Текст книги "Дибук с Мазлтов-IV"

– Не съедите даже дольки? Если я выберу косточки?

– Определенно нет.

– Вы бы сняли груз с моей души, – проникновенно сказал Город. – В меня заложена тяга к завершенности, а что за обед без фруктов?

– Нет! И еще раз нет!

– Хорошо-хорошо, только не волнуйтесь, – успокоил Город. – Не нравится, что я подаю, не надо.

– Отчего же, нравится.

– А если вам так нравится, почему не поесть фруктов?

– Ну хорошо, – сдался Кармоди. – Дай мне винограда.

– Я ничего не хочу вам навязывать.

– Ты ничего и не навязываешь. Дай, пожалуйста.

– Вы твердо решили?

– Дай винограда! – заорал Кармоди.

– Ладно, берите, – сказал Город.

И подал великолепную гроздь муската. Кармоди съел все. Виноград был отличный.

– Прошу прощения, – произнес Бельведер. – Что вы делаете?

Кармоди выпрямился и открыл глаза.

– Вздремнул немого… Что-то не так?

– Что может быть «не так» при столь здоровом естественном занятии?

– Благодарю, – сказал Кармоди и вновь закрыл глаза.

– Но зачем же дремать в кресле?

– Потому что я – в кресле и уже наполовину сплю.

– Заработаете растяжение мышц спины, – предупредил Город.

– Плевать, – буркнул Кармоди, не открывая глаз.

– Почему бы не лечь спать со всеми удобствами, на диване?

– Мне вполне удобно здесь, в кресле.

– Так только кажется. Человек анатомически не приспособлен спать в сидячем состоянии.

– А я вот приспособлен!

– Нет. Попробуйте уснуть на диване.

– Мне по душе кресло.

– Но диван лучше. Пожалуйста, попробуйте, Кармоди. Кармоди!

– А?… Что?… – вскинулся Кармоди, проснувшись.

– Я совершенно уверен, что вам следует отдыхать на диване.

– Ну хорошо! – Кармоди с видимым усилием заставил себя подняться. – Где этот диван?

Город вывел его из ресторана, направил вниз по улице, заставил повернуть и войти в здание с табличкой «Дремотная». В помещении стояла дюжина диванов. Кармоди направился к ближайшему.

– Не советую, – сказал Город. – Он продавлен.

– Ерунда, – отмахнулся Кармоди. – Как-нибудь устроюсь.

– Неудобная поза вредит осанке.

– Боже милостивый! – воскликнул Кармоди, вставая и с дивана. – Какой ты мне порекомендуешь?

– Вот тот, сзади, – сказал Город. – Он здесь самый большой и упругий. Мягкость матраса установлена научным путем. Подушки…

– Ладно, хорошо, отлично, – сказал Кармоди и лег на указанный диван.

– Может быть, включить музыку?

– Не стоит беспокоиться.

– Как угодно. Тогда я потушу свет.

– Прекрасно.

– Одеяло не желаете? Я, разумеется, регулирую температуру, но у засыпающих часто создается субъективное ощущение прохлады.

– Не важно! Оставь меня в покое!

– Хорошо, – сказал Город. – Я ведь, собственно, не для себя стараюсь. Лично я никогда не сплю.

– Да, извини, – произнес Кармоди.

– Ничего, не утруждайте себя извинениями…

Наступила тишина. Потом Кармоди сел.

– Что случилось? – спросил Город.

– Не могу заснуть, – пожаловался Кармоди.

– Попробуйте закрыть глаза и сознательно расслабить каждую мышцу тела, начиная от большого пальца и…

– Не могу заснуть! – заорал Кармоди.

– Вы, наверное, с самого начала не очень-то хотели спать, – предположил Город. – По крайней мере, закройте глаза и постарайтесь немного отдохнуть.

– Нет! – заявил Кармоди. – Сна ни в одном глазу. А в отдыхе я не нуждаюсь.

– Упрямец! – сказал Город. – Поступайте, как хотите. Я сделал все, что мог.

– Да-а-а! – протянул Кармоди, встал и вышел из «Дремотной».

Кармоди стоял на маленьком горбатом мостике и смотрел на голубую лагуну.

– Это точная копия моста Риальто в Венеции, – сообщил Город. – Уменьшенная, разумеется.

– Знаю, – отозвался Кармоди, – я прочитал табличку.

