. Некоторое время он стоял столбом, соображая, что ему делать дальше, потом опустил глаза на место, где его штаны вполне недвусмысленно оттопыривались, и подумал, что такой ситуацией грех не воспользоваться.

– Закажу по новой, – сказал Никита сам себе.

Он вышел из комнаты, спустился вниз по лестнице и, оттолкнув оранжевого орангутанга с синей головой на штативе видеокамеры вместо шеи, снова наклонился к окошечку.

– Это… – проговорил Никита. – Я заказ отметил.

– Фишники обратно не возвращаем, – быстро ответили ему из окошечка.

– А мне и не надо, – сказал Никита. – У меня еще есть. Я хочу это… перезаказать.

– Молодой человек! – возмутился орангутанг. – Соблюдайте очередь!

Выпрямившись, Никита одарил оранжевого примата таким взглядом, что тот, мгновенно стушевавшись, спрятался за спиной у другого любителя плотских утех – полной, среброусой женщины в древнегреческой тунике.

– Короче, так, – сказал Никита, обращаясь к окошку. – Мне нужна девушка. Не такая, как я, а… Короче… Ну, она должна быть красивая и…

– Понятно, – перебили его, – не можете словами сформулировать.

– Ага, – проговорил Никита, – не получается. Но я сейчас…

– Не нужно. Просто расслабьтесь и представьте того… или ту, с которой хотите иметь половой контакт.

– Просто представить? – переспросил Никита.

– Просто представить.

Он закрыл глаза. Первый же женский образ, который выплыл на поверхность его сознания, был так прекрасен, что Никита невольно улыбнулся. У девушки были длинные золотистые волосы, точеные черты лица и бледная кожа. Большие глаза смотрели ласково и вместе с тем строго – вот это всегда удивляло и умиляло Никиту, когда он встречался взглядом с Анной… Анна! Имя девушки, чей образ отчетливо прорисовывался сейчас в сознании Никиты, было – Анна. И как это он раньше не додумался! Ведь если он не может увидеть ее воочию, то вполне возможно воспользоваться услугами этой фирмы. Анна, Анна… Как было просто тогда, когда он был живым – дотронуться до руки, провести пальцами по волосам… Почему он тогда не понимал, что нужно каждую секунду своей жизни использовать именно на то, чтобы быть рядом с ней, касаться ее, видеть… У них было много времени, впереди, а в свою смерть Никита не верил, как не верит в нее никто из живущих.

– Достаточно, – прозвучал голос из окошка. – Изотерическая проекция готова. Идите, ваш заказ ждет вас.

Никита открыл глаза.

– А? – переспросил он, не веря, что все так просто.

– Идите! – Голос зазвучал строже. – Не задерживайте очередь. Время действия укола ограничено. Так что советую вам…

Никита уже не слышал. Он бегом ринулся к лестнице, проскочив мимо громилы в парандже, взлетел на второй этаж и только возле двери с табличкой «66» остановился.

«Как же так? – подумал он. – Не может быть… Все так просто – сейчас открою дверь, а там – Анна. Но она не настоящая…»

«Почему не настоящая? – возмутился кто-то внутри Никиты. – Она такая, как есть, какой ты ее знаешь – настоящая».

«Изотерическая проекция образа сознания», – сказал Никита сам себе.

«А все остальное, что ты видел? – спросил его внутренний „кто-то“. – Ты смотрел на Анну, видел ее и верил в то, что она есть. Закрывал глаза – не видел ее – и все равно знал, что она есть. Потому что думал о ней».

– А! – вслух воскликнул Никита. – Понял!

Он распахнул дверь и вошел в комнату.

Все было так, как Никита себе и представлял. Она лежала на кровати, небрежно откинувшись на подушки, и так хорошо знакомыми Никите движениями перебирала золотистые свои волосы. Не говоря ни слова, не в силах стереть с лица глупую улыбку, Никита медленно подошел к кровати.

