Текст книги "Мой большой греческий ремонт"

17. Гений ущерба

Меняя плитку, мы решили также поменять всю сантехнику и радиаторы отопления в санузлах, поскольку то, что милостью бывшего хозяина было установлено ранее, выглядело, мягко говоря, непрезентабельно.

Так состоялось мое первое очное знакомство с греческим сантехником. Его звали Лазарь, прямо как того воскресшего библейского героя родом из Вифании. Наш, правда, был из Нафплиона, но не в этом суть.

В очередной раз забегая вперед, скажу, что если бы наш сантехнический Лазарь занемог, а потом бы, как его библейский тезка, и вовсе отдал богу душу, то появись у его смертного одра сам Христос, я бы применил все мое красноречие, дабы отговорить Спасителя понапрасну тратить время и силы. Я просто показал бы следы увечий, нанесенных сантехником моему дому и привет – вместо Лазаря воскресили бы кого-нибудь другого.

Собственно, поначалу, как говорится, ничто не предвещало. Лазарь и его помощники были вежливы, опрятно одеты и прекрасно экипированы. Они сносно справились с установкой новых раковин и принялись за унитазы. Вот тут-то я и заметил неладное.

Вместо того чтобы аккуратно привинтить унитаз к полу с помощью шурупов, для чего в его основании имелись специальные отверстия, Лазарь с подручными самым неряшливым образом посадили стульчак на цементное основание и этим ограничились. Основание тут же расползлось, мигом превратив туалет из задуманного Йоргосом арт-объекта в деревенский сортир.

– Что вы делаете? – возмутился я.

– Вам не нравится моя работа? – искренне изумился Лазарь.

– Это не работа, а г… вно! – вспылил я. – Вы что, сами не видите?

Сантехник поджал губы:

– Я в профессии много лет, и еще никто не был разочарован.

– Но почему вы использовали цемент, а не шурупы?

– Так лучше, – безапелляционно ответил Лазарь.

– Кому лучше?

– На цементе лучше держится.

– А вы видели, что в основании унитаза имеются четыре дырки?

– Ну, видел.

– Тогда почему вы их не использовали? – спросил я, теряя терпение. – Почему на цемент?

– Мы так всегда делаем. Пол обычно неровный, а цемент компенсирует эти неровности.

– Пол неровный, говорите? А ну-ка снимайте унитаз!

Пока сантехники отрывали не успевший намертво присохнуть унитаз, я сбегал за уровнем. Видя, как тщательно Йоргос клал плитку, я ни секунды не сомневался, что полы сделаны идеально. Так оно и оказалось.

Пристыженная бригада «ух» вымыла фаянс, отскоблила раствор от пола и установила унитаз на место. Наступил черед шурупов. Тут стало ясно, почему эти архаровцы так настаивали на цементе. Оказывается, местные сантехники совсем не используют специальный инструмент, предназначенный для работы по мрамору, при том, что половина санузлов в стране выложена этим материалом.

Вконец обалдевший, я стал свидетелем использования совершенно нового для меня ноу-хау. Оказалось, что в отсутствие специального сверла, которое без усилий проходит сквозь мраморную плитку сантиметровой толщины секунд за пять-десять, технология сверления выглядит следующим образом.

Для начала перфоратор переводится в режим дрели, в противном случае мрамор сразу же пойдет трещинами. Затем плитку пытаются просверлить… обычным сверлом по бетону. Если вы не знакомы с тонкостями ремонта, то поясню: такие сверла, в силу конструкции, имеют усиленный наконечник тупой формы, предназначенный исключительно для долбления. Как человек с опытом, замечу, что сверлить этим сверлом очень непростая задача. Для ее выполнения, как в том анекдоте про лампочку, требуется два, а еще лучше три человека.

Хитрость состоит в том, чтобы создать как можно большее давление, с тем чтобы компенсировать вышеописанную тупость во всех смыслах этого слова. Другими словами, пока покрасневший от натуги Лазарь сверлил мрамор, двое его подручных что есть силы упирались ему в спину. Но даже при такой дружной работе на каждую дырку уходило по несколько долгих минут.

