Текст книги "12 лучших рассказов о Шерлоке Холмсе (по версии автора)"

– Конечно, нет, – ответил я.

– Я никогда не любил. Но если бы я любил и если бы женщину, которую я любил, убили с такой изощренной жестокостью… Я мог бы поступить так же, как поступил наш беззаконный охотник на львов. Кто знает? Но теперь, мой дорогой Ватсон, мы можем выбросить этот вопрос из головы и с чистой совестью вернуться к изучению тех халдейских корней, которые, несомненно, можно проследить в корнуоллской ветви великого кельтского языка.

Скандал в Богемии

Я только что женился и поэтому за последнее время редко виделся с моим другом Шерлоком Холмсом. Мое собственное счастье и домашние интересы всецело завладели мной, тогда как Шерлок Холмс по своей цыганской натуре не питал ни малейшей склонности к семейной жизни. Он продолжал жить в нашей старой квартире на Бейкер-стрит, был по-прежнему завален древними фолиантами, и по-прежнему приступы полнейшей апатии сменялись в нем вспышками энергии. Он все еще продолжал изучать преступления и, благодаря своим выдающимся способностям и необыкновенной наблюдательности, ему удавалось разгадывать такие преступления, которые полиция давным-давно уже причислила к разряду безнадежных. Время от времени до меня доносились смутные слухи: о его командировке в Одессу для раскрытия одного политического убийства, о его поездке в Триполи, и, наконец, о миссии, принятой им по поручению голландского двора, и выполненной с таким тактом и успехом. Словом, о деятельности моего старого друга я знал не более остальных подписчиков газет, читавших подробности о его похождениях.

Однажды вечером – это было 20 марта 1888 года – я проходил по Бейкер-стрит. Я возвращался с консилиума, так как снова занялся врачебной практикой. Когда я подошел к столь знакомой двери, мною овладело страстное желание навестить Холмса, чтобы узнать, какому делу он в настоящее время посвящает свой необыкновенный талант. Его комнаты были ярко освещены, и я увидал тень высокой худощавой фигуры. Склонив голову и заложив за спину руки, он быстро шагал взад и вперед по своей комнате. Я слишком хорошо знал все его привычки, поэтому сразу понял, что Холмс снова что-то замышляет. Я постучал в дверь.

Нельзя сказать, чтобы Холмс встретил меня приветливо, но все-таки я чувствовал, что он рад моему приходу. Он пяти слов не выговорил, радушно улыбаясь, усадил меня в кресло, протянул ящик с сигарами и кивнул на стоявший в углу шкафчик с ликерами. Затем он стал спиною к камину и начал меня разглядывать своим испытующим, пронизывающим взглядом.

– Брак принес вам пользу, Ватсон, – заметил он. – Прибавилось семь с половиной фунтов весу, с тех пор, как мы виделись в последний раз.

– Семь фунтов, – ответил я.

– Неужели? А вы снова практикуете, как я вижу. Вы прежде не говорили о своем желании снова заняться практикой.

– Откуда вы знаете?

– Я это вижу. Я знаю также, что вы недавно гуляли на улице в непогоду, и что у вас, должно быть, неумелая и небрежная горничная.

– Мой дорогой Холмс, – проговорил я, – перестаньте. Несколько столетий тому назад вас, наверное, сожгли бы за колдовство. Действительно, я в четверг попал под дождь и вернулся домой весь мокрый и в грязи, но откуда вы это узнали, я не могу понять, так как, вернувшись домой, я тотчас же переоделся. А прислуга моя, Мари, действительно из рук вон плоха, и жена уже рассчитала ее. Но скажите на милость, как вы все это узнали?

Он ухмыльнулся и начал потирать свои узкие нервные руки.

– Это элементарно, Ватсон! – ответил он. – Я вижу, что на коже вашего левого сапога находится несколько царапин, которые появились оттого, что с сапог счищали грязь без всякой осторожности. Отсюда я вывел оба заключения – о непогоде и о скверной прислуге. Ну, а что касается врачебной практики… От рукава вашего пальто пахнет йодоформом, на указательном пальце правой руки – черное пятно от ляписа, а боковой карман оттопыривается, там ведь у вас стетоскоп, верно? Я был бы дураком, если бы не опознал практикующего врача по этим приметам.

