Текст книги "Дипломаты в сталинской Москве. Дневники шефа протокола 1920–1934"

Яичный вопрос и заборные книжки

В конце двадцатых годов в жизни московского дипкорпуса возникла новая проблема – продовольственная. В результате ликвидации НЭПа, частной собственности и коллективизации в СССР появились первые признаки подступавшего голода. Уже с 1928 года в протокольном дневнике появляются тревожные записи: «французы “жалуются немного на нехватку продуктов”»; «в корпусе слышатся жалобы и недовольство на отсутствие в кооперативах и на рынке масла, яиц, макарон и т. д.»[689]689
  АВП РФ, ф. 04, оп. 59, п. 411, д. 56699, л. 26; АВП РФ, ф. 04, оп. 59, п. 415, д. 56751, л. 57.


[Закрыть].

«Когда мы приехали в Москву, в самом начале 1927 года, – вспоминала Элизабет Черутти, – мы наблюдали изобилие продуктов. Рынок был похож на огромную выставку богатств страны. Гигантские индейки, ветчина всех сортов, горы рыбы, лососи размерами с небольших бычков, белуга с белым мясом и тонны икры всех цветов и видов икринок. Молоко, масло и сметана были доступны в любых количествах…. Но когда в 1928 году началась реализация первого пятилетнего плана, продукты постепенно исчезли»[690]690
  Ambassador’s Wife, p. 73.


[Закрыть].

А вот что писала Любовь Шапорина: «В магазинах ничего нет. Окна в кооперативах разукрашены гофрированной разноцветной бумагой, и все полки заставлены суррогатом кофе, толокном и пустыми коробками. На магазинах обуви объявления: сапог мужских, дамских, детских нет. Папирос нет, табаку нет, чулок… нет, штопальных ниток нет, материи для обивки нет, в комиссионном магазине, казенном, на мой вопрос, есть ли простыни, барышня с презреньем ответила: от 30 рублей штука и дороже»[691]691
  Л. В. Шапорина. Дневник. Т. 1 // https://www.litres.ru/l-v-shaporina/dnevnik-tom-1/.


[Закрыть].

Только вначале дипломаты жаловались «немного», вскоре претензии приобрели масштабный характер. Жан Эрбетт, как дуайен, горячился: «он и его коллеги обеспокоены продовольственным вопросом: нельзя получить ни яиц, ни муки, ни масла, ни других необходимых продуктов». Особенно посла волновало отсутствие яиц: «Если я лишен возможности получать в Москве к завтраку пару яиц, к которым я привык, то скажите мне об этом прямо – мы будем выписывать из заграницы»[692]692
  АВП РФ, ф. 04, оп. 59, п. 415, д. 56751, л. 61.


[Закрыть].

Страницы дневника пестрят записями о звонках Эрбетта по «яичному вопросу». Видно, посол с этим так надоел Флоринскому, что в отдельных случаях заведующий протокольной частью не удерживался, чтобы не придать своим заметкам двусмысленный и скабрезный характер. В один из дней он записал, что передал Эрбетту, «что вопрос об его яйцах будет закончен в понедельник». Кто-то из чиновников, просматривавших дневник, потрудился подчеркнуть слова «об его яйцах»[693]693
  АВП РФ, ф. 028 (Секретариат Ф. А. Ротштейна), оп. 3, п. 21, д. 33, л. 15


[Закрыть].

Стенания Эрбетта и других дипломатов выводили из себя советское руководство, и в какой-то момент было решено приструнить их с помощью прессы. В центральных газетах появились карикатуры на тему «голодающего дипкорпуса». Эрбетт, нужно отдать ему должное, в очень сдержанных тонах «дружески посоветовал» не помещать оскорбительных для дипкорпуса и для него лично карикатур: «Ведь не все же дипломаты лысые, какими они изображены на этой карикатуре». Лысым был Эрбетт. Флоринский, разумеется, заявил, что НКИД никакого отношения к этому не имеет, а политические карикатуры распространены во всем мире, и во Франции они имеют даже «гораздо более злостный характер»[694]694
  АВП РФ, ф. 028 (Секретариат Ф. А. Ротштейна), п. 13, д. 408, л. 210; АВП РФ, ф. 09, оп. 3, п. 24, д. 8, л. 186.


