Текст книги "Дипломаты в сталинской Москве. Дневники шефа протокола 1920–1934"

Медовые ловушки

Медовой ловушкой традиционно называют способ вербовки (или подставы) дипломатов и разведчиков с помощью женщин – ясное дело, красивых и ярких. Случай с Коянаги – лишь один из многих тысяч, или десятков тысяч примеров, сосчитать невозможно. Женщин привлекают для выполнения разных заданий спецслужбы всех стран, так что ГПУ не исключение. Секретом это ни для кого не являлось, все всё знали…

В Москве эту деятельность курировали профессиональные сотрудники госбезопасности (Роман Ким был лишь одним из них), а важные посреднические функции выполнял тот самый барон, «неизменный Штейгер». Из воспоминаний Озолса: «Чтобы создать систематическую организацию для ловли иностранцев на женские чары, придумали даже специальную должность посредника между иностранцами и художественным миром Москвы. Эти обязанности выполнял бывший барон Борис Сергеевич Штейгер, теперь уже расстрелянный. Его главной заботой стало сближение иностранцев с актрисами и танцовщицами. В распоряжении Штейгера находились все балерины, он свободно распоряжался ими. Внимательно следил, какая из них нравится тому или иному иностранцу, и, когда было нужно, видя, что иностранец стесняется, шутя и откровенно говорил ему:”Ну что вы, любая из них может быть в вашем распоряжении”. Да, все знаменитые и незнаменитые балерины, певицы, молодые актрисы часто становились в руках ГПУ “рабынями веселья”»[519]519
  Мемуары посланника, с. 206.


[Закрыть].

Вот что писал по этому поводу Сергей Дмитриевский, вхожий в правительственные круги и изнутри знакомый с обстановкой в советских коридорах власти:

«Значительнейшая часть артисток в руках ГПУ. Не ладить с ГПУ, не выполнять его поручений – иногда самых отвратительных – нельзя. Можно иначе поплатиться всей своей сценической карьерой, всем будущим, всей жизнью. Могут пострадать и родные. Только очень уж крупная артистка может отказаться от слишком унизительного поручения ГПУ – да и то до поры до времени, ибо рано или поздно скрутят и ее. Вот и ладят. Привыкли к цинизму ГПУ – сами стали под влиянием жизни достаточно циничными. Через женщин театра ГПУ проникает не только в круги иностранцев и тех или иных обыкновенных граждан Москвы – через них же оно проникает и в спальни, и в души членов правительства»[520]520
  Советские портреты, с. 37.


[Закрыть].

Действительно, только храбрые и отчаянные женщины осмеливались отказаться от сотрудничества с ГПУ в роли осведомительниц, и чаще всего их судьба оказывалась трагической. Вета Долуханова, одна из первых московских красавиц, жена художника Владимира Дмитриева, упорствовала несколько лет. В конце концов ее арестовали, пытали и забили насмерть прямо в кабинете следователя[521]521
  Расшифровка: Реалии 1930-х в «Мастере и Маргарите». Содержание четвертой лекции из курса Мариэтты Чудаковой «Мир Булгакова» // https://arzamas. academy/materials/1183.


[Закрыть].

Чекистам мало кто отказывал, равно как и советским бонзам, которые в подражание первым лицам Российской империи стремились обзавестись любовницами из числа балерин, артисток оперы, оперетты или драматических театров. Рассказ о таких романтических связях выходит за рамки нашей книги. Желающие могут узнать пикантные подробности из произведений того же Дмитриевского или других свидетелей «забав» кремлевских небожителей[522]522
  Советские портреты, с. 39–40.


[Закрыть]. А мы вернемся к дипломатической Москве.

Было бы большой ошибкой считать, что все дамы, появлявшиеся на горизонте московского дипкорпуса и вступавшие в дружеские или интимные отношения с неосторожными дипломатами, непременно рекрутировались «органами». Однако не будем отрицать, что подобные связи рано или поздно обязательно становились предметом интересов этих самых «органов». Почему? У бдительных чекистов возникали опасения, что особ прекрасного пола могут использовать в неблаговидных целях иностранные шпионы, или же эти особы выскочат замуж за иностранцев с целью покинуть СССР, что в СССР никогда не поощрялось. Поэтому осмотрительные девы, девицы, дамы и матроны старались избегать общения с людьми «оттуда», а те, кто не избегал, рисковал попасть в советские застенки, что происходило неоднократно.

