Текст книги "Жизнь, которую мы создали. Как пятьдесят тысяч лет рукотворных инноваций усовершенствовали и преобразили природу"

Встречаются в мире животных и мутуализмы, напоминающие отношения хозяина с питомцем. Гигантские ядовитые тарантулы Xenesthis immanis пускают крошечную жужжащую лягушку Chiasmocleis ventrimaculata жить к себе в гнездо. Если бы тарантул хотел съесть лягушку, он без труда мог бы это сделать, однако он ее не трогает. Лягушка просто находится в гнезде вместе с тарантулом. Когда паук заканчивает трапезу, лягушка подъедает ее остатки. Она получает безопасное жилище, а тарантул – чистое гнездо, где нет объедков, на запах которых могли бы сбежаться вредители, пожирающие яйца тарантула.

На первый взгляд эти мутуализмы очень похожи на одомашнивание: земледелие, скотоводство, даже содержание питомцев. Но тут есть одно важнейшее отличие. Одомашнивание должно быть преднамеренным. Муравьи, пауки и лягушки вступили в эти отношения случайно. Тысячи поколений их предков адаптировались к сосуществованию, и в конце концов мутуализм стал им необходим для выживания. В ходе эволюции таких отношений ни один из видов не заметил, что включился в мутуализм. Ни один из видов не остановился и не задумался над иными сценариями будущего, в которых мутуализм можно улучшить, если поощрять какую-то особенно полезную черту. Ни один из видов не пытался целенаправленно изменить другой.

А люди и экспериментируют, и проектируют. Причем быстро. На протяжении одной жизни человек, решивший держать диких туров в загоне, может попробовать несколько разных методов. Обнаружив, что выбранная им стратегия не приводит к успеху, такой экспериментатор способен признать свою ошибку и мгновенно переключиться на другую стратегию, которую затем попробует отточить на основании своих знаний о поведении и естественной истории туров. А когда он нащупает действенную стратегию, ему не придется ждать, пока эволюция передаст эту инновацию его детям, а потом внукам. Он просто расскажет своим потомкам, чему научился. А также, возможно, поделится опытом с родителями, друзьями и соседями – и те начнут экспериментировать с того места, где он остановился.

Когда наши прародители более 10 000 лет назад начали манипулировать со средой своего обитания и с другими видами, тоже жившими в этой среде, они не собирались ничего и никого одомашнивать. Однако цель у них все-таки была. Они экспериментировали с охотничьими стратегиями, которые сохранили бы численность стада, и со стратегиями размножения, которые повышали бы урожайность растений, поскольку мечтали о будущем, где ресурсы станут более «предсказуемыми» и на их добывание будет уходить меньше сил. Именно стремление воплотить эти мечты в жизнь и двигало нашими предками, когда они, манипулируя видами, меняли их все более и более целенаправленно. Люди строили ограды, которые преграждали путь дичи, и создавали ирригационные системы, орошавшие посевы. А поскольку они умели быстро соображать и по ходу дела менять стратегию и намерения, а также рассказывать родным и близким о своих открытиях, то им удалось занять доминирующую позицию при дележе власти в отношениях со всеми этими видами.

Третий путь одомашнивания

Одомашнивание никак не повлияло на законы эволюции. Как и у диких видов, приспособленность домашнего вида измеряется количеством жизнеспособного потомства. Как и у диких видов, успешное выращивание потомства в неволе требует доступа к ресурсам и к половым партнерам. Как и у диких видов, эволюционные требования среды, в которой живут одомашненные особи, определяют, какие именно черты обеспечат этот доступ в максимальной степени. Однако для одомашненных видов эволюционные требования – это мы.

Стоило нашим предкам понять, что растениями и животными можно манипулировать, как им захотелось большего: больше разных растений, чтобы есть и изготавливать одежду, орудия и строительные материалы, и больше разных животных для еды, работы и перемещения грузов. Вооруженные новыми знаниями о культивации растений и разведении скота, люди открыли более действенные способы изменять одомашненные виды в соответствии со своими предпочтениями и совершенствовать виды, которыми человек уже умел управлять. Одомашнивание стало расцениваться как удачная возможность.

