Текст книги "Темное наследство"

Мне это не понравилось. Я боялась, что Эрик снова примется уговаривать тебя остаться, накупит всего, о чём ты мечтала, и вконец избалует. Если ты уедешь, кто там будет о тебе заботиться? Я прекрасно знала, как много работает Эрик, он почти никогда не бывал дома, а без своих друзей ты останешься совсем одна. Но что я могла сделать?

– Согласна, нам давно пора пройтись по магазинам. Посмотрим, может, на выходные съездим в Париж. Я проверю по своему ежедневнику, когда у меня будут свободные дни.

На самом деле мне не надо было заглядывать ни в какие ежедневники – я и так знала, что у меня совершенно ни на что нет времени, но ведь должна же была я что-то сказать! Я подняла глаза на обклеенную фотографиями стену в твоей комнате. Изображения моделей и других знаменитостей. Коллаж с Джиджи и Беллой, Дженнер Кендалл, певица Бейонсе, известные блогеры, рваные поношенные джинсы, бассейны, пальмы и освежающие напитки. Я скользила взглядом по снимкам. Почти обнаженные женские тела, откровенный снимок Колтона Хейнса, красавчика гея из американских мыльных опер, глаз Йена Сомерхолдера из «Дневников вампира». И среди всей этой глянцевой мишуры я внезапно заметила нечто, что меня немало удивило.

– Курт Кобейн? Ты хоть знаешь, кто это? По-моему, ему здесь не место. Вот кого точно надо выбросить, – сказала я.

Ты оторвала взгляд от старых вещей на кровати:

– Нет, такие люди не стареют. Они на века. Мне кажется, Курт Кобейн знал ответы на многие вопросы.

– Поясни, что ты имеешь в виду. Ведь он был героинщиком и прострелил себе голову, когда ему было двадцать семь. Это и есть тот самый ответ, который тебе нравится? – саркастически осведомилась я.

– На самом деле никто до конца не уверен, что это было самоубийство. Я видела один документальный фильм. Там говорилось… Хотя какая разница! Я знаю, что он навсегда останется двадцатисемилетним, и хватит об этом. На его месте вполне могла висеть Эми Уайнхаус, которая умерла в двадцать семь, у неё офигенные песни о несчастной любви… Если хочешь, её я тоже распечатаю. – Ты в упор посмотрела на меня.

– Что ты хочешь этим сказать? – наставила я. – Эми Уайнхаус спилась и при жизни то и дело становилась героиней скандалов. По-моему, никакой разницы.

– Ты не понимаешь, мама. В наше время всё так мелко и поверхностно…

– А Курт Кобейн способен дойти до сути вещей? Знаешь, я ведь застала то время. Тогда многие балдели от той тоски, какую насаждала «Нирвана»… и Кобейн вместе с ней. Героин, самоотрицание и негативный взгляд на всё вокруг…

Я была возмущена. В моём понимании Курт Кобейн олицетворял всех бедолаг и неудачников, одетых в старые драные кофты, что вылетали из гимназий, курили самокрутки, хлебали пиво из банок в парке и в лучшем случае заканчивали какую-нибудь сомнительную народную школу в провинции… При этом провозглашали себя вегетарианцами, не стриглись и не брились. Не такой пример для подражания хотела бы я для своей дочери.

– Тебе всего шестнадцать… Не хватало ещё наделать татуировок или нацепить пирсинг.

Ты громко вздохнула:

– Успокойся, мам. Кто тебе, сказал, что я собираюсь делать татуировки? Зачем вообще спрашивать о том, чего ты даже не стараешься понять. Пожалуйста, выйди из моей комнаты и закрой дверь.

Я неохотно поднялась с дивана. Твой голос звучал совсем не сердито, как порой бывало, а скорее подавленно. И это было что-то новое. По всем статьям ты соответствовала всем принятым стандартам жительницы Виикена, этого светлого, благоустроенного островка, где не было никаких проблем. Мы с твоим отцом хотели, чтобы так всё и продолжалось. Я и сейчас пустилась во все тяжкие, чтобы тебе не пришлось бороться за место под солнцем и Виикен навсегда остался незыблемым оплотом твоего существования. Но в тот момент я почувствовала, что это, возможно, совсем не то, чего хочешь ты сама. Что уютное буржуазное благополучие не может быть ответом на все вопросы. Возможно, ты сложнее меня, дочка, умнее, глубже. Как правильно общаться с тобой в таком случае? Может быть, не я должна учить тебя жизни? А мы вместе должны заново ей учиться?