Еще фрагмент воспоминаний Озолса: «Большие услуги ГПУ оказывали женщины. Как правило, все они заводили знакомство с иностранцами, неизменно и всегда состояли на учете в ГПУ и всячески им использовались. Неудивительно, что и на браки с советскими женщинами, хотя бы и бывшими аристократками, смотрели подозрительно. Например, жена одного посла мне лично говорила, что не может пригласить к себе на вечер служащего, должностное лицо вместе с женой потому, что она “советская жена”[523]523
  Мемуары посланника, с. 204.


[Закрыть]».

Супруга норвежского посла Ева Урби жаловалась, что никак не может найти учительницу русского языка. Ту, что у нее была, арестовали и несчастная женщина сошла с ума в тюрьме. Очередных кандидаток, приходивших в посольство на интервью, арестовывали тут же – когда они выходили. Госпожа Урби надеялась, что если замещение вакантной должности будет осуществлено через НКИД, то учительницу не тронут («обезопасит от опасности быть арестованной»). Наивной норвежке было невдомек, что у всемогущих «рыцарей щита и меча» внешнеполитическое ведомство котировалось очень низко, точнее, его в грош не ставили. Увы, Флоринский ничем не мог ей помочь, тем более, что запросы у супруги посла были непомерными. Ей нужна была не просто учительница, но обязательно «молодая и занятная», которая могла «обязательно принимать у себя». Конечно, только креатура ГПУ могла располагать такими возможностями[524]524
  АВП РФ, ф. 04, оп. 59, п. 411, д. 56700, л. 35.


[Закрыть].

Атташе японского посольства Миура брал уроки русского языка «у некоей русской дамы Шипко», и – это просто удача! – чекисты эту даму не трогали. Но у Миуры окончился срок службы в Москве, он получил назначение в консульство в Мукдене и неосторожно решил забрать с собой Шипко (в каком именно качестве остается неизвестным). Учительница подала заявление на загранпаспорт, и вот тут «органы» уже не могли удержаться и ее арестовали[525]525
  АВП РФ, ф. 04, оп. 59, п. 415, д. 56751, л. 18.


[Закрыть].

Элизабет Черутта наняла «очаровательную учительницу», успевшую дать ей несколько уроков. Но затем та наотрез отказалась продолжать занятия[526]526
  Ambassador’s Wife, p. 74.


[Закрыть].

Еще меньше «повезло» дантисту, которого вызвали к супруге итальянского посла – у нее сильно разболелся зуб. Дантист удалил нерв, но продолжить лечение не смог. На следующий день его арестовали, обвинили в спекуляции и, конечно же, в шпионаже. Он получил 10 лет лагерей, а отбыв срок, переехал в Киев[527]527
  Ibid.


[Закрыть].

Когда подобный инцидент коснулся персидского посла, представлявшего, как мы знаем, государство, почти союзное СССР (так, по крайней мере, декларировалось в 1920-е годы), разразился скандал. Он поддерживал близкие отношения (не обязательно интимные) с гражданкой Алеловой (имя и отчество Флоринский не уточняет). Видно, это была дама со связями, состоятельная, входившая в московское светское общество. И вот ее «взяли», причем грубо и бесцеремонно, по-чекистски, невзирая на обстоятельства. Во время ужина, который она устроила для дипломатов. Кроме посла Персии, при аресте присутствовали послы турецкий и норвежский, а также «начальник итальянской делегации»[528]528
  АВП РФ, ф. 057, оп. 3, п. 101, д. 1, л. 30.


[Закрыть]. Но это чекистов не смутило.

Такой арест, записал Флоринский, «живо задевает персидского посла, проявляющего к ней исключительный интерес». Это произошло «в присутствии ужинавших у нее нескольких членов дипкорпуса», что «не могло не оставить чрезвычайно тяжелого чувства от обыска и обстоятельств его сопровождавших»[529]529
  Там же.


[Закрыть].