Виды, одомашненные путем выгоды и добычи, обычно обладали чертами, которые делали их пригодными для человеческого контроля. Такие животные жили большими группами с выраженной иерархией доминирования, где у каждого была своя роль (и человек мог встроиться в эту иерархию). Они практиковали сексуальный промискуитет и были неприхотливы в пище, следовательно, человек мог принимать соответствующие решения за них. А еще в присутствии человека их было трудно напугать. Однако у некоторых видов подобная предрасположенность отсутствовала. Чтобы одомашнить эти виды, требовался третий путь – направленный.

Среди первых животных, прирученных направленным путем, была лошадь. Самые ранние свидетельства контроля над лошадьми обнаружены у ботайской культуры в Центральной Азии – на севере Казахстана. Там археологи нашли лошадиные кости возрастом 5500 лет с повреждениями зубов от удил (это значит, что лошадь укрощали и взнуздывали), а также следы молочного белка на керамической посуде, свидетельствующие о том, что люди пили или обрабатывали кобылье молоко. Поскольку поселяне вряд ли доили диких кобылиц, это достаточно надежное доказательство того, что в ботайской культуре лошади были одомашнены.

Людовик Орландо, исследователь древней ДНК, живущий и работающий в Лионе и специализирующийся на одомашнивании лошадей, более десяти лет возглавлял международную рабочую группу (в которую вхожу и я), задача которой – выяснить, где, когда и как одомашнивали лошадей. Когда наша группа выделила древнюю ДНК ботайских лошадей и сравнила с ДНК современных лошадей, мы ожидали увидеть, что ботайские лошади – прямые предки современных домашних. Однако, к нашему удивлению, оказалось, что это не так. Ботайские лошади генетически были предками современной лошади Пржевальского, которую принято считать последней сохранившейся дикой лошадью. В остальном ДНК ботайской лошади исчезла из лошадиного генофонда. Археологические данные ясно показывают, что представители ботайской культуры одомашнили лошадей, но линия, которую они одомашнили, не сохранилась.

В 2019 году в надежде понять, из какого источника произошли все современные домашние лошади, наша команда сравнила ДНК примерно 300 древних лошадей, найденных по всему Северному полушарию, с ДНК ныне живущих домашних лошадей. По нашим данным, люди, помимо ботайских, одомашнили еще по меньшей мере две другие группы лошадей, обе – около 4000 лет назад. Это произошло в Северо-Восточной Европе и в Северной Азии. Но, как и в случае ботайских лошадей, ни одна из этих линий не сохранилась. Признаться, мы до сих пор не понимаем, где и когда люди одомашнили линию лошадей, известную нам сегодня.

Почему же люди из разных культур так часто одомашнивали лошадей? Принято считать, что культуры, первыми приручившие лошадей, сделали это, чтобы удобнее было охотиться на других лошадей. А когда лошади оказались под контролем человека, выяснилось, что они годятся не только на мясо и шкуры. Лошадей, как и коров и коз, можно доить, причем лошади довольствуются кормом куда более низкого качества, чем крупный рогатый скот. Но главное – на лошадях можно ездить.

Верховая езда дает множество преимуществ. Во-первых, загонять диких и домашних животных верхом гораздо проще и быстрее, чем пешком. Во-вторых, всадник становится выше, отчего ему проще доминировать над другими людьми. К тому же лошади выносливы, ступают уверенно и могут покрывать большие расстояния по пересеченной местности.

Верховая езда преобразила азиатские степные культуры (которые первыми ввели ее в обиход), а затем и другие человеческие общества по всему миру. Например, кочевники ямной культуры прибыли в Европу верхом примерно 5000 лет назад и привезли с собой полные телеги (недавно изобретенные) оружия и орудий, характерных для их культуры: это были колеса, медные молотки и… язык, который, как полагают некоторые лингвисты, стал предком всех современных индоевропейских языков. Попав в Европу, представители ямной культуры встретили оседлых земледельцев, перебравшихся на север из Плодородного полумесяца за 4000 лет до этого. Так лошади свели вместе культуры, которые сообща ускорили переход от европейского неолита в бронзовый век.

