Текст книги "Свобода совести. Истоки, становление, правовая охрана"

Так, в 1685 г. были изданы «указные статьи о раскольниках», содержание которых сводилось к следующему: «1) упорных раскольников, которые с пыток упорно будут стоять в расколе, а покорение святой церкви не принесут, их за такую ересь по трикратному у казни допросу, если не будут покоряться сжечь в срубе и пепел развеять; 2) покаявшихся посылать в монастыри на покаяние; 3) подстрекателей к самосожжению – жечь; 4) перекрещивающих и первое крещение называющих неправым – жечь без всякого милосердия; 5) перекрещенных, если они будут виниться без всякой противности, наказывать кнутом и отсылать к епархиальному архиерею для эпитемии; не покоряющихся наказывать смертью; 6) оговоренных в расколе, если это окажется справедливым, бить кнутом и сослать в дальние города; 7) за недонесение и понаровку раскольщикам чинить жесточайшее наказание» (260, с. 148). После этого указа раскольники избегали объявлять себя и записываться в двойной подушный оклад. В результате явилась масса «потаенных раскольщиков», которые преследовались весьма строго, особенно в первую половину XVIII столетия (260, с. 209). За ересью в этот период признавалось, главным образом, религиозное значение и каралась она высшей мерой наказания – смертью через сожжение.

Значение петровского законодательства (Воинские Артикулы, Морской Устав и множество указов) в истории наказуемости религиозных преступлений в том, что оно впервые отступило от религиозной точки зрения на преступления против веры и нравственности, заменив ее узко-государственной, поскольку видело в этих преступлениях не что иное, как одно из самых тяжких нарушений военной дисциплины.

В 1721 г. Петр I ликвидировал патриархат, заменив его Святейшим Правительственным Синодом во главе с Обер-прокурором, который назначался императором. Централизация власти в руках царей, их претензии на богобоязненность и верховенство в церкви, процессы секуляризации ослабляли былой авторитет церкви и ее иерархии, но не настолько, чтобы поколебать традиционную роль церкви – как союзницы самодержавия и позволить выйти на арену общественной жизни. Более того, будучи основным идеологическим символом самодержавия и пользуясь его всяческой поддержкой, православная церковь продолжала наступление против веротерпимости, жестоко душила даже религиозное новаторство, не говоря уже о свободомыслии (236, с. 219).

При преемниках Петра I было издано несколько постановлений касательно евреев, стесняющих их свободное проживание в России. Так, Императрица Екатерина I в 1727 г. велела выслать из России «жидов как мужеска, так и женска пола, которые обретаются на Украине и в других российских городах, и впредь их ни под какими образы в Россию не пускать и того предостерегать во всех местах накрепко».

В царствование Анны Иоанновны (1730–1740 гг.) были изданы некоторые строгие постановления касательно совращения. Так, за совращение в раскол угрожала вечная ссылка на галеры и конфискация всего имущества. Были изданы постановления касательно как католической, так и лютеранской пропаганды, а также о волшебстве (260, с. 215). В своей деятельности Анна Иоанновна в основном следовала политике Петра I и обещала верность православию в манифесте от 17 марта 1730 г.

При Елизавете Петровне (1741–1761 гг.) было издано общее распоряжение, запрещающее евреям жить и селиться в России на том основании, что от них «яко от таковых Имени Христа Спасителя ненавистников, нашим верноподданным крайнего вреда ожидать должно», «от врагов Христовых не желаю интересной прибыли».

Другое ограничение свободы совершения богослужения Елизавета сделала по отношению к армянам. Разрешив им в 1741 г. построить церковь в Москве, она в 1742 г. лишила их права строить где-нибудь свои церкви, а построенные велела упразднить, кроме одной в г. Астрахани. Таково положение о свободе вероисповедания в Елизаветинскую эпоху (260, с. 217–218). Если Елизаветинская эпоха отличается усилением стеснительных мер по отношению к инославию и иноверию, равно как и к расколу, если на нее падает полный расцвет применения в церковной дисциплине телесных наказаний и суровых мер «монастырского смирения»; если в уголовном правосудии мало было места снисхождению и милости, то к ее же времени относятся и другие явления, свидетельствующие о начинающемся повороте во всей сфере церковных и уголовных наказаний. С одной стороны, раздаются голоса против грубости «монастырского смирения», с другой стороны, совершаются некоторые преобразования в области общего материального уголовного права (260, с. 232).

