Текст книги "Ход слоном"

13

Очнулся я (в который уже раз за последние несколько дней!) в незнакомом месте и, как водится, с дикой головной болью. Разлепив веки, я сначала впустил в себя немного света – чтобы попривыкнуть. Мне казалось, что если открыть глаза сразу, свет хлынет мне в голову с такой силой, что непременно разнесет ее изнутри.

Я лежал на кровати в комнате, похожей на больничную палату, но только, в отличие от всех виденных мной до этого больничных палат, других кроватей в ней не было. Рядом с койкой стояла тумбочка, на которой ничего не было. Я подумал, что пролежи я в этой палате хоть месяц, никто не принесет и не положит на эту тумбочку обязательные в таких случаях фрукты, потому что носить их мне элементарно некому.

У меня была забинтована голова и правая рука. Я подумал, что в моем возрасте переломы срастаются плохо, а раны и ссадины заживают медленно и что если так будет продолжаться еще какое-то время, то надолго меня может не хватить.

И еще я подумал, что, судя по тому, что в палате я лежал один, Тимур с тем уродом все же не дали мне убежать и привезли в какое-то частное заведение, где пациента одинаково квалифицированно могут поднять на ноги или отправить на тот свет с последующим бесследным исчезновением тела – в зависимости от желания хозяев.

Страшно не было. Сказывались усталость и, видимо, действие каких-то обезболивающих препаратов. Я лежал и бездумно пялился в белый потолок, настолько гладкий, что не за что было зацепиться глазу. Ни развода от протечки, ни даже трещинки – словом, тоска.

Не могу сказать, сколько я так пролежал, но, думаю, недолго. Сумерки зимой наступают рано, а небо за окном только-только начало темнеть, когда в палату вошел невысокий и довольно упитанный человек лет сорока с небольшим в накинутом на плечи врачебном халате. Под халатом на человеке был надет дешевый серый свитер с рынка (сам как-то покупал себе точно такой же), и я с облегчением подумал, что ко мне пришел не бандит и не посланец нефтяных шейхов, а, скорее всего, обычный мент-дознаватель. Я почти не ошибся.

– Здравствуйте, Альберт Эдуардович, как чувствуете себя? – участливо спросил человек в халате и раскрыл перед мои носом красную книжечку, в которой я, по причине дальнозоркости и головной боли все равно ничего не разобрал. – Разрешите представиться: подполковник Сорокин Олег Юрьевич, Федеральная служба безопасности Российской Федерации.

«Ага, – стукнуло мне в больную голову, – значит, все-таки заберут. Ну и наплевать, я ко всему готов. А вслух спросил:

– Так это я у вас на Лубянке, что ли?

– Ну что вы, Альберт Эдуардович! – засмеялся подполковник Сорокин. – Вы в самой обычной московской больнице, правда, в коммерческом блоке. Главврач по нашей просьбе согласился подержать вас здесь несколько часов – чтобы вы могли прийти в себя. Вижу, вы уже почти в порядке, так что после нашей короткой беседы я отвезу вас домой.

– Как это домой? – обалдело спросил я. – Вы что же, меня не заберете?

– А куда вы хотите, чтобы мы вас забрали? – продолжал смеяться человек в свалявшемся турецком свитере. – И что вы подразумеваете под словом «забрать»?

– Под словом «забрать» я подразумеваю слово «посадить», – угрюмо ответил я. Веселость упитанного подполковника почему-то действовала мне на нервы. Видимо, он это почувствовал и ответил уже серьезным тоном:

– Сажаем не мы, а прокуратура. Это во-первых. А во-вторых, Альберт Эдуардович, сажать вас не за что. Нет состава преступления. Наоборот, от лица органов госбезопасности хочу выразить вам признательность.

– За что – признательность? – обалдело спросил я.

– За то, что вы были участником совместной операции спецслужб нескольких государств. И не просто участником, а одной из центральных фигур! Правда, произошло это без вашего ведома, но раскрыться перед вами раньше времени означало бы провалить все дело. К сожалению, вам пришлось пережить несколько неприятных моментов, но это, так сказать, издержки. Главное, что все закончилось хорошо!