Я расхохотался, слушая, с какой неопровержимой логикой он развивал свои умозаключения.

– Когда я слушаю ваши логические выводы, все это кажется таким простым, – заметил я, – и все-таки каждое новое доказательство вашей проницательности меня поражает. А ведь я вижу всегда то же самое, что и вы. Почему же мне никогда не удается ничего разгадать?

– Очень просто, – ответил он, закуривая папиросу и усаживаясь в кресло. – Вы видишь, но вы не понимаете, – вот в чем различие. Например, скажите мне, пожалуйста, вы часто видели ступени, ведущие из передней в эту комнату?

– Да, очень часто.

– А как часто?

– Вероятно, несколько сот раз.

– В таком случае, вы, конечно, можете сказать, сколько их всего?

– Сколько ступеней? Не имею ни малейшего понятия.

– Видите ли, и в данном случае вы видели, но не наблюдали. Что и требовалось доказать. Я знаю отлично, что эта лестница имеет семнадцать ступеней, и знаю, потому что не только видел, но и наблюдал. Кстати, я знаю, что вы интересуетесь моими уголовными приключениями, вы были даже так любезны, что напечатали два или три рассказа о них. Поэтому, я думаю, что вас это заинтересует.

Он указал на лист толстой розовой почтовой бумаги, лежавший на письменном столе.

– Это письмо пришло с последней почтой. Прочитайте его, пожалуйста.

Письмо без подписи, на котором не было обозначено ни числа, ни адреса отправителя, гласило следующее:

«К Вам сегодня вечером в три четверти восьмого явится господин, которому необходимо переговорить с Вами по весьма важному делу. Услуги, оказанные Вами недавно одному из царствующих европейских домов, доказывают, что Вам можно доверять самые сокровенные и важные тайны. Поэтому прошу Вас быть дома в указанное время и не сердиться, если Ваш гость будет в маске».

– Тут кроется какая-то тайна, – заметил я. – Вы что-нибудь понимаете?

– А что вы можете заключить из самого письма?

Я тщательно исследовал почерк и бумагу.

– По-видимому, автор этого письма довольно богатый человек, – заметил я, стараясь как можно вернее копировать метод моего друга. – Эта почтовая бумага недешево стоит.

– Совершенно верно, – проговорил Холмс. – Но это не английская бумага. Подержите ее против света.

Я последовал его совету и увидал, что на левой стороне листа были водяные инициалы «Е. К.», а на правой был отпечатан какой-то иностранный герб.

– Слева инициалы фабриканта, – предположил я.

– Хорошо, а справа?

– Вероятно, фабричная марка. А чья именно – не знаю, – вздохнул я.

– Благодаря моим геральдическим познаниям, могу с уверенностью сказать, что это герб Богемии, – ответил Холмс.

– В таком случае, фабрикант, наверное, придворный поставщик, – заметил я.

– Да, это так. Во всяком случае, автор этого письма – немец. Разве вам не бросилось в глаза странное построение первой фразы? Ни француз, ни русский не написал бы так. Только немец способен обращаются так неделикатно с глаголами. Ха-ха, мой дорогой Ватсон, что вы на это скажете? – глаза его азартно блестели. – Теперь остается узнать, что нужно этому таинственному немцу, который пишет письма на столь странной бумаге и является ко мне под маской. Если я не ошибаюсь, вот и он.

Раздался топот копыт, и к дому подкатил экипаж. Затем послышался звонок.

– Эге, да это, кажется, пара лошадей, – проговорил Холмс и выглянул в окно. – Совершенно верно, изящный экипаж, запряженный парой чудных коней ценой в полтораста гиней каждый. Ну, Ватсон, во всяком случае, можно много денег заработать.

– Мне лучше уйти?

– Я вас отсюда ни в коем случае не выпущу, доктор. Вы мне нужны. Да и, кроме того, дело, по-видимому, очень интересное. Не понимаю, зачем вы хотите уйти.

– Но ваш клиент…

– О нем не беспокойтесь. Быть может, ему тоже пригодится ваша помощь. Садитесь в кресло и наблюдайте за всем внимательно.

