Текст книги "Леди Удача"

Глава 5

Чарити находилась на верхней ступеньке лестницы, когда до слуха ее донесся глухой звук падения и последовавший за ним вопль. В руках ее был поднос с бульоном, предназначенным раненому на завтрак. Она вздрогнула, поспешно поставила поднос на кстати оказавшийся рядом столик и побежала к его комнате. Незнакомец лежал на полу на спине, беспомощно раскинув руки и ноги, стонал, ловил воздух ртом и изрыгал такие затейливые ругательства, какие Чарити уж никак не думала услышать из столь прекрасных уст.

– …как больно! А-а-а-а!.. и… как же больно! – Он лежал, зажмурив глаза, сжав кулаки и поджав пальцы ног. Боль горячечными вспышками распространялась по всему телу, пронзала ноги, скручивала мышцы живота, так что он едва мог дышать.

Чарити даже попятилась при виде страдания, которым было искажено лицо мужчины. Ее напугал знойный жар, исходивший от полунагого тела, извивавшегося и елозившего по полу.

– Проклятие! – Рев перешел в едва слышный стон. – У меня задница совсем лопнула. – Тут его лицо задергалось, так как новая волна боли захлестнула его и придавила. – О-о-о Боже мой!

Он упал с кровати и угодил как раз на раненое место! Чарити кинулась к мужчине и опустилась на колени возле него.

– Прошу вас, не надо метаться. Не двигайтесь, мне надо посмотреть, не разошлись ли швы, – приказала она, прихватывая его за пояс и бедро, чтобы перекатить на бок, но сразу же отдернула руки – таким сильным показалось ей его сопротивляющееся тело. – Вам не нужно было пытаться встать с постели. Вы еще слишком слабы, – пролепетала она и, едва договорив, подумала: ну что за глупость! Это он-то слаб? Он? Еще шире распахнув глаза, смотрела она на огромное, корчащееся от боли тело. Ухаживать за обмякшим телом бессловесного джентльмена без памяти – это одно; а управляться с этим очень живым, сильным, рассвирепевшим полуголым мужчиной – совсем другое.

– Проклятый зад, как же он болит! Нет, я издохну! – просипел он сквозь стиснутые зубы. Тут он вдруг понял своим измученным умом, что он уже не один, что рядом кто-то есть, быстро раскрыл глаза и, отыскав этого кого-то, рванулся к Чарити, которая собралась было пойти позвать кого-нибудь на помощь. Вцепившись мертвой хваткой в то, что подвернулось под руку, он прохрипел: – Пауки! Тут повсюду проклятые пауки.

– Сэр, умоляю вас, вы не в себе, – быстро заговорила Чарити, пытаясь вырвать ткань платья из пальцев раненого, но не решаясь отцепить их. Кстати, ей припомнилось его более чем странное поведение в их первую встречу – ведь тогда он тоже только что очнулся! И тут она сообразила, что, в сущности, не имеет ни малейшего понятия, что он за человек. Может, применение грубой силы для него – самое привычное дело!

Сердце у нее тревожно стукнуло, а незнакомец схватил ее за плечи и грубо притянул к себе.

– О-о! – Губы Чарити оказались вдруг буквально в дюйме от губ раненого; она чувствовала жар его неровного дыхания. Внезапно его серебристые, словно остекленевшие глаза преодолели некий внутренний барьер и сфокусировались на ней, словно он только сейчас понял, что рядом с ним кто-то есть. Чарити тоже замерла, сердце ее дало перебой, а в груди разлился приятный жар.

В это странное мгновение, когда они, затаив дыхание, прижимались друг к другу, в голове у нее была одна мысль: а глаза-то у него оказались вовсе и не темные, а светло-серые, очень выразительные, обрамленные угольно-черными пушистыми ресницами. А в следующее мгновение она поняла, что ее ладонь, зажатая между их телами, ощущает биение его сердца, которое так и бухало… как и ее собственное.

Он же, плохо соображая от боли, впитывал все впечатления подряд – и нежность ее медово-золотистых глаз, и шелковистую прохладу кожи под его пальцами. Глаза его расширились, и взгляд скользнул на ее нежно очерченный рот с глубокой выемкой на верхней губе, затем еще ниже, туда, где две мягкие округлости грозили выпасть из корсажа ему на грудь. Это его как громом поразило.

– Боже всемогущий! – Пронзительный вопль леди Маргарет разрушил тонкую нить взаимного узнавания, протянувшуюся между ними.

Чарити от бабушкиного окрика мгновенно опомнилась и с ужасом поняла, что лежит на своем раненом незнакомце – уже во второй раз! – и вот-вот случится второй поцелуй! В панике она рванулась, высвободилась из его цепких пальцев и шлепнулась задом на пол рядом с ним. Бабушка и старый Мелвин стояли в нескольких шагах от нее, и на лицах их было выражение, являвшее странную смесь ужаса и жгучего интереса. Глаза их устремлены были на ее обнажившееся плечо и почти голую грудь. Заливаясь румянцем, Чарити принялась поправлять корсаж.