– Очаровательно, правда?

– Недурно, – сказал Кармоди, закуривая сигарету.

– Вы много курите, – заметил Город.

– Угу. Что-то тянет.

– Как ваш медицинский советник, должен предупредить, что связь между курением и раком легких убедительно доказана.

– Знаю.

– Если бы вы перешли на трубку, вероятность заболевания была бы меньше.

– Я не люблю трубку.

– В таком случае сигару?

– И сигары не люблю.

Кармоди закурил другую сигарету.

– Это ваша третья сигарета за пять минут, – заметил Город.

– Черт побери, я буду курить столько, сколько захочу! – закричал Кармоди.

– Конечно-конечно! – заверил Город. – Я пытался образумить вас ради вашего же здоровья. Неужели вы хотите, чтобы я молча смотрел, как вы себя губите?

– Да, хочу, – сказал Кармоди.

– Не могу поверить, что вы говорите серьезно. Здесь вступает в силу этический императив. Человек в принципе может действовать против своих интересов; в машине такая порочность недопустима.

– Отстань от меня, – угрюмо бросил Кармоди. – Прекрати мною понукать.

– Понукать? Мой дорогой Кармоди, разве я к чему-то вас принуждал? Разве я не ограничивался советами?

– Ну, пожалуй. Но слишком много болтаешь.

– Очевидно, этого все же недостаточно, – сказал Город. – Судя по тому, что я получаю в ответ.

– Ты слишком много болтаешь, – повторил Кармоди и закурил сигарету.

– Четвертая за пять минут.

Кармоди открыл рот, чтобы выкрикнуть оскорбление.

Затем передумал и пошел прочь.

– А что это? – спросил он.

– Автомат для продажи конфет, – сообщил ему Город.

– Совершенно не похоже.

– Однако это так. Я взял модифицированный проект фирмы «Саарийонен» для силосной башни, миниатюризировал модель, само собой, и…

– Все равно не похоже. Как им пользоваться?

– Очень просто. Нажмите на красную кнопку. Теперь подождите. Опустите вниз один из рычагов в ряду А. И нажмите на зеленую кнопку. Извольте!

В руку Кармоди скользнула большая конфета.

– Хм, – сказал Кармоди. Он развернул конфету и надкусил ее. – Это настоящая конфета или копия?

– Настоящая. Столько дел, что самому заняться недосуг, пришлось обратиться к субподрядчику.

– Хм, – сказал Кармоди и выронил обертку.

– Вот с таким пренебрежительным отношением я всегда и сталкиваюсь.

– Подумаешь, бумажка! – Кармоди повернулся и посмотрел на обертку, лежащую на безукоризненно чистом тротуаре.

– Конечно, бумажка, – сказал Город. – Но умножьте ее на сто тысяч жителей, и что получится?

– Сто тысяч бумажек, – тут же отозвался Кармоди.

– Ничего смешного не нахожу, – отрезал Город. – Вы бы не захотели жить среди этих бумажек, можете не сомневаться. Первым бы прибежали жаловаться, что улицы завалены мусором. Ну а где ваш вклад в борьбу за чистоту? Хотя бы за собой вы убираете? Конечно, нет! Это вы предоставляете мне – а я и так должен выполнять все функции Города, днем и ночью, без выходных.

Кармоди нагнулся, чтобы подобрать обертку. Но едва протянул к ней руку, как из ближайшей водосточной решетки выскочила металлическая клешня, схватила бумажку и исчезла.

– Ладно, – сказал Город. – Я привык убирать за другими. Мне все время приходится это делать…

– Гм, – пробормотал Кармоди.

– …не ожидая благодарности.

– Я благодарен, благодарен! – заверил Кармоди.

– Вовсе и нет.

– Ну хорошо, может быть, и нет. Что мне прикажешь говорить?

– Лично мне ничего не надо, – сказал Город. – Будем считать инцидент исчерпанным.

– Достаточно? – спросил Город после ужина.

– О, вполне, – ответил Кармоди.

– Не очень-то много вы съели.

– Я поел, сколько хотел. Все было очень вкусно.

– Ну а раз так, то почему бы не съесть еще?

– Больше некуда.

– Если бы вы не испортили аппетит конфетой…

– Черт побери, конфета не испортила мне аппетит! Я просто…

– Вы опять закуриваете, – заметил Город.