Веских улик против Алеловой, вероятно, не нашли, но чекистам это и не требовалось. Они подозревали женщину в спекуляции – мол, откуда иначе нашла деньги на заграничную поездку? Значит, продавала «незаконно вывезенные драгоценности». Посол пришел в бешенство и напомнил, что Але-лова выезжала «по его ходатайству», причем с двумя персидскими дамами[530]530
  Там же, л. 50.


[Закрыть].

Обо всем этом Флоринский сообщил Чичерину, указав, что «персидский посол представляет для нас очень большую политическую ценность», что в Персии он влиятелен и «отстаивает курс на сближение». А посол передал наркому через шефа протокола, что «считает обвинение неосновательным и раздутым» и если «г-же Алеловой будет вынесен обвинительный приговор, он оставляет за собой полную свободу действий, т. к. считается, что такой приговор был бы направлен в равной степени против него»[531]531
  Там же, л. 50–51.


[Закрыть].

Надо сказать, что дело происходило в 1923 году, Чичерин был в силе, а ГПУ окончательно еще не превратилось во всесильного монстра и в государство в государстве. Короче, Але-лову удалось отстоять, ее освободили. Такое потом случалось не часто.

К чести иностранных дипломатов нужно сказать, что ГПУ не сумело отбить у них охоту к общению с русскими красавицами, то есть они проявляли упорство и настоящие мужские качества в попытках завладеть сердцами предметов своего обожания. Не все, правда, что не обязательно было связано с опасением попасть в чекистские ловушки. Причинами могли быть элементарные стеснительность или, скажем, пуританское воспитание, которое, как известно, не приемлет половой распущенности. К такой категории относился, например, японский посол Такеши Танака. Однажды, это было в 1926 году, Флоринский случайно услышал его разговор с послом Турции, на обеде в латвийской миссии. Турок уговаривал поехать вместе с ним на вечеринку, «танцевать и ухаживать за женщинами, так как посол еще молод и хорош собой, а Тана-ка стыдливо отбивался от таких предложений, издавая лишь свои обычные гортанные звуки»[532]532
  АВП РФ, ф. 04, оп. 59, п. 398, д. 56491, л. 121.


[Закрыть]. От себя заметим, что японцу было уже под пятьдесят, но, по всей видимости, он сохранял хорошую форму.

Нужно признать, впрочем, что подобные скромники встречались не часто, в том числе в японском посольстве. Как-то Флоринскому пришлось заниматься инцидентом, вызванным проблемами на таможне. Японцы не соглашались открыть груз, пришедший к ним из Берлина – два ящика весом в 59 килограммов. Сочинили официальную бумагу, из которой следовало, что в ящиках исключительно документы и предметы первой необходимости. Таможенники все же по тихому произвели «во внутреннем порядке вскрытие», обнаружив комплекты шелковых чулок и дорогую парфюмерию[533]533
  АВП РФ, ф. 04, оп. 59, п. 415, д. 56751, л. 168–169.


[Закрыть]. Вещи необходимые для галантных кавалеров, жаждавших соблазнять очаровательных москвичек.

Любил порассуждать о женщинах и романтических отношениях польский посол Патек, хотя на практике статус и возраст удерживали его от амурных похождений. Говорил, что для мужчины важна «не какая-то одна женщина, а женщины вообще»[534]534
  АВП РФ, ф. 04, оп. 59, п. 411, д. 56698, л. 26.


[Закрыть].

А вот турки вели себя более приземленно (как уже можно было догадаться). Один из турецких дипломатов, Феррух-бей, выдавал секреты посла Вассиф-бея и с удовольствием рассказывал Флоринскому, что тот «слишком легкомыслен в отношении женщин». Сам Феррух-бей не скупился на цветистые фразы «о духовном величии русской жены, в котором он на опыте смог теперь убедиться». На самом деле он имел в виду не свою супругу, а чужую, ставшую его любовницей. Доверительно поведал Флоринскому, что «его приятельница обещает бросить мужа, поселиться с ним вместе», однако остается «за кадром» – строил ли этот турок личные матримониальные планы (очередную женитьбу) и сумел ли их реализовать[535]535
  АВП РФ, ф. 04, оп. 59, п. 415, д. 56751, л. 70.


