Текст книги "Леди Удача"

Они лежали на боку, лицом друг к другу, соприкасаясь только пальцами ног, коленями, носами… и руками. Они прислушивались к шуму затихающей бури в своей крови и к шелесту дождя за окном. Дождь тихо барабанил по стеклам – это был мерный, успокаивающий звук.

– А ты знаешь, почему я получил такое необычное имя – Рейн? – проговорил он вдруг негромко.

Она покачала головой.

– Расскажи.

– Мама всегда любила звук дождя. И в ту ночь, когда я родился, она все прислушивалась к шуму дождя и решила назвать меня в его честь. Рейн – это же дождь.

Она погладила его ладонью по щеке.

Они проснулись в объятиях друг друга, с улыбкой на губах и принялись обсуждать бурные события минувшего вечера. Рейн хохотал, вспоминая выражение лица зловредной Глории, и даже сумел убедить Чарити, что ничего трагического в случае с лопнувшими панталонами толстого графа не было. Впрочем, в происшествии с упавшей люстрой она не находила решительно ничего смешного, однако позволила себе улыбнуться при воспоминании о том, как Рейн носился по герцогскому особняку в сюртуке наизнанку и в одной туфле.

– Господи, Рейн, что же о нас подумают в свете?

– Наверное, все решили, что я опасный сумасшедший, жену держу в страхе… – Он коснулся рукой ее груди. – И, давая волю животным инстинктам, силой овладеваю доставшейся мне белокурой красавицей.

– После вчерашнего… нас что, больше не будут нигде принимать?

Он засмеялся:

– Ну, нельзя сказать, что репутация наша сильно улучшилась. – Он поцеловал тонкую морщинку, появившуюся меж ее бровей.

– Извини меня, Рейн. Я знаю, как много это для тебя значило – быть принятым в свете. А теперь из-за меня и моего… – Он зажал ладонью ей рот и грозно прищурился. Когда он убрал руку, она договорила: – …упрямства. Я собиралась сказать «моего упрямства». Теперь ты скорее всего снова стал изгоем. Может, если мы извинимся… Бабушка могла бы опять обратиться к дяде Тедди…

– Да плевать.

– Что? Но ведь ты… – Она не договорила.

– Ну его, этот высший свет. Мы можем заняться чем-нибудь другим – отправиться путешествовать, например. Я знаю, тебе понравится. И потом, мне всегда хотелось прикупить имение…

– Но у тебя уже есть имение.

– У меня? – От изумления глаза его широко раскрылись.

– Стэндвелл. Ты же получил Стэндвелл, когда женился на мне. Это мое приданое.

Лицо его стало задумчивым. Он вдруг сообразил, что за все это время ни разу не поинтересовался приданым жены. Деловая сметка ему отказала.

Видя, что муж нахмурился, Чарити добавила:

– Земли у нас очень неплохие. А подковы в доме можно и снять.

Он ухмыльнулся, радуясь ее практичности и наслаждаясь жаркими поцелуями. Однако что-то связанное со Стэндвеллом все же беспокоило его. Он поднял голову, посмотрел на жену и вспомнил. Ну конечно, ее мучает чувство вины, она считает себя виновной в смерти отца. Потому-то она и приняла так легко на веру нелепые суеверия.

– Если земли такие хорошие… то почему твой отец был все время без гроша? – Он увидел, как глаза жены потемнели и она напряглась всем телом. – Я могу объяснить тебе почему. Он плохо управлял имением. Стэндвелл пришел в такой упадок по причинам, не имеющим ни малейшего отношения к тебе и всем твоим приметам. Чарити, твой отец был хорошим человеком, наверное, даже замечательным. Но он управлял имением плохо и принимал неразумные решения. Ведь это он, решив заняться контрабандой, вышел в море в грозу и шторм. Так почему же ты обвиняешь себя в том, чего даже не знала? Как можно винить себя за последствия поступков других людей? Беспечных, неумелых, необдуманных…