Люди и сегодня берут дикие виды и пытаются превратить их во что-то не столь дикое. Некоторым из нас вполне достаточно держать дома кошек или собак, но кое-кто предпочитает более оригинальных питомцев. В средние века состоятельным людям наскучило прибегать к помощи заурядных кошек, чтобы обороняться от грызунов, и они начали заводить виверр – это маленькие африканские хищники, похожие на смесь лемура, гепарда, хорька и котенка. Виверры не очень ласковые, зато уж точно экзотичные, и сейчас они снова набирают популярность в Азии и в США. Все более модными в качестве питомцев становятся и капибары – крупные грызуны, чья родина – Центральная и Южная Америка. Разведение в неволе позволило создать породы капибар, более пригодные для жизни с людьми, но держать капибар можно только парами; к тому же у них должен быть доступ к плавательным бассейнам и возможность принимать грязевые ванны и много бывать на солнце, что не так-то просто обеспечить в большинстве городских и даже пригородных домов.

Направленное одомашнивание применяется еще и для создания новых типов пищи. Самая быстрорастущая индустрия одомашнивания в наши дни – это, пожалуй, аквакультура: с начала XX века удалось одомашнить почти 500 морских и пресноводных видов. Индустрия экзотического мяса стремится одомашнить (или по крайней мере содержать в неволе) диких животных, от аллигаторов и страусов до северных оленей, – с переменным успехом. Один из примеров – американские бизоны, которых в последнее время можно часто встретить на ранчо в США и других странах. Разводимые на ранчо бизоны – история успешного одомашнивания, они, в частности, не такие агрессивные и меньше склонны паниковать в присутствии человека, чем их дикие сородичи. Такая предрасположенность к одомашниванию вызвана межпородным скрещиванием с коровами. Индустрия разрешает и даже поощряет межпородное скрещивание, и бизон, выращенный на ранчо, может иметь 37,5 % коровьей наследственности и при этом идти на продажу как «чистокровный». Чтобы помочь владельцам ранчо найти равновесие между межпородным скрещиванием ради послушания и сохранением достаточной доли бизоньей генетики, разработаны геномные тесты, позволяющие вычислять точную долю ДНК коровы у бизона или бизонихи, отбираемых на приплод.

Важную роль направленное одомашнивание играет и в мире съедобных растений. Сегодня сотни съедобных растений превращают в ценные в питательном отношении и пригодные для культивации (то есть дающие надежный урожай). Скажем, апиос американский – это бобовое растение, то есть оно не просто съедобно, а еще и регулирует содержание азота в почве. Его комковатые корневища кормили коренных жителей всей Северной Америки, но одомашнено оно не было. А ведь это – превосходный кандидат на одомашнивание. Корневища апиоса питательны, их легко собирать, они прекрасно растут в низкокачественных почвах, да еще и улучшают их. Апиос американский как культурное растение можно было бы сажать там, где экологическая среда ухудшилась, или в тех частях света, где, по прогнозам, перепады климата станут резче.

Те растения, которые уже окультурены, но потенциально могут давать больше питательных веществ, подвергаются еще и направленной селекции. Например, выводятся новые сорта подсолнечника с более крупными и маслянистыми семечками и новые сорта кукурузы, способные расти в засушливых регионах или невосприимчивые к болезням. Такие попытки манипулировать как дикими, так культурными растениями с целью сделать их более надежными и производительными источниками питательных веществ, вероятно, главная наша надежда прокормить население планеты, которое непрерывно растет, а климат при этом меняется.

Коровы – это сила

Туры, они же Bos taurus primigenius, возникли в ходе эволюции в современной Индии более 2,5 миллиона лет назад, когда планета остыла и начались плейстоценовые ледниковые периоды, а на месте обширных лесов появились травянистые равнины. Эта смена доминирующей растительности создала новые ниши для травоядных, особенно для животных, способных прожить на грубых, но питательных травах. Туры были животные крупные, но с коротким циклом репродукции, что сделало их одним из самых приспособленных видов для жизни на травянистых просторах, которых становилось все больше. К тому времени, как жители Плодородного полумесяца начали сеять пшеницу, туры распространились почти по всей Европе, Азии и Северной Африке, где люди охотились на них ради мяса.