Ничего себе – «несколько неприятных моментов». Меня запросто могли убить, и хотя для человечества в целом и для стран-участниц операции в частности потеря была бы невелика, подставлять таким образом людей – большое свинство.

– Мне теперь, наверное, орден дадут? Ну, или хотя бы часы с профилем Дзержинского? – Из меня рвалась наружу, как минимум, добрая сотня вопросов, но не съязвить я просто не мог – очень уж раздражал меня подполковник Сорокин, который говорил как плохой тамада на плохой свадьбе.

– Орден и часы вряд ли, – так же бодро ответил он, – а вот на единовременную материальную помощь, я думаю, рассчитывать вы можете. Конечно, наши возможности довольно ограниченны, но я постараюсь сделать так, что…

– Буду весьма признателен, – сказал я, несколько оттаяв при словах о материальной помощи.

– Но у меня к вам просьба, – продолжал подполковник. – Расскажите, пожалуйста, всю историю, как вы ее помните. С самого начала и ничего не пропуская. Все, вплоть до мельчайших подробностей.

Подробный рассказ занял около часа. Все это время подполковник смотрел куда-то мне за спину, время от времени прикрывая глаза и слегка кивая головой, словно соглашаясь с услышанным. Закончив говорить, я вопросительно посмотрел на Сорокина. Но, поскольку он молчал, то я решил, что пришла моя очередь задавать вопросы.

– А что это была за операция, если не секрет? Кого ловили?

– Ну вы же понимаете, что всего я вам рассказать не могу, – сказал Сорокин. – Подробности операций такого рода всегда хранятся в строжайшей тайне. Но в общих чертах дело было так…

Со слов подполковника выходило, что немногим более года тому назад в их контору обратилась некая гражданка Летрих, которая сообщила, что опасается за свою жизнь, поскольку несколько организаций, которые, как она подозревает, являются террористическими, считают ее носителем сверхсекретной информации, которую стремятся заполучить.

Понятное дело, что, получив такой сигнал, в конторе страшно возбудились и начали проверку. А уж когда покойный Аркаша слетал на Ближний Восток, где провел переговоры с представителем не до конца дружественного РФ режима, поняли, что наткнулись на что-то действительно серьезное.

Одновременно велась разработка Никиты и его связей, многие из которых были уже хорошо известны чекистам. И, словно в подтверждение глобального масштаба дела, с ними официально связались американские коллеги, которые просили поделиться сведениями о местных экстремистах, связанных, по их данным, с террористическими группировками далеко за пределами России.

Начался активный обмен информацией. Вскоре выяснилось, что однокашник Аркаши, хоть и работал на правительство своей страны, но при этом еще и активно сочувствовал одной из партий фундаменталистского толка. Теперь он арестован. Как арестованы Никита, Тимур, человекообразный киллер и другие фигуранты дела, с которыми мне посчастливилось не встретиться.

По словам подполковника Сорокина, Тимура с его жутким подручным планировали повязать при выходе из подъезда, но я слегка нарушил план своей выходкой, ошеломившей даже группу захвата. Но то, что Аркашу могут застрелить в квартире, чекисты не учли – им почему-то казалось, что Тимур не захочет поднимать шум. Хотя какой там шум, когда стреляют с глушителем.

Вот, собственно, и вся история. А сейчас, сказал Сорокин, он отвезет меня домой и в течение месяца свяжется со мной по телефону на предмет получения материальной помощи.

– Подождите, а как же Инна Летрих? Она на самом деле погибла при пожаре? И охранница, как там ее… кажется, Вера? И зачем в Египет прилетала эта Анна из Америки? Неужели только затем чтобы угостить меня сигаретами и выпить со мной чашечку кофе?

– Извините, Альберт Эдуардович, но на эти вопросы я ответить не могу, – сказал подполковник. – Прошу понять меня правильно.

– А кто убил охранника на пляже?

– Думаю, его приставили следить за вами люди, с которыми контактировал покойный Бунин. Им было важно знать, с кем вы вступите в контакт, чтобы этот самый контакт вовремя пресечь. А убили его местные единомышленники вашего знакомого Никиты. Потому что сочли, что он охотится за теми же сведениями, которые так нужны им самим. Но, скорее всего, ваш пляжный знакомый имел задание сначала понаблюдать за вами, а потом устранить – как носителя опасной информации. Но вам повезло, его самого устранили раньше.