– Я услышала грохот, когда он упал. И побежала посмотреть, в чем дело… – попыталась она объяснить.

Лицо леди Маргарет стало еще мрачнее. Кто бы мог подумать, что дело может зайти так далеко, учитывая, что молодой человек лежал все это время без памяти, ну бревно бревном?

Чарити так поспешно вскочила на ноги, что покачнулась.

– Надо же скорей положить его на кровать. Боюсь, его рана открылась снова.

Леди Маргарет и старый Мелвин опомнились и, поспешно схватив раненого за руки и за ноги, стали поднимать.

– Ну-ну, молодой человек, сейчас ты снова окажешься на кровати…

– Нет! – взревел раненый. Когда Чарити вырвалась от него, то и образ ее исчез из круга его сознания, а на опустевшее место немедленно хлынули боль и замешательство. Он ничего не понимал: ни где он, ни что с ним происходит; твердо знал лишь одно – ни за что не позволит, чтобы его снова уложили в это проклятое паучье гнездо. Боже, как же он ненавидел пауков! – Нет! – Он забился у них в руках так, что они едва не уронили его. Опустив страдальца на пол, они с недоумением переглянулись. – Проклятые пауки! Они здесь повсюду!

– Что за ерунда! Нет здесь никаких пауков, – заявила леди Маргарет. – По крайней мере крупных точно нет.

– А это что, по-вашему?!! – Безумно тараща глаза, раненый яростно ткнул пальцем куда-то вверх, под полог кровати. Просто удивительно, как может орать человек, еще пару дней назад находившийся на пороге смерти.

– Пауки? – Чарити обошла раненого, откинула полог. Там висела, покачиваясь и позвякивая, целая связка талисманов и амулетов, собственноручно изготовленных ее бабушкой.

Чарити закусила губу, чтобы не рассмеяться. – Это амулеты. Моя бабушка сделала их для вас, чтобы вы скорее выздоравливали. – Улыбка расцвела на ее губах.

Как только девушка оказалась в поле его зрения, она сразу же вытеснила все остальные ощущения, даже весьма неприятные. Вот она стоит, блондинка в черном, прекрасная – и просто удивительно, до чего знакомая. Затем дивное видение снова ускользнуло, и вновь все его существо заполнила боль.

– Подумать только! Такой здоровенный лоб, и боится маленьких паучков! – ворчливо заметила леди Маргарет. – А ну взялись снова!

И втроем они подняли его на кровать и перекатили на живот. Чарити и Мелвин прижали несчастного к постели, а леди Маргарет задрала подол длинной рубашки, в которую раненого облачили не так давно, и принялась исследовать повреждения.

– Да, рана частично открылась, – объявила старуха раздраженно. Перекрестилась, пугливо покосилась на Чарити и принялась за работу.

– Где, черт возьми, я нахожусь? – прошипел раненый сквозь стиснутые зубы, когда сумел перебороть боль и вздохнуть. Его широкие плечи подергивались, и он сжимал пуховую подушку мертвой хваткой.

– Вы в Стэндвелле, у нас дома, – ответила Чарити сдавленным голосом. Она никак не могла оторвать взгляда от перекатывающихся, бугрящихся мышц его рук, отчетливо видных сквозь ткань рубашки. А под ладонями ее были его плечи, крепкие и теплые. – И вы в надежных руках.

– О-о-у! – Лицо его исказилось судорогой. Леди Маргарет что-то с ним делала, и он заскрежетал зубами. – Ничего себе, надежные руки! От-тпус-стите меня…

– Нет! Вам надо лежать неподвижно! – Чарити попыталась сильнее придавить его плечи к постели и, отчаявшись, навалилась на него всем телом – лишь бы только он не вскочил. – Бабушка должна зашить вам… ну, то место, куда вас ранили.

Леди Маргарет воззрилась, разинув рот, на внучку, которая непринужденно улеглась на незнакомого мужчину. Всеблагой Боже! Теперь придется ни на секунду с них глаз не спускать!

Чарити почувствовала, что елозивший и трепыхавшийся под ней раненый поутих, и истолковала это как триумф разума над инстинктами.

– Мне очень жаль, что вам так больно. – Ее голосок был нежен, как лучшее болеутоляющее, и она склонилась еще ниже к его лицу. От ее дыхания завитки волос колебались у него на шее. – Но поверьте, бабушка знает, что делает. Она у нас лучше всякого врача. В вас стреляли, и пуля попала вам в… в…

– В зад, – подсказал он. – Прямо в зад попали, сволочи.

– Да. – Чарити покраснела и принялась подниматься со своего незнакомца, на котором расположилась было столь интимным образом. – А барон Пинноу, мировой судья нашего округа, нашел вас на дороге и приказал перенести сюда. Вы можете сказать нам свое имя?