Теперь она готова была принять неприятную правду. Детские воспоминания нахлынули на нее. Но она смотрела на эти сценки из прошлого глазами взрослого человека. Вот ее отец бросает гроссбухи и отправляется на охоту или рыбалку с Гэром и Перси. А сколько раз арендаторы приходили к нему с каким-то делом и не заставали дома! А потом отец говорил бабушке, что арендную плату опять не заплатили, пожимал плечами и приказывал уволить еще кого-нибудь из домашней прислуги. Да, такой способ управления очень отличался от деятельности Рейна, который ежедневно ездил в свою контору и не забывал про тяжкий труд в порту. Нынешняя ночь оказалась ночью прозрений, переломным моментом, когда отбрасываешь девичьи страхи и отказываешься от детских иллюзий. Ее обожаемый отец, покойный Аптон Стэндинг, был и в самом деле славным человеком, но дурно управлял имением. Рейн был прав и насчет остального.

– Но, Рейн, ведь фонари-то погасила все-таки я, своей рукой. Слезы покатились по ее щекам, он утер их. Он чувствовал, что жена освобождается от своих страхов, и испытывал неимоверное облегчение. Теперь остался только один воображаемый грех…

– Да. Фонари. Ты говорила, что это были обычные фонари с сальными свечками внутри? – Она кивнула. Он приподнялся на локте, пытаясь собраться с мыслями. – Чарити, эти фонари никак не могли быть поставлены на окно, чтобы служить путеводными огнями для лодки. В ту ночь бушевала буря, а в такую погоду свет обычного сального фонаря виден метров на пятнадцать, ну, положим, даже на тридцать. Но Гэр и Перси сами сказали, что лодку им пришлось вывести из бухты в море. Неужели свет этих обычных сальных фонарей можно было увидеть на таком большом расстоянии?

Чарити покачала головой, потерла висок дрожащими пальцами, отчаянно пытаясь постичь ход его рассуждений.

– Но если их поставили на окно не для того, чтобы они служили путеводными огнями, то зачем их оставили горящими в пустой комнате?

– Я не знаю. Может, для того, чтобы легче было найти дорогу к дому, когда они уже выберутся на сушу. – Он видел, что она примеривается к такому объяснению, поворачивает его так и сяк. – Чарити, подумай сама: вчера мы с тобой были на крыше, когда бушевала гроза – точно такая же, как в ту ночь, когда погиб твой отец, ты сама сказала. – Он сел, обнял жену за плечи, посмотрел ей в лицо. – Вспомни-ка. Видела ли ты хоть один огонек вчера, когда мы были на крыше? А ведь вокруг полно домов. – Он сильнее сжал ее плечи. Наконец она подняла на него полный муки взор. – Так видела хоть один огонек?

– Нет, – прошептала она.

Разумность этого объяснения, его логичность совершенно подавили ее. Надежда, которая едва теплилась в ее душе, расцвела в твердую уверенность. Не на ней лежала вина за гибель отца! Тяжкий груз, который давил ее так долго, вдруг соскользнул с плеч.

Она целовала мужа, заливалась слезами, смеялась, обнимала его. Незаметно он увлек ее на постель, осыпал ласками, и тела их соединились.

Он любил ее так, как изголодавшийся человек ест хлеб: жадно, страстно, поспешно. И она отвечала ему со всей пылкостью, на которую была способна… Это было пиршество взаимной любви.

А потом, удовлетворенные и довольные, они растянулись на простынях и скоро оказались в объятиях целительного сна.

Проснулись они только на следующее утро, очень поздно, от деликатного покашливания Эверсби. Рейн сел в постели, поспешно натянул одеяло на Чарити, которая тоже приподнялась и спросонья терла глаза. Оба были сильно удивлены появлением Эверсби в их спальне, и тем более его сияющим видом.

– Ваше сиятельство, госпожа виконтесса. – Эверсби поклонился Рейну, однако его широкая улыбка явно была адресована Чарити. – Продукт, который в соответствии с вашим приказом мы каждое утро пытались обнаружить, прочесывая доки, найден! И даже в количестве нескольких фунтов! – Эверсби хлопнул в ладоши, и лакей вкатил в спальню столик на колесах. На серебряном подносе красовались гроздья странных желтых продолговатых плодов. Они были черными на концах, с темноватыми подпалинами.

– Бананы! – Рейн, обернувшись простыней, соскочил с постели.