На лестнице послышались тяжелые, размеренные шаги, а за ними последовал громкий стук в дверь.

– Войдите! – проговорил Холмс.

В комнату вошел господин шести футов ростом, сложением – настоящий Геркулес. Одет он был богато, но ни один англичанин не счел бы, что он одет изящно и со вкусом. Поверх пальто с барашковым воротником был наброшен плащ на ярко-красной подкладке, перехваченный у шеи брошью с крупным драгоценным камнем. Высокие сапоги также были оторочены мехом, и они дополняли впечатление экзотической роскоши. В руках у незнакомца была шляпа с широкими полями; он, видимо, при входе только что надел черную полумаску, скрывшую верхнюю часть лица. Толстая, немного выдающаяся вперед нижняя губа и длинный, прямой подбородок указывали на решительный характер, граничащий с упрямством.

– Вы получили письмо? – спросил он звучным, резким голосом. – Я уведомил вас о моем визите, – он не знал, к кому обратиться, и поэтому взор его переходил от меня к Холмсу.

– Пожалуйста, садитесь – проговорил Холмс. – Это мой друг и коллега, доктор Ватсон, который иногда из любезности помогает мне в сыскных делах. С кем имею честь?

– Называйте меня графом фон Крамм, – проговорил незнакомец, произношение которого выдавало немца. – Я полагаю, что ваш друг – вполне честный и благородный человек, которому можно доверить деликатную тайну? В противном случае, я предпочел бы вести дело с вами наедине.

Я тотчас же поднялся, чтобы выйти из комнаты, но Холмс схватил меня за руку и усадил на место.

– Доктор Ватсон отсюда не уйдет, – объявил он с твердостью. – Он может и должен слышать то, что вы намерены мне сообщить.

Граф пожал плечами.

– В таком случае, я потребую, чтобы вы оба дали слово хранить молчание в течение двух лет. Через два года все это происшествие не будет иметь никакого значения. Я нисколько не преувеличиваю, если заявлю, что в настоящее время это дело может иметь историческое значение.

– Я обязуюсь молчать, – проговорил Холмс.

– И я тоже.

– Простите, что я пришел в маске, – продолжал странный посетитель, – но таково желание высокопоставленного лица, по поручению которого я взял на себя ведение этого дела. Конечно, я назвался вымышленным именем.

– Я это знаю, – сухо ответил Холмс.

– Обстоятельства требуют величайшей осторожности. Нужно во что бы то ни стало избавить одну царствующую династию от скандала, который может ее серьезно скомпрометировать. Признаюсь откровенно, что речь идет о династии, царствующей в Богемии…

Холмс откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

– Это мне также известно, – пробормотал он.

Пораженный этими словами, незнакомец с удивлением взглянул на небрежно сидевшего перед ним самого знаменитого и искусного сыщика Европы. Холмс медленно открыл глаза и бросил нетерпеливый взгляд на своего клиента.

– Если вашему высочеству будет угодно рассказать мне все в подробностях, – заметил он, – я постараюсь дать надлежащий совет.

Незнакомец вскочил с кресла и начал шагать взад и вперед по комнате. Затем он с жестом отчаяния сорвал маску с лица и бросил на пол.

– Вы правы, – воскликнул он, – я князь! К чему это скрывать?

– Действительно, к чему? – пробормотал Холмс. – Прежде чем ваше высочество сказали хоть слово, мне было известно, с кем я имею счастье вести дело.

Наш странный посетитель снова сел и провел рукой по своему высокому белому лбу.

– Но вы должны понять, что я не привык лично вести подобные дела! И все-таки в этом щекотливом деле я не мог довериться третьему лицу, так как тем самым всецело отдал бы себя в его руки. Я приехал инкогнито в Лондон в надежде получить от вас надлежащий совет.

– В таком случае, я слушаю, ваше высочество, – проговорил Холмс, снова закрывая глаза.

– Вот в чем дело. Пять лет тому назад я познакомился в Варшаве с известной авантюристкой Ирэн Адлер. Вам это имя, вероятно, не совсем незнакомо?

– Ватсон, будьте так любезны, посмотрите в моем списке, – проговорил Холмс, не открывая глаз.

