Текст книги "Колокол"

Глава 18

Майкл Мид был разбужен странным прерывистым гулом – похоже, он накатывал со стороны озера. С минуту Майкл лежал неподвижно, со страхом вслушиваясь в наступившую тишину, потом поднялся и пошел к отворенному окну. Была яркая лунная ночь, и луна, полная, стоявшая высоко, отбрасывала свой почти золотой блеск на спокойную гладь воды. Майкл протер глаза, удивляясь быстроте своей реакции и все еще гадая – во сне он или наяву. Он постоял немного, вглядываясь в эту тихую картину. Затем включил свет и посмотрел на часы. Десять минут четвертого. Теперь он окончательно проснулся и встревожился. Сел на краешек постели, напряженный, весь ушедший в слух. Опять у него это странное чувство надвигающегося неотвратимого рока. Он принюхался: действительно ли в комнате стоит какой-то тошнотворный запах. Он вспомнил, что прямо перед тем, как проснуться, он видел во сне Ника.

Заснуть снова было слишком нелегко. Звук, который он слышал, – а на сей раз он был уверен, что действительно его слышал, – лишил его покоя. У него остались смутные воспоминания о слышанных в детстве историях про звуки, которые исходят со дна морского, предвещая беды. Он оделся, намереваясь обойти дом и проверить, все ли в порядке. Странные видения – он обнаруживает Корт в огне – напали на него. Он включил в коридоре свет и прошелся немного. Все как обычно, все вроде спят. Он вышел на балкон и огляделся в чудной ночи. Сразу же увидел одинокий далекий огонек в сторожке. По крайней мере Ник не спит. Или Тоби. Он внимательно осмотрел, насколько достало глаз, берега в обе стороны. Все вроде спокойно.

Затем он приметил что-то движущееся: на тропинке от дамбы к переправе кто-то шел. Теперь уже ясно вырисовывались длинная тень и фигура быстро идущего мужчины. Мгновенный приступ ужаса и дурного предчувствия сковал Майкла. С минуту он понаблюдал, а потом заспешил вниз по ступенькам, через площадку, чтобы преградить путь этому ночному пришельцу, кем бы тот ни был. Человек, увидев приближавшегося Майкла, резко остановился и стал поджидать. Майкл, теперь уже почти бежавший и напрягавший при лунном свете зрение, приблизился и со смешанным чувством разочарования и облегчения признал Пола Гринфилда.

– А, это вы, – сказал Пол.

– Привет, – сказал Майкл. – Что-нибудь случилось?

– Дора пропала. Я проснулся, а ее нет. Подождал, она не вернулась, вот я и решил пойти поискать ее.

– Вы не слышали только что необычного звука?

– Слышал. Я как раз в это время угодил в куст утесника. Что это было?

– Не знаю. Похоже на колокол.

– Колокол!

– Я смотрю, в сторожке свет…

– Я как раз туда и собираюсь. Я подумал, может, Дора там. А ежели ее там нет, интересно будет узнать, почивает ли мистер Гэш. Вы не заметили случаем, как эти двое в последние дни шушукаются по углам, словно парочка заговорщиков?

Майкл, и сам это заметивший, в силу своих причин, сказал:

– Нет, я ничего не заметил. Они пошли к переправе.

– Вы не будете против, если я пойду с вами? – спросил Майкл. Ему тоже не терпелось узнать, что происходит в сторожке.

Пол, похоже, не возражал. Они переправились в лодке и заспешили по тропинке к аллее. Огонь теперь уже не маячил ясно впереди. Из лунного света они перешли в темноту деревьев, и под ногами чувствовался жесткий гравий дороги.

Подойдя к сторожке, они увидели, что дверь раскрыта. Свет из гостиной через дверь и незанавешенные окошки освещал гравийную дорожку, высокую траву, железные прутья ворот. Пол, уже бегом, добрался до входа вперед Майкла. Он ввалился без стука. Майкл быстро вошел следом и глянул внутрь через его плечо.

Картина в гостиной была мирной и очень знакомой. Обычный ворох газет застилал пол и стол. Плита горела, около нее растянулся Мерфи. Позади стола на обычном своем месте сидел Ник. На столе стояла бутылка виски и стакан. Больше никого в комнате не было.

Пол, похоже, смешался.

– А, Фоли, добрый вечер, – сказал он Нику. Пол был единственным, кто обращался таким образом к Нику. – Я просто хотел поинтересоваться, не здесь ли моя жена.