[Закрыть].

Карикатуры вопроса не решили, дипломаты не унимались, и это относилось не только к Эрбетту, но и к другим западным послам. Свою озабоченность выразил персидский посол, правда, «в деликатной и дружеской форме». Но достаточно ясно. «Посол между прочим рассказал о нехватке мяса в кооперативе “Коммунар” и о затруднениях, встретившихся на обеде Гейденштама (была только горячая ветчина) и у него самого (повар лишь вечером в самый день обеда сумел раздобыть язык у “частника”)»[695]695
  АВП РФ, ф. 04, оп. 59, п. 415, д. 56751, л. 204.


[Закрыть]. Но частники стремительно исчезали, становились вымирающим классом.

В 1929 году в СССР ввели карточную систему, а для дипломатов, членов их семей и иностранных журналистов придумали «заборные книжки»[696]696
  Там же, л. 62.


[Закрыть]. Название вполне в духе советского новояза. То есть книжки с талонами для «забирания» или «забора» продуктов. Для начала отпечатали 500 с лишним штук. Все равно не хватало.

Флоринский и Соколин регулярно отчитывались о том, как обстоит дело с питанием в дипломатических миссиях, кто сколько заказывает продуктов. Вот запись от 30 июля 1929 года:

«Сводка продуктов, забранных шефами миссий… Чехословаки вовсе ничего не берут, получая очевидно продукты из заграницы. Цифры французского посольства говорят об умеренности дуайена. Наибольшее количество продуктов приходится на турок и японцев, лишенных, нужно думать, заграничного снабжения. Отмечается довольно значительный забор сахара всеми миссиями, что естественно, так как наш сахар лучше заграничного. Явную некорректность проявили лишь поляки, забравшие около 1. 000 кило сахара. Вряд ли могут быть так велики “личные потребности” Патека»[697]697
  АВП РФ, ф. 028 (Секретариат Ф. А. Ротштейна), оп. 3, п. 21, д. 33, л. 98.


[Закрыть].

Положение ухудшалось с каждым месяцем – по мере уничтожения крестьянских хозяйств сталинским режимом. Кое-что из записей 1930 года:

«М-м Ковалевская (супруга польского военного атташе – авт.) горько жаловалась на тяжелые переживания в Москве, в частности, на отсутствие молока для ее ребенка. Обещал ей устроить доставку молока»[698]698
  АВП РФ, ф. 028 (Секретариат Ф. А. Ротштейна), оп. 3, п. 24, д. 51, л. 37.


[Закрыть].

Греческая миссия требовала «дополнительные картофельные талоны», а британский посол Эсмонд Овий, разъяренный дефицитом продовольствия, говорил с Флоринским «в недопустимом тоне». И не только Овий. Шеф протокола сдержанно замечал, что «к нам предъявлялся ряд неосновательных претензий… некоторые выступления ставили меня в тягостное положение» [699]699
  АВП РФ, ф. 057, оп. 12, п. 110, д. 2, л. 62, 73, 82.


[Закрыть]. Это уже 1932 год, в СССР начался массовый голод.

Эстонский посланник Сельямаа располагал информацией из первых рук – от своих соотечественников, оставшихся в СССР, получивших советское гражданство и занявшихся сельским хозяйством. «Сельямаа рассказывает… бывшие эстонские оптанты[700]700
  Оптанты – лица, имеющие право на выбор гражданства. В данном случае эстонские оптанты выбрали советское гражданство, о чем потом горько пожалели.