Признаюсь, у меня в запасе имелись специальные сверла всех размеров, но я из вредности не стал предлагать свою помощь. И знаете, почему? Потому что точно такие же сверла для мрамора, что я припер из России, лежат на прилавках хозяйственных магазинов Нафплиона. Однако я ни разу не видел, чтобы ими пользовались.

Грекам вообще свойственно придерживаться традиций: мой дед и прадед так делали, вот и я буду и ничего другого слышать не хочу. С одной стороны, можно, конечно, над этим насмехаться, а с другой – есть повод порадоваться за людей. С таким подходом к сохранению привычных устоев этот народ никогда не растеряет свою невероятную самобытность, что мне очень даже импонирует.

Вы скажете, если этот парень такой умный и все знает, чего же он сам не засучил рукава и не взялся за мастерок и лопату? Дело в том, что я действительно способен разобраться с сантехникой, подвести электричество и все такое прочее. И единственная причина, по которой я этого не делаю, заключается в элементарном расчете. В свое время я самолично отремонтировал мою двухкомнатную квартиру, и вышло, к слову, неплохо. Однако закончив ремонт, подсчитав затраченное время и прикинув потенциально упущенную прибыль, я прослезился и дал себе слово впредь распоряжаться собственными ресурсами более обдуманно.

* * *

Осматривая очередной санузел перед установкой унитаза с тем, чтобы заранее показать Лазарю, что пол ровный и что вместо цемента необходимо использовать шурупы, я обнаружил несколько длинных, глубоких царапин на только что уложенном мраморе.

– Что это? – спросил я, указывая на царапины.

Лицо Лазаря мгновенно приняло обиженное выражение.

– А я откуда знаю?

Я позвал Фани и обратился к ней с тем же вопросом. Та – наглость второе счастье – сразу перешла в нападение:

– Может, вы сами и поцарапали?

С трудом удерживаясь от бранных слов и уже догадавшись о причине ущерба, я пригрозил в духе монтера Мечникова:

– Есть царапины – нет денег. Нет царапин – будет оплата.

– Но почему вы так уверены, что это наша вина? – продолжала возмущаться Фани.

Ни слова не говоря, я притащил стоявший в соседней комнате унитаз и поставил его рядом с царапинами, которые – удивительное дело – абсолютно точно соответствовали конфигурации его основания.

– Кто вчера примерял унитаз? – спросил я и поочередно обвел троих сантехников испытующим взглядом – ни дать ни взять инспектор Мегрэ.

Один из подручных Лазаря, не выдержав очной ставки, потупил голову:

– Это был я.

– А чего ж ты его тащил через всю комнату волоком, а не перенес точно на место?

– Уж больно тяжелый.

Посмотрев на паренька так, как ее древние сородичи, должно быть, смотрели на Эфиальта, указавшего персам обходной путь в тыл тремстам спартанцам во главе с царем Леонидом, Фани, всем видом изображая уязвленное самолюбие, пожала плечами:

– Ладно, раз так, вызову Йоргоса – он все отполирует.

– И сделает это за ваши деньги, – уточнил я.

После некоторого колебания она нехотя кивнула.

* * *

Монтаж оставшихся унитазов прошел без происшествий. Оставалось последнее – установить дверцу душевой кабины. Сама кабина была заранее сложена Йоргосом из мрамора, а дверь заказали аж в Италии, поскольку она должна была иметь некую конструктивную особенность, которую мы не нашли на местном рынке.

А еще заказанная дверь отличалась от всех остальных в каталоге совершенно необычным цветом и фактурой. Стекло было не просто непрозрачным, а художественно непрозрачным. Благодаря невероятно реалистичной патине и искусной сети трещинок, оно, казалось, было позаимствовано из какого-то столетнего буфета.