Ник, выказавший, как подумалось Майклу, некоторое удивление по поводу прихода Майкла, теперь уже расплылся в улыбке, начав свое характерное гримасничанье. С этими сальными цыганскими волосами, в грязной белой рубахе нараспашку, с выставленными из-под стола длинными ногами он походил на какого-нибудь диккенсовского повесу. Он потянулся к бутылке и, подняв брови, вероятно, изображал слегка снисходительное изумление – Майкл и сам частенько его испытывал – откровенностью, с которой Пол обнажал свои семейные неурядицы.

– Доброе утро, Гринфилд, – сказал Ник. – Нет, ее здесь нет. А с чего бы ей быть тут? Выпьете?

– Нет, спасибо, я вообще не пью виски, – раздраженно сказал Пол.

– Майкл? – сказал Ник.

Майкл вздрогнул, услышав свое имя, и только потом понял, что имел в виду Ник. Он отрицательно покачал головой.

– Тоби наверху? – спросил Пол.

Ник продолжал улыбаться и тянул с ответом. Затем сказал:

– Нет, его здесь тоже нет.

– Я загляну наверх, не возражаете? – сказал Пол и ринулся через комнату.

Майкл, который только сейчас начал понимать, что Пол, по сути дела, в неуправляемом состоянии, остался наедине с Ником. Он без улыбки взглянул на него. Он и сам был близок к неуправляемому состоянию.

Ник улыбался.

– Один из смертных грехов, – сказал он.

– Что?

– Ревность.

На лестнице раздались шаги Пола. В гостиную он возвратился, едва держась на ногах.

– Удовлетворены? – сказал Ник.

Пол не ответил, стоял посреди комнаты с искаженным тревогой лицом.

– А вы знаете, где они? – спросил он Ника.

– Гэш? – сказал Ник. – Разве я сторож Гэшу своему?

Пол постоял с минуту в нерешительности, потом повернулся, собираясь уходить. Проходя мимо Майкла, он приостановился.

– Как странно, что вы сказали про колокол, – сказал он.

– Почему? – спросил Майкл.

– Потому, что есть предание об этих местах. Я все хотел рассказать вам. Звон колокола предвещает смерть.

– Вы не слышали совсем недавно такой странный звук? – спросил Майкл у Ника.

– Я ничего не слышал, – ответил Ник.

Тяжело ступая, Пол вышел за дверь и медленно пошел обратно по дороге.

Майкл остался. Он чувствовал сильную усталость и смущение. Если бы только Ник не ёрничал, он бы немного посидел с ним в тишине. Но все это были безумные мысли.

– Выпьете? – спросил Ник.

– Нет, Ник, спасибо.

Смотреть теперь на Ника, оказывается, тяжко. Лицо его, когда серьезно, кажется враждебным, когда улыбается – кажется вызывающим. Он выдавил из себя вымученную улыбку и затем отвел глаза в сторону.

Ник поднялся и пошел к Майклу. Майкл весь напрягся. Какое-то мгновение ему казалось, что Ник подойдет вплотную и коснется его. Но буквально в двух шагах Ник остановился, не переставая улыбаться. Теперь Майкл смотрел на него открыто. Как хочется убрать эту улыбку с его лица. У него было сильное побуждение протянуть вперед руки и положить Нику на плечи. Звук, который его разбудил, лунный свет, сумасшествие этой ночи внушили ему неожиданное чувство, будто разговор между ними теперь дозволен. Все его тело до дрожи угадывало близость своего друга. Может, в конце концов, это и есть тот миг, когда он каким-нибудь образом опрокинул бы барьер, который поставил меж ними. Ничего хорошего ведь из этого не вышло. И факт остается фактом – и сейчас он это осознал до глубины души, – что бы это ни значило и чего бы это ни стоило – он Ника любит. Может, что-нибудь хорошее все же и выйдет из этого…

– Ник, – начал Майкл.

Заговорив почти что одновременно, Ник спросил:

– Хотите знать, где Тоби, а?

От такого вопроса Майкла передернуло. Он надеялся, что на лице его ничего не отразилось.

– Ну так где?

– В лесу – занимается любовью с Дорой.

– Откуда вы знаете?

– Я их видел.

– Я вам не верю, – сказал Майкл. Но он-то верил. – В любом случае это не мое дело, – добавил он. Это было глупо – в любом случае, как ни крути, это его дело.

Ник отступил назад, уселся на стол и, глядя в упор на Майкла, по-прежнему улыбался.

Майкл отвернулся и вышел, хлопнув дверью.