Я встала и отправилась на кухню варить кофе. Пока он готовился, я включила радио, стоявшее на подоконнике среди горшков с кактусами. Чуть хриплый, хорошо знакомый женский голос зачитывал утренние новости:

– Сегодня рано утром в порту Вэртахамнен произошло ограбление инкассаторской машины…

Я тяжело сглотнула. Всё должно было произойти как раз сегодня. Я знала, но до самого конца не верила, что план удастся осуществить. Я прибавила громкости и, затаив дыхание, слушала дальше.

– Грабители забрали с собой контейнер, в котором находилось полтора миллиона крон. Один из охранников был серьёзно ранен, его коллега, женщина, находится в сильном шоке. Сейчас вы услышите дежурного комиссара полиции Пера Андерссона: «Это было очень хорошо спланированное и хладнокровно исполненное ограбление…» – Хриплый голос дикторши продолжил: – Оба преступника до сих пор не пойманы, поиски продолжаются. Война в Южном Судане вызвала страшный голод в стране…

Я выключила радио. Следовало всё хорошенько обдумать, но мысли то и дело возвращались к пострадавшим охранникам из инкассаторской машины. Я спрашивала себя, что пошло не так, где закралась ошибка. Я достала ноутбук и вошла в Гугл. Может быть, что-нибудь уже появилось на сайтах газет? Но мне удалось найти лишь небольшую заметку с архивным снимком порта Вэртахамнен и короткое сообщение от Пера Андерссона. И никаких интервью с охранниками. Я продолжила поиски. Что значит «серьёзно ранен»? Я встречала это выражение, но никогда по-настоящему не задумывалась, что оно означает.

Царившая в доме тишина давила на уши. Я слышала лишь своё неровное дыхание и стук пальцев по клавишам, пока с помощью Гугла пыталась найти способ облегчить свою совесть.

Разработать план ограбления оказалось куда проще, во всяком случае, тогда меня не мучила совесть. Ведь это была всего лишь игра ума, некий абстрактный план, осуществить который предстояло другим. Только вот последствия оказались совсем не те, что я ожидала.

О стёкла веранды застучали капли дождя, и я услышала, как звякнул дежурный телефон.

«Один – ноль в нашу пользу. Ты прошла испытание».

Значит, по их мнению, это победа? Я положила телефон. Что я сделала? За что меня поздравлять? Какое задание дадут мне в следующий раз? Сейчас кто-то серьёзно ранен, а потом что… убит? Я почувствовала, как внутренности в животе завязываются тугим узлом.

– Да, восьмидесятые – вот было время! Шик, блеск, люрекс, перламутровые помады, столько всего и сразу! По сравнению с той роскошью нынешняя похожа на дешёвую подделку.

На этот раз книгу месяца подбирала Луиза, и выбор пал на «Голливудских жён» Джеки Коллинз. Протесты Петры в расчёт не принимались. Она предлагала «Терезу Ракен» Эмиля Золя, но тут даже я вмешалась и решительно отвергла эту идею:

– Должны же мы хоть время от времени получать удовольствие от чтения. Уж лучше я прочту «Голливудских жён». Нельзя же постоянно читать одну классику.

– А вот здесь я с тобой не соглашусь! – И Луиза состроила серьёзную мину. – Готова побиться об заклад, что «Голливудские жёны» – самая настоящая классика. Во всяком случае, в своём жанре.

– Ты имеешь в виду в жанре розовых соплей и перемывания косточек? – язвительно поинтересовалась Петра.

Заседание книжного клуба не задалось с самого начала. Не только потому, что выбор книги снова вызвал разногласия. Обстановку омрачал муж Петры, Андерс, который был выдворен в сад. Существовало неписаное правило, что хозяйка, в чьём доме собирается книжный клуб, должна позаботиться, чтобы в это время не было никого из членов семьи. Поэтому Петра решительно выставила своего мужа за дверь.

У Петры и Андерса всё было как-то чересчур. Было видно, что они честно старались благоустроить дом, чтобы обстановка выглядела дорого и современно, но неуклюжие вещи портили всё впечатление. На кухне не к месту выпячивался громоздкий шкаф в крестьянском стиле, а кожаный диван в гостиной был хоть и высокого качества, но жестковат, неудобен и совсем не сочетался по цвету с лежавшим под ним ковром. Вдобавок ко всему прочему Андерс, устав бродить по саду, вернулся обратно и принялся слоняться меж кухней и кабинетом. Его унылый, разочарованный вид портил все усилия Петры сделать дом радушным и гостеприимным.

Этим вечером не только Луиза отличилась по части спиртного. Даже Петра выпила больше обычного и теперь сидела с пламенеющими щеками и пустым взглядом и думала явно не о «Голливудских жёнах».