Несколько лет тому назад он начал систематически записывать все то, что казалось ему важным, так что почти нельзя было найти человека, о котором у него не было бы каких-нибудь сведений. Папку с именем Ирэн Адлер я нашел между биографиями известного раввина и одного контр-адмирала, автора труда о морских рыбах.

– Ну, посмотрим, – проговорил Холмс. – Хм! Родилась в Нью-Джерси в 1858 году. Альт, хм… «Ла Скала», хм… Примадонна Варшавской императорской оперы. Бросила сцену. Живет в Лондоне… Совершенно верно! Ваше высочество завязали знакомство с этой молодой особой и написали ей несколько компрометирующих писем, обратное получение которых в настоящее время было бы крайне желательно. Не так ли?

– Совершенно верно. Но каким образом вы..?

– Тайного брака нет?

– Нет.

– Никаких письменных обещаний жениться на Ирэн Адлер не существует?

– Нет.

– В таком случае, я не понимаю, ваше высочество. Если бы эта молодая особа воспользовалась для своих целей письмами, каким образом она могла бы доказать, что они исходят от вашего высочества?

– Но почерк!

– Подделан.

– Моя почтовая бумага.

– Украдена.

– Моя печать.

– Фальшивая.

– Моя фотографическая карточка.

– Куплена.

– Но ведь мы сняты на ней вместе!

– О-о, это плохо! Подобной неосторожности ваше высочество не должны были допустить.

– Я тогда был еще очень молод и не занимал престола. Мне и теперь только тридцать лет.

– Нужно во что бы то ни стало добыть карточку.

– До сих пор все мои попытки были напрасны.

– Вы предлагали деньги?

– Она не идет на уступки.

– В таком случае, эти письма нужно украсть.

– Я уже пробовал это сделать, целых пять раз, и все напрасно. Два раза я велел обыскать ее квартиру. Один раз в дороге весь ее багаж был перерыт, и два раза ее саму обыскали.

– И писем не нашли?

– Ни одного.

Холмс расхохотался.

– История становится очень забавной.

– Я ее забавной ничуть не нахожу! – с упреком заметил князь.

– Все зависит от точки зрения, ваше высочество… Что Ирэн Адлер намерена сделать с этой фотографией?

– Она хочет причинить мне неприятности.

– Каким образом?

– Я намереваюсь скоро вступить в брак с принцессой Клотильдой. Вам, конечно, известны строгие принципы, ее отца и всей их царственной династии. Сама принцесса – воплощенная чистота. Если на меня упадет хоть малейшее подозрение, даже тень подозрения, о нашем союзе можно будет забыть.

– А Ирэн Адлер грозит послать им фотографию?

– Да! Она так и сделает, я знаю. У нее железная воля. Она готова на все, чтобы помешать моему браку, решительно на все!

– Вы уверены, что карточка еще у нее?

– Уверен.

– Откуда вам это известно?

– Она дала клятву отослать ее в тот день, когда газеты сообщат о моей свадьбе. А это произойдет в будущий понедельник.

– О, в таком случае, у нас еще целых три дня! – проговорил Холмс, видимо, очень обрадованный. – Вы остаетесь в Лондоне, ваше высочество?

– Вы найдете меня в гостинице «Лангхэм» под именем графа фон Крамм.

– Я извещу вас о результатах моего предприятия.

– Умоляю, поторопитесь! Вы можете себе представить, как я волнуюсь?

– Теперь остается только решить вопрос о гонораре.

– Я вам даю карт-бланш. Я готов отдать за эту фотографию любой из моих замков!

– А текущие расходы?

Князь вынул бумажник и положил на стол.

– Здесь триста фунтов золотом и семьсот кредитными билетами.

Холмс нацарапал расписку на листике своей записной книжки и передал ее князю.

– Адрес дамы?

– Бриони-Лодж, Серпентин-Авеню, Сент-Джонс-Вуд.

Холмс записал адрес.

– Еще один вопрос. У нее карточка кабинетного размера?

– Да.

– Отлично. Спокойной ночи, ваше высочество. Я надеюсь, что скоро пришлю вам благоприятные известия… Спокойной ночи, Ватсон, – обратился он ко мне, когда княжеский экипаж отъехал от нашего дома. – Буду рад, если вы зайдете ко мне завтра в три часа дня. Мне будет приятно поболтать с вами об этом деле.