Глава 19

– Ну и что потом? – сказал Джеймс Тейпер Пейс.

Это было на следующее утро, и Джеймс с Майклом снимали в теплице помидоры. Хорошая погода портилась, и, хотя солнце сияло по-прежнему, сильный ветер, поднявшийся перед рассветом, мел по огороду. Высокие ряды бобовых плетей опасно раскачивались. Пэтчуэй занимался своими делами, придерживая одной рукой шляпу. В теплице же было тихо, и теплый, пропитанный запахами почвы воздух и тугие красные связки плодов создавали почти тропический покой. Сегодня привычный распорядок дня нарушился из-за приезда колокола, который должны были доставить где-то поутру. Епископ собирался появиться во второй половине дня и после крещения принять участие в чаепитии, устраиваемом общиной; стол «а-ля фуршет» готовился под руководством Маргарет Стрэффорд на широкую ногу. Епископ останется на ночь и на следующее утро будет совершать более сложные обряды.

– Ничего особенного, – сказал Майкл. – Я встретил Пола, и мы пошли в сторожку. Тоби там не было. Мы пошли обратно – я спать, а Пол искать дальше. Когда я увидел его сегодня утром, он сказал, что, вернувшись в комнату где-то минут через сорок пять, он обнаружил там Дору. Та сказала, что ночь, мол, такая душная, вот она и выходила прогуляться немного у озера.

Джеймс рассмеялся своим хриплым раскатистым смехом и принялся выстилать следующий ящик газетами.

– Боюсь, – сказал он, – эта миссис Гринфилд, что называется, сука. Прошу прощения за такое слово, но нужно называть вещи своими именами. Если этого не делать, неприятностей не оберешься.

– Так вы говорите, никакого шума ночью не слышали.

– Ни звука. Но я так смертельно устаю в последние дни и сплю как бревно. Меня и трубный глас не поднял бы. Пришлось бы отряжать специального гонца.

Майкл молчал. Он проворно обирал рдеющие помидоры, нагретые солнцем и налитые спелостью. Ящики наполнялись быстро.

– Конечно, тут не до смеха, – продолжал Джеймс. – Я не верю, что минувшей ночью случилось что-нибудь серьезное. Пол ведь дикий паникер и к тому же страдает хронической ревностью. Тем не менее нужен глаз да глаз, ведь это весьма прискорбно, что они зашли так далеко.

– Да.

– Уверен, Тоби с Дорой ничего особенного не делали, резвились просто, как парочка из молодняка. Дора-то по уму недалеко от него ушла. Но в подобных женщинах никогда нельзя быть уверенным – каким-нибудь жестом или словом она могла травмировать его. В конце концов, он ведь не ровня моим юнцам из Ист-Энда. Ребенок он был тепличный. И первые знаки полового влечения в мальчике ведь так важны, правда? И разные там вольности с подростками – дело нешуточное…

– Конечно.

– Плохо, что мы не произвели, похоже, сильного впечатления на эту миссис. Надо было бы ей поговорить с матушкой Клер. Уверен, это прочистило бы ей мозги. У этой девчонки сейчас такая мешанина в голове. Чувствую, что и Пола мы упустили.

– Возможно.

– И потом, мы же полностью в ответе за мальчика. В конце концов, он сюда приехал как на отдых, готовиться к Оксфорду. Конечно, ничего особенно дурного в том, что он по-приятельски побуйствует с Дорой, нет, но сказать ей обиняком как-то надо.

– Кому?

– Доре, по-моему. Взывать к ее лучшим чувствам будет непросто. Боюсь, что и в лучшие времена ее не прошибешь, она напоминает того jeune homme de Dijon, qui n’avait aucune religion[46]46
  Букв: малого из Дижона, который не исповедует никакой религии (фр.).


[Закрыть]. Если уж она не печется о давлении у собственного мужа, пусть хоть проявит какое-то уважение к чувствам мальчика. Это она должна понять. Может, вы бы ее мягко так предостерегли, а, Майкл?

– Только не я.

– Ну а если Маргарет? У Маргарет такая материнская душа, и Доре она, похбже, нравится, да и такие советы, может, лучше давать женщинам. А вот, кстати, и Маргарет!

Майкл резко вскинул глаза. По бетонной дорожке к ним бежала Маргарет, широкая юбка надувалась и развевалась на ветру. Майкл немедленно понял смысл ее необычайной спешки, и сердце у него екнуло.

Маргарет рывком открыла дверь, впустив сильную струю холодного воздуха.