Согласно археологическим находкам, обнаруженным на стоянке Джааде в долине Среднего Евфрата в Плодородном полумесяце (сегодня это север Сирии), примерно 10 500 лет назад кости туров, добытых на охоте, резко становятся мельче. Работавшие на раскопе археологи предложили несколько объяснений таким переменам. Подобное снижение размера мог дать переход на стратегию охоты, при которой люди добывали в основном самок, поскольку самки туров в целом мельче самцов. Однако кости принадлежали и самцам, и самкам поровну, что исключало такой вариант. Измельчание добычи могло быть вызвано и тем, что люди почему-то стали охотиться только на молодняк, – но среди пойманных туров были животные всех возрастов. Уменьшение размеров взрослых особей могло объясняться ухудшением условий обитания – однако самцы измельчали значительнее самок (то есть пришлось бы отыскать некую причину, которая влияла избирательно лишь на один пол). Вдобавок других животных, судя по найденным костям, это не затронуло, как можно было бы ожидать, если бы существовала общая для всех внешняя причина. В итоге археологи заключили, что измельчание добытых туров стало результатом одомашнивания. Обитатели Джааде, из охотников ставшие скотоводами, вероятно, размножали только наименее агрессивных и самых послушных самцов. Поскольку агрессивность и размеры у крупного рогатого скота обычно связаны, такая селекция уменьшила разницу в размерах между полами и размеры вида в целом. Джааде, заключили исследователи, дает нам самые ранние доказательства, что наши предки разводили туров.

Подобные же перемены, произошедшие несколько столетий спустя, были замечены и на другой стоянке – в Чайоню, примерно в 250 километрах от Джааде, в долине верховьев Тигра, на северо-востоке сегодняшней Турции. В Чайоню археологи заметили перемены одновременно в размерах костей и в стабильных изотопах углерода и азота, а это указывает, что изменились не только размеры самцов, но и рацион туров. Они начали поедать растения, типичные не для их родных лесов, а для открытых пространств, вроде возделанных полей. При этом археологи не обнаружили подобных изменений изотопов в костях благородного оленя, на которого тоже охотились и который жил в тех же ареалах и предпочитал ту же пищу, что дикие туры. Следовательно, изменения рациона были вызваны не тенденциями местного климата, а касались конкретно туров. Как заключили археологи, туры из Чайоню перешли на образ жизни, зависящий от людей или по крайней мере приспособленный к их присутствию. Эти туры были первым крупным рогатым скотом, а точнее – быками, Bos taurus.

Дальнейшие археологические находки, несомненно, прояснят подробности одомашнивания предков наших коров, однако Джааде и Чайоню, вероятно, были эпицентрами этого процесса. Обе стоянки расположены в относительно плоской местности по сравнению с окружающими гористыми регионами, а на равнине разводить туров было довольно удобно. Кроме того, это единственные стоянки в той области, где люди перешли на оседлый образ жизни более 11 000 лет назад, что, возможно, являлось необходимым условием для разведения туров. А еще эти стоянки расположены недалеко друг от друга, и это, вероятно, позволяло их жителям обмениваться идеями, а может быть, и животными.

Едва появившись среди археозоологических ископаемых, крупный рогатый скот начал распространяться. Его одомашнили позднее, чем коз и овец, а кроме того (по генетическим данным), одомашнено было гораздо меньше особей, что, вероятно, говорит о том, насколько сложнее оказалось их приручить. Туры были крупнее и агрессивнее коз и овец, их труднее было укрощать и держать в загонах. Однако, как только их удалось приручить, они преобразили человеческие сообщества. Крупный рогатый скот не просто кормил и одевал людей – его можно было приставить к работе. Именно быки стали нашими первыми «рабочими лошадками», которые тянули, волочили и переносили тяжелые предметы, и благодаря им земледельческие хозяйства значительно повысили свою производительность. Теперь удавалось осваивать недоступные или труднообрабатываемые участки земли. Из почвы стали получать больше питательных веществ – и перерабатывать их в новых людей. Поскольку самую трудную работу по превращению земли в поля делал скот, люди стали покидать свои деревни и распространяться, а с ними распространялись и культура, и орудия, и одомашненные животные и растения, определившие эпоху неолита.

