Текст книги "Молчи, Россия, молчи! Полиция не дремлет"

Военные приемы

Как выигрывать войны

Введение

Теперь, когда почти весь мир грозно бряцает оружием, когда международные тучи сгустились до невозможности, мои советы начинающим полководцам должны сделаться настольной книгой для всякого неопытного полководца…

Все мы знаем, что у всякого военачальника во время войны есть только одно безудержное стремление: победить врага!

Но как это сделать, с чего начать и чем кончить? Неопытный человек решительно не знает.

А неопытность в военном деле – ужасная вещь.

Пока такой человек раздумывает, да примеривается, да взвешивает, – у него постепенно отбирают крепости, потом броненосцы, забирают в плен всех солдат, и вот наш неопытный полководец в один прекрасный день видит себя одиноко сидящим на лошади или миноносце, размахивающим победоносно золотым оружием «За храбрость», – но без войска, броненосцев и крепостей.

Что остается делать такому полководцу?

Извиниться перед родиной – выйти в отставку и заняться выпиливанием по дереву, игрой на окарине или коллекционированием почтовых марок – три поприща, которые почему-то привлекают сердца всех неудачников…

Чтобы этого не случилось – я позволяю себе дать ряд полезных советов и указаний на предмет: «Как вести войну».

Как найти средства для ведения войны

Надлежит изготовить в главном штабе около десятка планов мобилизации, расположения крепостей, диспозиции и статистических данных о количестве и месте расположения ваших войск. Все изготовленное поручить наиболее расторопному и плутоватому чиновнику штаба продать соседним державам, содрав с них за такой лакомый кусок несколько десятков миллионов.

Вообразите же себе удивление и злость этих держав, когда все планы и сведения окажутся фальшивыми, а вы имеете лишних несколько миллионов для ведения победоносной войны…

Как обезопасить свою страну от вторжения врага

Наиболее действенным можно признать следующий способ: на границе устанавливается ряд деревянных столбов через каждую сажень с прибитыми к верхушке каждого столба дощечками, на которых написано: «Вход посторонним строго воспрещается».

Можно легко представить себе ярость и бессильный гнев противника, когда он, дойдя до этой естественной преграды, – остановится и, потоптавшись на месте, должен будет уйти восвояси…

Некоторые стратеги, кроме того, советуют еще применять способ с зеркалом, заключающийся в следующем: на поле устанавливается громадное, в несколько верст, зеркало. Неприятель, победоносно шагая по полю, вдруг видит против себя другого неприятеля, шагающего ему навстречу не менее победоносно…

Тогда настоящему неприятелю ничего не остается сделать, как повернуться и убежать от своего собственного отражения.

Мы не рекомендуем этого способа по одной причине: а вдруг неприятель не испугается, а начнет стрелять… Что тогда? И хитрость будет раскрыта, и дорогое зеркало испорчено.

Нет, это не научный способ, это – утопия.

Первый способ ведения войны

Выследив место расположения неприятеля, вы начинаете возводить вокруг него высокую крепкую стену. Сначала неприятель будет только радоваться этому, видя в такой стене удобную крепость для себя. Но радость его – преждевременна.

Ясно, что, когда вы замкнете неприятеля этой стеной, он очутится как в ловушке, и ему ничего не останется, как сдаться на позорных условиях или помереть с голодухи.

Второй способ ведения войны

Для задуманной вами цели нужен специальный человек, но, мы полагаем, среди вашей многочисленной армии найти его нетрудно. Вы даете ему инструкции, он идет к аванпостам и заявляет, что его прислали вести переговоры с вражеским военачальником…

Военачальник обыкновенно ловится на эту удочку: принимает вашего посланника, который оказывается лишь ловким гипнотизером. Полчаса глаз на глаз – и остальное ясно: вражеский начальник приказывает своей армии сдаться, отдает свои пушки, провиант и сам попадает в плен. Конечно, никому и в голову не придет, что это дело рук загипнотизировавшего его вашего посланника.

Морской бой

Принцип всякой морской кампании – это вывести из строя как можно больше неприятельских судов.