– Что происходит? Обстановка сегодня очень странная, – прошептала я на ухо Анне.

– Не знаю, но интуиция подсказывает мне, что наши заседания пора сворачивать.

– Или больше не стоит собираться дома у Петры, – прибавила я.

– О-о! Ты занялась выпечкой! – бодро воскликнула Анна, когда Петра внесла в гостиную ещё тёплый, чудесно пахнувший яблочный пирог. – А я даже не помню, когда в последний раз что-то пекла.

Кроме самой Петры, пирог отведала только я. Луиза пошла на оздоровительные курсы, и сахар был ей строжайше запрещён, а Анна последнее время сидела на диете и избегала продуктов, содержащих глютен.

– Я чувствую себя гораздо лучше с тех пор, как отказалась от глютена, – утверждала она. – Мне кажется, у меня даже голова стали лучше соображать.

– Ясно, – кивнула Петра, – тогда я сама его съем. Я не боюсь ни сахара, ни глютена. – И она с упрямым видом положила себе на тарелку здоровенный кусок тёплого пирога.

– Легко тебе говорить, – рассмеялась Луиза, – ты же тощая как скелет. – И продолжила провокационным тоном: – Как книжка? Понравилась?

– Скажи честно, Луиза, ты читала? – спросила я.

Луиза сделала порядочный глоток из своего бокала и закинула в рот несколько орешков.

– Я читала раньше, поэтому сейчас посмотрела только фильм. Но он оказался такой длинный, куда проще было книгу прочесть.

Мы с Анной рассмеялись. Петра закатила глаза.

– Что именно в этой книге заставило вас задуматься о важных жизненных вопросах или о смысле человеческого существования? – спросила Петра, жуя пирог. – Лично я ничего такого не обнаружила.

Луиза окинула Петру долгим взглядом и внезапно выпалила:

– Может, хватит, интеллектуалка чёртова?

Все просто рты разинули от подобной грубости. Правильно ли они расслышали? Есть ведь границы дозволенного, которые только что так беззастенчиво были нарушены… Обычно, когда Луиза напивалась, никто не обращал внимания на её трепотню, но тут она высказалась вполне конкретно.

– Пожалуй, тебе стоит снова начать есть сахар, Луиза, – холодно произнесла Петра, – а то у тебя от недостатка сладкого настроение совсем испортилось.

– А у тебя вообще никогда не бывает хорошего настроения, – отрезала Луиза, – что неудивительно, если живёшь в таком унылом доме, да ещё с мужем-аутистом.

– О господи, девочки, перестаньте сейчас же! – поторопилась я вмешаться.

– Никто не заставлял тебя приходить ко мне домой, Луиза. Я вообще не понимаю, что ты забыла в книжном клубе. Ты вообще читать умеешь? Я тебе подскажу. Алфавит начинается с буквы «А», потом «Б», а как дальше, помнишь?

Петра бурно жестикулировала, совсем забыв про бокал в руке, и вино выплеснулось на пол. Луиза сидела красная как рак. Мы с Анной с тревогой смотрели друг на друга.

– Наверное, на сегодня хватит, – начала было я, но меня решительно перебила Петра: – Я знаю, зачем ты здесь, Луиза. Такие встречи дают тебе законный повод напиваться.

– Всё, вот теперь действительно пора прекращать, – вмешалась Анна. – Вы зашли слишком далеко.

Луиза покраснела ещё заметнее, хотя, казалось, куда уж больше.

– Да она же алкоголичка, – продолжала Петра. – Вы разве не видите? Хотя куда вам! Вы не подруги, вы две равнодушные самовлюблённые клуши, только сидите и смотрите, как она вливает в себя бокал за бокалом. Вам должно быть стыдно!

Конечно, Петра была права. Не раз мы с Анной с удивлением наблюдали, сколько за вечер выпивает Луиза, но считали, что она всё держит под контролем, так что проблемы нет. Луиза относилась к типу классической «смешной девчонки». Очень живая, с юмором, и всё у неё не всерьёз.

Теперь Луиза сидела на диване прямая как палка и угрюмо молчала. У неё был вид человека, который обдумывает что-то очень важное. Она решительно вскинула голову и посмотрела Петре прямо в глаза.

– Да, я алкоголичка, это очевидно, – зло произнесла Луиза. – И, наверное, нужно что-то с этим делать. Но вот моя дислексия неизлечима. Я никогда толком не могла читать.

Подруги удивлённо уставились на Луизу. Ни о чём таком она никогда не упоминала.