… И платье на ней было такое же, в каком Никита видел ее в последний раз.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – откликнулась Анна, словно видела Никиту еще вчера. – Так и будешь стоять?

Это был ее голос.

Никита упал на постель так стремительно, что со стороны показалось, наверное, будто ему подрубили ноги. Он протянул руку к ее волосам.

– Можно?

Анна усмехнулась.

Он провел пальцами по золотистым прядям, удивляясь и радуясь тому, как к мертвым пальцам возвращается чувствительность, захватил в ладонь длинную прядь, привычным жестом поднес горсть к лицу и вдохнул. Даже запах – такой знакомый – да не просто знакомый, а самый настоящий – ее запах.

– Анна… – выговорил Никита.

– Анна-то Анна, – откликнулась она. – Только ты долго настраиваться будешь? Время посещения индивидуальной кабинки ограничено – да и время действия укола тоже.

Никита вздрогнул, как от удара по лицу.

– Ты чего? – переспросил он, еще не в силах понять, что перед ним не его Анна, а всего лишь проекция… как ее там – изотерическая.

– Ничего, – отозвалась Анна. – Для тебя же стараюсь. Давай начнем, а то не успеешь. В какой позе предпочитаете совершать сношение? Сверху, снизу? Лежа на боку? Практикуете тантрический секс?

Никита почувствовал вдруг вполне настоящую боль там, где у человека должно находиться сердце. Он не нашелся, что сказать, только сжал губы, уже не ощущая на них улыбку. Анна – вернее, изотерическая проекция – вздохнула и, приподнявшись на локтях, принялась стягивать с себя платье. Золотистая прядь выскользнула из пальцев Никиты.

– Помог бы, что ли… – пропыхтела она.

Никита поднялся с кровати, шагнул к выходу, но вдруг остановился, поняв, что просто так уйти не сможет. Анна, сняв платье, бросила его на пол, где воздушная ткань просто растворилась, не оставив после себя никакого следа. Ну да, это же всего-навсего проекция…

Никита подошел к кровати и, не вполне осознавая, что он делает, вздернул Анну… проекцию образа Анны – схватил за плечи, вздернул, поставив на ноги.

– Практикуете анальные сношения? – поинтересовалась проекция.

Он широко размахнулся и изо всех сил залепил ей между глаз. Девушка отлетела к стене, звучно приложилась затылком, но через секунду как ни в чем не бывало поднялась и, отряхивая колени, деловито осведомилась:

– Значит, предпочитаете садистско-мазохистское направление?

Он снова поднял кулак, но внезапно почувствовал, как злость постепенно улетучивается. Да и не только злость…

– Кстати, – спокойно констатировала проекция. – Действие укола у вас закончилось. Можно сделать еще один. Конечно, за дополнительную плату.

– Пошла ты, – устало выговорил Никита, опуская кулак. – С-сука… Проекция вонючая…

– Садо-мазо плюс грязные словечки, – прокомментировала псевдо-Анна. – Какие еще пожелания? Учитывать все пожелания клиента – наша прямая обязанность.

– Твоя прямая обязанность – раствориться, – сказал Никита.

– Слушаюсь…

И тотчас ее не стало. Никита прошелся по комнате, бессмысленно дотрагиваясь до стен, потом присел на застеленную белейшей простыней кровать. На простыне не было ни складки, и она, кажется, жесткой еще была, как лист картона.

– Вот сволочи, – устало проговорил Никита, неизвестно к кому обращаясь.

Он сидел так черт знает сколько времени, перебирая незначительные мысли по поводу того, сколько фишников у него осталось и где поблизости можно раздобыть «бухла», чтобы выпить. Вернее, напиться. А еще вернее, нажраться…

– «Закат Европы», – вспомнил Никита. – Это прямо напротив. Вот туда и пойдем…

* * *

Эдуард Гаврилыч заказал еще кувшин «бухла» и в ожидании заказа скучал, озираясь по сторонам. Ничего интересного в кабаке «Закат Европы» не было. Подвыпившие посетители мерно разговаривали друг с другом, и это было похоже на приглушенное гудение пилорамы. Только в противоположном углу мерцающий молочной белизной костей скелет, явно дразнясь, говорил своему собутыльнику – одетому в парадную военную форму чернявому и вертлявому типу с усиками и кокетливой челочкой:

– Внимание, внимание!

