Текст книги "Ход слоном"

Как ни странно, я воспринял решетку и закрытую дверь с облегчением. Пусть меня держат здесь подольше, сюда уж точно никто не доберется. Только бы кормить не забывали.

Не успел я об этом подумать, как щелкнул дверной замок, и в комнату вошел все тот же тип в белой куртке. В руках у него был поднос с кофейником, вазочка с джемом и тарелка с маленькими круглыми булочками. Чашек было две. Пока я одевался, дверь снова открылась и вошел Сергей. В руке у него был конверт, который он положил на стол пред собой.

– Все улажено, Альберт Эдуардович, – сказал он разливая кофе. – Сейчас наш египетский друг отвезет вас в отель. Если спросят, скажете, что, когда раздался взрыв, испугались и бросились бежать. Оказались в городе, заблудились – ну и так далее. Можете, конечно, рассказать правду, но она никому не интересна, к тому же вам не поверят. Да, скажете еще, что, к счастью, документы вы всегда носите с собой. Вот они.

Сергей достал из конверта мой паспорт, банковскую карточку и обратный билет. Все это находилось в выдвижном ящике тумбочки в моем номере. Я никогда не носил с собой документов, поскольку свято верил в честность персонала, к тому же, таская необходимые вещи с собой, риск потерять их возрастает многократно.

– Откуда это у вас? – спросил я, хотя с таким же успехом мог и не спрашивать. Правды все равно не скажет.

– Нашли при обыске у Никиты Сергеевича. Это его друзья из «Братьев по джихаду» организовали этот взрыв, после того как обшарили ваш номер. И только по счастливой случайности никто не погиб, хотя раненых хватает.

– Кажется, я начинаю догадываться, – сказал я. – Мне кажется, что вы обшарили мой номер раньше Никиты и его друзей. И нашли там то, чего не нашли они. Не зря ведь они меня пытать грозились.

– Больше они вам грозить не будут, – уверенно сказал Сергей. – Никита Сергеевич арестован местной контрразведкой, и я ему очень не завидую. Даже если его и выдадут России, то произойдет это нескоро. Собирайтесь, Альберт Эдуардович, машина ждет.

– А мне нельзя… – замялся я, – ну это, статус беженца… Мне же опасность угрожает по возвращении, сами сказали…

– Мы этими вопросами не занимаемся, – Сергей поднялся с кресла и явно ждал, что я сделаю то же самое. – Обратитесь в какое-нибудь посольство, если желаете. Но вряд ли из этого что-либо получится, вас ведь никто не преследует по национальному признаку или за убеждения.

Это была правда. По национальному признаку меня, к сожалению, никто не преследовал, а убеждений у меня отродясь не бывало. Поэтому я покорно встал и поплелся вслед за Сергеем к воротам виллы, у которых стояло обычное такси. Через полчаса я был в отеле, который напоминал разворошенный улей, а еще через два часа лежал без единой мысли в голове на кровати в номере другой гостиницы, куда спешно переселили часть моих оставшихся без крова соседей.

Четыре дня, оставшиеся до отъезда, тянулись бесконечно долго. Я пробовал до одурения плавать в море, пробовал напиваться до бесчувствия – ничего не получалось. Единственное, что я мог – это часами лежать на кровати, тупо пялиться в телевизор и время от времени засыпать на час-полтора, чтобы, проснувшись, снова смотреть на экран, не понимая толком, что там происходит. Я чувствовал себя осужденным, который томится в ожидании исполнения приговора. Это точно, что страх ожидания гораздо хуже самого события. Скорее бы уж в самолет и обратно, а там – будь что будет.

Сергей сказал правду, меня никто не беспокоил. Только один раз ко мне пришел вежливый человек в форме офицера полиции и попросил составить список пропавших вещей. Список уместился на одном листе, вырванном из блокнота. Пара носков, пара трусов, плавки, две рубашки, свитер, куртка, вязаная шапочка, ботинки, книга и очки для чтения. Больше ничего.