9000 лет назад предки коров распространились по Европе – вдоль Средиземноморского побережья и по Дунаю. 8000 лет назад они попали в Африку, распространились по северу Африканского побережья, пересекли Гибралтарский пролив и еще раз попали в Европу через Иберийский полуостров. 4000 лет назад крупный рогатый скот добрался до Центрального и Северного Китая. Другие предки коров, зебу, которых одомашнили в долине Инда на территории современного Пакистана около 9000 лет назад, не позднее 4000 лет назад попали в Восточную Африку, а 3000 лет назад – в Юго-Восточную Азию. По мере распространения обеих линий они встречались с дикими турами, с уже сложившимися популяциями крупного рогатого скота и с другими родственными видами. Иногда скрещивание происходило случайно, но нередко бывало и преднамеренным: скотоводы неолита пополняли свои стада другими животными. Обмен генами привел к появлению локально адаптированных пород. Скажем, тибетские быки живут на большой высоте благодаря мутациям, унаследованным не от другого домашнего скота, а от местных яков.

Скот приспособился не только к новой среде, но и к жизни с людьми. В 2015 году группа исследователей древней ДНК из Ирландии под руководством Дэвида Макхью и Дэна Брэдли полностью секвенировала геном туров, живших на территории современной Британии до появления там домашнего скота. Затем геном туров сравнили с геномами ныне живущего рогатого скота, чтобы выявить генетические изменения, возникшие у этих животных в ходе эволюции уже после одомашнивания. Были обнаружены мутации в генах, отвечающих за развитие мозга, иммунитет и метаболизм жирных кислот, которые, возможно, дали животным преимущество при адаптации к жизни в социальных группах и к изменению рациона. Ученые нашли мутации и в генах, участвующих в процессе роста и набора мышечной массы, что, вероятно, говорит о процессах адаптации, связанных с производством мяса. Кроме того, оказалось, что у всего европейского крупного рогатого скота есть общая мутация в гене под названием диацилглицерол О-ацилтрансферазы 1 (DGAT1), который связывают с выработкой особенно жирного молока. Эта мутация – доказательство того, что люди очень рано начали отбирать скот с прицелом на важнейшую часть современной глобальной пищевой системы – на производство молочных продуктов.

Жидкий белок

Первые археологические свидетельства того, что люди доили скот, датируются временем около 8500 лет назад, то есть спустя 2000 лет после одомашнивания крупного рогатого скота. В Анатолии (сегодняшняя Восточная Турция) – прямо скажем, довольно-таки далеко от изначального центра одомашнивания крупного рогатого скота – археологи обнаружили на стенках керамических горшков отложения молочного жира, доказывающие, что люди обрабатывали молоко нагревом. Анализ остатков молочного жира и белка на керамических находках показывает, что производство молока распространилось по Европе, по-видимому, одновременно с распространением домашнего скота.

То, что люди начали доить скот вскоре после одомашнивания, само по себе неудивительно. Молоко – первый источник сахара, жира, витаминов и белка для новорожденных млекопитающих, поэтому эволюция и сделала его таким питательным. Не нужно напрягать воображение, чтобы представить себе, каким образом скотовод делал логический вывод, что молоко коровы может быть для него и его семьи таким же полезным, как и для теленка. Единственная сложность – научиться его переваривать, точнее, делать это без мутации, сохраняющей продукцию лактазы.

Поскольку продукция лактазы позволяет людям получать калории из лактозы, разумно предположить, что распространение мутации, сохраняющей продукцию лактазы, и распространение производства молока тесно связаны. Если эта мутация появилась примерно тогда же, когда наши предки начали доить скот, либо уже присутствовала в популяции, перенявшей технологию доения, она давала своим носителям преимущество перед теми, кто не переваривал лактозу. Носители мутации получали доступ к дополнительным ресурсам из молока и благодаря этому лучше размножались (то есть делали из животного белка новых людей), поэтому частотность мутации повышалась.

Однако любопытно, что исследования древней ДНК не обнаружили мутацию сохранения продукции лактазы в геномах первых молочных фермеров, и сегодня самая низкая частотность этой мутации в Европе наблюдается именно в той части мира, где начали доить скот. Видимо, первые скотоводы, получавшие молоко, не пили его в чистом виде, а перерабатывали – варили или сквашивали, готовили сыр или кислый йогурт, чтобы убрать вредные неусвояемые сахара.