Говорит Германия!

Сегодня утром под мостом

Поймали Гитлера с хвостом!

– Я не позволю! – кричал военный тип с усиками. – Почему власти допускают подобные издевательства над гражданами?! Где милиция? Милиция!!!

В другое время Эдуард Гаврилыч обязательно вмешался бы, но сейчас он только усмехнулся и отвел глаза.

Эдуард вздохнул, а Гаврилыч посмотрел на официанта, несущего кувшин «бухла», и вдруг увидел за спиной официанта нечто такое, что мгновенно забыл и о кувшине, и об официанте.

– Эдька! – зашептал Гаврилыч. – Гляди!

– А? – встрепенулся Эдуард. – Что? Куда глядеть, милый друг?

– Туда! – глазами показал Гаврилыч. – Гляди, кто в кабак зашел.

Эдуард посмотрел туда, куда смотрел Гаврилыч, и тихо охнул.

– Узнал? – спросил Гаврилыч.

– Да черт его знает, – шепотом ответил Эдуард. – Вроде он, вроде не он… Мы же его вживую не видели – только по ориентировкам с фотороботом. Даже когда облаву устроили в логове Витьки Воробья, тоже не успели толком рассмотреть – больно быстро он нырнул в свою дыру. А фоторобот… А это было когда? Давно было…

Никита Вознесенский между тем прошел мимо столика Эдуарда Гаврилыча и сел за соседний. Официант, поставив перед ифритом кувшин, направился к новому посетителю.

– Что вам угодно? – осведомился официант.

– «Бухла», – сказал Никита, доставая из кармана палочку пыха. – Чего еще? У вас больше и нет ни хрена…

– Кувшин или стаканчик?

– Кувшин, – проворчал Никита. – Стаканчиками воробьи причащаются…

– Будет сделано-с.

– Да не верти головой! – шикнул Эдуард на Гаврилыча. – Он же сразу за нами сидит… Только ты уверен что это – Вознесенский?

– Вознесенский! – сказал Гаврилыч. – Ты подумай, Эдька! Только подумай! – Взволнованный до крайности Гаврилыч перевел дух и продолжал, быстро и страстно выговаривая слова: – Ежели мы этого субчика захомутаем, то нам обратная дорога на службу обеспечена! Да не просто обратная дорога, а… Генералами будем! Самыми главными начальниками, понял? А Артуру Артуровичу я тогда, паскуде, такие заячьи уши приделаю, что он у меня с балкона мыльные пузыри жопой пускать будет!

– Фу, – отозвался Эдуард, – не ругайся, ты же знаешь, что я этого не переношу… Да, ты правильно излагаешь, милый друг. Если это и вправду Вознесенский, то за его поимку нас ждет награда и восстановление во всех чинах, должностях и званиях. А если это не он?

– Как это не он? – оторопел Гаврилыч.

– Ну так. Просто похожий. Ты когда фоторобот последний раз видел?

– Давно…

– Вот то-то и оно-то. Давно. Представляешь, что будет, если мы ошибемся и невиновного схватим?

Гаврилыч подумал немного и предположил неуверенно:

– Накажут?

– Как пить дать, – подтвердил Эдуард. – Мало того, что осмеют и ославят по всему загробному миру, так еще и пенсии лишить могут. Скажут, что мы совсем из ума выжили… Понял, чем нам грозит ошибка?

– Понял, – сказал Гаврилыч, – но с другой стороны…

– Что – с другой стороны?