[Закрыть], получившие советское гражданство, “приходят молить о спасении от коллективизации. Становятся на колени, плачут, не хотят уходить, грозят самоубийством на месте и т. п. Сельямаа говорил о сравнительно хороших условиях, в которые царское правительство поставило этих бывших безземельников, снабдив их землей и кредитом. Эстонцам очень жаль своих сородичей, попавших в колхозную беду, но даже если бы выезд из СССР более 200 тысяч человек оказался возможным, их размещение в Эстонии было бы немыслимо»[701]701
  АВП РФ, ф. 028 (Секретариат Ф. А. Ротштейна), оп. 3, п. 24, д. 51, л. 87.


[Закрыть].

Дипломаты надеялись, что могут питаться в ресторанах, но ошиблись. Кормить там стали плохо. Из-за продовольственного дефицита в ход шли испорченные продукты, и качество блюд оставляло желать лучшего. Частыми стали случаи отравления. 2-й секретарь британского посольства Джон Гринуэй «жаловался, что кухня “Савоя” настолько ухудшилась, что он вынужден сам себе стряпать и живет преимущественно консервами (это его утверждение на счет “Савоя” вполне отвечает действительности)». «Когда приеду в Лондон, буду есть за все время недоедания в Москве», – восклицал британец. По сведениям Флоринского, англичане были вынуждены сами готовить «на примусах в своих комнатах»[702]702
  Там же, л. 237.


[Закрыть].

В июле 1930 года едва не сорвался завтрак, который заместитель наркома иностранных дел Борис Стомоняков собирался устроить в ресторане общества «Динамо» для германской делегации. Там кормили делегатов XVI съезда партии, и для дипломатов места не нашлось. Перенесли в Гранд-отель, но там только что отравились Борис Штейн (заведующий 2-м Западным отделом НКИД) и его гости. Пришлось отказаться и единственным вариантом оставался «Савой», гостиница, пользовавшаяся дурной славой. «…Туда идет всякий темный народ с Петровки… Иностранцы, для обслуживания которых в первую очередь создан этот ресторан, блуждают в поисках места; к их столам подсаживаются всякие пришлые элементы; кухня сделалась совершенно невозможной; вообще на фоне нелепого безвкусного декорума, свойственного кафе самого скверного пошиба, идут сплошные безобразия и сплошная неразбериха; ресторан под флагом обслуживания иностранцев кормит и дает приют всякой шантрапе…»[703]703
  Там же, л. 236.


[Закрыть].

Вопрос с едой Флоринский решил за счет чекистов, курировавших общество «Динамо», и «кооператив ОГПУ как компенсацию предоставил продукты». Но нужно было как-то обезопасить Стомонякова и всех участников завтрака, то есть изолировать Белый зал, где предполагалось устроить мероприятие. От «необузданных посетителей», которые «в случае недостаточности мест в первых комнатах, пытаются проникнуть в резервированный зал (из-за столов происходят ежедневные скандалы и для удаления некоторых посетителей приходится иногда даже вызывать милицию)». Шеф протокола, как водится, проявил сообразительность и расторопность. «Ширму для отделения зала я раздобыл в Кустпромторге за 19 руб. … и благополучно доставил ее за 5 минут до приезда немцев»[704]704
  Там же, л. 237–236.


[Закрыть].

Кризис и «великий перелом» сказались не только на сельском хозяйстве и производстве продовольствия. Рушилась вся экономическая система, выходили из строя коммуникации, из магазинов исчезали самые необходимые товары. Со всеми вопросами и просьбами дипломаты бросались к Флоринскому, и он с трудом сдерживал раздражение. В октябре 1931 года персидский посол Пакреван попросил его помочь купить кровать для сотрудника посольства. Сделал это «развязнейшим образом», в ложе Большого театра, во время спектакля. Шеф протокола был взбешен и «сухо ответил, что НКИД не имеет мебельного магазина»[705]705
  АВП РФ, ф. 057, оп. 11, п. 109, д. 2, л. 16.


[Закрыть].