После этого полицейский задал пару дежурных вопросов вроде «вы никому не давали ключей от номера?» и «у вас нет никаких предположений насчет того, кто мог проникнуть в номер в ваше отсутствие?», пожелал приятного отдыха и удалился. А я пошел в бар, выпил там порций пять водки и попытался подумать над тем, как жить дальше.

Потеря работы меня не огорчала: я был уверен, что меня посадят, а уж там работой обеспечивают всех без оглядки на возраст. Посадить-то посадят, но вдруг еще и надолго? А то, может, плюнуть не все и податься в местные бомжи? А что? Здесь круглый год тепло, еды на помойках предостаточно, а то можно и в отель наняться – переводчиком с русского.

Правда, последний вариант я сразу отверг – кто возьмет на работу старика-нелегала, да еще при том, что многие из местного персонала сами давно говорят по-русски. Зато идея с бомжеванием меня поначалу так воодушевила, что я немедленно отправился в город – пообедать, а заодно присмотреть на будущее подходящую помойку и место для ночлега.

Но тут выяснилась одна вещь. Оказывается, смотреть на чужую грязь глазами туриста – это совсем не то, что ощущать ее в качестве среды обитания. Во-первых, я не нашел помоек. Потому что помойкой было все, кроме туристской зоны. Козы, бродящие по городским окраинам, были так истощены, что их спины больше походили на лезвия ножей, чем на живую плоть. Они подбирали и ели всякую дрянь – банановую кожуру, обрывки бумаги, даже рваные целлофановые пакеты. Еще по улицам ходили даже на вид очень уверенные в себе крысы. Ходили, не торопясь, целыми семьями. Жили они в недостроенных домах, где мне предстояло ночевать, надумай я остаться.

Местных нищих и бомжей я нашел на базаре. Каждый второй был покрыт какими-то болячками, а кожа головы под свалявшимися волосами состояла из одной сплошной коросты. Некоторые из них вели себя совершенно невозмутимо, другие – наверное, те, у кого еще не сгнили нервные окончания – свирепо чесались под лохмотьями.

Вернувшись в отель, я выпил еще водки. Остаться, конечно, можно. Мои деньги с карточки закончатся быстро, и тогда я окажусь на улице. Очень скоро я заболею там какой-нибудь холерой и стеку в виде кровавого поноса в канаву, заменяющую местным жителям канализацию.

По сравнению с такой перспективой мысль о российской тюрьме показалась мне даже приятной. По крайней мере, там кормят и там есть баня. И потом: кто сказал, что меня посадят надолго? В конце концов, сам я ничего плохого не делал, был, так сказать, орудием чужой воли. К тому же я пожилой человек, притом ни разу не судимый, что обязательно учтет суд. Отсижу и выйду, многие у нас в стране сидели, и ничего. Так что, может, еще и поживу в своей хрущевке. А ведь, неплохо, если вдуматься, жил!

Подобные припадки оптимизма чередовались приступами страха, случавшимися, как правило, когда слабело действие алкоголя. Так прошли последние дни моего отпуска. Когда же наконец наступило утро отъезда, я настолько устал от всех этих мыслей, что практически ничего уже не чувствовал. Сидя в самом хвосте автобуса, я смотрел через окно на залитые ярким солнцем трущобы и безо всякой грусти думал о том, что, похоже, в последний раз в этой жизни видел море.

В аэропорту все тянулось невыносимо долго. Длинные, движущиеся по сантиметру в час, очереди к стойке регистрации и на паспортный контроль, горы огромных чемоданов (убейте не могу понять, какой смысл везти на десять дней целый шифоньер) и томительное ожидание перед посадкой, которую все откладывали.

Посадку объявили, когда я после долгий раздумий все же решил купить в дьюти-фри чего-нибудь выпить на дорожку. В конце концов, в России меня ждала тюрьма, а значит какое-то время пить мне предстояло исключительно чифирь, о котором я только слышал и читал.