– С другой стороны, – снова загорячился Гаврилыч, – терять нам все равно уже ни хрена нечего. Ниже пенсионера падать некуда. А спеленаем этого урода – снова жисть пойдет правильная!

– Да, – немного поразмышляв, проговорил Эдуард. – Выиграем мы, конечно, меньше, чем потеряем. Так что…

– Хватаем? – радостно спросил Гаврилыч, приподнимая тяжелое туловище.

– Нет! Сиди! – зашипел Эдуард. – Сначала надо выяснить – Вознесенский это или нет.

– А как?

– Не знаю пока, – задумчиво промычал Эдуард, – конечно, самое простое – позвать патруль и указать на этого… неизвестно кого. Они уж его схватят и проверят по идентификационному номеру – он или не он. Но ведь тогда нам ничего не достанется от поимки этого опасного преступника – вся слава патрульным достанется – ты что, не знаешь, как бывает? Кто смел, тот и съел.

– Знаю, как бывает, – помрачнел Гаврилыч. – Тогда что делать?

– А вот что, – придумал наконец Эдуард. – Сейчас мы пойдем к нему с кувшином и подсядем…

– А! – догадался Гаврилыч. – Понял! Чисто побазарить. Ну а потом, когда он проговорится…

– Молодец, – похвалил Эдуард. – Правильно соображаешь. Он вон пых курит и целый кувшин «бухла» заказал. Очень скоро опьянеет, и тогда мы его… всю подноготную его вытянем за милую душу. Кувшин «бухла» – это же много! Для нас даже – для ифритов – порядочно, а уж для человека с одной головой и одной соответственно глоткой…

– Пересаживаемся! – загорелся идеей Гаврилыч. – Давай!

– Да погоди ты! – снова остановил его Эдуард. – Мы так сделаем. Говорить с ним будешь ты – у тебя лучше это получится… Обыкновенный подвыпивший ифрит жаждет общения… Грубые шутки и тупые реплики – как раз во вкусе такого бандита и зверюги, как этот Вознесенский, если это, конечно, он и есть…

– А ты что делать будешь? – перебил его Гаврилыч.

– А я буду наблюдать и вслушиваться, – пояснил Эдуард. – Рано или поздно он все равно проговорится. И тогда-то…

– Понял! – просиял Гаврилыч. – Теперь все до самого конца понял. Нет, гениально! Просто гениально! Дай я тебя поцелую, Эдька!

– Потом, – увильнул от ласки Гаврилыча Эдуард, – не сейчас… Как дело сделаем, так целуй сколько влезет… Пошли?

– Пошли!

* * *

«Что за мир? – думал Никита, мрачно посасывая чадящую палочку пыха. – Что за мир? Ничего нет естественного! Вот уж действительно – загробный мир. Мертвые все. Даже шлюхи у них виртуальные. Казалось бы, чего такого – секс! Самое живое из всего, что я знаю, – и тут закрутили душу в муку… Это надо же что придумали – изо… изо… изотерическая, бля, проекция…»

– Пардон! – оглушительно гаркнул кто-то над самым ухом Никиты.

Никита вздрогнул.

– Пардон, – повторил Гаврилыч. – Я это… пью тут в одну харю и это… подумал, может, тебе компанию это… составить?

Первое, что пришло в голову Никите, когда он поднял глаза и увидел нависающего над собой ифрита, было – бежать отсюда как можно дальше. Никита даже вскочил – и только тогда разглядел, что ифрит, кажется, не в милицейской форме, а так – в какой-то растянутой майке и грязных штанах.

– Ты меня не бойся, – расплылся в улыбке Гаврилыч. – Я же не это… не с какими-то мыслями… просто…

– Я и не боюсь, – буркнул Никита, снова усаживаясь за свой стол. – Если бы у тебя над ухом так заорали, ты бы тоже до потолка подскочил. Чего тебе надо-то, орясина?