– Ага, – подтвердил Кармоди.

– А нельзя ли потерпеть еще немного?

– Послушай, – резко начал Кармоди, – какого черта ты…

– Нам надо серьезно потолковать, – поспешно вставил Город. – Вы не задумывались, на что будете жить?

– Пока у меня не было времени задуматься над этим.

– Ну а я уже подумал. Хорошо, если бы вы стали врачом.

– Врачом? Но сперва нужно закончить специальное отделение колледжа, потом медицинский факультет, потом…

– Я все могу устроить.

– Не привлекает.

– Так… Юриспруденция?

– Ни за что!

– Инженер? Прекрасная профессия!

– Не для меня.

– Кем же вы хотите быть?

– Летчиком! – запальчиво воскликнул Кармоди.

– О, бросьте…

– Я серьезно!

– У меня даже аэродрома нет.

– Тогда я стану летчиком где-нибудь в другом месте.

– Вы говорите так нарочно, назло мне!

– Вовсе нет, – сказал Кармоди. – Я хочу быть летчиком, честно хочу. Я всегда хотел быть летчиком. Это моя мечта.

Наступила тишина. После долгого молчания Город произнес:

– Дело ваше.

Голос прозвучал холодно, как сама смерть.

– Куда это вы идете?

– Гулять, – ответил Кармоди.

– В полдесятого вечера?

– Ну. А что?

– Мне-то казалось, вы устали.

– Я успел отдохнуть.

– Понятно. Мне-то казалось, что вы посидите, и мы хорошенько потолкуем.

– А может, потолкуем, когда я вернусь?

– Ладно, не имеет значения, – горько произнес Город.

– Хорошо, к черту прогулку, – горько произнес Кармоди и сел.

– Я уже не хочу, – сказал Город. – Идите, гуляйте на здоровье.

– Спокойной ночи, – произнес Кармоди.

– Прошу прощения?

– Я сказал «спокойной ночи».

– Вы собираетесь спать?

– Разумеется.

– Спать? Прямо сейчас?

– А почему бы и нет?

– Да так… – промолвил Город. – Вы забыли умыться.

– А-а… действительно. Ничего, утром умоюсь.

– Вы давно не принимали ванну?

– Да, очень давно. Утром приму.

– Разве у вас не улучшится самочувствие, если вы примете ванну сейчас?

– Нет.

– Даже если я сам наберу воды?

– Нет, черт побери! Нет! Я хочу спать!

– Поступайте как знаете, – сказал Город. – Не умывайтесь, не учитесь, неправильно питайтесь. Но тогда не пеняйте на меня.

– Пенять? За что?

– За все, что угодно, – ответил Город.

– Ну а именно? Что ты имеешь в виду?

– Не важно.

– Зачем же ты вообще об этом заговорил?

– Исключительно ради вас.

– Понимаю.

– Мне-то все равно, моетесь вы или нет…

– Ясно.

– …когда относишься к делу неравнодушно, – продолжал Город, – со всей ответственностью, очень неприятно выслушивать брань в свой адрес.

– Этого не было.

– Сейчас не было. А раньше днем было.

– Ну… погорячился.

– Все из-за курения.

– Ты опять за свое!

– Ладно, не буду, – сказал Город. – Дымите, как труба. Мне-то что?

– Вот-вот! – Кармоди закурил.

– Но я оказался несостоятельным, – посетовал Город.

– Нет-нет, – заверил Кармоди. – Не надо так говорить. Пожалуйста.

– Забудем об этом, – произнес Город.

– Хорошо.

– Иногда я чересчур рьяно берусь за дело.

– Да уж.

– Все это очень тяжело – и особенно потому, что я прав. Я прав, вы же знаете.

– Знаю, – сказал Кармоди. – Ты прав, ты прав, ты всегда прав. Прав-прав-прав-прав…

– Не надо перевозбуждаться, – остановил Город. – Хотите выпить стакан молока?

– Нет.

– Точно не хотите?

Кармоди закрыл лицо руками. Ему было не по себе. Он чувствовал себя крайне виноватым, слабым, грязным, нездоровым и неряшливым. Он чувствовал себя глубоко испорченным человеком и, более того, навеки обреченным на такое состояние, если только он не изменится, приспособится, исправится…

Но Кармоди и не пытался сделать что-нибудь подобное. Он поднялся на ноги, расправил плечи и решительно зашагал прочь от римской площади и венецианского мостика.