[Закрыть].

Кстати, в каких-то случаях Вассиф-бей выступал ревнителем морали и нравственности. Однажды его покоробило фривольное поведение афганского посла Гуляма Наби-хана, причем в острый, критический период для его страны. В 1929 году короля Афганистана Амануллу-хана свергли, СССР пытался вернуть ему престол с помощью вооруженной интервенции, но сделать это не удалось, и монарх удалился в изгнание. И в это самое время посол беззаботно веселился, что с осуждением наблюдал Вассиф-бей. Потом он охотно сплетничал: «…В воскресенье 13/1 я видел Посла и секретарей посольства в большом женском обществе в Гранд Отеле. Посол танцевал. Что это? Желание демонстрировать, что события в Афганистане не внушают опасения, или же безграничное легкомыслие?». Примерно тогда же, но на другом приеме, Вассиф-бей обратился к Наби-хану на французском: «мол, в Москве афганскому коллеге должно быть гораздо приятнее, чем в Париже, и что здесь, среди друзей, он, понятно, гораздо лучше развлекается». Турок знал, что афганец плохо понимает и говорит по-французски и внутренне потешался над ним. А тот лишь «улыбался и сочувственно кивал головой»[536]536
  АВП РФ, ф. 057, оп. 9, п. 107, д. 1, л. 7, 11.


[Закрыть].

Нельзя утверждать, что любовные увлечения дипломатов были шефу протокола в тягость, пожалуй, они даже забавляли его, но во многих случаях доставляли хлопоты. Приведем эпизод с участием итальянского военно-морского атташе Куджи. Он покровительствовал молодой художнице Нине Николаевне Подревской, для которой снял ателье в Пресненском районе. Художница была замужем, и муж, как водится, ничего не подозревал. Так сказать, не был поставлен в известность. Все шло хорошо, пока ателье не заинтересовался фининспектор, захотел узнать – почему Подревская не платит налогов? Ему объяснили – не платит, потому что не имеет патента. В Краснопресненском совете патент не стали выдавать, поскольку ателье не приносило дохода. Дальше самое интересное: «Предприимчивый фининспектор, однако, не успокоился и, дабы выяснить источники существования Подревской, решил объясниться с ее мужем». Куджа хотел избежать скандала и умолял Флоринского оказать ему «величайшую дружескую услугу» и отговорить фининспектора от проявления излишней любознательности. Флоринский пообещал встретиться со стражем финансовой дисциплины, однако каков был результат, мы не знаем, никаких записей о об этом шеф протокола не оставил[537]537
  АВП РФ, ф. 09, оп. 03, п. 24, д. 8, л. 49.


[Закрыть].

Гораздо больше головной боли доставило ему происшествие с возлюбленной 1-го секретаря итальянского посольства Пьетро Кварони – Ларисой Николаевной Варен. Итальянец жил с ней полтора года, мечтал увезти с собой в Италию, а ее арестовали – ночью, как это было принято у чекистов. Кварони прибежал к Флоринскому в совершенном отчаянии и просил помочь – если не освободить, то хотя бы добиться права приносить передачи. Флоринский ничего твердо обещать не мог и отреагировал осторожно: «Я сдержанно ответил, что постараюсь в частном порядке обратить внимание кого следует на дело его невесты в целях скорейшего его продвижения и выяснения вопроса о “передачах”»[538]538
  АВП РФ, ф. 04, оп. 59, п. 408, д. 56661, л. 20.


[Закрыть].

Сдержанность Флоринского объяснялась тем, что ситуация оказалась весьма щекотливой и затейливой, и шеф протокола, по всей видимости, был посвящен во многие детали.

Он неплохо относился к итальянцу, хотя считал его человеком недалеким и однажды здорово разыграл. В шутку завел речь о возможности «конфликта между Тувой и Литвой, чьи интересы сталкиваются на любом пункте воды и суши». Кварони плохо представлял себе, что собой представляет Тува, где она находится, и чтобы поддержать разговор и не показать своей неосведомленности, попал пальцем в небо. Глубокомысленно изрек, «что во всяком случае обе эти республики борются за влияние на Советский Союз»[539]539
  АВП РФ, ф. 028 (Секретариат Ф.А.Ротштейна), п. 13, д. 408, л. 66.