Ровно в три часа я явился к Холмсу, но его еще не было дома. Хозяйка передала мне, что не было еще восьми часов утра, когда он вышел из дому. Я сел у камина с твердым намерением дождаться моего друга, во что бы то ни стало. Поручение, принятое на себя Холмсом достать фотографию меня крайне интересовало, и хотя вся эта история не имела того мрачного, ужасного характера, как описанные мною раньше преступления, тем не менее, она приобретала выдающийся интерес ввиду самой личности клиента. Вместе с тем, мне было крайне любопытно снова проследить ясную, разительную логику Холмса и мастерское умение распутывать самые запутанные обстоятельства. Я уже так привык к его постоянным удачам, что мне и в голову не приходила возможность неудачи.

Около четырех часов в комнату вошел пьяный конюх с нечесаными волосами и бородой, его раскрасневшееся от вина лицо и засаленная одежда производили неприятное впечатление. Хотя я знал удивительное искусство Холмса переодеваться, тем не менее, я не сразу догадался, кто стоит передо мною. Он кивнул мне головой, исчез в спальне и явился пять минут спустя таким же элегантно одетым и безупречным джентльменом, как всегда. Заложив руки в карманы, он расселся перед камином и начал хохотать от всей души.

– Это великолепно! – воскликнул он и продолжал снова хохотать, пока, наконец, у него не захватило дыхание.

– Что случилось?

– Нет, право, это слишком смешно. Вы ни за что не отгадаете, Ватсон, чем я сегодня занимался и чего добился.

– Не имею понятия. Вы, наверное, знакомились с домом и привычками мисс Ирэн.

– Совершенно верно, и мне пришлось увидеть много интересного. Я все расскажу по порядку. Итак, я вышел сегодня утром из дома, переодетый грумом. Знаете, между этими конюхами существует замечательная дружба. Они готовы друг другу во всем помочь. Я скоро нашел занимаемый ею дом. Двухэтажная вилла, в которой живет Ирэн Адлер – настоящая игрушка. Позади расположен сад, а фасадом своим она выходит прямо на улицу. На улицу же выходят окна большой, роскошно обставленной гостиной. Окна эти очень высоки, почти во всю вышину комнаты, и снабжены теми глупыми английскими оконными запорами, которые может отворить любой ребенок. Я начал бродить по улице и не ошибся в расчетах: в переулочке, примыкавшем к саду, находилась конюшня. Я помог конюху вычистить лошадей и заработал благодаря этому на кружку пива и получил самые точные сведения об Ирэн Адлер.

– Ну, и что же?

– О, оказывается, она вскружила головы всем мужчинам этого квартала. Она самая восхитительная женщина в мире. Все конюхи Серпентин-Авеню утверждают это в один голос. Она живет очень уединенно, поет в концертах, выезжает ежедневно в пять часов и возвращается в семь часов к обеду. Очень редко выезжает из дому в другое время. Ее часто навещает молодой человек необыкновенной красоты, по нескольку раз в день. И зовут его мистер Годфруа Нортон. Видите, как выгодно иметь знакомых кучеров! Они отвозили его домой, по крайней мере, раз двадцать, и поэтому дали мне о нем самые подробные сведения. Когда я узнал все, что мне было нужно, я начал тихо прогуливаться близ виллы и составлять план кампании.

Очевидно, этот мистер Нортон играл не последнюю роль во всем этом деле. Он, как я узнал, юрист. Какие отношения существовали между ним и Ирэн Адлер? Ради чего посещал ее так часто? Кем была она для него – клиенткой, другом или возлюбленной? В первом случае, она, конечно, отдала мистеру Нортону на хранение карточку. В последнем – пожалуй, что нет. От решения этого вопроса зависело, где я должен был продолжать свои розыски: в вилле Адлер на квартире этого господина. Это было важное обстоятельство, и оно запутывало все дело. Боюсь, что эти подробности вам не интересны, но они необходимы для понимания истинного положения вещей.

– Я слушаю очень внимательно, – ответил я.