Китайский посол попросил мебель сразу после вручения верительных грамот (февраль 1933 года). «У вашего правительства, наверное, много мебели; может быть, мне продадут или уступят, что мне надо»[706]706
  АВП РФ, ф. 057, оп. 13, п. 111, д. 1, л. 63


[Закрыть]. Флоринский отправил китайца в Бюробин.

Мексиканский посланник Фернандо Матти не мог приобрести постельное белье, потому что не был членом кооператива. Флоринский пошел навстречу, добыл специальное разрешение. Вот только в магазинах ничего найти не удалось. Простыни, пододеяльники и наволочки из продажи исчезли. Но Матти облагодетельствовали – выделили 30 метров холста на простыни, и также обеспечили поставки молока, мексиканец об этом тоже просил[707]707
  АВП РФ, ф. 028 (Секретариат Ф. А. Ротштейна), оп. 3, п. 24, д. 51, л. 81.


[Закрыть].

В гостинице Новомосковская (после развала СССР ее реконструировали и сейчас это отель «Балчуг Кемпински»), где жили многие дипломаты, горячая вода поднималась не выше 2–3 этажа. С этой проблемой тоже шли к Флоринскому[708]708
  АВП РФ, ф. 057, оп. 12, п. 110, д. 2, л. 17.


[Закрыть].

Англичане не только сами себе готовили, но и сами стирали свое белье – очевидно, прачечные перестали функционировать[709]709
  АВП РФ, ф. 028 (Секретариат Ф. А. Ротштейна), оп. 3, п. 24, д. 51, л. 235.


[Закрыть].

В 1932 году были закрыты дипломатические распределители, переведены консульские сборы на валюту и повышены цены в сети валютных магазинов «Торгсин». Понятно, что цель заключалась в получении дополнительных доходов, но дипломатов это задело. Турецкий посол Рагиб-бей озвучил коллективные протесты дипкорпуса «по снабженческому вопросу»[710]710
  АВП РФ, ф. 057, оп. 12, п. 110, д. 2, л. 37, 44.


[Закрыть]. Свое недовольство высказывали не только Флоринскому, но и Литвинову– лично Дирксен и Овий.

Конечно, трудности иностранных дипломатов не шли ни в какое сравнение с тяготами и страданиями советских людей, прежде всего, крестьян. Наверное, в дипкорпусе не представляли себе всех последствий коллективизации, которая привела к страшному голоду, поразившему Украину, Казахстан и многие области России. Если бы представляли, возможно, не «гнали волну» в связи с теми лишениями, которые испытывали сами.

Нянька Флоринский

Помимо серьезных проблем, шефу протокола приходилось заниматься и проблемами помельче, «приземленными» бытовыми, но имевшими для дипломатов не меньшее значение. В суровой, малокомфортной Москве того времени они подчас чувствовали себя растерянными и взывали о помощи по малейшему поводу. Так что шеф протокола ни минуты не сидел без дела, постоянно что-то решал и урегулировал, недаром его называли «неутомимый Флоринский»[711]711
  Советские портреты, с. 34.


[Закрыть].

В начале 1920-х годов, особенно зимой, в голодной, холодной Москве, дипломатов нужно было кормить и одевать. В магазинах ничего не было. Они мерзли, прежде всего это касалось теплолюбивых представителей азиатских стран. Зимой 1920 года персидский посол ходатайствовал «о выдаче ордеров для посла и состава посольства, состоящего из 9 человек: лично для посла меха котикового на три шубы (одной мужской и двух дамских) и для посольства одной шубы на меху и одного теплого пальто для секретарей, 14 теплых фуфаек Егера[712]712
  «Егерское белье».


[Закрыть], 14 пар таких же кальсон, 20 пар теплых мужских носков, 6 пар женских чулок, и дюжины мужских носовых платков, 6 дамских носовых платков, 3 пары дамских ботиков, 5 пар мужских брюк, 5 пар мужских теплых перчаток»[713]713
  АВП РФ, ф. 057, оп. 1, п. 101, д. 1, л. 1.