В общем, самое что ни на есть натуральное bello – ну вы понимаете, о чем я. Есть вещи, которые умеют делать одни только итальянцы. По этому поводу дверь стоила кучу денег, но, известное дело, за bello всегда приходится переплачивать. Короче говоря, мы с Кузей спали и видели, как будем омывать наши обнаженные телеса, по очереди подглядывая друг за другом сквозь романтичные разводы патины и благородные кракелюры.

Неприятности с дверью начались еще в магазине. Грек-киприот по имени Пандели́с, тот самый, что поставил нам всю остальную сантехнику, со скорбным видом сообщил, что произошло небольшое недоразумение. При ближайшем рассмотрении недоразумение оказалось не таким уж и маленьким: итальянцы здорово ошиблись, но слава богу, не размером, а цветом. После трехмесячного ожидания груза мы увидели, что присланная дверь была отделана самым обычным стеклом, прозрачным и до безобразия незатейливым.

Конечно, теоретически мы могли отправить дверь обратно на фабрику и, судя по темпам предыдущей посылки, примерно через полгода получить другую. Но будет ли и она соответствовать спецификации? Такой уверенности у нас уже не было. Ведь я лично дважды звонил на фабрику и просил итальянцев подтвердить детали заказа, но даже эта предосторожность не помогла. Возникали и другие сомнения. Смогу ли я вырваться в Эпидавр в обозримом будущем? Удастся ли найти к тому времени помощников для установки?

Погоревав и взвесив шансы, мы решили оставить все, как есть, и вызвали Фани сотоварищи. Лазарь с подручными дружно приступили к установке и довольно быстро справились с задачей.

– Вот полюбуйтесь! – показывая на дверь, сказал Лазарь, с тем чтобы мы оценили результаты его труда. А полюбоваться было на что. За исключением собственно стекла, вся алюминиевая рама, в которую была вставлена злосчастная дверь, оказалась покрыта свежими царапинами.

– Что это? – спросил я упавшим голосом.

– Так и было, – не моргнув глазом ответил Лазарь.

– Но я же лично осматривал дверь сегодня утром. Она была девственно-новой. Что происходит? – подняв голос, спросил я.

– Мы тут ни при чем, – настаивал Лазарь.

– Но никаких царапин не было, значит, это сделали вы.

– И чем же это? – с вызовом спросил Лазарь.

– Скорей всего вот этим, – еще больше распаляясь, указал я на наручные часы нашего сантехника, размером с хороший будильник, на массивном стальном браслете. – Вы, часом, не забыли снять их на время установки? Алюминий ведь чрезвычайно мягкий металл, или вы этого не знаете?

Любопытная штука, греки промеж собой совершенно привычны к спорам на повышенных тонах, но абсолютно не переносят, когда голос поднимает чужак вроде меня. В то время я уже знал об этой местной особенности, но поделать с собой ничего не смог. А тут еще на шум прибежала Кузя и тоже заверещала от гнева и обиды.

– А что вы хотите? – взорвалась в ответ Фани. – Когда делают ремонт, всегда наносят урон дому. Всегда! Это обычное дело. Или хотите сказать, что у вас на родине по-другому?

Я задумался, прежде чем ответить, но как ни напрягал память, так и не смог припомнить случая, чтобы кто-то из рабочих причинил ущерб моему жилищу.

– Представьте, по-другому.

– Как это? У вас там никто не ошибается? А может, у вас дома за ошибки отправляют в ГУЛАГ? – самым язвительным тоном спросил Лазарь.

Затрагивая тему ошибок, я снова должен сделать отступление. Представьте, когда в греческой школе вызванный к доске ученик делает ошибки в правописании, учитель никогда их не исправляет, дабы не унизить хрупкую юную душу. Все исправления делаются приватно, в отсутствие других учеников. В результате школьник вырастает совершенно безграмотным, но зато сохраняет достоинство и самоуважение. Даже и не знаю, что лучше.