Проект нового уложения, относящийся к материальному уголовному праву, «по содержанию своему, был сводом уложений современного ему действующего права (Уложения 1649 г., Воинских Артикулов, Морского Устава, сепаратных законов от 1648 по 1754 г.), дополненный некоторым количеством новых определений. В проекте 1754–1766 гг. преобладающим наказанием являлась смертная казнь, преимущественно в ее квалифицированных формах – сожжения, колесования, залития горла расплавленным металлом и даже разорвания пятью лошадьми и повешения за ребра. Последние два вида явились у нас вновь» (314, с. 151). Но этот проект Елизаветою не был утвержден, по причине слишком суровой системы кар. В 1744 г. было велено все дела о преступлениях, за которые положена смертная казнь, пересылать в Сенат. Исполнение смертных приговоров, таким образом, было предоставлено на Высочайшее усмотрение. С этого времени смертная казнь осталась только как исключение, вплоть до Свода Законов 1832 г. Другой особенностью Елизаветинского времени было смягчение наказаний по отношению к малолетним, виновным в тяжких преступлениях, к числу которых относилось и святотатство (260, с. 235–237).

Новая эпоха в истории изучаемого нами вопроса начинается с восшествия на престол Екатерины II (1762–1796 гг.). Выражением ее прогрессивных идей, усвоенных из западной уголовно-юридической доктрины XVIII в., был знаменитый Наказ, данный комиссии по составлению нового уложения. Этот Наказ не был памятником законодательным. «Я запретила на оный инако взирать, – пишет сама Екатерина, – как единственно он есть, т. е. правила, на которых основать можно мнение, но ни яко закон, и для того по делам не выписывать, яко закон, но мнение основать на оном дозволено» (190, с. 66–67). Но, несмотря на это, Наказ имел немалое значение и, несомненно, влиял на дух законодательства в России. На него иногда ссылались в судебных приговорах XVIII–XIX вв. (41, с. 249).

Русская императрица, последовательница идей трех великих мыслителей Запада – Монтескье, Беккариа и Вольтера, согласно с ними также рекомендует религиозную терпимость в своем Наказе. По ее мнению, было бы чрезвычайно вредным для спокойствия и безопасности подданных запрещать свободное отправление религии в государстве; нет лучшего средства обратить заблудших в истинное лоно церкви, как терпеть эти чуждые религии; преследование раздражает ум человека, терпимость, напротив, смягчает самые черствые сердца, покоряет самых упорных и уничтожает распри, столь вредные для спокойствия государства (21, с. 249–250).

Принцип веротерпимости Екатериной был провозглашен не раз. На практике осуществление этого принципа выразилось в даровании свободы богослужения всем католикам, протестантам и другим иноверцам, равно и в одинаковых с православной церковью, если только не больших, заботах о белорусской католической епархии. Она, впрочем, не разрешала пропаганды других вер между христианами, православными или не православными – все равно. Сферой, где принцип веротерпимости нашел себе новое приложение, было законодательство Екатерины II о расколе. Так, например, указом от 14 декабря 1762 г. разрешалось всем бежавшим за границу раскольникам возвратиться на родину с правом поселения на указанных местах Европейской России и Сибири. В 1763 г. все раскольники, с уничтожением раскольнической конторы, были подчинены общим присутственным местам. Понятие раскола стало суживаться. Манифестом 3 марта 1764 г. раскольники, не сторонящиеся православной церкви, уже не отлучались от входа церковного и не считались раскольниками, их не писали в двойной оклад. Позже раскольники были сравнены с православными в отбывании воинской повинности. Более строгие меры применялись только к самосжигателям и скопцам. Все отдельные мероприятия в отношении к расколу 60-х и 70-х годов заканчиваются знаменитым указом 20 июля 1782 г., которым Императрица упразднила двойной оклад в казну. Уничтожение двойного оклада выкидывало из всех ведомостей графу о раскольниках, и этот термин исчезал из разных юридических актов. Борьба с расколом была передана из сферы права в сферу свободного религиозного их увещания и в сферу образования. Но те надежды, которые Екатерина возлагала на просветительскую деятельность, специально в отношении к расколу, не оправдались, и раскол от ее терпимости не уменьшился, а даже, по словам современников, увеличивался.