– Ничего особенного, – миролюбиво проговорил Гаврилыч. – Пообщаться хотел. Сижу тут, понимаешь, в одну харю бухаю…

– У тебя две хари, между прочим, – сказал Никита, недовольный тем, что внезапный испуг перебил ход его мыслей. – Вот и общайтесь между собой.

– Да он у меня глухонемой, – кивнул Гаврилыч на закатившего глаза в потолок Эдуарда. – Глухонемой и тупой как пробка от рождения. С ним не побазаришь…

Вынырнувший невесть откуда официант поставил на стол перед Никитой кувшин «бухла».

– С пыхом поосторожнее-с, – заметил официант, – патрули ходят. Если что – могут в Смирилище законопатить-с…

– Сам знаю, – сказал Никита. – Шагай дальше…

– А ну вали отсюда! – рявкнул на официанта и Гаврилыч. – А то плешь сейчас отполирую на манер паркета. Вали!

Пожав плечами, официант отошел.

– Пристают всякие, – сердито проговорил Гаврилыч вроде в пространство, но искоса посматривая на Никиту. – Выпить не дают спокойно. Я как-то, помню, сидел в одном кабаке, «бухло» бухал, а один халдей извязался прямо – то пью я слишком много, то песни пою слишком громко, то в глаз кому-то дал… Ну и что? Мне захотелось, я дал – имею право, верно ведь?

Никита между тем успел отхлебнуть из кувшина порядочную порцию дымящегося напитка. «Бухло» мгновенно забурлило по его венам, и страшноватый интерьерчик кабака сразу расцветился солнечными красками, как будто через пыльные стекла упали лучи зимнего солнца, пробившиеся сквозь синие утренние облака.

– Ну ладно, – разрешил Никита. – Валяй, садись. Только со своей выпивкой.

– Ага, вот она! – Гаврилыч поднял свой кувшин. – Что я, халявщик, что ли?

Он поставил кувшин на стол, схватил огромной своей лапищей стул, подвинул его ближе к Никите и сел.

– А вот еще помню такой случай, – без всякого предисловия начал Гаврилыч, – подснял я ифритиху одну – во-от с такими буферами и вот с таким хвостом. Все самки ифритов с хвостами. У вас – у людей – бабы по буферам и по жопе ценятся, а у нас – по хвостам. Буфера и жопа для нас – дело второстепенное…

– Буфера… – уныло протянул Никита, – жопа… Душа главное!

– И душа, – не стал спорить Гаврилыч. – Давай по маленькой?

– Давай, – согласился Никита. – Так что там с ифритихой было? – выпив, спросил он.

– О, такой блудняк вышел! – продолжал рассказ воодушевленный интересом собеседника Гаврилыч. – У нее муж был, как выяснилось, чемпион Города по метанию грендига…

– А это что за херня – грендиг? – поинтересовался Никита.

– Не знаешь? Такая тварь типа крокодила, тяжелая очень. В Городе соревнования проводятся – кто дальше грендига закинет. Тут, кроме силы, надо еще и сноровку иметь. Этот грендиг – сука такая – кусается и царапается, его просто так не ухватишь… Ну а я и не знал, что у нее вообще муж-то был. Ифритиха оказалась профура еще та! И меня окрутила, и…

Незаметно для самого себя подогреваемый глотками «бухла» Гаврилыч увлекся рассказами, преимущественно неприличными, из собственной бурной биографии. Никита слушал внимательно, переспрашивая, если чего-то недопонимал, или отпуская юмористические замечания относительно особенностей полового общения ифритов. Гаврилыч реагировал на эти замечания оглушительным ржанием.

Опорожнив один кувшин «бухла», Никита заказал второй – и, так как к этому времени запас скабрезных анекдотов у Гаврилыча иссяк, начал травить байки сам. А по той причине, что большинство историй Никиты было связано с его бывшим приятелем Гошей Северным, через полчаса Гаврилычу стало казаться, что этого самого Гошу Северного он знает по крайней мере с первого столетия своего рождения.