Чарити и Эверсби обменялись обрадованными, хотя и несколько недоуменными взглядами. И стали наблюдать за его сиятельством, который, как маленький мальчик, сначала протянул руку и неуверенно коснулся одного плода – настоящий ли? – и только потом взял его.

– Довольно-таки спелые, – заметил его сиятельство, надорвал один плод у конца, быстро содрал шкурку, запихал в рот едва ли не половину и содрогнулся от наслаждения. В мгновение ока он прикончил первый плод и сразу же схватил второй, затем третий.

Поедая четвертый, он взглянул на Чарити, которая сидела на краю кровати и наблюдала за ним. Он смутился – что же это он на глазах у жены и прислуги ведет себя как мальчишка? – и спросил:

– Так это ты приказала, чтобы нашли бананы?

Она кивнула. Он просиял и стал настаивать, чтобы она немедленно попробовала заморский фрукт, уверяя, что ей страшно понравится. Она откусила кусочек – банан оказался мягким, мучнистым, очень сладким на вкус. Она заставила себя проглотить вязкую массу, улыбнулась, объявила, что вкус у этих бананов очень «занятный», однако лучше будет, если Рейн сначала сам как следует насладится лакомством… Ну, он и стал наслаждаться, благодарно улыбаясь Чарити.

– Ангелы и бананы, – сказал он с удовлетворенной ухмылкой. – Должно быть, я в раю.

Глава 23

Чарити медленно спускалась по главной лестнице дома в переднюю. На ней было новое муслиновое платье с желто-оранжевым узором из веточек. Она остановилась на полпути, чтобы полюбоваться изящным изгибом перил из полированного красного дерева, белым мраморным полом и колоннами, золоченым карнизом, куполом потолка. Уютная, красивая, изящная передняя – в ее убранстве чувствовалась индивидуальность Рейна.

Пять восхитительных дней минуло с памятного бала. Первые три дня они с Рейном только и делали, что предавались любви, валялись в спальне, хохотали, ходили по дому в обнимку, гуляли в парке.

Но наступил четвертый день. Рейн, поднявшись ни свет ни заря, уехал в свою контору, и все в доме вошло в обычную колею. Затем явилась графиня Суинфорд с визитом. Просидела она всего четверть часа, как и положено, и беседа состояла из обмена любезностями, восхвалений в адрес шляпных мастериц и обсуждения вопроса, кто куда уезжает на лето. Но сама обыденность этого утреннего визита свидетельствовала о том, что виконт и виконтесса Оксли по-прежнему приняты в свете и их не станут сторониться из-за странного поведения на балу у Сазерлендов. Видимо, большой свет счел проделку Рейна следствием умопомрачения от любви и отнесся к нему снисходительно.

Чарити в задумчивости стояла на ступенях лестницы, когда внизу, в арке коридора, появился Брокуэй. Бедняга изо всех сил тянул что-то, пыжился, бормотал себе под нос. Чарити спустилась на несколько ступеней, чтобы посмотреть, в чем дело, и, разумеется, это оказался Вулфрам. Пес сидел на заду, упершись всеми четырьмя лапами в пол, и всем своим видом демонстрировал, что гулять не пойдет. Чарити поспешила вниз, помочь Брокуэю, но Вулфрам посмотрел на хозяйку виновато и продолжал упираться.

– Ну же, Вулфи, куда это годится! Если будешь так себя вести, мы не возьмем тебя в парк. – Пес ничуть не раскаялся, а уперся еще сильнее. Похоже, он обиделся на ультиматум хозяйки. – Очень хорошо. – Она взяла у Брокуэя поводок и потащила пса обратно в кабинет Рейна. В кабинете она склонилась над ним, чтобы отвязать поводок, не переставая бранить упрямое животное: – Как тебе не стыдно, Вулфрам! Хорошо, что хоть Рейна дома нет…

Тут из парадной донеслись голоса – какой-то гость явился в Оксли-Хаус. Чарити, возившаяся с узлом поводка, напряженно прислушалась. Вулфи поднял единственное ухо, повел носом, забеспокоился. И вдруг рванулся из ее рук с такой силой, что Чарити плюхнулась на пол. Вскочив, она с громким криком бросилась в погоню за псом, который успел выскочить в переднюю, и наконец нагнала его. Пес стоял и злобно смотрел на… Салливана Пинноу.