– Я еще не пришел к окончательному решению, как перед виллой остановился кэб, и из него выскочил чрезвычайно красивый господин с орлиным носом и большой бородой. Очевидно, тот самый, которого мне описали. Он, по-видимому, торопился, приказал кучеру ждать и прошел мимо отворившей ему дверь служанки, с видом человека, чувствующего себя дома.

В ломе он пробыл около получаса, время от времени показывался у окна, и я видел, как, жестикулируя и возбужденно разговаривая, он ходил взад и вперед по комнате. Ирэн не было и следа. Вдруг он выскочил из виллы в сильнейшем возбуждении. Прежде чем сесть на извозчика, он посмотрел на часы. «Поезжайте во весь дух! – проговорил он. – Сначала к Гроссу и Ганкею, в Риджент-стрит, а затем в церковь святой Моники. Вы получите пол гинеи, если привезете меня туда в двадцать минут!»

Они помчались, и я только что раздумывал, следовать ли мне за ними, как вдруг увидел, что по переулку едет нарядное маленькое ландо. Едва только кучер успел подъехать к подъезду и застегнуть пуговицы своей ливреи, как мисс Адлер быстро выскочила из подъезда и сама распахнула дверцы экипажа. «В церковь святой Моники, Джон! – крикнула она. – Получишь пол соверена, если будешь там через двадцать минут!» Я только мельком увидал ее, но этого было вполне достаточно, чтобы понять, что ради такой женщины мужчина способен на всякую глупость.

Такого удобного случая я не должен был упускать, Ватсон. К счастью, вблизи показался извозчик, и, прежде чем он успел оглянуться, я уже сидел в экипаже. «Получите соверен, если довезете в церковь святой Моники в двадцать минут!» Было без двадцати пяти минут двенадцать, и я отлично понимал, что должно произойти.

Мой извозчик ехал скоро, но все-таки меня опередили. Я расплатился с извозчиком и поспешно вошел в церковь. Кроме преследуемых мною и весьма смущенного священника, в церкви никого не было. Священник, видимо, убеждал их в чем-то, и все они стояли перед алтарем. Я вошел в боковой придел с видом случайного зеваки, зашедшего в церковь. К моему величайшему удивлению, все трое вдруг обратили внимание на меня, и Годфруа Нортон быстро подошел ко мне.

«Слава Богу! – воскликнул он. – Вы можете оказать нам большую услугу. Идемте! Скорее, скорее!»

«Куда идти?» – спросил я.

«Идемте, идемте, остается еще три минуты!»

Меня потащили к алтарю, и, прежде чем я успел понять, что происходит, уже стал давать ответы, которые мне подсказывали, и удостоверять вещи, о которых не имел ни малейшего понятия. Короче сказать, я стал свидетелем торжественного брака Ирэн Адлер с Годфруа Нортоном.

Через несколько минут все было кончено. Справа меня благодарил господин, слева – дама, а священник выражал мне свое удовольствие. Я никогда не был в таком глупом положении, и вот теперь-то, вспомнив о нем, невольно и расхохотался. Очевидно, священник отказывался венчать без свидетелей. Если бы я там случайно не очутился, жениху пришлось бы брать свидетелей с улицы. Невеста подарила мне соверен, который я повешу на память к моей часовой цепочке.

– Это совершенно неожиданный поворот, – проговорил я.

– Да, моим планам грозила полная неудача. Молодая парочка собиралась, по-видимому, куда-то уезжать, и потому я должен был, со своей стороны, принять быстрые и энергические меры. Но на церковной паперти новоиспеченные супруги расстались: он направился в Темпл, она – к себе. "В пять часов поеду в парк", – сказала она на прощанье. Они разошлись в разные стороны, а я решил заняться делом.

– Каким же?

– Съесть холодный ростбиф и выпить стакан пива, – ответил он, позвонив в колокольчик. – До сих пор у меня не было времени думать о еде. А вечером я буду еще более занят. Впрочем, я хотел бы просить вашей помощи, доктор.

– С удовольствием.

– Я все расскажу, когда миссис Хадсон принесет ростбиф.

– Простите, – проговорил он затем, с аппетитом набросившись на поданное блюдо. – Я должен все объяснить за едой, так как у меня очень мало свободного времени. Через два часа мы должны быть на театре военных действий, так как мадемуазель или, вернее, мадам Ирэн вернется в семь часов со своей прогулки. Я уже составил план наших действий. Но вот что: вы должны дать слово ни во что не вмешиваться.