[Закрыть].

В действительности Кварони был совсем неглуп, ну, подловил его Флоринский, с кем не бывает. Нельзя исключать и того, что 1-ый секретарь намеренно старался выглядеть человеком не слишком сведущим – эта манера характерна для многих сотрудников спецслужб, а Кварони имел прямое отношение к данной категории загранработников. Когда он вырос до посла и в этом качестве представлял Италию в Афганистане в первые годы Второй мировой войны, то заодно курировал всю итальянскую разведку в этой стране и в Британской Индии. А позже был послом в Москве (второе назначение в СССР), Париже, Бонне и Лондоне.

Лариса Варен также могла иметь отношение к разведывательной деятельности, по крайней мере, многое на это указывало. Начнем с того, что она родилась в семье царского генерала Чегодаева, то есть в «бывшей» России принадлежала к сливкам общества. Позже взяла фамилию второго мужа матери – Чагина, и уже после этого стала Варен, выйдя замуж за американского корреспондента. Однако брак оказался недолговечным – поскольку корреспондент благополучно вернулся в США, оставив супругу на ее исторической родине. Тем не менее, положение молодой дамы сложно было назвать плачевным. Она работала в американской организации помощи голодающим АРА[540]540
  American Relief Association.


[Закрыть], потом в «Лена Голдфилдз», в каком-то банке и была «широко принята» в дипкорпусе, ее приглашали на все приемы. Словом, за ней тянулся «хороший шлейф», и оснований для проявления к ней интереса со стороны ГПУ имелось предостаточно.

Российский исследователь Юрий Булатов, подробно изучивший деятельность четы Кварони на афганском отрезке их жизненного пути, намекает на то, что уже тогда, в начале 1920-х, Лариса могла быть связана с ОГПУ. Как иначе объяснить, что «дочь бывшего царского генерала – родовитая дворянка, то есть чуждый социально-классовый элемент для первого в мире рабоче-крестьянского государства, смогла получить престижную работу в структурах, связанных с международными организациями и повседневными контактами с иностранцами»?[541]541
  Ю. Булатов. Кабул-Москва, 1944 год: загадка одного назначения //, Международная жизнь, сентябрь 2021, с. 117–118.


[Закрыть] С другой стороны, в пору расцвета НЭПа разные чудеса случались, или, допустим, чекисты, уже тогда успели ее завербовать или использовали втемную. Словом, могли быть варианты.

По всей видимости, Чегодаева-Чагина-Варен была хороша собой, умна, наверное, обладала и чисто женскими достоинствами. Пьетро Кварони влюбился в нее без памяти, и чекисты какое-то время внимательно наблюдали за влюбленной парой, не предпринимая решительных шагов. Задержали только когда Пьетро и Лариса отправились – ни много, ни мало – на территорию «химлагеря», то есть закрытого объекта, где хранилось или производилось химическое оружие, отрабатывались действия подразделений химзащиты. Их доставили «в Особый отдел» (судя по всему, в лагере – авт.), где Лариса выдавала себя за итальянку, жену Кварони (1-ый секретарь не возражал) и утверждала, что не говорит и не понимает по-русски. Тогда привели человека со знанием итальянского и французского, и тотчас стало понятно, что «итальянская супруга» итальянским не владеет, а по-французски изъясняется с грехом пополам.

Случайно ли итальянца с возлюбленной занесло в химлагерь, или Кварони выполнял разведзадание, а женщину взял для прикрытия, мы не знаем, зато знаем развязку сложившейся интриги.

Кварони отпустили, это понятно – у дипломата имелся правовой иммунитет. Но не объявили персоной нон-грата, не выслали из страны. Другая удивительная вещь, то что поначалу отпустили и Ларису. Лишь спустя несколько дней арестовали и отправили на Лубянку, где она провела около трех месяцев. Допустим, у охраны химлагеря (даже у Особого отдела) не было полномочий для ареста, они лишь передали информацию «куда надо». Если же допустить ее работу на ГПУ, то чекистам попросту пришлось посадить девушку, чтобы не выдавать своего агента, иначе сразу стало бы ясно, кто есть кто. Но, разумеется, был возможен и третий вариант – Лариса не была сексотом и пострадала вследствие сильного чувства, которое испытывала к итальянцу. В последнее верится с трудом…

Кварони клялся, что Лариса Николаевна ни в какой преступной деятельности не замешана: «Как джентльмен и секретарь посольства Кварони дает честное слово, что его невеста ни в чем не повинна перед Соввластью и что она никогда не занималась политикой»[542]542
  АВП РФ, ф. 04, оп. 59, п. 408, д. 56661, л. 24.