Как бы там ни было, а дверь душевой кабины до сих пор стоит изуродованной, ну да бог с ней. А еще Лазарь напоследок умудрился расцарапать только что установленные крышки всех унитазов без исключения, поскольку раскладывал на них инструменты, предварительно ничего не подстелив.

В тот же день после того, как бригада уехала восвояси, я успокоения ради решил переслушать кое-что из уже пройденного мною лингафонного курса новогреческого. Заглянув в оглавление, я расхохотался. На мой смех прибежала Кузя. Я без слов показал ей название урока под номером сорок один, и она тоже схватилась за живот.

В корявом переводе с греческого на английский название урока дословно выглядело так: The plumber – damages to the house[3]3
  Сантехник – ущерб дому (англ.).


[Закрыть]. М-да, умей я читать между строк, сейчас так сильно не расстраивался бы. А еще текст был снабжен иллюстрацией, изображавшей человека с разводным ключом. И этот человек пугающе походил на Лазаря, призрак которого еще долго являлся мне в ночных кошмарах даже после окончания ремонта.

18. Одноразовые окна и грибок по металлу

Закончив туалетный этап, мы решили сбавить темп и сделать паузу, обусловленную отсутствием денег. А средств требовалось все больше и больше. Во время косметического ремонта санузлов выяснилось, что из-за того, что в доме никто не жил, водные коммуникации пришли в полную негодность. Дело в том, что по халатности предыдущих владельцев крышки всех коллекторов отчего-то были открыты, и потому внутрь беспрепятственно проникало ослепительное греческое солнце. Простояв несколько лет без воды, пластик, из которого сделан водопровод – другой материал в Греции не используется, – превратился в труху и подлежал полной замене. То же самое касалось труб отопления и части электрических коммуникаций. А это уже не совсем «косметика».

Кроме того, капитальной переделке подлежали и двери, а точнее, их нужно было перевесить. Строители словно нарочно устроили так, что каждая дверь открывалась таким образом, чтобы либо ударяться о другую дверь, либо съедать максимально возможный объем полезного пространства. Из одиннадцати дверей в переделке не нуждались только три – прямо злой рок какой-то.

Единственное, что согревало сердце, так это мысль о том, что перевеска дверей и установка окна в туалете, которое позволило бы наконец закрыть продуваемую всеми ветрами дыру размером в полстены, пробитую еще два месяца назад, станут последними операциями, которые по контракту должна выполнить бригада Фани. По счастью, договор с ней на этом заканчивался.

Но бог с ней с Фани, у нас и без нее забот хватало. Например, к нашему величайшему изумлению, установленные в доме окна оказались настолько низкого качества, что некоторые из них с полным правом можно было бы назвать одноразовыми.

Дело в том, что те два огромных окна гостиной, что смотрят на море, одновременно служат еще и дверями на балкон. Длина каждого окна под четыре метра, высота стеклопакета – от пола до потолка, отсюда и их солидный вес. Поэтому окна, как и прикрывающие их алюминиевые жалюзи, сделаны складными. Когда они закрыты, то никаких проблем не возникает, поскольку масса равномерно распределена по раме, одновременно служащей основанием.

Однако строители совсем не учли, что в случае, если капризные хозяева в какой-то момент устанут от кромешной темноты и захотят увидеть солнечный свет, а заодно и море – зачем бы им это? – то неизбежно придется сложить многостворчатые жалюзи и окна гармошкой. И каждая из этих тяжеленных гармошек висит лишь на трех хлипких алюминиевых петлях. Впрочем, «висит» это громко сказано. Провисев несколько часов в открытом положении, и жалюзи, и окна так деформировались, что ни в какую не хотели закрываться. Вот сюрприз, так сюрприз!

На ум самым издевательским образом пришло напутствие Ангелики перед сделкой: «Всего-то и делов: отполируете полы, и можно завозить мебель. И все, финиш». Ничего себе «финиш»! Хотя, если подумать, греческие классики же предупреждали посредством Еврипида: «Никогда не верь женщине, даже если она говорит правду».