Вот способ, который почти всегда удается: узнав тот фарватер, в котором крейсирует неприятельская эскадра, – вы выбираете самое глубокое место и насыпаете на дно громадную земляную гору, чуть-чуть выдающуюся из воды…

Вообразите же удивление броненосца, когда он, идя на всех парах по известному на картах глубокому месту, вдруг со всего размаху налетает брюхом на мель.

Самый хитрый способ ведения войны

Вы изобретаете пушку, ядро которой летит несколько десятков тысяч верст по прямой линии не останавливаясь, и продаете с самым невинным видом через подставное лицо это ужасное изобретение неприятелям.

Они не замечают той страшной ловушки, которую вы им готовите, и, устроив такую пушку, стреляют в вас. Ядро преспокойно полетит, огибая весь земной шар, возвращается с противоположной стороны на старое место и бьет несчастных артиллеристов прямо по затылку.

Вообразите же их удивление, когда… и т. д.

Средство против аэропланов

Существует мнение, что борьба с вражеской воздушной эскадрильей совершенно невозможна.

Но и тут умный полководец может найтись.

Как известно, у всех неприятельских пилотов есть подробные карты вашей страны, в которых указаны местоположения городов, лесов и направление рек.

Что же делаете вы?

Да очень просто: стоит только вам перевести города совсем в другое место, выдернуть с корнем лесные деревья и вкопать их на место городов, а русло рек отвести совсем в другую сторону. Что же получится? Ясно: неприятель покрутится-покрутится, полетает-полетает – да и плюнет на все это дело.

Вернется на свои позиции и заявит начальству: – Мы ничего не понимаем. Очевидно, это совсем другая страна, с которой мы не воюем.

Заключение

Вот те несколько военных приемов, применяя которые молодой полководец всегда выиграет войну.

Но, конечно, еще с большей уверенностью можно гарантировать полководцу выигрыш войны, если все предлагаемые мною вышеизложенные приемы будет применять не он, а неприятель.

Поездка на войну

Пройдет еще лет двадцать. Мы все, теперешние, сделаемся стариками…

Мировая война отойдет в область истории, о ней будут говорить как о чем-то давно прошедшем, легендарном…

И вот, когда внуки окружат кого-нибудь из нас у горящего камина и начнут расспрашивать о нашем участии в мировой войне, – воображаю, как тогда мы, старички, начнем врать!..

То есть врать будут, конечно, другие старички, а не я. Я не такой.

И так как я врать не могу, то положение мое будет ужасное.

Что я расскажу внукам? Чем смогу насытить их жадное любопытство? Был я на войне? Был. Кем был? Солдатом, офицером или генералом? Никем! Нелегкая понесла меня на войну, хотя меня никто и не приглашал.

Когда я, во время призыва, пришел в воинское присутствие, меня осмотрели и сказали:

– Вы не годитесь!

Я обиделся:

– Это почему же, скажите на милость?!

– У вас зрение плохое.

– Позвольте! Что у вас там требуется на войне? Убивать врагов? Ну, так это штука нехитрая. Подведите мне врага так близко, чтобы я его видел, и он от меня не уйдет!

– Да вы раньше дюжину своих перестреляете, прежде чем убьете одного чужого!..

Вышел я из этого бюрократического учреждения обиженный, хлопнув дверью.

Решил поехать на войну в качестве газетного корреспондента.

Один знакомый еврей долго уговаривал меня не ехать.

– Зачем вам ехать?! Не понимаю вашего характера! Что это за манера: где две державы воюют – вы обязательно в середку влезете!

Однако я поехал, и, как говорил этот мудрый еврей, – конечно, влез в самую середку…

* * *

На позициях (под Двинском) ко мне привыкли как к неизбежному злу.

Некоторые даже полюбили меня за кротость и веселый нрав.

Однажды подсел я к солдатам в окопе. Сидели, мирно разговаривали, я угощал их папиросами.

Вдруг – стрельба усилилась, раздались какие-то крики, команда – я за разговором и не заметил что, собственно, скомандовали.

Все закричали «ура!», выскочили из окопов, побежали вперед. Закричал и я за компанию «ура», тоже выскочил и тоже побежал.

Кто-то кого-то бил, колол, а я вертелся во все стороны, понимая по своей скромности, что я мешаю и тем, и другим… Люди делают серьезное дело, а я тут же верчусь под ногами.