Если люди могут потреблять молочные продукты, не обладая геном сохранения продукции лактазы (то есть переносимости лактозы), должны быть другие объяснения, почему мутация сегодня так распространена. Переносимость лактозы встречается очень часто, и этого нельзя не заметить. Почти треть из нас способна переваривать лактозу, и для этого возникло не меньше пяти разных мутаций, причем все – на одном и том же участке в интроне 13 гена MCM6. В каждом случае эти мутации широко распространились в популяциях, в которых возникли, что указывает, что они дают колоссальное эволюционное преимущество. Неужели способность пить молоко (а не только есть сыр и йогурт) – достаточно веское объяснение такой важности этих мутаций?

Самая прямолинейная гипотеза гласит, что да, сохранение продукции лактазы приводит к усвоению лактозы – сахара, который обеспечивает около 30 % калорий в молоке. Эти калории могут усвоить только те, у кого сохранилась продукция лактазы, а между тем они могут играть важнейшую роль во время голода, засухи и эпидемий. Кроме того, молоко может служить важным источником чистой воды, которой в тяжелые периоды тоже часто не хватает.

Другая гипотеза состоит в том, что при питье молока мы, помимо лактозы, получаем еще кальций и витамин D, способствующий усвоению кальция. Это может быть полезно конкретным популяциям, которым недостает солнечного света, поскольку ультрафиолетовое излучение Солнца необходимо для выработки витамина D в организме. Однако это объясняет лишь высокую частотность переносимости лактозы в местах вроде Северной Европы, но ничего не говорит о том, откуда эти мутации взялись у популяций, живущих в относительно солнечных местах, скажем, в некоторых областях Африки и на Ближнем Востоке, где переносимость лактозы тоже встречается очень часто. Ни эта гипотеза, ни предыдущая, прямолинейная, не в силах объяснить, почему сохранение продукции лактазы настолько большая редкость в тех областях Средней Азии и Монголии, где скотоводство, пастушество и молочное хозяйство практикуются тысячелетиями. Итак, пока что неясно, почему переносимость лактозы так часто встречается в настолько разных регионах планеты и так редко в некоторых из тех регионов, где молочное хозяйство играет важную роль в экономике и культуре. Вердикт еще не вынесен. Присяжные совещаются.

Исследования древней ДНК пролили некоторый свет на то, когда и где мутации, способствующие переносимости лактозы, возникли и распространились в Европе. На донеолитических стоянках, экономика которых зиждилась на охоте и собирательстве, не найдено никаких останков с мутацией переносимости лактозы. Этой мутации не было ни у кого из древних европейцев в ранних земледельческих популяциях Южной и Центральной Европы (то есть среди людей, произошедших, как считают, от земледельцев, распространившихся по Европе из Анатолии). Самое раннее свидетельство мутации переносимости лактозы в Европе обнаружилось у человека, жившего в Центральной Европе 4350 лет назад. Примерно тогда же эта мутация была опять же у одного человека, жившего на территории современной Швеции; еще ее нашли на двух стоянках на севере Испании. Данных очень мало, однако их датировка совпадает с другим крупным культурным переворотом в Европе, а именно – с прибытием пастухов ямной культуры из Азии. Возможно, представители ямной культуры принесли с собой не только лошадей, колесо и новый язык, но и особый талант переваривать молоко.

Загадка переносимости лактозы у людей заставляет обратить внимание на сложные взаимосвязи между генами, средой и культурой. Когда частотность мутации переносимости лактозы повысилась в первый раз – у кого бы ни возникла данная мутация, – это, возможно, произошло случайно. Например, когда представители ямной культуры пришли в Европу, их «сопровождала» инфекционная болезнь, а конкретнее – чума, выкосившая коренное население Европы. В малых популяциях мутации быстро достигают высокой частотности независимо от того, много ли преимуществ они дают. Если мутация переносимости лактозы к тому моменту, когда появилась чума и размеры популяций резко сократились, уже возникла, следы ее первичного распространения, вероятно, просто стерлись. А когда популяции восстановились, молочное хозяйство было уже распространено повсеместно, и носители мутации сразу получили от нее непосредственную пользу. Одомашнив скот и развив технологии переработки молока, наши предки создали условия, изменившие ход их собственной эволюции.