Как бы там ни было, то, что поначалу казалось плевым делом, потихоньку превращалось в затяжную полномасштабную стройку, высасывающую из нас кучу денег. А учитывая, что, отказавшись от услуг Фани, я был вынужден взять обязанности прораба на себя, при том, что заниматься этим мог лишь наездами, наш ремонт грозил вылиться в грандиозный долгострой, что в итоге и произошло.

Были, однако, и хорошие новости. Пока шли работы наверху, мы успели по-быстрому отремонтировать гостевые комнаты, расположенные на нижнем этаже: покрасили стены, купили мебель, кровати, установили кондиционер и прочую бытовую технику, а также полностью оборудовали кухню. Это давало нам возможность в дальнейшем отказаться от гостиницы и в следующий раз впервые остановиться в собственном доме.

В ходе ремонта гостевого этажа выяснилось, что вся некогда хромированная сантехника, мебельная фурнитура, гвозди, шурупы и прочие металлические предметы поражены там каким-то загадочным грибком, способным расправиться с самым твердым материалом.

Оказывается, наш смотритель Пятница, ввиду отсутствия жильцов, использовал нижний этаж дома в качестве подсобки и хранил там всякие химикаты. Видимо, он и занес нам эту гадость. Очень скоро я с ужасом убедился в том, что все, к чему прикасается грибок, включая мой любимый инструмент немецкого производства, изготовленный из высококачественных сталей, превращается в труху.

Я облазал интернет в поисках противодействия, но нигде не нашел даже упоминания о подобной напасти. Ну не может же такого быть, чтобы неизвестный науке чудо-грибок в целом мире поразил один только наш дом? Только представьте, каким же невезучим нужно для этого быть! Хотя жизненный опыт подсказывает, что для нас с Кузей решительно нет ничего невозможного.

Спросите, как я в итоге справился с грибком? А никак. Он непобедим. Поэтому все, что мне остается, – это периодически менять фурнитуру да покупать новый инструмент. Впрочем, поскольку приобретать дорогие отвертки и гаечные ключи теперь не имеет смысла – все равно пропадут, – я могу существенно сэкономить, пользуясь дешевой «китайщиной», срок жизни которой что с грибком, что без грибка примерно одинаков.

* * *

Так вышло, что ремонт и оборудование гостевого этажа мы закончили аккурат в одиннадцать вечера накануне отъезда и воспользоваться получившейся красотой так и не успели. Но осознание того, что, вернувшись летом, мы будем спать в своей кровати, на своей подушке, опьяняло и окрыляло одновременно.

Радужные настроения усиливались еще и тем, что из-за отсутствия средств на продолжение ремонта летний отпуск мы в кои-то веки проведем так, как и положено дачникам: наслаждаясь морем и тавернами, а не ползая по дому с тряпкой или перфоратором в руках.

Сидя в самолете, всю обратную дорогу мы в красках представляли, сколь счастливо проведем время в наш следующий приезд. Дав себе слово привезти кофеварку, мы запланировали под это дело закупить вкуснейшие цукаты в шоколаде, что продаются в афинском аэропорту, и условились непременно заехать в кондитерскую, чтобы по возвращении было с чем дернуть кофейку с видом на «наше море». И не спешите обвинять нас в собственнических настроениях. Разве древние римляне, а вслед за ними и Муссолини не называли здешние воды: Mare Nostrum?[4]4
  Наше море (лат.) – древнее название Средиземного моря.


[Закрыть]

* * *

В Москве, несмотря на обилие самых разных дел, я постарался сосредоточиться на книгах. Надо сказать, прозак постепенно сделал свое дело. Я вновь ощутил в себе решимость, если не сказать упрямство, а потому еще раз послал рукопись Ave, Caesar! в то же самое издательство, что уже однажды отфутболило меня под предлогом малого числа книг, но уже в другую редакцию и, набравшись терпения, принялся ждать.