[Закрыть].

Чем только Флоринскому не приходилось заниматься… Договариваться в Пастеровском институте о «впрыскиваниях» для ребенка турецкого военного атташе – его укусила собака. Организовать лечение японцев: «коммерческий советник Каватани заболел тифом, его беременная жена нервно потрясена. У секретаря Сасаки болят почки»[714]714
  АВП РФ, ф. 028 (Секретариат Ф. А. Ротштейна), оп. 3, п. 21, д. 33, л. 67.


[Закрыть]. Устроить «электроприжигание» для персидского посла Пакревана в 20 местах (главу миссии беспокоили «точки вроде веснушек»)[715]715
  АВП РФ, ф. 057, оп. 12, п. 110, д. 2, л. 97.


[Закрыть].

Или достать турецкому послу «электрические лампочки, изобретенные в СССР, пропускающие ультрафиолетовые лучи – для лечения ревматизма»[716]716
  АВП РФ, ф. 028 (Секретариат Ф. А. Ротштейна), оп. 3, п. 24, д. 51, л. 16.


[Закрыть].

Много душевных сил отняла мнительность супруги Пакревана, обнаружившей у себя «пятнышко на груди». Пришлось отвезти ее на консультацию к профессору Розанову, который убеждал послицу, что опасности это пятнышко не представляет, и «оно даже красиво». История умалчивает о дальнейшей судьбе пятнышка, но в больнице дама произвела неприятное впечатление своими вопросами: «“Зачем нужно надевать халат? Чист ли халат? Боятся ли заразы от нее или боятся, чтобы она не заразилась? Нет ли здесь заразных заболеваний”? Проф. Розанов указал, что она находится в хирургическом отделении, что за границей также одеваются в подобных случаях в халаты и т. д.»[717]717
  Там же.


[Закрыть].

А сколько раз Флоринский ездил в милицию и МУР (в документах используется сокращение МУУР – Московское управление уголовного розыска) в связи с кражами в посольствах или другими происшествиями! Это всё изматывало, но, описывая эти происшествия, шеф протокола обычно не изменял своему чувству юмора и легкой иронии.

В 1926 году, в феврале, случился «налет, произведенный на польскую миссию». В дневнике оставлена такая запись: «Около часу ночи три грабителя пытались проникнуть в здание миссии, но ошибочно попали в помещение шофферов и были задержаны прислугой. Кентчинский в этот вечер обедал у датчан. Услышав шум, весь персонал миссии спустился вниз и пытался принять участие в задержании грабителей. Кентчинский выступал во фраке, Лепковский и Корсак в пижамах»[718]718
  АВП РФ, ф. 04, оп. 59, п. 404, д. 56601, л. 33.


[Закрыть].

В январе 1930 года схватили дворника итальянского посольства Плошкина, «которого итальянцы заметили, когда он вскрыл канцелярский стол и пытался похитить деньги». Тут же «агенты МУУРа были посланы для ареста», но итальянцы попросили не возбуждать уголовного дела – из жалости к Плошкину, обремененному большой семьей[719]719
  АВП РФ, ф. 028 (Секретариат Ф. А. Ротштейна), оп. 3, п. 24, д. 51, л. 21.


[Закрыть].

В том же месяце случилась «дерзкая кража в финском посольстве. Спорот мех с шуб. Воры, по-видимому, хозяйничали в миссии продолжительное время. Проникли они со стороны сада»[720]720
  Там же, л. 19.


[Закрыть]. Кроме шуб, унесли множество ценностей, принадлежавших посланнику Понтусу Артти. Уже через день в комиссионном магазине Мосторга на Сретенке было продано серебро с его инициалами. Посланник, недовольный работой МУРа, объехал все магазины, но с нулевым результатом[721]721
  Там же, л. 16.


[Закрыть]. «У меня они все очистили, – плакался Артти. – Приходится жить, как в тюрьме, с огромными замками на каждой двери и на окнах»[722]722
  Там же, л. 81.