В самолете моими соседями оказались относительно молодая и довольно симпатичная женщина и ее сын-подросток. Минут через двадцать после взлета я открыл бутылку и чисто из вежливости предложил женщине составить мне компанию. К моему удивлению она охотно согласилась и, хотя больше делала вид, чем пила, иллюзия теплого общения была полной. Говорила больше она, о чем – помню плохо. Скорее всего, несла какую-то чушь, но звучала она как мелодия. Хорошо, когда можно слушать, не слыша. Не вслушиваться в страхе в каждое слово. Я только от времени задавал вопросы для поддержания беседы, и желал только одного – чтобы этот полет и эта бутылка никогда не закончились.

Когда объявили, что самолет идет на посадку, я был уже, что называется, изрядно пьян. Моя попутчица с сыном исчезли куда-то сразу паспортного контроля, впрочем, они мне были больше не нужны. Я был занят другим. Я стоял посреди одетой в черное и серое угрюмой толпы в зале прилета и терпеливо ждал, когда ко мне подойдут двое одинаковых и, вежливо представившись, поведут к казенной «Волге».

Между тем, время шло, а ко мне никто не подходил. Даже наглые и приставучие таксисты-бомбилы обходили меня стороной. Заросший седой щетиной и дышащий перегаром старик, одетый в разгар зимы в старые джинсы, сандалии и выцветшую футболку не соответствовал сложившемуся в их примитивных мозгах представлению о том, как выглядит платежеспособный клиент.

Простояв так примерно с полчаса, я решил плюнуть на нерадивых чекистов (в конце концов это я им нужен, а не они мне – вот пусть сами и находят) и уехать домой. К тому же мне так сильно хотелось курить, что в горле стоял мягкий бесформенный ком, хорошо знакомый каждому заядлому курильщику, на время лишенному табака.

С удовольствием чувствуя на себе удивленные взгляды бомбил, я подошел к стойке заказов такси и уже через пять минут мчался из Домодедова в Москву. По пути до МКАД я выкурил не менее пяти сигарет – чтобы накуриться впрок, если оперативники решат перехватить меня где-нибудь по дороге. Заснеженные ели, росшие по обеим сторонам шоссе, наводили на мысль о хорошо обустроенных и газифицированных мордовских лагерях, на которые я малодушно решил променять вольную, но голодную жизнь в египетских трущобах.

Но по дороге меня не перехватили. Возможно, засада ожидает в квартире, больше негде. А если все-таки нет? Я попросил таксиста остановить у торгового центра. Мне нужно было обменять доллары и купить что-нибудь поесть – на тот случай, если тюремная пайка по какой-то причине откладывается.

Когда такси свернуло с Каширского шоссе на проспект Андропова, я закурил новую сигарету. А когда въехали с Нагатинской набережной на Кленовый бульвар – еще одну. Через несколько минут я открою дверь в свою квартиру. Как хорошо, что ключ я всегда ношу с собой в пистоне джинсов. И как хорошо, что ключ маленький и плоский, потому что замок у меня всего один и притом допотопный, ногтем можно открыть.

Расплатившись с водителем и прихватив сумку с едой я поднялся на четвертый этаж. В подъезде пахло чистотой и ухоженными кошками, питомицами наших старух, многие из которых были моими ровесницами.

Подойдя к своей двери, я на секунду замешкался. Потом достал из пистона ключ, вставил в замок, повернул и вошел в квартиру. Привычным движением включил свет в крохотной прихожей и прошел в комнату. Под ногами привычно скрипнул паркет, и я так же привычно подумал мысль, которую думаю вот уже сколько лет подряд, каждый раз входя в комнату: и какой идиот придумал класть буковый паркет в хрущевках?

В квартире никого не было. Я живу в тихом дворе, и было слышно, как где-то капает вода. У меня не было ручек на кранах (пластмассовая дешевка, установленная во время бесплатного муниципального ремонта давно пришла в негодность и была выброшена, а покупать новые мне было как-то ни к чему), их мне заменял единственный железный вентиль, который я так и носил с собой из кухни в ванную и обратно.