Потом кто-то от кого-то побежал. Мы ли от немцев, немцы ли от нас – неизвестно. Вообще, я того мнения, что в настоящей битве никогда не разберешь – кто кого поколотил и кто от кого бежал…

Это уж потом разбирают опытные люди в главном штабе.

Бежал я долго – от врага ли или за врагом – и до сих пор не знаю. Может быть, меня нужно было наградить орденом как отчаянного храбреца, может быть – расстрелять как труса.

Бежал я долго – так долго, что когда огляделся, – около меня уже никого не было.

Только один немец (очевидно, такого же неопределенного характера, как и я сам) семенил почти рядом со мной.

– Попался?! – торжествующе вскричал я.

Он вместо ответа взял на изготовку штык и бросился на меня.

Я всплеснул руками и сердито вскрикнул:

– С ума ты сошел?! Ведь ты меня так убить можешь! Он так был поражен моим окриком, что опустил штык.

– Я и хочу тебя убить!

– За что? Что я, у тебя жену любимую увез или деньги украл?! Идиот!

Рассудительный тон действует на самые тупые головы освежающе:

– Да, – возразил он сконфуженно, ковыряя штыком землю. – Но ведь теперь война!

– Я понимаю, что война, но нельзя же ни с того ни с сего тыкать штыком в живот малознакомому человеку!!

Мы помолчали.

«Во всяком случае, – подумал я, – он мой пленник, и я доставлю его живым в наш лагерь. Воображаю, как все будут удивлены! Вот тебе и «плохое зрение»! Может быть, орден дадут…»

– Во всяком случае, – сказал немец, – ты мой пленник, и я…

Это было верхом нахальства!

– Что?! Я твой пленник? Нет, брат, я тебя взял в плен и теперь ты не отвертишься!..

– Что-о? Я за тобой гнался, да я же и твой пленник?

– Я нарочно от тебя бежал, чтобы заманить подальше и схватить, – пустил я в ход так называемую «военную хитрость».

– Да ведь ты меня не схватил?!

– Это – деталь. Пойдем со мной.

– Пойдем, – подумав, согласился мой враг, – только уж ты не отвертишься: я тебя веду как пленника.

– Вот новости! Это мне нравится! Он меня ведет! Я тебя веду, а не ты!

Мы схватили друг друга за руки и, переругиваясь, пошли вперед. Через час бесцельного блуждания по голому полю мы оба пришли к печальному заключению, что заблудились.

Голод давал себя чувствовать, и я очень обрадовался, когда у немца в сумке обнаружился хлеб и коробка мясных консервов.

– На, – сказал враг, отдавая мне половину. – Так как ты мой пленник, то я обязан кормить тебя.

– Нет, – возразил я. – Так как ты мой пленник, то все, что у тебя, – мое! Я, так сказать, захватил твой обоз.

Мы закусили, сидя под деревом, и потом запили коньяком из моей фляжки.

– Спать хочется, – сказал я, зевая. – Устаешь с этими битвами, пленными…

– Ты спи, а мне нельзя, – вздохнул немец.

– Почему?!

– Я должен тебя стеречь, чтобы ты не убежал.

До этого я сам не решался уснуть, боясь, что немец воспользуется моим сном и убежит, но немец был упорен как осел…

Я растянулся под деревом. Проснулся перед вечером.

– Сидишь? – спросил я.

– Сижу, – сонно ответил он.

– Ну, можешь заснуть, если хочешь, я тебя постерегу.

– А вдруг – сбежишь?

– Ну, вот! Кто же от пленников убегает.

Немец пожал плечами и заснул.

Закат на далеком пустом горизонте нежно погасал, освещая лицо моего врага розовым нежным светом…

«Что, если я уйду? – подумал я. – Надоело мне с ним возиться. И потом – положение создалось совершенно невыносимое: я его считаю своим пленником, а он меня – своим. Если же мы оба освободим один другого друг от друга, то это будет как бы обмен военнопленными!»

Я встал и, стараясь не шуметь, пошел на запад, а перед этим, чтобы вознаградить своего врага за потерю пленника, положил в его согнутую руку мою фляжку с коньяком.