– Барон! – Лицо Чарити порозовело.

– Виконтесса, – отозвался Пинноу, поклонился, сделал шаг к ней.

Вулфи прыгнул между ними, припал к земле, зарычал и оскалился.

Пинноу отшатнулся, Брокуэй кинулся к псу, схватил его за поводок, который так и остался привязанным к ошейнику. А в следующее мгновение подоспел Эверсби с одним из лакеев, и втроем им кое-как удалось усмирить Вулфрама. Чарити, прижимая руку к сердцу, извинилась и приказала Брокуэю с Джорданом пойти прогулять пса, и как следует. Когда пса наконец вывели на крыльцо, она попросила Эверсби позвать леди Кэтрин и леди Маргарет… и подать им чаю.

– Прошу простить меня, миледи. – Эверсби даже поморщился. – Я забыл сообщить вам. Леди Маргарет решила сегодня утром нанести визит герцогу, а леди Кэтрин сочла за благо поехать вместе с ней.

Сердце у Чарити упало. Ей придется принимать этого противного барона одной. Она провела его в гостиную, которую тот окинул оценивающим взглядом. Его холодные голубые глаза обежали золоченые карнизы, ковры на полу, богатую мебель и картины. А пока он разглядывал мир, в котором обитала теперь Чарити, она незаметно рассматривала своего прежнего жениха.

В его манере держаться появилось что-то суетливое, и одет он был, против обыкновения, несколько небрежно. На перчатке лоснилось жирное пятно, крахмальные воротнички загибались с одной стороны, синий сюртук выглядел так, будто барон в нем спал. Глаза у него запали, морщины в углах рта обозначились резче. Когда он обратил свои ледяные голубые глаза на нее, Чарити вдруг пробрал холод.

– Какое дело привело вас в Лондон, барон? – Она пригласила его присесть, села и сама. Однако он не стал садиться, а подошел к ее креслу и стал прямо перед ней, глядя на нее оскорбительно фамильярно.

– Дело, которое сулит некоторые выгоды, – ответил он, скривив губы в многозначительной улыбке – Я отошел от судейской деятельности и общественной жизни… – «Ввиду того, что мне грозит арест и тюремное заключение», – злобно договорил он про себя.

Он бежал из Девоншира пять дней назад, когда ревизоры уже раскрыли его не слишком-то хитрые финансовые махинации и принялись за бумажный хаос. Возможно, его уже объявили в розыск, а сумма, которую он успел прихватить, была ничтожной. Безнадежное положение требует отчаянных мер. И, прибыв в Лондон, барон составил план, чтобы перехватить немного денег, а заодно и отомстить.

– А вы, ваше сиятельство, неплохо, вижу, устроились. – Пинноу разгладил жилет и холодно улыбнулся: – Вы, верно, и не подозревали, как богат этот Оксли. – Он злобно сверкнул на Чарити глазами. – А может, предполагали. Что ж, это делает честь вашей проницательности. А вот я едва не сплоховал… едва не упустил замечательную возможность поправить свои дела, заглядевшись на вас.

Чарити была потрясена и не нашлась что ответить. В дверях появился Эверсби, кативший столик с чайными принадлежностями и пирожными. Она повернулась к дворецкому и дрожащей рукой сделала ему знак удалиться.

– Не надо чаю, Эверсби. Барон уже уходит. Озадаченный дворецкий вышел, выкатив за собой тележку.

Чарити встала и посмотрела барону прямо в лицо. Ужас вдруг объял ее. Ведь она была дома фактически одна, если не считать Эверсби, которого она так непредусмотрительно отослала, да две-три служанки прибирались в дальних комнатах. Она ясно понимала, что барон явился не с визитом вежливости. Но чего он хотел от нее?

Пинноу приметил страх в ее глазах, и на лице его появилось выражение мстительной радости.

– Вам известно, леди Чарити, что, как мировой судья округа Мортхоу, я был осведомлен обо всем происходящем во вверенном мне районе. Мне удалось узнать много такого, что славные жители округа Мортхоу предпочли бы скрыть от общественного мнения. – Холодная улыбка появилась на губах барона.

Чарити подобралась.