Почему-то мысль об этом вентиле вызвала у меня прилив такой нежности, что я пожалел, что не купил ничего выпить. Все-таки вернулся домой. Но выходить из дому не хотелось. Я переоделся в старые спортивные шаровары с пузырями на коленях и еще более древний старый мягкий свитер, купленный у метро в самом начале перестройки. Потом долго пил на кухне крепкий сладкий чай с ароматными толстыми баранками, курил и смотрел в черное окно, за которым моталась на ветру знакомая, давно облетевшая береза.

10

Утро было тихим, темным, безнадежным. Ощущение чего-то хронического давал серый, цвета грязного снега свет, вползавший в комнату через окно. Лежа под старым теплым одеялом на своем продавленном диване, я думал, что неприлично быстро успел привыкнуть к солнечному блеску по утрам и запаху моря и что теперь придется заново привыкать к прежней жизни.

Хотя стоп. Прежней жизни уже не будет, уже хотя бы потому, что я снова безработный. Плюнуть на все и жить на пенсию? В принципе, это, конечно, вариант. За время работы в паскудной аркашиной конторе я отложил почти 12 тысяч долларов. На мою пенсию и эти деньги (если не шиковать, конечно) можно вполне достойно прожить года два. Или даже три. Ну хорошо, четыре. А потом? Считать копейки? Только не это. Я ведь здоров как бык и могу работать – вот в этом направлении я и решил думать. Если, как я слышал, мысль и вправду материальна, то в конце концов что-нибудь возьмет да и материализуется.

Крайне неприятной была другая мысль – об унижении, связанном с поисками работы в моем возрасте, но тут уж ничего не поделаешь, придется потерпеть. Еще я подумал было о том, что имеет смысл позвонить моему бывшему начальнику господину Бунину. Вряд ли, конечно, мне теперь там хоть что-то обломится, но чем черт не шутит. А о своих разговорах с Инной я буду молчать как рыба – тем более что этот пожар, при котором она погибла, казался мне подозрительным. Наверное, поняли, что ничего от нее не добьются и решили убрать. Узнай они о наших с ней планах, ни за что не поверят, что я ничего не знаю и станут трясти как грушу. Нет, только молчать! И никому не звонить. По крайней мере, какое-то время.

А этот подонок Никита? Что это он там плел насчет аркашиного сговора со «старой шкурой», то есть Инной? Насчет того, что они вдвоем меня использовали? А что, может и вдвоем. Так сказать, групповое использование. Как сказал русский иностранец Сергей, свою миссию я, сам того не зная, выполнил, значит, меня поимели. А сколько человек одновременно, в этой ситуации не принципиально. К тому же я не могу быть уверенным и в том, что Бунин не в сговоре с Никитой – если так, то мне лучше вообще забиться в щель и не высовываться.

С другой стороны, если я не позвоню Аркаше, он точно подумает, что я что-то скрываю. Поэтому позвонить, конечно, надо, но попозже. Между прочим у меня остается законная неделя отпуска, и я имею полное право хранить телефонное молчание.

Я решил отдохнуть денек-другой и приниматься за поиски работы. Хоть курьером, хоть объявления раздавать у метро – лишь бы ощущать себя самостоятельным и самодостаточным человеком. У меня теперь есть компьютер, а значит можно попробовать заняться редактированием и написанием текстов. Ничего, как-нибудь проживу. А через недельку можно и Аркаше позвонить. Чтобы услышать, что я, к сожалению, уволен по сокращению или по чему-то там еще. Ну и черт с ними со всеми. Хватит с меня землетрясений.

Получилось, однако, не совсем так. Бунин позвонил сам, и не через недельку, а в первый же после моего приезда вечер. Это было так неожиданно, что я не смог скрыть растерянности. Аркаша, естественно, заметил, что я говорю словно через силу, но прореагировал на это совершенно неожиданным для меня образом.