– Куда вы? – спросил Город. – Что случилось?

Поджав губы, Кармоди молча шествовал мимо детского парка и здания «Америкэн экспресс».

– Что я сделал плохого? – воскликнул Город. – Что? Скажите мне просто, что?!

Храня молчание, Кармоди миновал французский ресторанчик и португальскую синагогу и вышел, наконец, на опрятную зеленую равнину, что окружала Бельведер.

– Неблагодарный! – закричал ему вслед Город. – Ты такой же, как все остальные! Вы, люди, вообще склочные создания, никогда не бываете довольны.

Кармоди сел в машину и завел двигатель.

– С другой стороны, – задумчиво произнес Бельведер, – вы никогда не выказываете и своего недовольства… Мораль, полагаю, в том, что Городу необходимо запастись терпением.

Кармоди выехал на шоссе и взял путь на Нью-Йорк.

– Счастливой поездки! – закричал на прощанье Бельведер. – Не волнуйтесь обо мне, я буду вас ждать!

Кармоди с силой надавил на педаль газа. Он предпочел бы не слышать последней фразы.

Исаак Башевис Зингер
Йохид и Йохида

В городских пейзажах слышны колокола ада. Любовь там – болезнь, ведущая к смерти, зеленые поля и синее небо – сцена для разврата, а смерть – лишь мелкий эпизод вечной жизни. Исаак Башевис Зингер, признанный мастер еврейской литературы, мстительно мажет черным философские игрушки, которые так любит современный человек. С насмешливым взглядом всезнающего скептика он пробует реальность на прочность, швыряет в нее камни и отталкивает в прошлое картонные шаблоны. В результате получилось отличное еврейское иконоборчество.

Дж. Данн

В тюрьме, где осужденные души ждали отправления в Шеол[45]45
  Шеол (иврит) – загробный мир в иудаизме.


[Закрыть] – так там называли Землю, – была одна женская душа, Йохида. Души забывали свое прошлое. Пура, Ангел Забвения, рассеивающий Божественный свет и сокрывающий Его лицо, царил над ними. Йохида, позабывшая о своем спуске с Трона Славы, много грешила. Всему виною была ее ревность. Она подозревала все женские души, не только верные Богу, но и отринувшие Его, в связях со своим любовником Йохидом. Души, говорила она, не были созданы, они просто возникли из ничего, а значит, у них нет ни целей, ни задач, которые следовало бы выполнить. Хотя власти и проявляли к ней исключительное терпение и многое прощали, но в конце концов случилось так, что Йохиду все же приговорили к смерти. Судья объявил срок, в который ее должны были отправить на кладбище под названием Земля.

Защитник Йохиды подавал апелляцию в Верховный Небесный Суд и даже написал петицию самому Метатрону, но Йохида настолько погрязла в грехах и проявляла такое нежелание раскаиваться, что ничто уже не могло ей помочь. Ее схватили, разлучили с Йохидом, ей остригли волосы и обрезали крылья, а потом ее обрядили в длинный белый саван. Она не могла больше слышать музыку сфер, вдыхать ароматы Рая и размышлять над загадками Торы, которая дает душам силы. Она не могла нежиться в ваннах дивного бальзама. В тюремной камере было темно, и ни единая весточка из окружающего мира не доходила до нее. Величайшим же испытанием стала разлука с Йохидом. Ни общаться с ним телепатически, ни послать ему записку с верными она не могла. Единственное, что у нее осталось, – это страх смерти.

В том мире смерть не была каким-то загадочным и таинственным событием – скорее, простым истощением духа. О том, что следует за ней, Йохида не знала. Она была уверена, что спуск на Землю – это умирание, что бы там ни говорили верующие души о возрождении искры жизни. Сразу же после смерти душа начинала гнить и покрываться тоненькой пленкой под названием «сперма». Затем могильщики относили ее в утробу, где она превращалась в подобие странного гриба и с тех пор начинала называться ребенком. За этим следовали все муки Ада: рождение, взросление, труд. Согласно книгам, со смертью заканчивалось не все. Очистившись, душа возвращалась к своим истокам. Но никаких доказательств этого не существовало. Насколько знала Йохида, никто еще не вернулся с Земли. Она верила в то, что за самое короткое время душа ее истончится и исчезнет во тьме, обратного пути из которой нет.