– Совсем недавно до меня дошли слухи, что ваш покойный отец занимался противозаконными делами. Ваш отец, миледи, был контрабандист. И у меня есть показания Гэра Дэвиса и Перси Холла, подтверждающие это. Я поймал их на браконьерстве…

Чарити побледнела.

– Гэр и Перси… ни за что не сказали бы такого о моем отце. – Она вздернула подбородок, пытаясь побороть одолевавшую ее слабость. – Я не верю ни одному вашему слову.

– Ну, душа моя, веришь ты или нет, невелика разница. – Пинноу надвинулся на нее. – Власти-то поверят. И твой драгоценный муженек тоже. Воображаю, что начнется, когда он узнает, что его молодая женушка – дочка обыкновенного преступника.

Плечи Чарити дрогнули, руки сжались в кулаки. Щеки пылали. Негодяй! Как он осмелился прийти сюда?!

– Но я могу устроить так, что сведения о преступлениях покойного сквайра исчезнут, уплывут вместе со мной за границу… но за определенную плату.

Чарити отшатнулась. Теперь она наконец поняла, в чем заключался план барона. Он рассчитывал получить деньги за свое молчание.

– Мой муж знает все о деятельности моего отца. Он узнал об этом еще до того, как мы поженились, – заявила она с горячностью.

Барон пришел в сильный гнев.

– Что ж, если здесь мои сведения не встретили достойного приема, обратимся к властям. Уверен, они немедленно начнут подробное расследование. И я позабочусь о том, чтобы имя вашего мужа фигурировало в процессе. Ведь Стэндвелл пойдет с молотка в счет репараций. Полагаю, газеты осветят этот процесс достойным образом.

Чарити отчаянно пыталась найти выход. Барон вполне способен на такое. Он пойдет и донесет властям… и в редакции газет заглянет… и тогда прощай репутация в свете, которую они только-только начали зарабатывать. На мгновение она даже заколебалась и подумала, а не заплатить ли барону за молчание. Но тут ей вспомнилось, как Рейн только плечами пожал, когда она забеспокоилась, что их репутация в свете будет погублена, и еще сказал, что они могут бросить свет и отправиться путешествовать или уехать жить в Стэндвелл. Она вскинула голову, взглянула еще раз на бледное, хитрое лицо барона. А что, если не поддаваться шантажу?

– Барон, ваше право поступать так, как вам велит честь. Идите к властям, обратитесь в газеты. Исполните свой гражданский долг. Расскажите всем свои нелепые басни. А там посмотрим, кому поверят, виконту Оксли или… – тут она многозначительно посмотрела на мятый воротничок барона, – или бывшему мировому судье.

Отказ, да еще высказанный с такой царственной надменностью, уязвил барона в самое сердце. Кулаки его бессильно сжались.

– Дрянь, ведьма. Ты думаешь, я просто так говорю? Полагаешь, до дела не дойдет, да?

– Мне ваше мнение неинтересно, барон. А теперь будьте любезны покинуть мой дом… И не вынуждайте меня звать прислугу…

Она увидела по лицу барона, что он побежден. Вот только она не поняла, что противнику ее нечего терять. Визитер схватил Чарити за плечи и зашипел ей прямо в лицо:

– Дрянь, заносчивая стерва, ведьма! Ты уже один раз спутала мне карты, так не думай, что и теперь это сойдет тебе с рук! – Он с нечеловеческой силой тряс ее, скручивал ей руки и рычал: – Я ведь поклялся, что отомщу тебе за предательство! Ты заплатишь мне за все и деньгами, и своим телом! Пойдешь со мной!

Глаза его горели адским огнем, на тонких губах пузырилась пена. Она была права: барон не собирался обращаться к властям, но она загнала его в угол и игра стала неизмеримо опаснее.

– Отпустите меня! Вы не смеете… – Но только она раскрыла рот, чтобы закричать в голос, как барон вытащил из внутреннего кармана сюртука очень острый стилет и угрожающе повертел лезвием перед самым ее носом.