– Значит, я должен сохранить нейтралитет?

– Да. Должно быть, дело дойдет до столкновения. Вы на это не обращайте внимания. Когда я попаду в дом, все успокоится. Через четыре или пять минут откроется окно гостиной. И вы должны стать подле этого открытого окна.

– Хорошо.

– Вы увидите меня с улицы, и не должны выпускать меня из виду.

– Хорошо.

– Как только я подниму руку, вы бросите в комнату предмет, который я дам, и одновременно с этим крикните: «Пожар!» Все запомнили?

– Конечно.

– В этом ничего опасного нет, – проговорил он и вынул из кармана длинный сигарообразный сверток. – Это обыкновенная самовоспламеняющаяся ракета. Этим ограничится вся ваша задача. Крикнув «Пожар!», вы спокойно пойдете вниз по улице, и минут через десять минут я вас, вероятно, догоню.

– Итак, я должен сохранять нейтралитет, подойти к окну, наблюдать за вами, бросить это по вашему знаку в комнату, крикнуть: «Пожар!» и ждать на углу улицы.

– Совершенно верно.

– Вы вполне можете положиться на меня.

– Отлично! Но теперь уже мне пора приготовиться к своей роли.

Он направился в спальню и вернулся через несколько минут в образе скромного методистского проповедника. Широкая черная шляпа, широкие брюки, белый парик, умильная улыбка и благосклонный, любезный взор. Холмс изменил не только свой наряд. Его черты, его манеры, все его существо изменилось до неузнаваемости.

Без десяти семь мы были на Серпентин-Авеню. Уже смеркалось, только что зажгли фонари. Мы прогуливались перед виллой в ожидании ее хозяйки. Вилла была совершенно такой, какой я ее представлял по рассказам Холмса, но окружающую местность я себе воображал гораздо более пустынной. На одном углу болтала группа портовых рабочих, невдалеке стоял точильщик со своим колесом, и два солдата любезничали с няней. Несколько хорошо одетых молодых людей гуляли с сигарами во рту.

– Видишь ли, – заметил Холмс, – эта свадьба чрезвычайно упрощает дело. Теперь фотография является обоюдоострым оружием. Я не думаю, чтобы Ирэн хотела показать карточку мистеру Нортону, точно так же, как нашему клиенту было бы очень неприятно, если бы фотография попала в руки принцессы. Вопрос в том, где найти компрометирующий снимок.

– Да, где?

– Маловероятно, чтобы она ее всегда носила при себе. Кабинетная фотографическая карточка слишком велика, ее нелегко скрыть в дамском платье. Поэтому очевидно, что с собой Ирэн ее не носит.

– Где же она?

– Может быть, у ее банкира или нотариуса, но это предположение маловероятно. К чему передавать другому такую важную вещь? На себя-то она может положиться, но ведь нельзя предугадать, в силах ли воспротивиться ее доверенное лицо политическому влиянию. Кроме того, она намерена воспользоваться карточкой в ближайшие дни. Поэтому фотокарточка должна быть всегда под рукой. Поэтому она, наверное, хранится в квартире.

– Но ведь у нее делали обыск. Дважды!

– Они не умели искать.

– А где вы намерены искать?

– Я совсем не буду искать.

– Как так?

– Она сама покажет тайник.

– Не думаю.

– Посмотрим. Тс-с, экипаж подъезжает. Теперь следуйте в точности моим предписаниям.

Маленькое, элегантное ландо, фонари которого были зажжены, подъехало к вилле. Едва оно успело остановиться, как подбежал один из прогуливающихся людей для того, чтобы открыть дверцу экипажа и получить за это на чай. Другой бросился с тем же намерением и столкнул соперника в сторону. Между ними произошел спор. Вмешались оба солдата и приняли сторону первого, тогда как точильщик заступился за второго. Дело дошло до форменной потасовки, и в одно мгновение вышедшая из экипажа дама оказалась среди дерущихся людей, пускавших в ход и палки, и кулаки. Холмс бросился в середину свалки защищать даму. Но он еще не успел добраться до Ирэн Адлер, как вскрикнул и упал с окровавленным лицом. Тотчас же все дерущиеся разбежались в разные стороны, и только тогда несколько человек, более прилично одетых, бывших дотоле безучастными зрителями неприятной сцены, бросились на помощь раненому. Ирэн Адлер вбежала в подъезд. На пороге остановилась, видимо, не зная, что делать.