И вот пришел тот миг, когда Йохида должна была умереть – спуститься на Землю. Скоро уже за ней придет тысячеглазый Ангел Смерти с огненным бичом.

Сначала Йохида долго плакала, но затем слезы кончились. Засыпая и просыпаясь, она непрестанно думала лишь об одном – о Йохиде. Где он? Что делает? Кто рядом с ним? Наверняка он не слишком горюет из-за нее. Его окружают прекрасные женщины, священные животные, ангелы, серафимы, херувимы, и каждый из них по-своему притягателен. Как долго такой, как Йохид, может хранить верность? Ведь он, подобно Йохиде, был неверующим. Это он первым сказал ей, что души всего лишь продукт эволюции, а не чудо Божьего творения. Йохид не верил в свободу воли и абсолютность добра и зла. Что могло удержать его? Наверняка он лежит сейчас в объятиях какой-нибудь красавицы и рассказывает ей те же самые истории, что раньше рассказывал Йохиде.

Но что она могла с этим поделать? Все контакты с внешним миром были прерваны. Все двери закрыты: сюда не проникали ни красота, ни доброта. Единственная дорога отсюда вела на Землю, в ужас плоти, крови, костей, нервов и дыхания. Богобоязненные ангелы обещали воскрешение. Они утверждали, что душа не задержится на Земле, а вернется в Высшие Сферы сразу же, как только отбудет положенное ей наказание. Но Йохида, придерживаясь современных взглядов на жизнь, считала все это глупым суеверием. Как душа может освободиться от разлагающейся плоти? Это совершенно невозможно. Возвращение было мечтой, глупой уловкой, успокаивающей недалекие и пугливые души.

Однажды ночью, когда Йохида, как обычно, лежала без сна и думала о Йохиде, вспоминая его поцелуи, объятия, те секреты, что он тайком шептал ей на ухо, их любовные игры, дверь камеры распахнулась, и появился Дума, Ангел Смерти, тысячеглазый и с огненным бичом, такой, каким его и описывают Священные Книги.

– Пришло твое время, сестра, – сказал он.

– Но последняя апелляция?…

– Все, кто оказываются здесь, рано или поздно отправляются на Землю.

Йохида вздрогнула:

– Что ж, я готова.

– Йохида, ты еще можешь помочь себе. Покайся, пока не поздно.

– Как же мне это поможет? Я ни в чем не раскаиваюсь, разве что в том, что не смогу больше грешить, – дерзко ответила Йохида. Оба замолчали. Наконец Дума сказал:

– Йохида, я знаю: ты зла на меня. Но разве я в чем-то виноват перед тобою? Разве я сам захотел стать Ангелом Смерти? Я тоже грешник, и меня тоже выслали из Высших Сфер и в наказание заставили подготавливать души к смерти. Я не хочу тебе зла, не бойся. Смерть не так уж и страшна. Сначала ты даже и не поймешь, что произошло. Затем окажешься в утробе и девять месяцев проведешь в покое и тишине. Ты забудешь все, чему научилась здесь. Выход из утробы напугает тебя, но, знаешь, детство иногда бывает даже приятным. Ты начнешь постигать науку смерти, оденешься в новое, покорное тебе тело, а потом и глазом не успеешь моргнуть, как все закончится.

Йохида перебила его:

– Дума, убей меня, если надо, но, пожалуйста, избавь от этой лжи!

– Я говорю тебе правду. Все это продлится не больше сотни лет. Даже самые отъявленные грешники не задерживаются там дольше. Смерть – всего лишь подготовка к новому существованию.

– Дума, пожалуйста. Я не желаю этого слушать.

– Но это важно – знать, что добро и зло существуют и там, а воля продолжает оставаться свободной.

– Какая воля? Зачем ты говоришь все эти глупости?

– Йохида, слушай меня внимательно. Даже среди мертвых действуют свои законы. Твои поступки там определят, что станет с тобою здесь. Смерть – лаборатория для восстановления души.

– Умоляю тебя, лучше убей меня!

– Всему свое время, есть еще несколько минут, и ты должна получить важные инструкции. Запомни, что один и тот же поступок на Земле может принести и зло, и добро, а самым страшным грехом считается возвращение какой-нибудь души к жизни.

Это звучало так глупо, что Йохида даже засмеялась:

– Что ты говоришь? Как труп может вернуть кому-то жизнь?