– Текст для меня всего лишь мешанина из букв и знаков препинания, которыми заполнены целые страницы. Всё шиворот-навыворот, задом наперёд, ничего не понятно. Спасибо тебе, Петра! Ты имела смелость сказать правду. Я никогда этого не забуду. – И с этими словами Луиза стремительно поднялась с дивана и направилась в прихожую.

На Петру внезапно обрушился сильнейший приступ раскаяния. Она вдруг осознала, как далеко зашла их перепалка.

– Прости меня, Луиза! Не уходи! Давай поговорим. – Вскочив с дивана, Петра устремилась вслед за подругой.

Но было поздно. В прихожей громко хлопнула входная дверь. Мрачная Петра вернулась обратно в гостиную и допила свой бокал:

– Вот дерьмо!

Я возвращалась домой после работы, когда увидела, что на подъездной дорожке стоит автомобиль, а в нём – Мик. Я припарковалась и вышла из машины. Попыталась проигнорировать его, но он быстро оказался рядом.

– Сколько ещё раз мне говорить тебе, чтобы ты не приезжал сюда? – сердито спросила я.

– Не дёргайся! Я проверил – дома пусто, и вокруг никого нет. Дела налаживаются, так?

– Как ты можешь это говорить, если серьёзно ранен невинный человек? – прошипела я. Мне было неприятно даже думать об этом, не то что обсуждать, да ещё на пороге собственного дома.

– Конечно, это не очень хорошо, но мы тут ни при чём. Парень сглупил и сделал то, чего не следовало. Ты же знаешь, по инструкции охранникам положено поднять тревогу и вызвать полицию, но самим ни во что не вмешиваться. Так что, если он имел глупость нарушить предписание, пусть пеняет на себя. Это всего лишь деньги. Ничего больше. У тебя был идеальный план. Ребята управились меньше чем за четверть часа. У полиции никаких шансов. Тычутся туда-сюда, как слепые котята. Одно удовольствие смотреть.

Я почувствовала, как буквально вскипаю от бешенства:

– С меня хватит! Ты должен немедленно связать меня с покупателем моей картины или на кого ты там работаешь. Сейчас же! Я не желаю дожидаться, пока произойдёт что-нибудь похлеще, и выхожу из игры. Продать поддельную картину – это одно, но когда начинают стрелять в невинных людей – это совсем другое. Скоро я заработаю денег, выплачу свой долг и больше никогда не увижу твою бородатую физиономию.

Я развернулась на каблуках и решительным шагом направилась к дому, когда Мик схватил меня за руку и притянул к себе. Прежде чем я успела среагировать, он всунул мне в ладонь конверт:

– Здесь следующее задание, которым ты займёшься. У тебя на всё про всё две недели.

Мне пришлось собрать все силы, чтобы не расплакаться. Я дёрнулась, пытаясь освободиться, но рука была зажата словно в тисках. На долю секунды показалось, что он вцепился в меня навечно и больше никогда не отпустит. Мне захотелось сесть и завыть в голос. Выплеснуть всё своё отчаяние и беспомощность.

– Отпусти меня! – выкрикнула я, и сейчас мне было наплевать, услышат ли меня соседи. Будет даже лучше, если услышат.

Но Мик крепко держал запястье, и я почувствовала, как у меня темнеет в глазах и подкашиваются ноги. Внезапно он отпустил руку, и я от неожиданности шлёпнулась на холодную землю. И тогда Мик взял меня за обе руки. Но на этот раз совсем иначе, мягко и крепко, и, подняв, ещё какое-то время удерживал, пока я прочно не стала на ноги.

– Соберись. Да, тебе кажется это ужасным, но ты просто не представляешь, что тебя ждёт, если ты перестанешь делать, что велят.

Слова прозвучали угрожающе, но мне показалось, что в голосе Мика проскользнула тень сочувствия, отчего всё происходящее выглядело ещё более нелепым.

– Я больше не могу, – еле слышно проговорила я.

– Ещё как можешь. В новом задании нет ничего сверхъестественного. Ты всё поймешь, когда заглянешь в конверт.

Я высвободилась, уронив конверт. Мик наклонился, поднял его и вложил мне в руку. Неверным шагом я двинулась к дому. По щеке катилась слеза.

Несколько дней я не прикасалась к конверту. Но когда, собравшись с духом, наконец открыла его, то поняла, что на этот раз речь шла об ограблении другого типа – обычный налёт на бутик в городе. Мне следовало подобрать магазин с самой слабой системой защиты, но при этом с дорогостоящим ассортиментом товара. Ясно, почему именно мне поручили это задание. Никто в целом мире не заподозрит меня, Каролину Экестедт, в организации ограбления.