– Хорошо, но тогда хотя бы скажите: что это за чертовщина с направленными землетрясениями? Я на самом деле увез с собой за границу информацию о сверхоружии? Что это был за диск в обложке книги, которую у меня кто-то украл. Кстати, вы не знаете, кто именно?

– Дорогой Альберт Эдуардович, – с сочувствием сказал Сорокин, – никаких направленных землетрясений не существует. Да, отец гражданки Летрих действительно занимался этим вопросом, но эта тема – сродни проектам поворота сибирских рек эпохи сталинизма. Да, у Инны Игоревны действительно были отцовские записи, которые она использовала при подготовке цикла лекций, впоследствии проданных за рубеж. Там нет ничего секретного, уверяю вас.

– Но террористы, – тем же тоном продолжал подполковник, – большинство из которых имеют явно выраженную склонность к вещам вроде демонологии и прочего романтического бреда, посчитали, что содержимое тетрадей советского геолога может дать им в руки оружие невиданной силы. Вы ничего и никому не передавали, поскольку передавать было нечего. Диск был самой обыкновенной обманкой. Думаю, его украли друзья Никиты, устроившие взрыв и пожар, а поскольку ничего интересного на нем не было, то они решили устроить вам допрос с пристрастием. Вам повезло, ведь если бы на диске было записано нечто правдоподобное – например, какие-то формулы или координаты – вас бы сразу же убрали, не тратя времени на разговоры.

– Ладно, а кто такой этот Сергей, который возил меня на виллу и поил виски? Аркаша, то есть Бунин, сказал, что мне там подмешали психотропное средство, чтобы разговорить.

– Сергей – это наш зарубежный коллега, – нетерпеливо и явно закругляя разговор ответил Сорокин. – Никаких психотропных средств, Альберт Эдуардович. Вас просто использовали, уж извините за откровенность. Да и вы не возражали, разве нет? Могли бы сразу отказаться, но ведь не отказались, а? Захотелось заработать, это понятно. За это вас трудно винить, в такое время живем. Поэтому, как я уже говорил, постараемся хоть в какой-то мере компенсировать моральные издержки. Вы не возражаете, если я включу диктофон, и вы повторите все, что просила вас запомнить Инна Игоревна? Просто нам будет любопытно сравнить ваш рассказ с ее показаниями.

Конечно, я не возражал. Пусть используют еще раз, мне не привыкать. Я без запинки выдал ему всю эту ахинею с названиями кишлаков, ущелий, рек и долин – с координатами и привязкой к местным ориентирам.

– Однако! Хорошая у вас память, надо же… – задумчиво произнес подполковник, и по его тону я понял: что-то в произнесенном мною тексте его насторожило. – И кто бы мог подумать?

– Намекаете на мой возраст и пристрастие к выпивке? – с плохо скрытым вызовом спросил я.

– Намекаю на то, что всю жизнь, судя по всему, вы занимались не своим делом, – тем же отсутствующим тоном начал было Сорокин но, словно встряхнувшись, продолжил уже бодрым голосом:

– В общем, так, Альберт Эдуардович. Собирайтесь и поехали домой. От всей души советую вам поскорее забыть весь этот бред о руководимых… нет, направленных землетрясениях и о тех неприятных событиях, которые с вами произошли. Видите, я даже не беру от вас подписку о неразглашении, что говорит о том, что никакой секретной информацией вы не владеете. Только разрешите еще один вопрос: вспомните, пожалуйста, всех, кому вы проговаривали то, что запомнили по просьбе гражданки Летрих?

– Вам – раз, – начал перечислять я, – вашему американскому коллеге Сергею – кажется, два…Да, точно, я ему рассказал все, что знал. Из благодарности – он же меня все-таки спас тогда… Ну и Анне Сергеевне этой рассказывал – значит, всего троим. Да, точно, троим. Все. А эта самая Анна – она кто? За террористов или, наоборот, за наших?