– Майкл! – закричала она, счастливая своим поручением. – Настоятельница немедленно хочет вас видеть!

– Ну и везет же некоторым, – сказал Джеймс.

Их милые светлые лица смотрели на него с завистью. Майкл вымыл руки под краном в углу теплицы, вытер их носовым платком.

– Прошу простить, что оставляю на вас работу, – сказал он Джеймсу, – извините, я помчался.

Он побежал по тропинке за домом, ведущей к озеру. Это было обычным – бежать, когда тебя вызывает настоятельница. Когда он свернул влево, к дамбе, на него обрушился сильный порыв ветра. Надвигалась чуть ли не буря. Глянув в другой конец озера, он увидел громадный грузовик, только что вынырнувший из-за деревьев аллеи и на малом ходу продолжавший путь по открытой части дороги. Должно быть, это колокол. Ему бы заинтересоваться, почувствовать волнение, радость. А он холодно отметил его прибытие и тут же о нем забыл. Майкл свернул на дамбу. Он был уверен: настоятельница все знает о Тоби. Конечно, думать так просто безрассудно. Ну откуда она могла узнать? Впрочем, от того, что она знает, всегда оторопь берет. Добравшись до деревянной секции в середине дамбы, он выдохся и сбавил скорость. Шагам его из-под досок вторило гулкое эхо. Вызова этого он не ожидал и чувствовал себя так, словно его вот-вот подвергнут какому-то духовному насилию. Он замкнулся, погрузился в себя, был невосприимчив и почти раздражен.

На углу строения, где располагались приемные, его поджидала сестра Урсула. Она всегда исполняла роль сторожевого пса при аудиенциях настоятельницы. Ее крупное волевое лицо еще издали начало источать на него лучи одобрения. Вызов она почитала знаком особой милости. В конце концов, разговора с настоятельницей жаждали все, а удостаивались лишь избранные.

– В первую приемную, – сказала она Майклу, когда он проходил мимо, бормоча какое-то приветствие.

Майкл ворвался в узкий коридор и помедлил с минуту, переводя дух, прежде чем отворить первую дверь. Марлевый экран по его сторону решетки был закрыт, за ним было тихо. По обычаю тот, кого вызывали, приходил первым. Майкл отвел со своей стороны экран, открылась решетка, а за ней – второй марлевый экран, заслонявший приемную напротив, уже монастырскую. Затем он расправил воротничок – галстука он не носил, – застегнул рубашку, пригладил волосы и усиленно постарался успокоиться. Он стоял – сесть он себя заставить не мог – и смотрел в пустоту внутреннего экрана.

Спустя минуту-другую, за которые он мог ощутить, как неистово бьется его сердце, он уловил какое-то движение, и на марлевый экран легла смутная тень. Экран открылся, и он увидел напротив высокую фигуру настоятельницы, а за ее спиной – маленькую комнатку, в точности похожую на его. Он привычно преклонил колени и ждал, пока она сядет. С легкой улыбкой настоятельница села и жестом пригласила его тоже сесть. Майкл придвинул стул почти вплотную к решетке и сел боком на краешек, так что головы их сблизились.

– Ну, сын мой, рада вас видеть, – сказала она оживленным тоном, каким всегда начинала аудиенцию. – Надеюсь, я выбрала не самое неудобное время? Вы ведь, должно быть, так заняты сегодня?

– Нет-нет, все в порядке, – сказал Майкл. – Время как раз удобное для меня.

Майкл улыбнулся ей через прутья решетки. Раздраженность его, во всяком случае, прошла, сломленная глубокой привязанностью, которую вместе с уважением и благоговением он питал к настоятельнице. Ее живое, кроткое, властное и чрезвычайно умное лицо, длинные, сухие, словно отметины тонкого резца, морщины, осеняющий это лицо мягкий, чуть желтоватый свет апостольника, оживлявший в памяти какую-то голландскую картину, напоминали ему о матери, так давно уже умершей.

– У меня у самой голова кругом идет от дел. Просто я почувствовала, что хочу вас видеть. Ведь целая вечность прошла, правда? Есть еще парочка деловых моментов. Я вас надолго не задержу.

Такое вступление Майкла утешило. Он-то боялся нагоняя, а сейчас был не тот момент, когда ему хотелось бы по душам поговорить с настоятельницей. Он знал, что в теперешнем его состоянии достаточно любого нажима с ее стороны, и он рухнет в трясину бесполезных самообличений. Ободренный ее деловым тоном, он сказал:

– Думаю, все, что нужно к сегодняшнему вечеру и завтрашнему утру, уже наготове. Маргарет Стрэффорд творит чудеса.