С приходом к власти Екатерины II было издано 8 указов, касающихся вероисповедной политики государства. Из них 3 – об уклонении от исполнения постановлений церкви, 4 – о расколе и ереси, 1 – о волшебстве и суевериях. Позже 2 указа о расколе были изданы Павлом I (1796–1801 гг.).

Духовной власти по отношению к расколу приходилось вести себя осмотрительно и осторожно, и не только при Екатерине, но и при ее приемниках – Павле I и особенно Александре I, при котором для раскола наступает золотой век. В царствование Александра I (1801–1825 гг.) отношение к раскольникам стало особенно терпимым, что нашло отражение в церковно-дисциплинарной практике (260, с. 247–251).

Борьба за свободу вероисповедания, в сложившихся в России условиях, имела свои особенности: она велась под лозунгами нравственного возрождения христианства, освобождения церкви от мирских пут и была направлена на устранение союза православной церкви и государства.

Передовые мыслители России того времени, в отличие от представителей европейского свободомыслия и антиклерикализма, учитывая российскую специфику борьбы за демократические права и свободы, основное внимание уже обращали на правовые вопросы. С требованием обеспечения права на мировоззренческую свободу выступали М. В. Ломоносов и А. Д. Кантемир (197; 389).

В самом конце XVIII в. в памятнике русской общественной мысли «Благовесть исраилю российскому, т. е. приверженным к Богу староверам благочестивым», были выдвинуты требования полной веротерпимости, исключающей религиозные преследования и распри, прекращения гонений на староверов. Все духовные чины и монахи утрачивали, согласно предполагаемой реформе, право на получение жалованья и должны были жить своим трудом.

В XIX в. понимание свободы совести существенно дополнилось. В «Настольном словаре» видного общественного деятеля своего времени М. В. Петрашевского (1821–1866 гг.) отмечается, что веротерпимость – это низшая ступень свободы вероисповедания, которая признает гражданскую равноправность членов всех вероисповеданий (250, с. 227). Выдающийся русский ученый, криминалист А. Ф. Кистяковский говорил: «Веротерпимость есть требование разума, которое необходимо осуществить для спокойствия и безопасности государств. В больших государствах она необходима для стойкости правительства; при господстве веротерпимости, ему нечего опасаться, так как оно, способствуя спокойствию и умиротворению страстей, отнимает всякий предлог для недовольства. При преследовании религиозного разномыслия малые и отдельные силы соединяются и образуют опасную силу. При господстве же противоположного режима в стране, разделенной на великое число сект, ни одна не может претендовать на господство, и, следовательно, все пребывают в спокойствии. Люди, которые считают исповедуемую ими веру истинною, должны стоять за веротерпимость» (260, с. 280). А. Ф. Кистяковский призывал к проведению принципов веротерпимости, отказу от абсолютной ортодоксии и монопольного прозелитизма, породивших величайшие бедствия и религиозные войны в истории новых европейских народов.

В трудах русских юристов того времени М. А. Рейснера (1868–1928 гг.) и П. П. Пусторослева (1854 г.р.) вопрос о религиозной свободе ставится в связи с вопросом о задачах культурного и правового государства. По словам П. Пусторослева, культурное государство должно обеспечивать возможности удовлетворения религиозных потребностей граждан. Заботясь о благосостоянии своего народа в религиозном отношении, культурное государство обязано оказывать охрану религиозным чувствам и убеждениям своих граждан и даже обывателей, иностранцев. Отсюда и вытекает его важный долг охранения религии или веры. А так как верования людей различны, стеснения же верующего человека в его вере являются для него крайне тяжким гнетом, то у культурного государства появляется надобность давать охрану не одной религии или вере, а нескольким, т. е. держаться принципа веротерпимости или религиозной свободы. Однако принцип веротерпимости или религиозной свободы должен проводиться культурным государством не безгранично, а только относительно религий, совместимых с интересами народного благосостояния (260, с. 453–454). Почти такого же мнения придерживается другой защитник религиозной свободы, исследователь К. К. Арсеньев. В своей книге «Свобода совести и веротерпимость (1905 г.) он признает, что государство не может допустить свободного развития в своей среде вероучений, проповедующих нечто, противное вечному закону нравственности. По его мнению, такие вероучения, явно и несомненно, противные вечному закону нравственности, должны быть объектом государственных мероприятий (256, с. 2). Профессор Л. С. Белогриц-Котляревский также полагает, что вообще право религиозной свободы не может простираться за пределы ненарушимости общественного порядка и принципов морали, а проф. М. А. Рейснер в числе границ свободы исповедания указывает на недопустимость публичной проповеди атеизма и открытой безнравственности (256, с. 98).