– Заткнись, ведьма. – Глаза барона горели желтым огнем, и не было никаких сомнений, что он не только пустит стилет в ход, а еще и получит от этого удовольствие. Голос отказал Чарити. – Ты пойдешь со мной, – повторил барон, еще крепче впиваясь пальцами ей в руку и касаясь лезвием подбородка. – Если твой обожаемый супруг соблаговолит заплатить, может, я и отпущу тебя… когда сочту нужным. Во сколько он оценит тело своей жены? – И он разразился жутким смехом, так что у Чарити кровь застыла в жилах. – Что, потянешь на тысячу фунтов?

– Вам придется ответить за это, – прохрипела она, глядя на барона потемневшими глазами. Но стальной клинок двинулся по нежной коже ее груди с такой решительностью, что она подчинилась.

– Ведь он примчался в Девоншир, чтобы помешать нашему браку. Так, может, он даст за тебя пять тысяч? Или больше? – Барон выпрямился и с наслаждением наблюдал, как ужас мечется в ее глазах. – Что ж, мы совершим с вами небольшую прогулку, миледи, и будьте добры вести себя прилично.

– Рано или поздно вас найдут!

– Но вас могут не найти, милочка. – Барон крепко взял ее под руку, острие стилета кольнуло ее в ребра. – Ну, шагай!

Она пошла, отчаянно оглядываясь вокруг в надежде, что увидит Эверсби, или Брокуэя с Вулфи, или хотя бы кого-то из горничных. Но никто не встретился им по пути, и они вышли на крыльцо. На улице было пусто – ни кареты, ни прохожего, никто не прогуливался в парке. Чарити перепугалась и было уперлась, но стилет опять кольнул ее.

– Шагай! – прошипел барон. – А не то зарежу тебя прямо здесь.

Чарити приходилось почти бежать, чтобы поспеть за длинноногим бароном, но это было и к лучшему: у нее не оставалось сил, чтобы испугаться того, что ее ждет впереди…

На первый взгляд они с бароном выглядели обычной парой, спешащей куда-то по лондонским улицам. Однако Брокуэю, находившемуся на другом конце парка, показалось странным это внезапное появление молодой хозяйки с ее гостем на улице. Но только он собрался сообщить о своих подозрениях младшему лакею, как Вулфрам, заметив хозяйку, стал рваться с поводка, оглашая окрестности громоподобным лаем.

Брокуэй и младший лакей еле удерживали поводок, и им почти удалось подтянуть пса к себе, но тут узел, крепивший поводок к ошейнику, который Чарити успела-таки изрядно ослабить, развязался, и Вулфи, оглушительно лая, стрелой помчался по улице, держа курс на тот угол, за которым скрылись барон и Чарити. Брокуэй пытался преследовать пса, благо было слышно его гавканье, но затем все смолкло, ни хозяйки, ни ее пса-громадины видно не было. Брокуэй в растерянности остановился, отдышался, а потом побрел назад, к Оксли-Хаус, размышляя о том, как он объяснит все мистеру Эверсби… и его сиятельству.

Вулфрам же смолк, потому что стоял на очередном углу и, тяжело дыша, вертел головой, пытаясь углядеть хозяйку и противного барона. Нюх у пса был не слишком острый, он не мог преследовать жертву только по следу, ему надо было видеть ее. И тут какое-то движение привлекло его внимание у дальнего угла. Но когда он добежал туда, перед ним открылся совершенно пустой переулок. Пес уткнулся громадным носом в землю и принялся бегать туда-сюда, старательно принюхиваясь.

«Люди, – думал пес, разбирая запахи, – слишком много людей!» Переулок пах ночным горшком… и котами, и сыростью, а вот едой не пахло совсем. Пес поднял голову, втянул носом воздух, и ноздрей его достигла слабая струйка запаха роз… Мисс Чарити!.. Пес закрутил головой, пытаясь определить, с какой стороны запах сильнее, а затем пустился бегом, держа нос у земли.

Дважды ему удалось снова ощутить запах роз, и он вел в порт, к докам. Пес уворачивался от пинков, которыми его норовили наградить матросы, шмыгал между грохочущими телегами, вынюхивал и выглядывал. «Еда!» Пес остановился возле булочной, пустил слюни. Это было ошибкой, целая минута ушла на то, чтобы избавиться от сладостного запаха сдобы и корицы. След успел остыть, и пес остановился, окруженный великим множеством новых для него, солоноватых и непонятных запахов. Он был в порту.