Ответ пришел неожиданно быстро. Судя по всему, книга снова произвела впечатление: меня даже любезно – похоже, по ошибке – ознакомили с текстом рецензии. Она оказалась не просто хвалебной, а почти восторженной и заканчивалась категоричной рекомендацией: «Книга обладает высокой коммерческой ценностью. Рекомендуется к публикации». Мало того, в рецензии не было никаких упоминаний о пресловутой серийности!

Помню, как, обалдев от такого счастья, мы снова устроили пирушку в ознаменование долгожданного начала моей писательской карьеры. Я тогда по наивности снова вообразил, что дело в шляпе, еще не зная, что рецензент – это всего лишь первый, а зачастую единственный читатель книги, мнение которого в издательстве ровным счетом никого не интересует.

19. Правило Крупенина

В свободное время от литературных и прочих трудов, памятуя о завете Пифагора насчет того, что «для познания нравов какого ни есть народа старайся прежде изучить его язык», я продолжал упорствовать, хотя, признаться, мои занятия греческим продвигались ни шатко ни валко. Я так и не удосужился прочитать ни одной приличной книжки за исключением пары детективов, переведенных с английского, да адаптированной учебной литературы.

А ведь я, между прочим, довольно бодро читаю и изъясняюсь на нескольких языках и по идее, благодаря этому опыту, должен был бы продвигаться в учебе достаточно быстро. Но не тут-то было. Все изученные мною языки относятся к одной и той же романо-германской группе, а потому обладают схожей внутриязыковой логикой, а также имеют множество лексических совпадений, что существенно облегчает жизнь.

С греческим же все по-другому. Этот язык в духе Иммануила Канта можно смело назвать вещью в себе. Он абсолютно герметичен в плане заимствований, его не сравнишь ни с каким другим уже хотя бы по причине полного отсутствия родственников.

А самое главное – мне не хватает стимула. Когда я изучал английский, было понятно, что я открываю для себя новую информационную вселенную. Уча испанский, я твердо знал, что распахиваю двери в библиотеку, набитую самыми лучшими книгами всех времен. Итальянский большинство моих сверстников зубрили исключительно благодаря обаянию Челентано и гению Феллини. А вот с греческим в плане мотивации все не так просто.

«Вот учу я его, учу, и что дальше?» – много раз спрашивал я сам себя. В таверне в принципе можно объясниться хоть по-английски, хоть жестами, тебя все одно поймут. Так какие возможности откроет передо мной новый язык? Наслаждаться стихами Кавафиса? Да, это, конечно, стимул, но только если ты такой же закоренелый фанат Кавафиса, как Бродский.

Вы возразите мне: дескать, кроме Кавафиса есть еще Сеферис, есть Элитис, между прочим, оба нобелевские лауреаты, это вам не хухры-мухры. Да, все так, но опять же речь идет о поэтах. Я обожаю поэзию и потому точно знаю, что для того, чтобы в полной мере оценить стихи, надо владеть языком как родным, и точка. Без вариантов. Но до этого с моей нынешней дырявой памятью еще очень далеко.

Кроме того, перечисленные авторы при всех их талантах – фигуры из далекого прошлого. Кавафис, так тот вообще родился на целое поколение раньше Маяковского. И писал он, понятное дело, языком своей эпохи. Что до Сефериса, то он тоже, на минуточку, старше Шолохова. Да и Элитис не сильно моложе.

Разумеется, вы можете со мной не согласиться, но сдается мне, что после той давнишней творческой бури, что устроила эта гениальная троица, в греческой литературе, пожалуй, за исключением какого-нибудь Казандзакиса с его Зорбой, наступила пауза, которая, по некоторым признакам, продолжается и поныне, что совсем неудивительно – по статистике греки на сегодня наименее читающий народ в Европе.