Известный российский социолог, публицист В. В. Берви-Флеровский (1829–1918 гг.), выступил за устранение всякого вмешательства политических властей в религиозные вопросы, за отделение церкви от государства: люди должны содержать духовенство за свой счет, и ничто не должно заставлять человека принадлежать к той или иной вере. «Вера должна быть вполне свободным делом совести человека» (23, с. 215–216). Революционер, поэт и публицист Н. П. Огарев (1813–1877 гг.) требовал осуществления «свободы проповеди вообще, равно для религии и науки». В деле выбора религии или науки, по его мнению, не должно быть никакого государственного принуждения, он должен обуславливаться свободным убеждением. Он выдвинул мысль о том, что «не только чистота науки, но чистота религии, для верующих, требует невмешательства государственной власти в религиозные дела» и что общество должно прийти «к сознанию необходимости свободы, т. е. чистоты, искренности и нескрываемости каждого убеждения». «Признание свободы убеждения, равно религиозного и научного» для Н. П. Огарева есть не только правовое требование, но и нравственное (239, с. 731).

Русские религиозные мыслители, философы и писатели: А. С. Хомяков (1804–1860 гг.), И. В. Киреевский (1806–1856 гг.), К. С. Аксаков (1817–1860 гг.), Ф. М. Достоевский (1821–1881 гг.), Л. Н. Толстой (1828–1910 гг.), B. C. Соловьев (1853–1900 гг.), Д. С. Мережковский (1866–1941 гг.), С. Н. Булгаков (1871–1944 гг.), Н. А. Бердяев (1874–1948 гг.) и др. оценивали негативно сложившийся союз между Русской Православной Церковью и самодержавием, они призывали к секуляризации общественных отношений и нравственному возрождению христианства. Например, С. Н. Булгаков писал: «Вековые преступления против свободы совести тяжелым свинцом лежат на исторической совести русской церкви» (34, с. 28).

Осмысление содержания свободы совести, с учетом специфики условий в России, нашло отражение в работах В. И. Ленина. По его мнению, религия является частным делом по отношению к государству, это служит предпосылкой обеспечения подлинной свободы совести. Каждый должен быть свободен исповедовать какую угодно религию или не исповедовать никакой. Необходимо отделение церкви от государства и школы от церкви. Недопустимы никакие различия между гражданами в их правах в зависимости от религиозных верований. Всякие упоминания о том или ином вероисповедании граждан в официальных документах должны быть устранены. Церковные и религиозные общества должны стать совершенно свободными, независимыми от власти союзами граждан-единомышленников (407, с. 348).

Особенность взаимоотношений государства и церкви в России определялась реформой начала XVIII в., которая упразднила патриаршество и установила государственную церковность в лице православия. Церковь была лишена самостоятельности и превратилась в одно из учреждений государственного управления. В последующие за реформой два столетия она обожествляла царскую власть, признавая царя верховным правителем церкви через Синод, находящийся под контролем и руководством Обер-прокурора, назначаемого царем. Император российский провозглашался «помазанником Божиим», который есть «высочайший пастырь». Поскольку идея самодержавия была политическим символом веры русского православия, то, будучи частью государственного аппарата, православная церковь пользовалась особыми привилегиями: владела недвижимым имуществом, получала субсидии от казны, осуществляла контроль за народным образованием. Право на пропаганду своего вероучения, миссионерство и прозелитизм закреплялось в законе только за православной церковью.

Государство вмешивалось во внутренние дела различных конфессий, строго регламентировало их структуру и деятельность. Согласно Своду законов Российской Империи (1832 г.) все религии на территории страны делились на три группы: государственную (православное исповедание), терпимые (католическая, протестантская, армяно-григорианская церкви, ислам, буддизм, иудаизм, язычество) и нетерпимые («секты» – духоборы, иконоборцы, молокане, иудействующие, скопцы). Внеисповедное состояние государством не признавалось. Деятельность по распространению материалистических, атеистических взглядов подвергалась уголовному преследованию.

Основные законы Российской Империи в целом придерживались системы отношений российского государства к вере, называемой системой веротерпимости. Общие принципиальные положения действующего права по вопросу о веротерпимости (говорим – веротерпимости, потому что Своду Законов не известны термины «свободы совести» или «свободы религиозной», он говорит только о свободе веры) – следующие:

1) Первенствующая и господствующая в Российской Империи вера есть христианская православная восточного исповедания (Осн. Зак. ст. 40).