И он спал так, похожий на громадного ребенка, которому сунули в руку соску и который расплачется по пробуждении, увидев, что нянька ушла…

Вот и все мои похождения на театре войны.

Но как я расскажу это внукам, когда ничего нельзя выяснить: мы ли победили или враг; мы ли от врага бежали или враг от нас, я ли взял немца в плен или немец меня?

Теперь, пока я еще молодой, – рассказал всю правду. Состарюсь – придется врать внукам.

«Дедушка, а что ты сделал для войны?»

К Мишелю Прыгунову явились два его знакомых – Чижевич и Гвоздь – и сказали:

– Мишель, знаешь? Наш союз, посылающий на днях подарки солдатам на фронт, предлагает тебе поехать помощником сопровождающего эти подарки.

Мишель вышел на средину комнаты, поднял кверху глаза и руки и сказал тихо, благоговейно.

– Свершилось! Ныне отпущаеши раба твоего… Наконец-то и я приобщился к этой великой мировой трагедии… Я буду там! Буду на фронте! Буду незаметным серым героем!..

«Улика налицо»

Он опустил руки, глаза, вернулся к сидевшим у стола приятелям и сказал с наружным спокойствием, сквозь стиснутые зубы:

– Где продаются противогазы?

– Голубчик! Зачем тебе?

– Затем, что я враг бесполезного геройства. Я, конечно, не прочь продать жизнь – но только дорого продать! В честном, открытом бою, а не среди газовой волны, беспомощным, бессильным.

– Тю на тебя! – воскликнул Гвоздь. – Где имение, где Днепр! Где будет газовая атака, а где ты!

– Ты думаешь? Ну, в таком случае, я сейчас запасусь индивидуальным пакетом.

– Че-ем?

– Пакетом. Индивидуальным.

– Голубчик! – завопил Чижевич. – Какой тебе там еще индивидуальный пакет нужен?! Получишь ты удостоверение, получишь ты пропуск от воинского начальства – какой еще тебе пакет?

Мишель Прыгунов снисходительно улыбнулся.

– Эх вы, штафирки! Да знаете ли вы, что такое индивидуальный пакет? Это пакет, в котором все, что нужно для первой перевязки раны: марля, бинт и прочее.

– Да неужели тебе там не дадут этого на месте? Слава Богу, среди опытных людей будешь. И уберегут, а не дай Бог чего – и перевяжут.

– Вы думаете? – с сомнением спросил Мишель Прыгунов. – Ну, ладно. Будем посмотреть.

Улыбнулся загадочно.

* * *

Мишель Прыгунов подскочил на автомобиле, схватил руку офицера, сопровождавшего его, и уполномоченного, и спросил, лихорадочно сверкая глазами:

– Окопы? – Вот! Налево.

– Да, окопы, – рассеянно отвечал офицер.

– Наши или неприятельские?

– Ну, конечно, наши. Тыловые.

– Послушайте: а вдруг они, за то время, когда вас тут не было, – уже взяты, а? Не лучше ли сделать разведку?

– Что вы, батенька! Они верст за сто от фронта. До них, как говорится, неприятелю три года скакать – не доскачешь.

– Все-таки, лучше я взгляну на них, – закусив губу, сказал Мишель Прыгунов и слез с автомобиля. – Свой глаз, как говорится, алмаз.

Он подошел к насыпи, окаймлявшей окоп, взобрался на нее и спрыгнул вниз.

– Ну, вот, – благоговейно прошептал он. – Свершилось. Побывал и я в окопах. Прикоснулся. Холодно в окопах!

Когда автомобиль тронулся, сверху послышалось характерное гудение пропеллера.

– Ага! – пролепетал Мишель, закидывая голову кверху. – Кажется, завязывается славненькое дельце. Если не ошибаюсь – германский таубе?

– Наш, – вежливо отвечал офицер. – Фарман.

– Да, но ведь мог же сюда залететь и неприятельский аэроплан?

– Конечно, мог. Сто верст покрыть он может.

– Вот видите. И бомбы мог сверху бросать?

– Мог.

Мишель закусил нижнюю дрожащую губу и сказал самому себе:

– Свершилось. Наконец-то, и я побывал под аэроплаными бомбами.