– Старик, я все понимаю, – скороговоркой, словно боясь, что я повешу трубку гундосил он, – получается, что я тебя подставил, и ты имеешь полное право меня послать, но, ей-богу я не хотел тебя подставлять, у меня и в мыслях не было, что так выйдет, это все эта тварь со своими дружками, я тебе все расскажу и ты поймешь. Только и ты мне расскажи, что там произошло и что эта паскуда тебе наговорила…

– А эти тварь с паскудой – одно лицо? – произнес я наконец. Аркаша чувствует себя передо мной виноватым, и это мне понравилось. Непонятно только, в чем же именно он провинился, но это я непременно узнаю. – Да ладно тебе извиняться, лучше давай увидимся, махнем по рюмочке…

– Да-да, конечно, по рюмочке, по рюмочке! – радостно подхватил Аркаша. – Да хоть… нет, сегодня уже поздно, а вот завтра – давай прямо с обеда и начнем!

На том и порешили. Встречу назначили в том же кавказском ресторане, где Аркаша не так давно сватал меня на работу.

Я пришел точно в назначенное время, но мой начальник уже сидел за пустым столом, потягивая пиво из высокого бокала. Мы не виделись меньше месяца, но он очень изменился. Вроде бы тот же самый Аркаша, а вроде бы и не он. От его обычной самоуверенной и несколько нагловатой манеры держаться не осталось и следа – напротив меня сидел немолодой, крепко пьющий мужчина с затравленными глазами.

При моем появлении он встал. Я протянул ему руку, но он полез обниматься. Для меня это было совершенно неожиданно. Я стоял, как пень, а он неловко обжимал меня со всех сторон. Думаю, со стороны это выглядело довольно неприглядно: один старый педераст желает вернуть расположение другого, утраченное во время недавней ссоры на почве ревности.

Так же неловко усевшись за стол, мы сделали заказ. Потом Аркаша деревянным голосом пересказал совершенно неинтересные мне новости из жизни страны и ее политической элиты(«представляешь, пока тебя не было…») и слухи о назначении одного вора на место другого, назначенного, в свою очередь, на место третьего.

Пока готовились шашлыки, мы пили рюмку за рюмкой под водянистые, отдающие легкой гнильцой тепличные помидоры и что-то мычали о мерзкой погоде, влиянии климата на национальный характер и о чем-то в этом же роде. Но когда носатая, с фигурой борца официантка принесла дымящееся мясо и второй графин с водкой, я решил направить разговор в конструктивное русло.

– Ну, а у вас-то что стряслось? В санатории, или как его там?

– Так ведь ты, наверное, знаешь, – осторожно ответил Аркаша. – Пожар. И концы в воду.

– Вот так вот просто? – искренне удивился я. – Там же охрана была как на секретном командном пункте!

Тут Аркаша в первый раз посмотрел мне в лицо своими бледно-голубыми в красных прожилках глазами и еще осторожнее произнес:

– Так ты что же, до сих пор ничего не понял? Не было там никакой охраны. Одна видимость, имитация. Никто эту стерву не охранял, а этот финт с охраной и всем прочим она сама же и придумала. И сделала нас всех как последних идиотов. И тебя, Алик, и меня. Всех!

Теперь уже я уставился на Аркашу. Что это он несет? Как Инна могла всех «сделать», раз она погибла? И какой в этом всем был смысл?

В тот день мы просидели в ресторане до самого закрытия. И остались совершенно трезвыми, хотя выпили бессчетное количество графинов водки, которые борец-официантка носила как заведенная.

– Короче, дело было так, – начал рассказывать Аркаша. – После нашей с тобой мебельной газеты устроился я работать в охранную фирму. По знакомству, как ты понимаешь. Шеф по бумагам платил мне десять тысяч долларов, пять я откатывал ему обратно – в общем, все как обычно. Работа была непыльная, и все шло замечательно, но тут на нашу голову свалилась эта стерва Летрих.