– Просто. Тело состоит из очень непрочного материала, и, чтобы повредить его, не требуется много усилий. Смерть – как паутинка: подул легкий ветерок, и вот ее уже нет. Но самое страшное преступление – это покушение на смерть, свою ли, чужую – не важно. Не только делать так, но даже говорить или думать об этом строжайше воспрещается. Этим Земля отличается от нашего мира.

– Ерунда. Бред палача.

– Это правда, Йохида. Тора, которая определяет там правила жизни, гласит: жизнь другого должна быть дорога человеку так же, как и его собственная. Запомни мои слова. Когда ты окажешься в Шеоле, они тебе пригодятся.

– Нет уж, я не желаю больше слушать это вранье! – И Йохида заткнула уши.

Прошли годы. Все в Высших Сферах забыли о Йохиде, и только ее мать продолжала жечь поминальные свечи. На Земле Йохида получила новых родителей, а также братьев и сестер, всех мертвых. После окончания школы она поступила в университет и жила в большом некрополе, где множество мертвецов готовились к выполнению тех или иных покойницких обязанностей.

Была весна и ежегодное гниение. От могил с их памятными деревьями и бегущих вод поднимался ужасный смрад. Миллионы существ, насильно сброшенных в это царство смерти, становились мухами, бабочками, червями, лягушками, жабами. Они жужжали, квакали, стрекотали, щебетали, безнадежно погрязнув в борьбе за смерть. С тех пор как Йохида очутилась здесь, все это казалось ей частью жизни. Она сидела на скамейке в парке и смотрела на луну, выглядывающую из темноты Иного Мира и похожую на поминальную свечу. Как и все мертвецы женского пола, Йохида тянулась к смерти и мечтала о том, чтобы ее утроба стала могилой для нового покойника. Однако сделать этого без помощи трупа-мужчины, с которым ей следовало соединиться в приступе ненависти, именуемой на Земле любовью, она не могла.

Пока Йохида смотрела на этот череп, висящий высоко в небе, рядом с ней на скамейку сел молодой покойник в белом саване. Время от времени два мертвеца украдкой поглядывали друг на друга, думая, что могут видеть, и не зная, что на самом деле все мертвецы слепы. Наконец покойник сказал:

– Простите, вы не подскажете, который сейчас час?

Поскольку все мертвецы где-то глубоко внутри с нетерпением ждут окончания своего наказания, вопросы о времени они задают чаще всего.

– Час? – переспросила Йохида. – Секундочку.

И она поднесла к глазам руку, на запястье которой висел специальный инструмент, измеряющий время; но вокруг было так темно, что она не смогла рассмотреть мелких значков, нанесенных на его поверхность. Мертвец подвинулся ближе:

– Может быть, я? У меня отличное зрение.

– Если хотите.

Покойники никогда и ничего не делают в открытую, предпочитая различные околичности и оговорки. Он взял Йохиду за руку и наклонился к прибору, именуемому там часами. Не впервые покойник-мужчина прикасался к Йохиде, но такого странного чувства она не испытывала еще никогда. У нее задрожали руки. Он же внимательно вглядывался в символы и значки, но рассмотреть их сразу тоже не мог. Наконец он произнес:

– По-моему, сейчас десять минут одиннадцатого.

– Уже так поздно?

– Позвольте представиться, меня зовут Йохид.

– Йохид? А меня Йохида.

– Какое странное совпадение!

Оба чувствовали, как кровь все быстрее разносит смерть по их жилам. Затем Йохид сказал:

– Какая красивая сегодня ночь!

– Да, очень красивая!

– Есть в весне что-то, что нельзя выразить словами.

– Словами вообще нельзя ничего выразить, – ответила Йохида.

Как только она это сказала, оба сразу же поняли, что лягут вместе и подготовят могилу к приходу нового мертвеца. Не важно, как давно умер покойник, в нем всегда остается немного жизни, своеобразный след от контакта с тем знанием, что полнит Вселенную. Смерть – только маска для истины. Мудрецы говорят о ней как о мыльном пузыре, лопающемся от прикосновения соломинки. Мертвец, стыдящийся смерти, пытается усилить себя с помощью хитрости. И чем он становится старше, тем изобретательнее.

– Могу я поинтересоваться, где вы живете? – спросил Йохид.