Мне встречались данные опроса, согласно которым лишь каждый четвертый грек осиливает хотя бы одну книгу в год. Готов поспорить, что даже эти печальные цифры, скорее всего, завышены. Стесняясь показаться невеждами, греки наверняка здорово привирают насчет того, что читают хоть что-нибудь. Увидеть на пляже грека с книгой – это все равно что увидеть дельфина, резвящегося в нашей бухте. Такое и в самом деле случается, но до обидного редко. По большей части взрослый народ валяется у моря с газетами да журналами, а малышня листает комиксы.

Почему я так уверен, что греки вводят в заблуждение тех, кто проводит опрос? А вы ознакомьтесь с результатами исследования, проведенного под эгидой компании «Дюрекс», производящей презервативы, и все поймете. Целью проекта было установить среднедушевое число половых контактов в неделю. Так вот, представьте, согласно опросу, греки занимаются любовью чаще самих бразильцев! Впрочем, спроси меня симпатичная женщина-исследователь о том, насколько я в этом смысле молодец, я не моргнув глазом назову двузначное число, хотя и не грек, заметьте.

Конечно, на книгах свет клином не сошелся, можно же смотреть греческое кино – я ведь страстный поклонник кинематографа. Честно скажу – пробовал, не зацепило. При том что среди греков немало одаренных актеров, на мой взгляд, почти все они безбожно переигрывают, то ли из-за южного темперамента, то ли в силу национальных традиций, не знаю. Артисты чрезмерно гримасничают, орут почем зря, брызжут слюной и жестикулируют куда больше, чем нужно. А с другой стороны, именно так ведет себя в разговоре среднестатистический грек, поэтому мои жалобы относительно актерского «пережима» можно расценить как вкусовщину.

Помимо кино, разумеется, есть еще богатая традициями греческая музыка. В отличие от иных греков, что навешивают на национальные мотивы презрительный ярлык «скиладико», что означает «собачий», огульно приравнивая жанр к собачьему вою, я к этой музыке всегда относился с большой симпатией. И главным залогом этого чувства было непонимание текста.

Как ни парадоксально, но по мере роста моих познаний в языке, любовь к греческим песням пошла на убыль. Сказать, что в греческих балладах музыка первична, а слова вторичны, значит сильно приукрасить действительность. Правда в том, что в огромном количестве божественно красивых на слух, а потому популярных греческих песен слова вообще никакой смысловой нагрузки не несут, поэтому к партии голоса тут нужно относиться как к еще одному музыкальному инструменту, не более.

Какие же стимулы мне остаются? Корпеть над учебниками только ради того, чтобы грамотно вести переговоры с работягами, не знающими никакого другого языка, кроме греческого? Ну, знаете ли, во-первых, это не стимул, а необходимость. Во-вторых, жизнь давно заставила меня довольно подробно освоить греческий ремонтно-строительный лексикон и навыки ведения торга. Поверьте, ни то ни другое не способствует покорению языковых вершин. Но это не всё, есть еще и в-третьих.

Дело в том, что язык, на котором изъясняются люди, занятые в сфере строительства и ремонта, существенно отличается от общегреческого. Как я выяснил на собственном опыте, это особый и, кстати говоря, малоизученный диалект. При том что на первый взгляд используются те же слова, что и в литературном языке, их смысл зачастую не совпадает, а иногда и прямо противоположен общепринятому значению.

Судите сами. Вот небольшой список выражений, дающий представление о том, насколько литературный новогреческий язык отличается от строительного диалекта. Очень надеюсь, что мои скромные изыскания могут впоследствии пригодиться как студентам вузов, так и всем желающим освоить скрытые языковые нюансы.

Теперь видите, что я нисколько не преувеличиваю? Греческий язык – что современный, что во времена Гомера – и в самом деле полон сюрпризов, о чем не уставал повторять патриарх классической филологии профессор Соболевский. Про него в этой связи даже ходил такой анекдот. Коллега спрашивает Соболевского, только что вернувшегося из Крыма:

– Так вы, Сергей Иванович, на юг ездили?