– Храни ее Господь! Мы все так волнуемся, не можем дождаться завтрашнего утра. Епископ приезжает сегодня днем? Надеюсь повидать его, прежде чем он уедет. Он такой занятой человек. Он очень добр, уделяя нам свое время.

– Надо думать, мы не покажемся ему недотепами-любителями, – сказал Майкл. – Боюсь, процессия завтра может пойти слегка неслаженно и самотеком. Благих намерений много, идеального порядка мало!

– Тем лучше! Девочкой я часто видела религиозные процессии в Италии, и обычно они были хаотичны, даже самые крупные. Но от этого они становились только еще более искренними и живыми. Уверена, епископ в муштре не нуждается. Нет, я нисколько не сомневаюсь, что завтра все будет прекрасно. О чем, право, я хотела спросить вас, так это о проблеме финансов.

– Мы подготовили проект обращения и составили список вероятных «Друзей Имбера». Я был бы очень вам признателен, если бы вы проглядели оба эти документа. В зависимости от вашего усмотрения мы могли бы разослать обращение недели через две. Мы могли бы сами размножить его в Корте – сделать оттиски по трафарету.

– Это очень хорошо. По такому случаю отпечатанное на машинке обращение не годится. В конце концов, это ведь что-то семейное, верно? 'Бывают случаи, когда деньги просятся к деньгам, но это не наш случай. Мы просто пишем к своим друзьям. Если перешлете сегодня бумаги с сестрой Урсулой, я с удовольствием посмотрю, что вы подготовили. Может, мы и дополнили бы список кое-какими именами. Интересно, какую огласку получит наш колокол? Она сыграла бы свою роль в определенных кругах, правда? Не вижу вреда, если изредка мир будет получать напоминание о том, что мы существуем!

Майкл улыбнулся.

– Я тоже об этом думал, – сказал он. – Поэтому и не хочу затягивать с обращением. Присутствия журналистов нам, конечно, не нужно. Да никто и не выказывал желания приехать. Но я подготовил текст заявления в местную печать и еще один, покороче, в центральную. Формулировку обговорил с матушкой Клер. И я попросил Питера сделать несколько фотографий, которые мы могли бы присовокупить.

– Прекрасно. Представить себе не могу, как только вас на все хватает. Надеюсь, вы не переутомляетесь. Вид у вас довольно бледный.

– Я совершенно здоров, – сказал Майкл. – Во всяком случае, через недельку-другую будет передышка. Уверен, остальные работают куда больше моего. Джеймс с Маргарет просто не знают ни минуты покоя.

– Тревожит меня ваш юный друг из сторожки…

Майкл глубоко вздохнул. Значит, все-таки это. Он почувствовал, как горячая волна стыда хлынула к его лицу. Он старался не смотреть на настоятельницу и уставился на один прут решетки подальше от ее головы.

– Да? – сказал он.

– Я знаю, это очень сложно. И, конечно, я знаю очень мало об этом, только чувствую, получает он не совсем то, за чем, собственно, приехал в Имбер.

– Может, вы и правы, – уклончиво сказал Майкл, ожидая прямой атаки.

– Я полагаю, в том больше его собственной вины. Он совсем откололся, так ведь? А когда Кэтрин будет с нами, станет и того хуже…

С внезапным облегчением Майкл понял, что настоятельница говорит о Нике, а не о Тоби. Он снова стал смотреть на нее. Глаза у нее были проницательными.

– Я знаю, – сказал он. – И меня это очень тяготит. Я должен был бы больше этим заниматься. Я подумаю, что-нибудь непременно сделаем, приставим к нему кого-нибудь, может, Джеймса. Переселим его в дом и попросту заставим как-то включиться в нашу жизнь. Но, как вы сказали, это нелегко. Работать он не хочет. Боюсь, он здесь просто как на постое. Он скоро уедет в Лондон.

– Он mauvais sujet[47]47
  Не подарок (фр.).


[Закрыть], это без сомнений. Тем более мы должны взять его на свои плечи. Ведь такие люди, как он, не приходят в такое место, как это, забавы ради. Конечно, он приехал, чтобы быть поближе к Кэтрин, но то, что он хочет быть поближе к ней сейчас, и то, что он хочет оставаться в общине, а не в деревне, наводит по меньшей мере на размышления. Разве можем мы быть уверенными в том, что не замешана в этом некая искренняя крупица надежды на лучшее… И человек, которого следует, как вы выразились, к нему приставить, не Джеймс, а вы.