Мы и сегодня живем и эволюционируем в этой рукотворной нише. В 2018 году наше глобальное сообщество произвело 830 миллионов тонн молока, 82 % из которых дал крупный рогатый скот. Остальное мы получили от длинного списка других видов, одомашненных людьми за последние 10 000 лет. Коз и овец, дающих совместно около 3 % мирового производства молока, стали разводить в Европе ради их молока примерно тогда же, когда начали доить крупный рогатый скот. Буйволы были одомашнены в долине Инда 4500 лет назад и сегодня обеспечивают около 14 % мирового производства. Верблюды, одомашненные в Средней Азии 5000 лет назад, дают около 0,3 % мирового производства молока. Кроме того, люди пьют молоко лошадей, которых 5500 лет назад начали доить представители ботайской культуры, молоко яков, которых одомашнили в Тибете 4500 лет назад, молоко ослов, одомашненных в Аравии или Восточной Африке 6000 лет назад, и молоко северных оленей, все еще находящихся в процессе одомашнивания. И это лишь самые распространенные виды молока. Сегодня можно купить и попробовать молоко и молочные продукты, полученные от более экзотических животных, – от лосей, альпак, лам. Ходят даже слухи, что Эдвард Ли из телешоу Top Chef работает над приготовлением рикотты из свиного молока (на случай, если кто-то захочет такое попробовать).

Интенсификация

Отношения людей с крупным рогатым скотом менялись, а с ними менялось и эволюционное давление, которое оказывали на животных наши предки. Поначалу люди просто хотели получить скот, которым было легче управлять и который было легче сохранять в живых. Эти предпочтения привели к уменьшению размеров скота (и, предположительно, к снижению его агрессивности); так продолжалось вплоть до средних веков, когда тенденция стала обратной. Некоторые историки предполагали, что это отражает изменение приоритетов во времена процветания. Как только скотоводы избавились от бремени забот о следующем приеме пищи, они начали экспериментировать с улучшением не только живучести, но и других черт. К XVII веку скотоводы оптимизировали крупный рогатый скот в соответствии с особенностями местной природы и вкусов – выводили породы, устойчивые к холоду, уверенно передвигающиеся по гористой местности и, наконец, просто красивые, отобранные за окрас шкуры и форму рогов.

Но не думайте, что с тех пор жизнь полнилась лишь солнечным светом и цветущим клевером. Распространившись по Европе, коровы съели все ресурсы континента. Леса и степи превратились в пастбища, а виды, обитавшие в этих диких ареалах, вымерли. Среди видов, вытесненных коровами, были и туры, их дикие предки; последние туры умерли в 1627 году в королевских охотничьих угодьях нынешней Польши. Популяции крупного рогатого скота росли, а качество корма и пастбищ соответственно снижалось. Стада стали более скученными и менее здоровыми. Начались эпидемии чумы крупного рогатого скота, вызывавшие в человеческом сообществе голод и хаос.

Скотоводы, отчаянно искавшие выход из положения, снова задействовали свои инженерные навыки. Они обнаружили, что некоторые коровы относительно устойчивы к болезни, и решили присовокупить эту устойчивость к тем чертам, которые в их краях считались полезными и привлекательными. Ставки были высоки, поэтому заводчики завели официальные родословные и принялись систематически оценивать результаты скрещивания стад. Такой методический подход к разведению крупного рогатого скота в итоге привел к появлению огромного числа известных нам пород – самых разных размеров, сложения и масти.

Экспериментами по разведению коров занимались не только европейские заводчики. В 1493 году, во время второй экспедиции Христофора Колумба в Новый Свет, коров завезли в Америку, а в течение следующих столетий они из Испании, Португалии и Северной Африки попали на Карибы и в Центральную и Южную Америку. Глобальное расселение коров продолжалось весь XVII век – тогда англосаксы привезли некоторые породы европейских коров в Северную Америку и Австралию. В XVIII столетии из Индии в Бразилию попали зебу. Новые ареалы обитания предъявляли к коровам новые требования отбора и навязывали новые роли. Заводчики Нового Света совершенствовали свои стада, прибавляя к чертам европейских коров черты местных животных вроде американского бизона; в результате были созданы выносливые и плодовитые мясные и молочные породы, лучше своей европейской родни адаптированные к региональному климату.