[Закрыть].

Какого-то дипломата задержали во МХАТе. Его приняли «за одно разыскиваемое лицо», пригласили в кабинет администратора. Он показал свою дипломатическую карточку, но ему не поверили – «досадное сходство». Кого позвали на выручку? Конечно, Флоринского[723]723
  Там же, л. 173.


[Закрыть].

Посол Станислав Патек попал в неприятную историю, и тоже во МХАТе. После спектакля капельдинер его «задержал с остальной публикой на пути к гардеробу», чтобы не создавать толчеи, обычная практика. Патек, однако, воспринял это как оскорбление, «оттолкнул капельдинера и назвал его дураком, после чего был препровожден в контору театра к администратору и отпущен на все четыре стороны по предъявлении дипкарточки». Разбирались долго. «По сообщению Наркомпроса, агрессивен был лишь Патек. По версии же Патека… виноват во всем капельдинер, который якобы так ухватил м-м Понинскую (супругу советника Альфреда Понинского – авт.), что у нее на спине остался отпечаток всех его пяти пальцев». Тут Флоринский явно развеселился и риторически вопрошал на страницах дневника: «оскультировал ли ее затем Патек?».

В смысле – тщательно осмотрел (это устаревшее выражение было знакомо интеллигентным людям, получившим дореволюционное воспитание)[724]724
  АВП РФ, ф. 09, оп. 3, п. 24, д. 8, л. 14.


[Закрыть]. Неизвестно, пытались ли в угрозыске дактилоскопировать отпечаток…

В квартиру турецкого советника Ага-бея (все тот же январь 1930-го, богатый на разные происшествия) ворвалась милиция. Дипломата приняли за разыскиваемого уголовника, «милицейский чин угрожал ему револьвером», позвонить не разрешил. Сработали сразу несколько факторов. Дом, в который вселился Ага-бей (за неимением других вариантов) был «заселен крупными спекулянтами и контрабандистами» и постоянно находился в поле зрения милиции. Естественно, новое лицо ее заинтересовало, а об аренде квартиры посольство не известило НКИД. В домоуправлении турок прописался в тот день, «когда за ним пришли», а оно не успело сообщить «куда надо». В общем, милиционер держал советника на мушке, пока листал домовую книгу и не дошел до нужной записи. Потом отпустили, но от шока Ага-бей отошел не сразу[725]725
  АВП РФ, ф. 028 (Секретариат Ф. А. Ротштейна), оп. 3, п. 24, д. 51, л. 81.


[Закрыть].

Не сосчитать дорожно-транспортных инцидентов, которые тоже сваливались на голову Флоринского. Несколько раз отличался уже известный нам полковник Феррари. То он «сбил девочку, которая выбежала из похоронной процессии»[726]726
  АВП РФ, ф. 04, оп. 59, п. 411, д. 56698, л. 169.


[Закрыть]. То к нему под автомобиль «чуть было не попала старуха, перебегавшая улицу» (на Тверской, около Страстного монастыря). Последний случай имел последствия, на первый взгляд, забавные, но обременительные как для Феррари, так и для Флоринского. Дело было в канун Нового, 1929 года, и шеф протокола позволил себе пойти в цирк. Но и там взволнованный итальянец разыскал его и поведал драматичную историю.

Чтобы спасти старуху, мужественный полковник сделал «крутой поворот», однако было скользко, и «машина въехала на тротуар и опрокинула одну гражданку». Гражданка сильно не пострадала (Феррари «лично убедился, что у нее лишь оцарапана нога ниже колена. Царапина незначительная») и все же полковник отвез ее в больницу. «Гражданка не имеет к нему никаких претензий. Но он все же пошлет ей конфекты и лично заедет справиться о ее здоровье». А вот дальше ситуация приняла особый оборот. «Пока машина стояла, и он подбирал раненую, вокруг собралась, как всегда бывает в таких случаях, значительная толпа. Эта толпа выдавила витрину в магазине фотографа, который теперь собирается взыскать с него убытки, исчисляя их в крупной сумме». Феррари заявил, что платить не обязан, и «все требования фотографа пахнут шантажом», «но они с послом боятся попасть на страницы”Вечерней Москвы”»… И умолял Флоринского решить дело миром. Тот, разумеется, решил. Фотограф просил 500 рублей. Сговорились на 150[727]727
  АВП РФ, ф. 04, оп. 59, п. 411, д. 56700, л. 81, 243.