Другой кто-то изнутри возразил:

– Каким же это образом «побывал», если и аэроплан наш, и бомб он не бросает?

Но Мишель не сдался внутри себя:

Не бросает, но мог бы бросать. Наш, но мог быть и немецкий. Значит, по теории вероятности…

* * *

Полковник спросил:

– Как, господа, хотите: отправиться с подарками к солдатам в самые окопы или раздать им здесь, когда солдаты сменятся?

– Да, ведь окопы всюду одинаковые? – осторожно спросил Мишель Прыгунов.

– Да. Делаются они почти всегда одинаково.

– Ну, так я уже был в окопах. Значит, неинтересно. Если хотите, Петр Иваныч, отправляйтесь одни. А мне хотелось бы обозреть общий стратегический план местности.

Тут же он быстро схватил руку сопровождавшего их офицера и, сжав ее тихо сказал:

– О!

– Что с вами?

– Слышали? Выстрелило.

– Да: мортирное.

– Знаете, – улыбнулся Мишель, – хотя первое чувство довольно неприятное, но я убедился, что могу владеть собой. Вы заметили? Я даже не поклонился.

– Кому?!

– Снаряду. Это ведь есть такое военное выражение: кланяться снаряду. Когда пригибают голову.

– Это не к снаряду относится, а к пуле. И потом выстрел ведь был наш. Версты за три.

– Разве наш? Но мог ведь быть и оттуда.

– Конечно, мог. Здесь ведь близко.

– И мог пролететь над моей головой?!

– Отчего же.

– Свершилось, – благоговейно подумал Мишель. – «Неприятельские снаряды пролетали над моей головой».

– Да ведь этого не было, – шевельнулся в мозгу какой-то навязчивый наглый «другой»…

– Осел! – внутренне закричал Мишель. – Не было? Но могло же быть!

Б-бах-ах-ах!

– Понимаю, – усмехнулся одним краем бледных губ Мишель Прыгунов. – Артиллерийская подготовка атаки. Расчищают путь для пехоты.

– Ну, где там, – снисходительно сказал офицер. – Это просто ежедневная порция. Надо же им показать, что не спят.

– А далеко ихний снаряд упал?

– Тысячи за три шагов. Шрапнель.

– А, я думаю, за две, – сказал Мишель неуверенно.

– Ну, за две, – вежливо согласился офицер.

– Петр Иваныч! – закричал Прыгунов, подбегая к уполномоченному. – Видели? За полторы тысячи шагов снаряд упал?

– Так-с. Значит, вы уже пороху понюхали?

– Пока еще нет. За тысячу шагов никакого запаха. Вы готовы? Едем. А то, если оттуда устроят огненную завесу – не вырваться… Засядем здесь, а у меня в Петрограде дела. Садитесь! Шофер, можно ехать.

Автомобиль рванулся. Мишель, сдвинув брови, вынул револьвер и выстрелил по направлению к немцам. Втянул носом воздух и блаженно улыбнулся.

– Что вы?

Понюхал пороху.

* * *

В Двинске на вокзале Мишель наклонился к сидящему рядом с ним за столом поручику и сказал с деланным равнодушием:

– А около меня снаряд упал. Шагов за пятьсот.

– Ну? – спросил поручик.

– Упал. Снаряд. Шагов так пятьсот или четыреста от меня.

– Да ведь ранить он вас на таком расстоянии не мог?

– Не мог.

Оба с недоумением поглядели друг на друга и отвернулись.

– Нет, этих военных ничем не прошибешь, – огорченно подумал Мишель. – Ему, вишь, надо, чтобы меня ранило.

В купе вагона Мишелю пришлось сидеть с двумя дамами и угрюмым стариком.

– Еду я с фронта, – сказал Мишель, отнеся это сообщение к пожилой, приветливого вида даме. – Верьте, сударыня: ад! над головой летают аэропланы, падают бомбы, в окопах холодно. Верите ли, один снаряд разорвался от меня так шагов за пятьдесят!!

– Шрапнель? – спросила пожилая дама.

– Так точно.

– У меня сына тоже… убило шрапнелью в прошлом году.

– Нет, ее пятидесятью шагами не удивишь, – вздохнул Мишель и вышел в коридор. Стал у горящей печки и погрузился в невеселые думы.