– Ну я ему и говорю, – заплетающимся языком плел Никита, – не хрена за руль садиться, если пьяный в говно! А он кричит – мне по барабану! Если на кого вдруг наеду – так мои адвокаты такой кипеж поднимут, что прокурор пострадавшего раком поставит и заставит мне бабки платить…

– Ну-ну? – переспрашивал искренне заинтригованный Гаврилыч, у которого в мозгах тоже порядочно шумело. – И чего дальше было?

– А то и было, что Гоша какую-то бабку на своей тачане сшиб, – рассказывал Никита. – Только все не так получилось, как он хотел. Старуха ему бабки платить не стала. Отмазалась!

– Отмазалась? – удивлялся Гаврилыч. – Как это?

– Круто отмазалась! В больничке померла…

– Да ты что… Бывает же…

И Никита травил очередную байку, не ведая о том, что «глухонемой и тупорылый от рождения» Эдуард, внимательно следит за каждым его словом и все больше и больше убеждается – Никита как раз и есть тот самый страшный преступник Вознесенский, за которым не так давно охотилась вся милиция Города и Пригорода…

* * *

Батька Нестор Иванович Махно при жизни плохо переносил замкнутые пространства. Попав же на тот свет, он неожиданно стал воспринимать весь загробный мир как душный – и промозглый вместе с тем – погреб. Поэтому и вынужденное переселение в подземелье Нестора Ивановича не особенно обеспокоило – подземелье так подземелье, жизнь здесь ничем не хуже жизни на поверхности. Даже лучше, потому никакие идентификационные номера и лицензии не царапают душу.

Но все-таки тоска по вольным степям иногда мучила Махно. В такие дни батька запирался у себя в кабинете, выставлял на стол свой запас «бухла» – четвертную бутыль – и пил стакан за стаканом, вспоминая, как пахнет лошадиная шкура под палящим украинским солнцем, и скрежетал зубами, кроша стекло стакана, как только перед мысленным взором его вставали ненавистные ряхи красных конников.

И еще по своей кобыле Мурке тосковал Махно. Когда «бухло» в четвертной бутыли уменьшалось наполовину, батька вставал из-за стола, покачиваясь, подходил к стене, снимал шашку и, полный давно затаившейся злобой, покидал свою комнату. Шел искать Барсю.

Все члены организации ПОПУ знали, что лучше в такие моменты не попадаться на глаза батьки. Когда он, оседлав здоровенную саблезубую тигрицу, с диким криком носился по темным коридорам подземелья, разрубая шашкой невидимых врагов, самый бесстрашный подпольщик забивался в свою комнату, накрепко запирая дверь…

Вот и сейчас, проводив Никиту на волю, Махно почувствовал подступавший к горлу комок. Он был и сам не прочь выйти на поверхность, но власти на его физиономию реагировали совершенно однозначно – батька точно знал: если бы он попался, его без всякого суда отволокли бы к Аннигилятору. Правители Мира тоже не дураки – и своих подопечных оценивают прежде всего по делам их в мире живых. А Махно и в загробной жизни успел напроказить, разрубив шашкой пришедших его арестовывать ифритов на такие мелкие кусочки, что даже самые опытные хирурги, сшивая куски мертвой плоти, смогли собрать из семерых ифритов только одного – да и того с единственной головой и половиной правой ноги. Этот ифрит – сейчас безнадежный инвалид-пенсионер – безвылазно сидел в своей каморке, непрерывно и беспричинно дрожал от страха, словно весь ужас вторичной смерти шестерых безвозвратно ушедших стражей порядка поселился в нем одном.

* * *

Да, закрылась за спиной Никиты массивная металлическая крышка люка, ненормальная муха принялась за свои безуспешные попытки протаранить башкой выход на свободу, Рододендрон снова взялся чистить затвор пистолета-пылесоса, а Махно отправился в свою комнату. Там он крепко запер дверь и достал из-за багряной портьеры четвертную бутыль. Налил себе полный стакан, закурил сигаретку «Мальборо», жалея о том, что негр Франсуа не располагает запасом крепчайшей листовухи, к которой батька привык на Земле, и задумался.