2) Все не принадлежащие к господствующей церкви подданные и иностранцы, живущие в России, пользуются каждый повсеместно свободным отправлением их веры и богослужения по своим обрядам (ст. 44).

3) Свобода веры присваивается не только православным, но и христианам других исповеданий, а также евреям, мусульманам и язычникам (ст. 45).

4) Раскольники не преследуются за их мнение о вере (Уст. пред. прест., изд. 1890 г. ст. 45). Вероисповедное положение раскола определяется законом 3 мая 1883 г.

До данного закона вероисповедное положение различных раскольнических сект было не одинаково. Меркой, какою определялось их положение, являлась бо́льшая или меньшая степень вредности той или иной секты для православной веры (260, с. 472).

Эти общие положения о веротерпимости как раскола, так и других вероисповеданий по русскому праву имели несколько ограничений, которые сокращали и видоизменяли эти общие принципы. Ограничения эти таковы.

1) Принадлежащим к вере православной – были они рождены в ней или потом перешли в нее – запрещается отступать от нее и принимать иную, хотя бы тоже христианскую, веру (Уст. пред. прест. ст. 36).

2) Только одна господствующая православная вера имеет право, в пределах государства, убеждать и не принадлежащих к ней подданных к принятию ее учения (ст. 70). А всякие другие исповедания этого права лишены (Уст. дух. д. иностр. исп. ст. 4).

3) Всякое отвлечение не только от веры православной, но и от других терпимых вер строжайше иноверцам воспрещено (Уст. пред. прест. ст. 77). Перемена веры возможна только в такой градации: от еврейства, мусульманства, язычества в христианские исповедания, а не наоборот, и притом всякий раз с разрешения Министра Внутренних дел (ст. 82). Совращение и вероотступничество наказуемы (ст. 36–44).

4) Раскольникам запрещается кого-либо склонять в свой раскол (ст. 45).

5) Им запрещено, далее, публичное оказательство раскола (ст. 59), равно устройство скитов и обитателей (ст. 47).

6) Принадлежащие к сектам особенно вредным лишаются права свободы богослужебных собраний и подлежат уголовному наказанию (Улож. Наказ. 1885 г. ст. 203).

7) Всякие незаконные молитвенные сборища влекут наказание виновных (Уст. нак. ст. 24).

Таким образом, православная вера является, как вера первенствующая и господствующая, а по отношению к остальным религиям закон обеспечивает не столько свободу, сколько, по выражению Н. М. Коркунова, «равенство вероисповеданий». Впрочем, первенство православной веры по Уложению о наказаниях выражается только в предоставлении ей права пропаганды и полноты уголовно-юридической охраны сравнительно с другими вероисповеданиями (260, с. 474–475).

«Уложение о наказаниях уголовных и исправительных» (1845 г.) защищало религиозные устои Российской Империи, как составную часть ее общественного и государственного строя. Особо важными преступлениями оно считало преступления против веры – отвлечение и совращение из православия в другую веру, воспрепятствование воспитанию детей в православной или иной христианской вере, распространение ересей и расколов и др. К виновным в этих преступлениях применялась целая система карательных мер, вплоть до каторги и ссылки в Сибирь, Закавказье.

В 90-е годы XIX в., в связи с ростом революционных выступлений, ужесточилась политика царизма в отношении «сектантских» объединений. В действующее законодательство были внесены новые, более жесткие уголовные статьи, направленные против «сектантов».

Новое Уголовное Уложение, Высочайше утвержденное 22 марта 1903 г., в его отношении к веротерпимости сделало значительный шаг вперед в соответствии с указом Николая II от 17 апреля 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости», к которому мы еще вернемся.

Оценивая ситуацию в России в этот период, проф. С. В. Познышев пишет: «Россия в настоящее время переживает великий момент нарождения гражданской свободы. В развитии русской государственной жизни наступает эпоха, которую передовые западные государства пережили еще в конце XVIII в. Эпоха, когда личность сбрасывает с себя полицейско-бюрократическую опеку государства и завоевывает неотъемлемые права свои. Вместе со ”старым порядком“ должна отойти в область истории и сохранившаяся в остатках полицейская опека над религиозной жизнью граждан; вместе с другими ”свободами“ в государственную жизнь неизбежно проникнет и свобода религиозная» (256, с. 292).