«Где я уже видела его? Почему мне так знаком этот голос? – с удивлением думала Йохида. – И как могло случиться, что его зовут Йохид? Ведь это такое редкое имя».

– Недалеко отсюда, – ответила она.

– Могу я проводить вас до дома?

– Спасибо. Не стоит. Впрочем, если вы сами этого хотите. Ведь еще слишком рано ложиться спать.

Они поднялись.

«Это его я искала? – думала Йохида. – Он предназначен мне судьбою? Но что такое судьба? Ведь мой профессор утверждает, что нет ничего, кроме атомов и их движения».

Мимо проехала коляска, и Йохид предложил:

– Может быть, прокатимся?

– Куда?

– Вокруг парка.

Вместо того чтобы отказаться, Йохида неожиданно для себя самой сказала:

– Было бы замечательно, но я не хочу, чтобы вы тратили деньги.

– О чем вы говорите? Какие деньги? Ведь живем же всего один раз!

Экипаж остановился, и они сели. Йохида знала, что приличная молодая девушка не должна кататься в коляске вместе с незнакомым молодым человеком. Что он подумает о ней? Решит, что она катается с каждым встречным? Она хотела объяснить, что очень застенчива по природе, но знала, что уже не сможет изменить того впечатления, которое произвела на него в первые минуты их знакомства. Йохида сидела молча, сама удивляясь своей смелости. Она чувствовала, что, кроме него, ей никто не нужен. Она почти могла читать его мысли. Она хотела, чтобы эта ночь никогда не кончалась. «Неужели же это любовь? Разве можно полюбить так быстро? Я счастлива?» – спрашивала она саму себя. Но ответов на эти вопросы не было. Мертвецам всегда, даже в минуты величайшей радости, свойственна меланхолия. Наконец Йохида сказала:

– У меня такое странное чувство, будто все это уже происходило раньше.

– Психологи называют это дежа вю.

– Может быть, это что-то другое…

– Что, например?

– Может быть, мы уже встречались. В каком-то другом мире.

Йохид рассмеялся:

– В другом мире? Но есть только один мир – этот.

– Возможно, существуют души.

– Абсолютно исключено. То, что называют душой, – всего лишь вибрация материи, продукт деятельности нервной системы. Уж я-то знаю, я изучаю медицину.

Внезапно он обнял ее за талию. И хотя прежде Йохида никогда не позволяла мужчинам таких вольностей, она не отстранилась. Она сидела тихо, окончательно сбитая с толку своей уступчивостью, боясь даже и подумать о том, что будет завтра. «У меня совсем нет характера, – ругала она себя. – Но он, пожалуй, прав. Если души нет и жизнь – всего лишь короткий эпизод в бесконечности смерти, то почему бы не наслаждаться ею, забыв про все предрассудки? Если нет души, значит, нет и Бога, а свобода воли – полная ерунда. Мораль, как утверждает мой профессор, только часть идеологической надстройки».

Йохида закрыла глаза и откинулась на спинку коляски. Лошадь шла неторопливо. В темноте все мертвецы – люди и животные – оплакивали свою смерть, они выли, смеялись, жужжали, чирикали, вздыхали. Кто-то шел шаткой походкой, напившись, чтобы забыть о муках Ада. Йохида задремала, затем проснулась. Во сне мертвецы иногда возвращаются к истокам жизни. Иллюзии времени и пространства, причины и следствия, количества и качества исчезают. Во сне Йохида вернулась в мир своего прошлого. Она встретила там свою настоящую мать, своих друзей, своих учителей. Был там и Йохид. Они были рады вновь видеть друг друга, обнимались, шутили и смеялись. В тот момент оба знали истину: смерть на Земле временна и обманчива, она есть суд и очищение. Они вместе путешествовали по небесным дворцам, садам, оазисам для вернувшихся душ, лесам, где жили священные животные, островам с чудесными птицами. «Нет, наша встреча не случайна, – шептала во сне Йохида. – Бог существует. В его Творении есть замысел. Соитие, свобода воли, судьба – все это части Его плана». Йохид и Йохида проходили мимо тюрьмы и заглянули в одно из окон. Там они увидели приговоренную к отправке на Землю душу. Йохида уже знала, что это их будущая дочь. И прежде чем проснуться, она услышала тихий голос:

– Могильщик нашел могилу. Сегодня ночью будут похороны.