– Ездил, ездил

– И на пляже лежали?

– Лежал, лежал.

– Наверное, роман читали?

– Нет, греческий словарь. Знаете, куда увлекательней – гораздо больше неожиданностей.

Как бы там ни было, а в итоге длительных поисков я все же нашел, ради чего стоит упираться. Если рассматривать новогреческий как мостик, ведущий к классическому греческому языку, то все усилия и потраченное время, безусловно, оправданны. Чего не сделаешь ради того, чтобы оценить Геродота или Эсхила в оригинале.

В продолжение языковой темы хочу поделиться сделанным мною лингвистическим открытием. Я не раз слышал от людей, начинающих изучать новогреческий язык, жалобы на трудности в расстановке ударений. Это и в самом деле серьезная проблема. Вот вам практическая иллюстрация.

Представьте, что вы сидите в таверне или в кафе и что-нибудь читаете, например дневники Камю. В какой-то момент вы нечаянно наталкиваетесь на такие пронизанные экзистенциализмом строки, как: «После выпивки все наполняется смыслом, все достигает высшего накала».

Под впечатлением от прочитанного, а также из уважения к нобелевскому лауреату, вы, ясное дело, тут же зовете официанта и деликатно выспрашиваете, что имеется из крепких напитков. В итоге останавливаете выбор на местном бренди, к слову, весьма недурном. И вот тут-то выясняется, что то, что вы по наитию зовете метаксой, на самом деле, звучит как метакса.

Стаканчик бренди, естественно, вызывает приступ волчьего аппетита, и вы заказываете еду, что приводит к очередному открытию. Оказывается, так любимая вами запеканка, приготовленная на основе баклажанов, бараньего фарша, помидоров и соуса бешамель, называется не мусака, а мусака. О как!

Повторив бренди и поразмыслив, вы делаете наивное предположение о том, что ударения в греческом, наподобие французского, всегда падают на последний слог, и снова совершаете ошибку.

А между тем мне эмпирическим путем удалось вывести одно очень простое правило, позволяющее не только безошибочно отыскать ударный слог, но и сделать это играючи.

Вы когда-нибудь в детстве рубились с соседом по парте в «морской бой»? Если да, то все схватите на лету. Итак, пишем любое греческое слово, а сразу под ним рисуем аккуратные квадратики, соответствующие буквам. Причем согласные можно смело отбросить. Нарисовали? Теперь выбираем гласную, на которую тут же так и хочется поставить ударение, исходя из соображений благозвучия, свойственных русскому языку. Выбрали? Прекрасно. Смело зачеркивайте этот квадратик, поскольку в греческом ударение никогда в жизни не упадет на этот слог.

Другими словами мы, как это и происходит в игре в «морской бой», обнаружили пустую клетку. Давайте отбросим ее и перейдем к поискам вражеского линкора.

Нужно иметь в виду, что греческие слова обычно довольно длинные, так что расслабляться рано. А потому мы сосредоточиваемся и приступаем ко второй итерации – вновь выбираем в том же слове слог, на который согласно логике русского языка вы все еще могли бы поставить ударение, пускай и с меньшей охотой, чем в первый раз. Выбрали? Смело зачеркните и эту клеточку тоже.

Таким образом, рано или поздно методом исключения вы неизбежно придете к правильному варианту. Не без гордости сообщаю, что разработанная мною методика срабатывает в девяноста процентах случаев из ста.

Очень муторно и трудоемко, скажете вы? Что ж, не скрою, есть и более короткий способ, но он требует определенной сноровки. Для того чтобы правильно поставить ударение в греческом слове и при этом обойтись всего одной итерацией, надо обладать развитым воображением и языковым чутьем.

Итак, выберите слово и с ходу представьте себе слог, на который вы никогда в жизни не поставили бы ударение – даже под пытками! – настолько странно и непривычно для русского уха оно звучит. Определились? Скорее всего, ударение в греческом слове будет стоять именно там.