Переступив через порог XX столетия, Русь приступила к серьезным реформам государственных порядков. В плане начертанных реформ одно из видных мест занял вопрос о перемене внутренней религиозной политики. Уже в Манифесте 26 февраля 1903 г. было признано за благо «укрепить неуклонное соблюдение властями, с делами веры соприкасающимися, заветов веротерпимости, начертанных в Основных Законах Империи Российской, которые, благоговейно почитая Православную Церковь первенствующею и господствующею, предоставляют всем русским подданным инославных и иноверных исповеданий свободное отправление их веры и богослужения по обрядам оной». Здесь речь идет не о перемене принципа внутренней религиозной политики, а о более точном и последовательном применении начал веротерпимости, начертанных в Основных Законах. Правильность такого толкования Манифеста подтвердилась в Высочайшем Указе Правительства Сенату 12 октября 1904 г. о предначертаниях к усовершенствованию Государственного порядка, где в п. 6 сказано: «Для закрепления, выраженного нами в Манифесте 26 февраля 1903 года, неуклонного душевного желания охранять освященную Основными Законами Империи терпимость в делах веры, повелеваем подвергнуть пересмотру узаконения о правах раскольников, а равно лиц, принадлежащих к инославным и иноверным исповеданиям, и, независимо от сего, принять ныне же в административном порядке соответствующие меры к устранению в религиозном быте их всякого, прямо в законе не указанного, стеснения» (24, с. 16).

Во исполнение этого указа 11 февраля 1905 г. было принято Положение Комитета Министров об отмене всех, стесняющих свободу исповедания веры и не основанных прямо на законе, административных распоряжений, от каких бы начальств они не исходили, и о помиловании тех лиц, которые по особым Высочайшим повелениям были подвергнуты без суда высылке из мест постоянного жительства или лишению свободы за религиозные преступления и вытекающие из них поступки (Собр. Узак. № 49, 22 марта 1905 г., ст. 389). Затем начался пересмотр действующих узаконений, касающихся лиц, принадлежащих к инославным и иноверным исповеданиям, и последователей раскольничьих толков и сект (24, с. 17).

По окончании этого процесса, 17 апреля 1905 г. вступил в действие указ об укреплении веротерпимости, который положил начало законодательному движению о свободе совести, вместе с тем и переменам в русском праве. Но при этом основные положения действующего права перемене не подлежали. Непоколебимым оставалось установленное Основными Законами государства положение, признающее первенствующею и господствующею в Российской Империи веру христианскую православную восточного исповедания.

По заявлению Председателя Совета Министров, начало религиозной свободы в России положено тремя актами Монаршего волеизлияния: указом 12 декабря 1904 г., указом 17 апреля 1905 г. и указом 17 октября 1905 г. (24, с. 164).

Первые два акта мы уже рассмотрели, обратимся к третьему.

Итак, 17 октября 1905 г. был объявлен Высочайший Манифест об усовершенствовании государственного порядка, которым были дарованы населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов. После этого Манифеста свобода совести встала в вероисповедной политике российского государства в один ряд с прежним началом веротерпимости. Под влиянием Манифеста в Основных законах, пересмотренных и изданных в 1906 г., появилась ст. 81: Российские подданные пользуются свободой веры. Условия пользования этой свободой определяются законами. С этого момента было основание официально ссылаться на свободу совести как на новое начало вероисповедной политики, не опасаясь упрека в подмене одного начала другим (24, с. 51).

Дальнейшая законодательная деятельность по вопросу свободы совести нашла свое продолжение в составлении семи законопроектов касательно «осуществления свободы совести», которые обсуждались в Государственной Думе до конца 1912 г. Однако они не получили силы закона.

Февральская революция 1917 г. упразднила самодержавие, лишив православную церковь ее многовековой опоры. В программном документе Временного правительства «Обращение к гражданам», опубликованном в марте 1917 г., содержалось указание на отмену «сословных, вероисповедных и национальных ограничений». В июле 1917 г. появилось постановление Временного правительства «О свободе совести», в котором закреплялся принцип союза церкви и государства. Под свободой совести понималась веротерпимость. Положение православной церкви оставалось господствующим на том основании, что православная религия является религией значительного большинства населения России. Внеисповедное состояние по-прежнему не признавалось. После Октябрьской революции кардинально изменились государственно-церковные отношения и отношение к иноверцам.