[Закрыть].

Еще дорожные происшествия.

«1-й секретарь французского посольства Роже Гарро вдребезги разбил свою машину на Ленинских горах (по-видимому, после попойки). Находившиеся в машине отделались легким испугом и легкой контузией. Разбитая машина была брошена на произвол судьбы, что опять-таки взволновало МУУР»[728]728
  АВП РФ, ф. 028 (Архив С. И. Аралова), п. 4, д. 124, л. 18.


[Закрыть].

«Австрийский посланник рассказал, что… у Страстного монастыря проезжавшие на грузовике ребята плюнули в его автомобиль; хорошо, что стекло автомобиля было поднято, иначе плевок попал бы ему в физиономию…»[729]729
  АВП РФ, ф. 028 (Секретариат Ф. А. Ротштейна), оп. 3, п. 24, д. 51, л. 173–172.


[Закрыть].

Датский посол Скау проезжал через село Павшино, и «великовозрастные мальчишки» забросали машину камнями, пробито боковое стекло. В тот же день «у театра им. Станиславского кто-то сорвал с его машины и выбросил древко с датским флажком». Скау заметил, «что подобные инциденты отбивают охоту ездить, гулять, ездить в театр и кому-нибудь советовать приезжать в Москву»[730]730
  Там же, л. 142.


[Закрыть].

Происходили досадные случаи, не подпадавшие ни под одну категорию. Вскоре после установления дипломатических отношений с США и приезда американских дипломатов Флоринскому пришлось вызвать 3-его секретаря посольства США Джорджа Кеннана (позже прославившегося как автор знаменитой «длинной телеграммы», ставшего крупным политическим деятелем и политологом). А дело заключалось в том, что «с телефона посольства (Г-1-19-44, Спасопесковский, 10)» кто-то звонил на квартиру некоего гражданина Шаталова (Сивцев-Вражек 14, кв. 78): «подзывает дочь гр. Шаталова 12 лет и говорит ей пошлости и гадости». Происходило это уже в течение двух месяцев, систематически, иногда по нескольку часов кряду, до глубокой ночи. «На требования взрослых прекратить эти выходки этот гражданин не разъединяется и таким образом лишает телефонной связи гр. Шаталова». Кеннан обещал расследовать «этот возмутительный факт» и виновного уволить[731]731
  АВП РФ, ф. 057, оп. 14, п. 111, д. 1, л. 163.


[Закрыть]. Нашел, уволил или нет, мы не знаем.

Закончим эту главу случаем смешным и почти безобидным. 2 июня 1930 года Флоринский сумел устроить для посла Черутти с супругой (под окончательный отъезд) экскурсию в Кремль. Было получено разрешение «показывать все уголки, имеющие художественную ценность и которые обычно экскурсантам не показывают. Черутти были в восторге. При входе в какую-то башеньку[732]732
  Так в тексте.


[Закрыть] на посла чуть не свалилось огромное картонное изображение Папы Римского, с водянкой, с тьярой набекрень, очами горе, веревочкой и прочими первомайскими атрибутами. …Посол несколько омрачился. … а секретари рассмеялись»[733]733
  АВП РФ, ф. 028 (Секретариат Ф. А. Ротштейна), оп. 3, п. 24, д. 51, л. 203.


[Закрыть].

И нкидовцы не расстроились. Хотя с Черутти отношения исправились, его все равно считали фашистом.