Очень скоро грядет тот день, когда все будет готово для начала штурма дворца На Вал Ляю, да, в сущности, все и сейчас готово – и подземный ход, и оружие, и верные соратники, но нет абсолютно никакой информации о самом дворце. Посылать туда разведчиков слишком рискованно – если их схватят, то могут обнаружить и собственно подземный ход, а начинать войну, не зная о расположении противника, – последнее дело. Но Махно знал, что другого выхода нет.

Он тряхнул волосами и залпом оглушил стакан. По старой привычке занюхал выпитое рукавом – хотя сейчас в том не было никакой необходимости – «бухло», как известно, не имеет ни вкуса, ни запаха – и закурил новую сигарету.

Но не успел он сделать и одной затяжки, как вздрогнул. Ему послышался чей-то осторожный шепот или… покашливание, что ли?

«Шпион», – мелькнуло в голове Махно.

Не подавая виду, что он что-то заподозрил, батька встал из-за стола и прошелся по комнате – будто бы в рассеянном раздумье, но на самом деле незаметно и тщательно вслушиваясь. Остановившись у одной из портьер, он рывком сорвал ее со стены, обнажив внутренности шкафчика, где хранились сигареты. Никого.

Однако шепот повторился – и теперь в нем довольно явственно слышалась нотка издевательская.

– Кто здесь? – довольно громко спросил Махно.

Никто ему не ответил.

Батька снова оглянулся по сторонам. Ему припомнились кстати высказывания Никиты относительно каких-то странных видений. Галлюцинаций.

«Вот и у меня что-то подобное начинается, – подумал Махно. – А может быть, это все-таки не галлюцинации?»

– Эй! – позвал снова Махно. – Кто тут?

Он замер, напряженно прислушиваясь. Опять раздалось покашливание, и до Махно долетел скрипучий старушечий голос:

– Кто-кто… дед Пихто.

От неожиданности Махно подпрыгнул на месте. По привычке он схватился за левое бедро, где должна была быть кобура с верным маузером, но никакой кобуры не было. Махно метнулся к стене и сорвал шашку.

– Выходи! – потребовал он. – Давай! Шпион, да? Вот сейчас тебя… порубаю в силу исторической необходимости!

– Зырь какой… – прошептал невидимый шпион. – Аника-воин!

– Ага! – хмыкнул кто-то еще. – От горшка два вершка, а пикой размахивает… Волосатик стремный.

– Да кто здесь? – заорал Махно. – Сколько вас?

Он оглянулся, дико сверкнув глазами, и запрыгнул, опрокинув бутыль с «бухлом».

– Кенгуру на хрен! – захихикали откуда-то с потолка.

– Молчать! – крикнул Махно, полоснув шашкой по отрезку пространства, где, по его мнению, мог бы родиться невидимый.

Шашка, не встретив никакого сопротивления на своем пути, рассекла плотные пласты подземного воздуха и, описав правильный полукруг, опустилась.

– Размахался, – немедленно отреагировали с потолка. – Смотри не надорвись с железякой своей.

– Кавалерист недоделанный, блин, – проскрипело откуда-то из угла.

– Да что же это такое?! – ошеломленно выдохнул Махно. – Кто здесь в конце концов? Выходи на честный бой!

На этот раз ему ответило хихиканье, озвученное сразу двумя голосами – один из них доносился, кажется, с потолка, а второй скрипучий и удивительно противный – из угла комнаты – только вот вряд ли с точностью можно было бы определить, из какого именно угла.