– Извините, но к уже рассказанному ничего добавить я не могу, – твердо сказал Сорокин, поднимаясь со стула. – Не имею права. Нам пора, Альберт Эдуардович. Главный врач предоставил в наше распоряжение палату всего на несколько часов.

«Не имеешь права, как же», – думал я, с трудом вставляя забинтованную руку в рукав безнадежно испачканной куртки. – Просто не знаешь, что сказать, потому что сам ни черта не знаешь, вот что. Обвела вас всех Инна вокруг пальца, сделала как пацанов и, надеюсь, ушла живая и невредимая, да еще с деньгами».

Почему-то мысль о том, что Инна сумела обдурить целую кучу чекистов, террористов, цэрэушников и просто жадных недоумков и залечь на дно с неплохими бабками, доставляла мне огромное удовольствие. Что было довольно странно, принимая во внимание, что в списке жадных кретинов я находился на самом верху и по идее должен был бы чувствовать злость и обиду.

У больничных ворот нас ожидала неприметная серенькая иномарка с таким же сереньким водителем. Добирались мы довольно долго, а на Метромосту еще и попали в серьезную пробку. Ехали молча. В машине играло радио. Во всем мире шансоном называют что-то вроде городского романса и только у нас шансон – это песни, специально написанные для всякого отребья. Но в тот вечер они мне нравились, потому что каждая их них была обо мне.

Мы распрощались у подъезда. Подполковник Сорокин оставил мне бумажку с номерами телефонов и обещал позвонить насчет материальной помощи. Я подождал, пока красные габаритные фонари скроются из вида и, с облегчением закурив, пошел обратно на бульвар – в булочную, где много лет подряд покупал хлеб и толстые сладкие баранки к чаю.

В магазине было светло и чисто, и мне в голову пришло избитое сравнение насчет уютного светлого островка в море снега и замерзшей грязи. Купив пакет баранок и пачку лучшего крупнолистового чая, я пошел обратно к дому.

У подъезда несколько похожих друг на друга как сестры-близнецы черно-белых кошек ели что-то с листа картона, положенного кем-то из старух у лаза в подвал. Снежинки, освещенные дворовым фонарем, красиво ложились на их спины как на шубы, делая кошек похожими на женщин. Я обрадовался им как родным и даже тихо сказал «привет». А уж когда в моей прихожей заскрипел знакомым голосом паркет, то почувствовал себя почти счастливым.

14

Прошло полтора года. Следуя совету подполковника Сорокина, я постарался забыть о направленных землетрясениях и о том, что со мной произошло. Не могу сказать, что у меня получилось, но уже месяцев через семь-восемь я думал обо всем этом не каждую минуту, как в первое время, а с интервалами, которые становились все длиннее. Случались даже дни, когда я вспоминал эту историю только раз, да и то за вечерним чаепитием, которое в принципе располагает к воспоминаниям.

Такие дни случались все чаще. Я наконец-то нашел работу, которая не только отвлекала от грустных мыслей, но и приносила хоть и не бог весть какие, но деньги. Сначала я подрядился набирать на компьютере тексты. По электронной почте мне присылали всякую галиматью в формате pdf, которую я перепечатывал и отправлял обратно вордовский текстовой файл.

Своих работодателей я в глаза не видел, да и не горел таким желанием. Они мне прислали договор, который я подписал и отправил им по факсу из нашего почтового отделения… Деньги мне перечисляли на карточку. При моей довольно средней скорости я, не особо напрягаясь, зарабатывал от 10 до 15 тысяч рублей в месяц.

Этих денег плюс пенсии мне хватало в принципе, но скоро я стал писать еще и тексты для сайта о домашних животных. Точно так же мне скидывали по почте исходный материал, а я на его основе ваял рекламные статейки. Выходило не так уж и мало.

В общем, жизнь налаживалась. Кстати, материальная помощь, обещанная подполковником Сорокиным, оказалась вполне реальной. Месяца через два после нашего разговора он позвонил и назначил встречу, на которую приехал с конвертом. Я расписался в получении и оказался обладателем суммы, которой хватило бы на то, чтобы раз десять пообедать одному в хорошем ресторане. А если, например, вдвоем, то в ресторане похуже. Вот только обедать мне было не с кем. Так бы Аркашу пригласил – выпили бы как следует, вспомнили старое… Так ведь и Аркаши больше нет, черт бы его побрал!