– Как свалилась? Да очень просто! Среди наших объектов числится и известный тебе пансионат в Подмосковье. При Союзе это был обычный дом отдыха не то для партийных, не то профсоюзных шишек, а потом его выкупила частная фирма и устроила там что-то вроде коммерческого дома престарелых. Там жили (говорю в прошедшем времени, потому что после пожара всех клиентов эвакуировали) родственники тех, кого принято называть средним классом. Плата была, конечно, немаленькой, но не астрономической. Олигархи туда своих стариков не свозили, а значит и нужды в усиленной охране не было. Обычно смена состояла из шести человек. Двое на проходной, один на территории и еще трое в самом здании. Ну и видеокамеры, конечно. Вполне достаточно, чтобы шугать деревенских алкашей. В первое время они еще пытались ошиваться у забора, а сейчас уже даже не подходят – бесполезно.

– Номера у нас, – продолжал Аркаша, – были стандартные одноместные и двухместные – есть такие клиенты, которые желают непременно жить вдвоем – номера, а были еще и VIP-апартаменты. Правда, насколько мне известно, до этой стервы в них никто не жил – дороговато для среднего класса. Но и она сначала жила в обычном номере, правда, недолго. Пока меня, идиота, не окрутила.

– Я ее сначала и не замечал даже, ну, может, встречал пару раз в баре – она раньше там кофе пила, пока не высвистала себе компанию в твоем лице. Но обо всем по порядку…

Рассказывая, мой бывший (или все-таки не бывший?) шеф не забывал жадно выпивать и закусывать, время от времени бросая на меня быстрые взгляды.

– Так вот в этом баре долбанном все и началось. Я мимо проходил, а она меня из-за своего столика окликнула. Простите, говорит, я на вас давно внимание обратила, позвольте отнять у вас несколько минут. Ну я и позволил. Помню уставилась мне прямо в глаза и давай петь. У вас, говорит, властное выражение лица – сразу видно, что вы привыкли, чтобы вам подчинялись. Вы, наверное, владелец этого заведения? Нет, говорю, что вы! Просто старший смены охранников. А самому-то приятно, сам понимаешь! А она продолжает: значит, раньше командовать доводилось, и лицо у вас такое загорелое – вы не капитаном были?

Капитаном! Принять алкогольный печеночный загар Аркаши за настоящий морской мог только ребенок, и я очень хорошо представил, с каким лицом Инна все это говорила.

– Нет, отвечаю, – серьезно продолжал Бунин, – не капитаном, но военным был. Вот видите, говорит, угадала! Ничего, если я к вам с просьбой обращусь? Вы уж простите, говорит, но ваши подчиненные не производят впечатление интеллектуалов, а мне хотелось бы попросить купить в Москве несколько книг. Я неважно себя чувствую в последнее время и не могу выбраться в город, а почитать что-то новое хочется. Не в интернете же читать – что это за удовольствие, когда не можешь подержать в руках книгу!

– Что, Алик, удивлен? – Аркаша усмехнулся, увидев как вытянулось мое лицо. – Значит, хорошо мы все сыграли. Натурально. Еще бы – при таком-то авторе сценария и режиссере! Так что, как видишь, никто эту стерву здесь силой не держал и охранять даже не думал. Нет, но как она всех развела! Что-то я сбивчиво рассказываю, просто зло берет, что так глупо прокололся. Все жадность проклятая.

– Ты хочешь сказать, что никто ее не охранял? – спросил я.

– Ну конечно! У нас в пансионате был свободный выход для всех, кроме слабоумных. Хочешь такси вызывай, хочешь нашу машину – и дуй на все четыре стороны. Просто мы всегда ставили в известность опекунов: мол, ваша маменька отбыли на машине с таким-то номером в Москву или еще куда, обещав вернуться к такому-то времени. Ну и по возвращении сообщали, естественно. И компьютеры стояли в каждой комнате, к интернету подключенные. Хочешь новости смотри, хочешь книги читай, хочешь – знакомься и переписывайся. Это я к тому, что никакой изоляции от внешнего мира не было. Ты же, наверное, у этой своей в спальне не был ни разу? Да не смотри ты так, я не то имею в виду, я же знаю, что она не баба, а рептилия, причем хорошо в возрасте.