И я отправилась гулять по самым дорогим бутикам в районе Стуреплана.

Молоденькая ухоженная продавщица в дружелюбной, расслабленной манере показывала сумки в бутике «Боттега Венета», пока я отмечала про себя, что самые дорогие модели были выставлены на витрине, и раздумывала, устоят ли они против экскаватора-погрузчика.

Точно так же никто не удивился бы, увидев, как я вхожу в двери магазина на Библиотечной улице, где продавали часы «Ролекс». При этом я походя проверяла, можно ли справиться с замком с помощью отмычки, и если можно, то сколько времени это займёт. И никто ни разу не заподозрил меня ни в чём преступном.

Привычка к тщательности брала верх, несмотря на полное отсутствие энтузиазма. Прочесав самые дорогие магазины города, я весьма неохотно остановила свой выбор на том, в который было проще всего проникнуть. Бутик «Шанель» открылся совсем недавно и сулил хорошую добычу. Столь же неохотно я провела ночь, прописывая схему действий, где подробно указала, сколько нужно людей и что при этом потребуется, где грабителей должен ждать автомобиль, где его затем следует бросить и пересесть на новый. Ещё никогда я не чувствовала себя такой одинокой, как в ту ночь, когда сидела у себя на кровати и составляла план предстоящего ограбления.

Зазвонил телефон. Я посмотрела на дисплей. Номер был незнакомым. Кому я могла понадобиться в такое время? Обычно если кто-то и звонил по ночам, то только ты, когда задерживалась на какой-нибудь вечеринке и оставалась ночевать у подруги, но сейчас была середина недели и ты спала дома в своей постели. Я заколебалась, стоит ли брать трубку. Наконец не выдержала и нажала на зелёную кнопку:

– Алло. Кто это?

Прошло какое-то время, прежде чем на другом конце провода ответили. Голос был сердитый и страшно знакомый:

– Это Эрик.

Я тяжело сглотнула. Твой отец ещё ни разу не звонил после своего ухода.

– Что тебе нужно? Звонишь глубокой ночью…

Мой голос прозвучал неуверенно, и это меня разозлило.

– У нас в Америке сейчас день. Как у тебя дела? – спросил Эрик, и я начала догадываться, что разговор обещает стать малоприятным.

– Хорошо, – коротко ответила я.

Внезапно захотелось, чтобы, несмотря ни на что, Эрик действительно переживал и волновался обо мне, как когда-то раньше. Меня обуревало страстное желание поговорить с ним, рассказать обо всём, что случилось, чтобы он выслушал и помог. Но я знала, что с Эриком всё будет наоборот, если в моей ситуации возможно было какое-то «наоборот».

– Я хотел спросить у тебя только одну вещь, – продолжил Эрик. Чувствовалось, что он прямо-таки кипит от возмущения.

– О'кей, спрашивай.

– Ты действительно сказала, что я забрал эту мазню с клоуном? Я узнал об этом от Мартина. Его Анна чрезвычайно возмущена тем, что я якобы спёр картину. Мне плевать, что там думает эта ведьма, ей ты можешь заливать, сколько хочешь, но Мартин – мой друг. Я не собираюсь терять друзей из-за твоей наглой лжи.

Вот что, значит, больше всего беспокоило Эрика? Не развод, не финансы, не жизнь и здоровье дочери, а слух про то, что он якобы забрал картину? В который раз я глубоко пожалела о своей лжи.

– Ничего, ты сможешь всё уладить. Без меня справишься…

– Я хочу получить право на воспитание Алисы, – перебил меня Эрик не терпящим возражения тоном. – И я пойду на всё, чтобы этого добиться.

«Это что, угроза?» – подумала я, а вслух сказала:

– Сидя в Нью-Йорке, тебе будет трудно оформить опеку над шестнадцатилетним подростком. Алиса уже достаточно большая, чтобы всё решать самой. И она хочет остаться здесь, со мной. Я говорила это уже несколько раз.

– Просто Алиса не знает всего, – заметил Эрик.

– Что ты имеешь в виду?

– Я знаю, откуда у тебя на счету появились деньги – ты продала своего Пикассо на аукционе Лемана за восемьсот двадцать тысяч крон. Для меня вот только загадка, как тебе удалось спихнуть за такие деньги подделку, но что сделано, то сделано. Короче, если ты помешаешь мне оформить опеку над Алисой, я заявлю на тебя в полицию. Как ты понимаешь, торговля фальшивыми произведениями искусства сурово наказывается законом.