[Закрыть]. Возможно, заверения Кварони были приняты во внимание, но едва ли они могли сыграть решающую роль в освобождении Ларисы Варен. А ее-таки освободили, после трехмесячного заключения.

Допустим, Флоринский сжалился, «вошел в положение» и упросил «органы» освободить даму. Свою роль могло сыграть его знакомство с Артуром Артузовым[543]543
  А. Х. Артузов занимал крупные должности в органах госбезопасности.


[Закрыть], человеком в ГПУ влиятельным. И все же маловероятно, что чекисты выпустили свою жертву из чувства человеколюбия, нежелания осложнять отношения с итальянским посольством (никто бы там не стал копья ломать из-за любовной истории молодого дипломата) или ходатайства (гипотетического) Флоринского. Тут и недозволенная связь, и попытка проникнуть на секретный объект… За меньшее отправляли в лагеря или ставили к стенке.

Тем более, Варен не просто освободили, а еще разрешили уехать в Италию вместе с Кварони, и не только ей одной – матери и отчиму тоже разрешили. Случай, без преувеличения, исключительный и поразительный. Неудивительно, что поползли слухи о том, что дама работает на ГПУ. Ю. Булатов приводит убедительные доказательства в пользу того, что, например, в германском посольстве тогда в этом не сомневались[544]544
  Кабул-Москва, 1944 год, с. 118.


[Закрыть].

Кварони увез невесту в Италию, и Флоринский время от времени интересовался ее судьбой. Последнее полученное им известие было о том, что Кварони еще не женился, «так как требуется специальное разрешение Муссолини, которое он надеется получить через несколько месяцев и что его невеста находится пока у его родителей»[545]545
  АВП РФ, ф. 04, оп. 59, п. 408, д. 56661, л. 20, 24, 27, 128.


[Закрыть].

Чтобы «закольцевать» этот эпизод, отметим, что свадьба в результате состоялась и Лариса Кварони в роли жены итальянского дипломата не ограничивалась выполнением домашних и светских обязанностей. Исследование Ю. Булатова показывает, что в Афганистане она наряду с мужем активно занималась политической и разведывательной работой[546]546
  Кабул-Москва, 1944 год, с. 121–123.


[Закрыть]. Только ли в интересах Италии – этот вопрос остается без ответа.

До самого своего отъезда Кварони досаждал Флоринскому еще с одной просьбой, также связанной с любвеобильностью итальянских дипломатов. На этот раз 1-ый секретарь хлопотал не за себя, а за военного атташе полковника Феррари. «Во время пребывания в Сибири (вероятно, в составе итальянской миссии или делегации, конкретными данными не располагаем – авт.) полковник жил с одной женщиной, которая, по словам Кварони, жила вообще со всеми офицерами. Теперь эта женщина не дает прохода Феррари. Бомбардирует его письмами, поджидает его у посольства и т. д. Возможен публичный скандал, от которого он просит оградить Феррари». Тут уж Флоринский явно рассердился – нельзя же заставлять его расхлебывать всю кашу, которую заваривали иностранцы из-за своей половой распущенности. Тем более, что формально он сотрудниками военных атташатов не занимался, их курировали наркомат обороны и Реввоенсовет. И осадил назойливого Кварони, а с ним и Феррари, готового сесть ему на шею: «Я ответил, что положительно не вижу, чем могу быть полезен; могу лишь рекомендовать Феррари кончить с этой дамой дело миром»[547]547
  АВП РФ, ф. 04, оп. 59, п. 411, д. 56700, л. 10; АВП РФ, ф. 028 (Секретариат Ф. А. Ротштейна), п. 13, д. 408, л. 164.


[Закрыть].