Батька схватил шашку двумя руками, размахнулся, подпрыгнул и снова рубанул наугад – а потом еще и еще. Невидимые соглядатаи изумленно примолкли, наблюдая диковинный яростный танец, который продолжался до тех пор, пока шашка Махно случайно не разрубила позолоченный шнур, прикрепляющий к потолку массивную старинную люстру на полсотни свечей. Люстра грохнулась на голову Махно, сбив того со стола на пол.

Несколько минут, погребенный под обломками люстры, Махно лежал не двигаясь. Глаза его были открыты, но он ничего не видел, потому что все свечи на люстре, понятное дело, погасли. Однако не вечно же так лежать…

Батька нащупал возле себя шашку и притянул ее к себе. Затем осторожно приподнялся, стряхивая свободной рукой с себя позолоченные обломки, перемазанные расплавленным воском.

– Э-эй! – негромко позвал он.

Ему никто не ответил.

– Э-ге-гей! – громче крикнул Махно. – Есть тут кто-нибудь?

Снова тишина.

Пыхтя, Махно поднялся на ноги, ощупью нашел на столе зажигалку, а на полу пару чудом уцелевших свечей. Когда в комнате появилась неяркая колеблющаяся полусфера желтого света, он снова огляделся по сторонам и, сжимая в руках шашку, уже вполне спокойным голосом осведомился:

– Кто здесь?

И когда ему и на этот раз никто не ответил, он пожал плечами и поднял с пола бутыль, на дне которой еще плескалось немного «бухла».

– Померещилось, – пробормотал Махно, отпивая глоток из горла. – Наверное, от пьянства. И от тоски. Такое бывает. А чего я разнервничался? Мало ли кто чего слышит? Никита вот тоже… Пить просто надо меньше и думать о деле, а не лить сопли над воспоминаниями… Тогда и башка в порядке будет.

Немного успокоив себя таким образом, батька отхлебнул глоток, но жидкость без вкуса и запаха мгновенно встала у него поперек глотки, когда он услышал скрипучий голос, летящий сразу из всех углов полутемной комнаты:

– Бухать надо меньше – это точно. А то жрет и жрет… Так и последние мозги пропить можно…

– Ага, – ответили с потолка. – Пьяница-мать – горе в семье…

– Опять… – холодея, прошептал Махио.

Бутыль выскользнула из его пальцев и разлетелась на полу множеством осколков, тотчас утонувших в широкой дымящейся луже.

– Сгинь! – бормотал сквозь зубы Махно, пятясь к двери. – Чур меня! Чур меня, чур!

Уже почти не помня себя, он выскочил из комнаты и с грохотом захлопнул за собой дверь – и тут же запер ее – ключами, которые снял с пояса. И только тогда перевел дух.

– Чего это тут? – раздался голос позади него.

Вскрикнув, Махно подпрыгнул, размахивая саблей. Рододендрон – это он незаметно подошел сзади – тоже вскрикнул и подпрыгнул, но запнулся о стоявшую рядом Барсю и кувырком полетел на пол, успев заметить голубое лезвие шашки, сверкнувшее над ним.

– Батька! – рухнув в синюю грязь подземелья, заорал Рододендрон. – Это же я!

Барся, жалобно тявкнув, упала на живот и закрыла передними лапами глаза. Однако Махно уже разобрался что к чему.

– Предупреждать надо, – сердито проворчал он, опуская шашку. – А не подкрадываться сзади и не орать в ухо. А если б я тебе башку снес?

– Я не орал, – поднимаясь и отряхиваясь, объяснил Рододендрон. – Я с дежурства шел. А чего это вы такой… взволнованный.

– Нервы, – нехотя проговорил Махно, которому, понятно, не хотелось рассказывать Рододендрону о появляющихся из ниоткуда странных голосах, может быть, вовсе не существующих, а просто причудившихся…

– А-а… – понимающе протянул Рододендрон. – Это да. Все нервничают. Скоро же нам начинать переворот. Да и Никита отправился выполнять особо опасное и ответственное задание – как вы мне сказали. Я за него тоже волнуюсь…