Майкл выдержал ее взгляд, который был скорее насмешливым, чем обвиняющим.

– Мне трудно иметь с ним дело, – сказал он. – Но я тщательно все обдумаю. – Он чувствовал, что в нем крепнет решимость не быть откровенным с настоятельницей.

Настоятельница всматривалась в его лицо.

– Признаюсь вам, тревожусь я – и не знаю точно отчего. Тревожусь за него, тревожусь за вас. Я хотела спросить: нет ли чего-нибудь, что вы хотели бы рассказать мне…

Майкл вцепился в стул. Духовная сила Имбера за ее плечами надвигалась на него, словно буря. Что за ирония, думал он, когда он хотел рассказать все об этом настоятельнице, она ему не позволила, а теперь, когда она хочет узнать, он ей не расскажет. Он желал ее совета, а не отпущения грехов и не мог просить о первом без того, чтобы не казалось, что он испрашивает о втором. Нет, настоятельница проявила бы терпимость. Но он почти с омерзением отворачивался от самой идеи обнаружить перед ней свое жалкое, запутанное состояние души. Историю с Ником она почти наверняка в общих чертах знала и что хотела понять, так это теперешний его настрой, а тут без истории с Тоби никак не обойтись. Начни он рассказывать всю эту историю, и он не сможет, это он знал, рассказать ее сейчас, не предавшись тому особому самобичеванию жалостью, которое он уже привык принимать за покаяние. Молчание в таком случае чище, лучше. Глянув вниз, он увидел положенную на бортик решетки, совсем близко к нему, словно его искушавшую, бледную, бесконечно морщинистую руку, которая была омыта слезами лучших, чем он, людей. Дотянись он до этой руки – и он пропал. Майкл отвел глаза и сказал:

– Нет, не думаю.

Настоятельница поглядела на него еще немного, пока он, чувствуя себя съежившимся, маленьким, усохшим, глядел в дальний угол комнаты за ее спиной.

– Вы непрестанно присутствуете в наших молитвах. Вы и ваш друг. Я знаю, как сильно печалитесь вы о тех, кто вверен вашим заботам, и о тех, кому вы пытаетесь помочь и терпите неудачу, и о тех, кому помочь вы не в силах. Положитесь на Господа и помните: Он по-своему и в свой час исполнит то, на что мы так жалко посягаем. Часто мы не добиваемся желаемого другим добра, но мы добиваемся иного, что рождается из наших усилий. Добро – это избыток. Куда мы щедро и от всей души направляем его, там и вступаем в созидание, которое может быть непостижимым для нас самих, и от того, что оно непостижимо, мы можем его бояться. Но из-за этого отступать мы не должны. Господь всегда может направить нас, коли мы того пожелаем, на высший и лучший путь, а научиться любить мы можем, только любя. Помните: все наши неудачи в конечном счете неудачи в любви. Несовершенную любовь не порицать и отвергать должно, но совершенной делать[48]48
  Слова эти перекликаются с изречением Иоанна Богослова: «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение; боящийся несовершенен в любви» (Первое послание Иоанна, 4:18).


[Закрыть]. Путь этот всегда вперед и никогда назад.

Майкл, теперь уже сидя к ней лицом, слегка кивнул. После такой речи он бы уже не доверил себе произнести хоть слово. Она повернула руку и подала ему ладонью вверх. Он взял ее, ощутив прохладное, сухое пожатие.

– Ну, я задержала вас слишком долго, сын мой. Я бы хотела повидать вас снова, немного погодя, когда уляжется вся эта суматоха. Постарайтесь не перетруждаться, хорошо?

Майкл склонился над ее рукой. Закрыв глаза, он поцеловал ее и прижал к своей щеке. Затем поднял на настоятельницу спокойное лицо. Он смутно чувствовал, что молчанием одержал духовную победу. Он чувствовал, что заслужил ее одобрение. Они оба поднялись, и, когда Майкл снова поклонился ей, она затворила марлевый экран и ушла.

Он постоял немного в тихой комнате, глядя на прутья решетки и белую закрытую дверцу экрана за ними. Затем затворил экран на своей стороне. Как хорошо знает она его сердце. Но наставления ее казались ему скорее чудом, нежели полезным внушением. Для деяния, которое надо совершить, он был орудием слишком запятнанным. Любовь. Он покачал головой. Быть может, только те, кто оставил этот мир, имеют право на это слово.