Странная вещь: меня стало тяготить одиночество, которое я всегда так любил. Иногда по вечерам я не мог даже читать – настолько назойливо одолевали мрачные мысли о финишной прямой, на которую я, кажется, уже вышел. В такие часы непреодолимо тянуло перекинуться с кем-нибудь хоть словом, выпить рюмку-другую, даже просто посмотреть какой-нибудь идиотизм по телевизору.

Я попытался было возобновить отношения с дворовыми приятелями, но не смог. Все их разговоры крутились вокруг бутылки: кто, с кем и когда выпивал, кто и кому недолил и кто на кого в связи с этим смертельно обиделся. Раньше я не обращал на это внимания, но сейчас со мной словно произошло что-то такое, от чего я стал видеть окружающий меня мир намного яснее.

Для себя я объяснял это последствиями психологической травмы, которую пережил и которая не могла пройти бесследно. Я читал, что люди, побывавшие в экстремальной ситуации, потом начинают искать чего-то подобного. И хотя я не очень-то верю, что нормального человека, прошедшего войну, снова тянет воевать, но вполне допускаю, что эти самые страшные в его жизни дни он потом вспоминает как самые насыщенные и яркие.

Я уже говорил, что со временем перестал все 24 часа в сутки думать о приключившейся со мной истории. Все больше времени занимала работа, а благодаря ей в голову стали приходить другие мысли. Например, о море и о том, что я вполне могу позволить себе хотя бы еще раз на него смотаться. А может, и не раз. А может, даже и не два.

Но тут, на самом пике периода осторожного оптимизма, пришедшегося на конец весны, недавнее прошлое неожиданно напомнило о себе. То есть сначала напомнило, а потом вновь ворвалось в мою жизнь, которая только-только начала приходить хоть в какой-то порядок.

Черт его знает, для чего мне в тот вечер понадобилось включать телевизор – в последнее время я его почти не смотрел. Наверное, хотел найти какой-нибудь фильм. На первом же канале я вместо кино напоролся на выпуск новостей, которые читала симпатичная девушка. Я немедленно захотел переключиться, но палец помимо моей воли застыл на полпути, не додавив кнопку пульта.

Из потока слов, произносимых диктором, мой слух вычленил название долины, где встречаются три постсоветские республики, а мозг молниеносно послал сигнал руке, держащей пульт.

«По сообщениям информационных агентств, боевики, принадлежащие к одной из радикальных исламистских группировок, базирующейся в Афганистане, проникли на территорию долины и взяли под контроль ряд населенных пунктов. Сообщается также, что боевики вошли в долину с трех направлений, из чего делается вывод о том, что акция была тщательно подготовлена.

Правительственные войска и пограничники были захвачены врасплох и не смогли оказать сколько-нибудь серьезное сопротивление. Ситуация усугубляется тем, что захваченные боевиками районы относятся к трем независимым государствам, отношения между которыми в последнее время балансируют на грани между миром и войной. Таким образом, совместные операции сил безопасности этих стран вряд ли возможны, по крайней мере, в ближайшее время, считают эксперты»

Диктор перешла к другому сюжету, и я вышел на балкон. Достав сигарету из лежавшей на подоконнике пачки, я долго вертел ее в пальцах, не прикуривая. Так я простоял довольно долго – глядя на светящиеся сквозь молодую листву окна пятиэтажки напротив и вдыхая аромат только-только распустившейся сирени, здоровенный куст которой доставал аж до второго этажа.

Надо же, боевики! И как раз в тех самых местах. А с другой стороны, ну и что? Места там проблемные, все друг с другом воюют – отчего бы и исламистам не повоевать? Или вновь образованные средневековые эмираты, еще совсем недавно бывшие социалистическими республиками, решили выяснить отношения, не доводя дела до серьезной войны. Да мало ли что там может происходить, в этой долине! При чем здесь какие-то направленные землетрясения, на которые могли повестись только террористы-романтики, да еще мы с Аркашей!