– Он тяжело ранен? – спросила она.

– Он умер! – воскликнуло несколько человек.

– Нет, он еще жив, – проговорил кто-то. – Но он умрет прежде, чем его успеют довезти в больницу.

– Славный, отважный человек! – проговорила какая-то женщина. – Не вмешайся он, эти негодяи стащили бы с дамы и цепочку, и часы. Он еще двигается.

– Здесь его нельзя оставить. Позвольте снести в ваш дом, сударыня?

– Конечно, внесите его в гостиную. Там удобная софа. Пожалуйста, сюда!

Медленно и торжественно внесли его в гостиную, мне все это было видно в окно. Я видел лежащего на софе Холмса, так как комната была освещена, а шторы не задернуты. Я чувствовал себя сильно смущенным тем, что принимаю участие в заговоре против этой прелестной женщины, ухаживающей за раненым с такой нежностью и грацией. И все-таки я теперь уже не мог отступить, поэтому постарался отогнать от себя укоры совести и вынул из пальто ракету. Я успокаивал себя тем, что ведь Ирэн Адлер не будет нанесено никакого вреда, и что мы только стремимся помешать ей нанести вред другим.

Холмс приподнялся и сделал движение, как будто задыхается. Горничная бросилась открыть окно. В ту же самую минуту мой друг поднял руку. Я бросил в комнату ракету и крикнул во все горло: «Пожар!» В одну минуту у виллы собралась целая толпа народу. Густое облако дыма выбивалось из открытого окна. Передо мною мелькали тени бегущих взад и вперед людей, и я услыхал голос Холмса, уверявшего, что опасности никакой нет.

Я выбрался из толпы, и не прождал на углу даже десяти минут, как явился Холмс, и мы двинулись в путь. Несколько минут он быстро и молча шел рядом.

– Вы это сделали очень искусно, доктор, – заметил он. – Теперь все в порядке.

– Вы, значит, достали фотографию?

– Нет, но зато знаю, где она находится.

– Каким образом вы это узнали?

– Она сама же и указала.

– Мне это совершенно не понятно.

– Ну, я из этого не стану делать тайны, – проговорил Холмс со смехом. – Вся история проста до чрезвычайности. Вы, конечно, догадались, что на улице все было подстроено. Все участвующие лица были ангажированы на один вечер.

– Я так и думал.

– Когда разыгрался скандал, я держал на ладони кусок мокрой красной материи. Перед тем, как упасть на землю, я прижал его к лицу, и поэтому получилось впечатление, что у меня лицо разбито в кровь. Это старый фокус.

– Я так и предполагал.

– Меня внесли как раз в ту гостиную, на которую я обратил раньше все свое внимание. Она примыкает к спальне, и от меня, следовательно, ничего не могло укрыться. Меня положили на софу, я начал как бы задыхаться, горничная распахнула окно, и тогда начали действовать вы, Ватсон. Если женщина думает, что горит дом, она, несомненно, инстинктивно схватится за предмет, который ей дороже всего. Это вполне естественно, и я этим пользовался не раз для своих целей. Замужняя женщина хватает ребенка, незамужняя хватается за свои драгоценности. Я был уверен, что для нашей дамы самой драгоценной вещью является предмет, который я стремлюсь достать. Сцена пожара была проведена великолепно. Дым и крик могли бы потрясти даже стальные нервы. Поэтому я узнал все. Фотография помещается в нише, в потайном шкафчике, вделанном в стену. При первой тревоге она бросилась туда, и я увидал, что Ирэн держала в руках карточку. Когда я крикнул, что опасности никакой нет, она положила карточку обратно, но затем увидала ракету и бросилась из комнаты. После этого я ее уже не видал. Я колебался, не овладеть ли карточкой, но в эту минуту вошел кучер, и я решил повременить, так как малейшая оплошность могла испортить все дело.