Пес опустил голову, стыдливо поджал хвост. Все из-за еды! И тут в его собачьем мозгу всплыло сладостное воспоминание – сандаловое дерево, и сразу припомнились сильные крепкие руки. «Сиятельство»! Надо найти «сиятельство», вот что! Значит, нужно бежать домой.

Пинноу тащил Чарити по безлюдным улицам и переулкам, да и те быстро сменились кварталами трущоб и кабаков, которые тоже вскоре остались позади, и пошли склады, какие-то длинные строения. Они приближались к порту.

Наконец барон, ни на секунду не позволявший ей забыть о стилете, втолкнул ее в какой-то полуразвалившийся кирпичный склад и, подталкивая, погнал по темному лабиринту между сложенными ящиками и бочками. Впереди замаячил свет, и они вышли на свободный пятачок, освещенный фонарем. Посреди стояла бочка, за которой, как за столом, сидели несколько оборванцев и играли в карты. Завидев барона, они оторвались от своего занятия и с интересом принялись разглядывать его самого, его стилет и пленницу.

– Ты! – Барон вперил взгляд в ближайшего оборванца. – Пойди скажи своему капитану, что у меня есть для него новое предложение.

В следующее мгновение он уже тащил Чарити по какой-то шаткой лестнице, затем втолкнул внутрь помещения, почти полностью забитого канатами, сетками для подъема грузов, рулонами парусины, и наконец выпустил ее. Чарити повернулась, потирая руку. Барон стоял в дверях, поигрывая стилетом, который ему явно нравился, и смотрел на нее.

– Вам это не пройдет даром, барон. – Чарити пыталась собраться с силами. До этого она была парализована страхом перед стилетом, коловшим ей ребра. Теперь в голове прояснилось… и она поняла, что оказалась в ловушке.

– Дорогуша, я притащил тебя в порт. Ты у меня в руках. Теперь надо только дать знать твоему драгоценному виконту, сколько он должен заплатить за тебя. Подумать только, ты отдалась этому мерзавцу, а потом как ни в чем не бывало согласилась выйти за меня! Ну, ты мне заплатишь, и той же монетой.

И барон пошел на нее, сверкая глазами. Губы его кривились в плотоядной ухмылке. Чарити попятилась, заметалась, полезла на груду свертков с парусиной, по бочкам. Но барон поймал ее, и она оказалась припертой к дальней стене. Костлявое тело Пинноу прижалось к ней, лезвие стилета коснулось ее горла.

– Ах ты, ведьма! Я помню вкус твоих губ… и могу заставить тебя извиваться и стонать от страсти… – И барон схватил ее за грудь.

– Мне ваши прикосновения противны, – прохрипела Чарити и толкнула барона изо всех сил. Тот пошатнулся, изумился. Вдруг лицо его побагровело, он размахнулся и ударил ее кулаком по голове.

От страшного удара искры посыпались у нее из глаз… а затем наступила темнота и Чарити мешком свалилась на пол возле кирпичной стены.

Леди Маргарет и леди Кэтрин явились домой далеко за полдень, обе в прескверном настроении.

– Нет, ваши жуткие амулеты – это просто бич какой-то! – ворчала леди Кэтрин, развязывая ленты шляпы. – Удивительно, как леди Мельбурн не свалилась в обморок!

– Дура ваша леди Мельбурн! Можно подумать, она хорьковых лапок никогда не видала! – огрызалась старая дама, снимая шаль.

– Скоро мне никуда нельзя будет и носа показать! – Леди Кэтрин сжала пальцами виски. – За какую-то неделю вы со своими кошмарными лапками перепугали половину моих знакомых!

Эверсби поспешно вбежал в переднюю, но, увидев, что это всего-навсего старухи вернулись домой, не смог скрыть своего огорчения.

– Я-то думал, это Вулфрам вернулся! – вырвалось у дворецкого.

– А что, Вулфрам сбежал? – осведомилась леди Маргарет.

– Он сегодня во время прогулки сорвался с поводка у Брокуэя и Джордана и удрал. Вот уже несколько часов как его нет.

– Этого еще недоставало! – воскликнула леди Кэтрин.