Решительно приказав себе хотя бы сейчас не быть идиотом, я заварил свежий чай и долго блаженствовал на балконе, предварительно расставив на принесенной с кухни табуретке чайник, чашку и пакет с баранками.

Но уснул я только под утро. Самому себе я объяснил это тем, что перебрал на ночь с заваркой, но где-то на самом дне сознания елозил маленький, но очень беспокойный червячок: нет, не в заварке дело, совсем не в ней, Альберт Эдуардович.

Весь следующий день я провел за компьютером. Обычно я легко выполнял заданную самим собой норму набранного и написанного текста часов до трех, после чего уходил на прогулку в парк. Но в тот день, как и в несколько последующих, я как приклеенный сидел перед монитором, шаря по сайтам в поисках новостей из чертовой долины.

Но только особых новостей оттуда не было. Боевики продолжали держать под контролем несколько кишлаков, но никаких требований при этом не выдвигали и новых вылазок не предпринимали. Многочисленные эксперты сходились во мнении, что они пришли передохнуть и набраться сил, после того как американцы нанесли несколько серьезных авиаударов по их базам на севере Афганистана.

Зато в своих прогнозах специалисты расходились. Одни считали, что у правительств бывших республик нет другого выхода, кроме как договориться и провести совместную войсковую операцию против боевиков. Другие были уверены, что эти самые правительства скоро попросят о помощи – кто Россию, а кто Америку, что придаст интриге особую остроту.

Мне же было наплевать, смогут договориться постсоветские баи или нет, и кто из них кого именно попросит о помощи. Так что после недели чтения похожих друг на друга комментариев и невнятных прогнозов, я мало-помалу успокоился. Недели через две, я уже просматривал новости только утром и вечером, через месяц – только вечером, а через два и вовсе перестал заходить на новостные сайты.

«Ложная тревога», – подумал я и успокоился. А даже если и не ложная, то все равно наплевать. Какое мне до всего этого дело? Даже если весь мир взорвется, и в этом будет толика моей вины, то все равно я успею хотя бы еще раз увидеть море и почувствовать на обожженной за день коже прохладный вечерний бриз.

«Наплевать», – подумал я и успокоился, как мне тогда показалось, окончательно. Но, как выяснилось, всего-то на пару месяцев или около того.

А было так. В один прекрасный вечер я, как обычно, отправился погулять в Коломенское. Сделав по своему обыкновению круг по дорожкам, петлявшим то по берегу особо загаженной в нашем районе Москвы-реки, то по оврагам, примыкавшим к старым яблоневым садам, я вновь вышел к главным воротам музея-усадьбы.

Был не то какой-то праздник, не то обычное воскресенье, точно не помню. Но народу было больше обычного. Семьи с детьми, пэтэушного вида компании с пивом, иностранцы с лицами пытливых скаутов – все они толпились на небольшом пятачке и слушали выступления сразу нескольких фольклорных коллективов, изо всех сил старавшихся переорать друг друга.

Я выбрался из толпы и пошел в сторону своего дома – но не по дорожке, ведущей к метро, а через луг, на котором обычно выгуливали собак. Так было намного длиннее, зато спокойнее и приятнее идти. Спешить мне некуда, а в булочную за баранками я успевал с запасом. Закурив, я не торопясь пошел по хорошо утоптанной тропинке. И в этот момент меня окликнули по имени-отчеству.

Я обернулся на голос и в первый момент подумал, что ошибся. На меня смотрела, улыбаясь, молодая женщина. Абсолютно незнакомая. Рыжая, в джинсах и простой рубашке с закатанными по локоть рукавами. Правда, в какой-то момент ее лицо показалось мне отдаленно знакомым, но я, слегка напрягши память, так его и не вспомнил. Недоуменно улыбнувшись, я спросил:

– Простите, это вы мне?

– К вам, Альберт Эдуардович, к кому же еще! А вы меня что, совсем не узнаете? Как обидно! Я – Вера. Из пансионата. Ну, я еще была, ну, как это сказать… охранником у Инны Игоревны. Ну хоть ее-то вы, надеюсь, помните?