– Короче, в спальне у нее тоже компьютер был, небольшой такой, но очень навороченный ноутбук. Она общалась с кем хотела, а перед тобой комедию ломала. И я вместе с ней. Прости меня, Алик, если сможешь. Ну хотя бы позволь рассказать до конца, чтобы между нами никаких непоняток не осталось.

– Слушаю тебя внимательно, – сказал я и, откинувшись в удобном стуле, приготовился слушать дальше.

– Купил я ей тогда книги. Спросил у продавщицы в магазине, что лучше купить пожилой, но очень современной женщине, она мне и посоветовала. Как сейчас помню – новый роман какого-то нашего писателя и книгу японца Мураками. Ни того, ни другого я, правда, не читал, но слышал по телевизору, что этот японец сейчас в моде. Привез я ей эти книги, а она только что целоваться не полезла, так была довольна. Ну и пригласила к себе пропустить стаканчик в знак благодарности.

– Пьет она как лошадь и не пьянеет, но это ты и сам знаешь. Короче говоря, как-то так получилось, что каждое свое дежурство я стал к ней захаживать. И не без удовольствия, должен признаться. Сам знаешь, какой она собеседник, обаятельна не по годам, ну и выпить опять же. С нашими спортсменами и поговорить-то не о чем, а тут и потрепаться, и расслабиться – словом, полный комплект. Жила она в номере одна, так что квасили мы часто и подолгу, чуть ли не до утра.

– И вот, однажды ночью она вдруг и выдает мне историю про папу-ученого, зверски отравленного сталинским режимом и про оставшиеся после него тетради со сверхсекретными разработками. Тебе она рассказывала то же самое, изменив только конец истории. Сейчас я тебе коротко перескажу версию, придуманную, как я потом уже понял, специально для меня.

– Оставшись не у дел, она якобы связалась со своей подругой, давно уехавшей в Штаты и предложила свои услуги. Точнее, сделку. Американка находит заинтересованную фирму, а Летрих по памяти восстанавливает содержание тетрадей и переправляет информацию за океан. Причем пересылать ее она бралась в виде серии лекций по геофизике и геологии региона, на первый взгляд вполне невинных. И ведь не придерешься! Ничего такого, за что ее можно было бы притянуть за разглашение государственной тайны. Ведь Советского Союза, куда входила эта самая территория, больше нет! А с другой стороны – действительно ценные сведения о регионе, не зря ведь сразу несколько стран объявили его зоной своих жизненных интересов.

– При этом американской подруге был сделан прозрачный намек на то, что павший жертвой сталинизма папа занимался не только чистой геологией. Но вот беда: вся информация, касающаяся сейсмического оружия, содержалась в самом конце записей. Другими словами, тетради ученого последовательно (именно последовательно – и это очень важно) подводят к выводам, которые представляют особый интерес для военных, да и не только для них, как ты понимаешь.

– И вот что интересно: прийти к этим выводам, в принципе, можно и не читая последних страниц дневника, но только на основе содержания всех записей в комплексе, поскольку в них содержатся результаты многолетних исследований, или, как выражалась эта стерва, «богатейший фактологический материал».

– Таким образом, она подсаживала американцев на что-то вроде информационной иглы и какое-то время могла быть уверена в собственной незаменимости. Мало того, что самое интересное, то есть землетрясения, она оставила на потом, она даже засекреченные сведения о полезных ископаемых выдавала буквально по крупицам.

– Что просила взамен? Контракт с любым из исследовательских институтов в США, согласно которому на ее счет в России переводилось бы жалованье. Тридцать тысяч долларов в месяц. Не делай такие глаза, Алик, американские ученые примерно столько и зарабатывают. Деньги, на самом деле, не огромные, правда, по условиям контракта, за месяц до его завершения ей полагалось единовременное вознаграждение в размере 300 тысяч долларов.