– Пятьдесят шагов им мало! А если бы десять? А если бы два? А если бы меня зацепило шрапнелью? По теории вероятности. Тело, конечно, не стоит, чтобы тронуло, а пальто – могло же зацепить…

Задумчивый взгляд Мишеля упал на угольные щипцы, лежащие у отверстия горящей печки. Мишель рассеянно сунул их в жерло печки, подержал минут пять и потом, улыбаясь самому себе, снисходительно, как ребенку, провел щипцами по пальто сбоку.

Неприятный человечишко шевельнулся где-то внутри и хихикнул:

– Подделываете? Обман? Фальшивая монета?

Отстань, – угрюмо сказал Мишель. – Могли же на самом деле стрелять в мою сторону и зацепить меня. А это, братец ты мой, ни более, ни менее, как контузия…

* * *

В Пскове многие вышли из вагона, сели свежие. Бородатый купец, сидевший напротив Мишеля, внимательно поглядел на его пальто и осторожно спросил:

– Никак сожгли где-то?

– Нет, это так, – скромно усмехнулся Мишель. – След контузии.

– Кон-тузии?

– Да. На позициях зацепило. Шрапнелью. Пустяки: царапина.

– Еще бы, царапина! – сочувственно подхватил купец. – Не дай Бог такую царапину никому. Значит, в бою были?

– Да, немножко. Пришлось пороху понюхать.

– Страшно, поди?

– Еще бы. Эта штука (он указал на пальто) в семи шагах от меня разорвалась. Даже, вернее, в шести.

– Господи Ты, Боже мой! Грешим мы тут, а хорошие люди за нас жизнью рискуют… Расскажите, если не скучно.

Мишель глубоко вздохнул и, будто спрыснутый живой водой, тихо начал:

– Стояли мы под Козювкой недалеко от Красностава. В Алашкертском направлении… Ну, сначала, конечно, изредка перестреливались, – дневная порция… Надо же и им показать, что не спят, а бодрствуют. Ну-с… Только доносят мне однажды, что густые колонны немцев показались около Нароча, при впадении Шлока в Кимполунг. Я со своей сотней…

Поезд, пыхтя и отплевываясь, медленно подходил к Петрограду.

* * *

Был теплый душистый май 1958 года.

На террасе нарядной дачи, окруженный целой стаей белокурых и черноволосых детей, сидел, закутанный пледом, старик.

Трудно было в этой дряхлой, испещренной морщинами развалине узнать прежнего бодрого, молодого мужественного Мишеля Прыгунова.

Однако, это был он. Годы никого не щадят, и у самого Наполеона волосы и зубы со временем могут выпадать так же, как у любой водовозной клячи.

Кудрявый внук прижался к плечу старого деда и, сверкая любопытными глазенками, спросил его:

– Дедушка, ты помнишь Всемирную войну?

– Все забуду, – тихо усмехнулся дед, – а этой войны не забуду.

– Дедушка, а что ты тогда делал?

Мишель Прыгунов поднял выцветшие глаза кверху и сказал:

– Помню тоже плакаты такие были. Английские. Нарисован был так же вот, как и я, старый человек, окруженный детьми, и внизу подпись: «Дедушка, а что ты сделал для войны?»… Так вот, на этот вопрос я могу вам ответить по чистой совести: много сделал.

– А что же именно, дедушка?

– Да долго рассказывать. Возьмите просто историю войны, прочтите вот и все.

– Ты, разве, там тоже напечатан?

– А как же? Прочтите операции генерала Брусилова, вот это и буду я.

– Дедушка, да, ведь, он Брусилов, а твоя фамилия Прыгунов.

– Да, – кротко улыбнулся дедушка, – ничего не поделаешь… Приходилось под псевдонимом воевать.

– Да почему же, почему?

– А потому что немцы, при одном появлении на фронте Прыгунова, – бросались бежать без оглядки, бросая оружие. Пришлось назваться Брусиловым.

– А зачем? Пусть бы они бежали без боя. Это же лучше!

– Много вы понимаете, – снисходительно усмехнулся дедушка. – А какая же тогда была бы война, если воевать не с кем?..