– Понимаете, он увидел, как леди Чарити уходит с тем джентльменом, и бросился за ними вдогонку… – Эверсби покосился на Брокуэя и, превозмогая смущение, добавил; – Мне не хотелось бы тревожить вас из-за пустяков, и, возможно, это вообще не мое дело, но… леди Чарити тоже до сих пор не вернулась.

– Но куда она могла пойти? – изумилась леди Кэтрин.

– И что за джентльмен такой? – нахмурилась леди Маргарет. Эверсби поправил галстук, откашлялся и, проверив, тут ли Брокуэй, заговорил:

– К ее сиятельству зашел утром с визитом некий джентльмен. Госпоже виконтессе, судя по всему, джентльмен этот был знаком. Она приказала подать чай в гостиную, однако когда я принес его, мне было сказано, что гость не задержится и чай пить не будет… Я вернулся на кухню. А потом Брокуэй сказал мне, что видел, как миледи вышла на крыльцо с этим джентльменом, и добавил, что ему это показалось странным… – Тут Эверсби взмахнул рукой, давая знак Брокуэю, что пришла его очередь продолжить рассказ.

Брокуэй сделал шаг вперед.

– Я не сразу сообразил, что же мне показалось таким странным. Тут еще Вулфрам принялся лаять и рваться как безумный, поводок отвязался, потом я бежал за псом. И только вернувшись домой, я понял, что же меня удивило: ее сиятельство вышла на улицу, не надев ни шляпки, ни перчаток! И держался этот джентльмен к миледи что-то очень уж близко, и шли они слишком быстро…

– Ад и преисподняя! – Леди Маргарет накинулась на Эверсби: – Кто он, этот джентльмен? Как он выглядел? Имя у него было?

– Высокий, светловолосый… кажется, ее сиятельство назвала его «барон»… – Эверсби покраснел, кинул умоляющий взгляд на Брокуэя. Тот только беспомощно пожал плечами. – Барон Минноу… или Пенни?

– Пинноу? – Леди Маргарет чуть не задохнулась. – Барон Пинноу!

– Именно! – хором подтвердили дворецкий и лакей.

– Боже всемогущий, смилуйся над нами. – Леди Маргарет побледнела и схватилась за свои амулеты. – Он явился в Лондон.

– Да кто это? – не выдержала леди Кэтрин, ничего не понимая, но сильно перепугавшись.

– Барон Пинноу, за которого чуть не выскочила Чарити в Девоншире. Он сильно обозлился оттого, что венчание не состоялось, да еще все кончилось для него конфузом. И, уходя из церкви, поклялся отомстить… – Тут старуха подскочила как ужаленная и завопила: – Надо немедленно сообщить его сиятельству! Чарити в беде!

Брокуэй бежал почти всю дорогу до конторы Рейна, где его, увы, не нашел. Он кинулся в клуб, но и там верного лакея ждала неудача: его сиятельство виконт Оксли где-то на деловой встрече, сказали ему. Брокуэй и в конторе, и в клубе оставил сообщение для хозяина и вернулся домой расстроенный. Хозяин мог воротиться еще очень не скоро.

Только три часа спустя, когда уже совсем стемнело, Рейн пришел домой, где его встретили изнывающие от беспокойства леди Кэтрин, леди Маргарет и Эверсби и огорошили славной новостью: Чарити пропала. Леди Маргарет была совершенно вне себя и только вопила:

– Пинноу! Это Пинноу!

При одном упоминании этого имени Рейн насторожился. Он вполуха слушал рассказ об исчезновении Чарити, сам же вспоминал о том, как Пинноу в церкви клялся отомстить за свой позор, и пытался сообразить, что этот ничтожный барон мог затеять. Разумеется, Рейн не питал иллюзий: нрав злопамятного барона вряд ли улучшился за тот месяц, что прошел со дня его несостоявшегося венчания, и обиды он, конечно, не простил. Однако у Рейна в голове не укладывалось, как дворянин, имеющий баронский титул, человек не бедный, мировой судья, решился на похищение чужой жены, да еще такое дерзкое – средь бела дня…

Рейн встал, объявил с мрачным видом, что, прежде чем обращаться к полиции, он предпримет сам кое-какие меры разыскного характера… но договорить ему не удалось: в передней поднялся шум. Рейн кинулся туда, за ним обе старухи и прислуга.