– И все. Согласись, что деньги, если учесть, что речь идет ни много ни мало о сейсмическом оружии, более чем скромные. Но их вполне хватало на жизнь в нашем пансионате – сначала в обычном номере, а потом и в люксе. Большая часть оставалась на ее банковском счету – тратить-то ей было особо не на что. Здесь она жила на всем готовом, платила разве что за такси в город да за виски с сигаретами. Но это, как ты понимаешь, для нее сущие копейки.

– Как она отправляла в Америку свои так называемые лекции? А через интернет. Раз в месяц в Штаты уходил материал заранее обговоренного объема, касающийся какой-то одной части региона. Геологическое строение, характер почв, вода, полезные ископаемые, особо опасные в сейсмическом отношении участки Да, забыл сказать: покупатель на ее информацию нашелся довольно скоро. Первые две «лекции» она отправила для ознакомления, а потом с ней заключили контракт, подписывать который она ездила куда-то в Европу.

– Сразу после этого она продала квартиру и переехала в пансионат, на все готовое. Здесь, то есть уже там, она прожила тринадцать месяцев, а не три года, как врала тебе. А познакомились мы с ней примерно через месяц после ее приезда. Я так понял, что сначала она присматривалась к окружающим и очень скоро поняла, что я именно тот, кто ей нужен. Не дурак, люблю деньги, ну и это, в смысле дурных привычек тоже все на месте. В общем, находка, а не человек.

– Но то предложение, от которого я не смог отказаться, она мне сделала не в тот вечер, а недели через две. Она все рассчитала точно. За эти две недели не было ни дня – да что дня – часа! – чтобы я не думал о том, как ей повезло. Но это была не зависть, пойми правильно. Наверное, правильнее назвать это жадностью, не знаю, только думал я о ее американском контракте постоянно. Так выгодно продать то, что досталось ей абсолютно даром! Мне бы такую возможность – плюнул бы на все, построил новый дом вместо своей развалюхи и жил в свое удовольствие на даче. И детям бы помог опять же. А ей зачем такие деньги? Сама мне рассказывала, что замужем никогда не была, детей не имеет, родственников – никого. Ей и десятой части было бы за глаза!

– Так что когда мы в очередной раз выпивали в ее номере, она взяла меня, что называется, голыми руками, когда спросила, устраивает ли меня мое нынешнее положение пусть и старшего, но обычного охранника, которого выставят на улицу в ту же самую минуту, когда сменится руководство фирмы. К тому же и пенсия не за горами, хочешь – не хочешь, а придется урезать потребности. Да ты и сам знаешь, как эта гадина умеет испортить настроение – с тобой ведь она тоже беседовала на тему твоего светлого будущего?

– В общем, то, что она мне предложила, на языке уличной швали называется словом «кидалово». Идея состояла в том, чтобы продать ту же информацию кому-нибудь другому. Она даже знала, кому. Одному из ближневосточных нефтяных режимов – на выбор. Есть страны, живущие исключительно за счет нефти и будущее которых зависит тоже только от нее. Ну или от газа – неважно. Главное – это то, что, воздействуя на какие-то точки в одной части планеты, можно вызывать катастрофические землетрясения в другой.

– Ну и что, спросишь ты, зачем это нефтяным шейхам? То же самое спросил тогда и я. И знаешь, что ответила мне эта кошмарная баба? Что Ближний Восток, Центральная Азия и Кавказ находятся в одном геологическом районе или что-то вроде этого. Вообразите, говорит, дорогой Аркадий, что у ближневосточной нефти появляется конкурент. Скажем, нефть каспийская, к которой сейчас только-только начинают подбираться. Я, говорит, геолог и довольно основательно изучила вопрос и пришла к выводу: запасы нефти на Каспии огромны. В прессе постоянно даются противоположные оценки, но выбросы взаимоисключающей информации – это тоже часть большой игры.