Раненый разжал сцепленные челюсти и прошипел:

– Остин. Рейн Остин. – Память стала возвращаться к нему. В мыслях пронеслась картинка: его разбитый фаэтон. Потом в голове загудело, застучало, и воспоминание о давней боли на-ложилось на его нынешнее жалкое состояние, увеличив страдания. Внезапно всплыло все; и причина, по которой он явился в Девоншир, и ночь, и дорога… – Проклятие!, – Громоподобный рев вырвался из его глотки, когда он вспомнил о злосчастной встрече с контрабандистами. – Так это те олухи подстрелили меня! – И не успел никто и глазом моргнуть, как он приподнялся, изогнулся и попытался встать с постели. Чарити вовремя подскочила к краю, и он вперил в нее кипевший яростью взгляд. – Где я, черт возьми? – Он запнулся, вгляделся в лицо девушки. На сей раз облик ее был воспринят и чувствами его, и рассудком. – Ты! – Каким-то образом он ее узнал. Лихорадочные видения, мерещившиеся ему в бреду, в те краткие моменты, когда боль отступала, – все всплыло вдруг в сознании. Блондинка в черном. Это лицо – совершенно ангельское – с таким земными пухлыми губами и нежными глазами. Ока смотрела на него как на сумасшедшего. – Ты-то кто, черт возьми, такая?

– Я… Я Чарити Стэндинг. – Она с трудом сглотнула, чувствуя, что гнев раненого остывает и он словно притягивает ее все ближе, не сводя с нее своих властных глаз, которые смотрели так пристально, будто он прикасался взглядом к ее лицу, волосам, щекам, губам. И она добавила смущенно: – Это я ухаживала за вами. – Она едва смогла выговорить это. Носы их почти соприкасались. Его губы были приоткрыты, и жаркое дыхание обдавало ей подбородок. – Ухаживала за вашим… вашим…

– Задом, – опять подсказал он. Но мысли его, как и чувства, заняты были совсем другим.

В следующее мгновение окружающий мир перестал существовать для них. У обоих сердца бились неровно, лица заливались жарким румянцем.

Он был сама всепобеждающая мужественность.

Она была сама восхитительная женственность.

Веки его отяжелели, ресницы опустились. Кончик языка пробежал по верхней губе. Ее губы раскрылись и налились пунцовой яркостью. Она вспоминала. Она предвкушала.

– Где я тебя раньше видел? – Голос его понизился до жаркого шепота, предназначенного только для ее ушей. Глаза его пожирали ее, упиваясь ее поразительной красотой, дерзкая рука последовала за глазами и легко коснулась ее щеки, которая показалась ему прохладной и гладкой, как фарфор.

Чарити почувствовала, как жар, охвативший ее от этого прикосновения, разливается по всему телу, отворяет внутри двери новых ощущений, нового понимания. Рука его, дотронувшаяся до ее щеки, была такой сильной и нежной, что дух захватывало.

– Я пыталась помочь вам… когда ваш экипаж разбился. – Она опустила ресницы. Вспомнит ли он? Взгляд ее остановился на его губах, и ее губы приоткрылись, словно приглашая к поцелую.

– Как-кой еще экипаж? – Мысли его были заняты одним: до чего же белой кажется ее кожа под его загорелыми пальцами! Затем ладонь его скользнула по ее шее, обняла шелковистый затылок, притягивая ее ближе, глаза его не отрывались от ее губ…

– Чтоб мне пропасть! – Леди Маргарет едва не задохнулась. Нет, надо что-то делать, иначе это произойдет прямо у нее на глазах! Старуха громко откашлялась и объявила: – Очень непредусмотрительно с вашей стороны было получить пулю в ягодицу! Вы потеряли много крови и едва не загнулись от лихорадки. А теперь рана открылась из-за вашего дурацкого падения. Не слишком-то вы везучий, молодой человек.

Да, старухе таки удалось разрушить маленький рай молодых людей. От такого бестактного напоминания об унизительности своей раны Рейн Остин чуть не сгорел со стыда и резко подался назад, выпустив девушку. Чарити вскочила на ноги, ошеломленная и задыхающаяся.

– Можно подумать, меня спросили, в какое именно место мне порцию свинца залепить! – Он выгнул шею, напряг плечи, и в поле его зрения оказалась старуха в ярчайшем балахоне из набивного ситца и голубом тюрбане на голове. Скрестив руки на груди, она сверлила его злобным взглядом. – И между прочим, не припомню, чтобы меня спрашивали, куда меня, раненого, отнести!

Он услышал, как Чарити испуганно ахнула, услышав столь грубое замечание, и осекся. Итак, его волшебное видение, эта ангелоподобная блондинка ухаживала за ним, вдруг понял он; она занималась его несчастным… О Боже! Это было невыносимо унизительно.

– Где, черт возьми, вообще тот ваш Стэндвелл? И где Стивенсон?

– Стивенсон? – Старуха нахмурилась, склонилась к нему, и он увидел, что на шее у нее висят омерзительного вида предметы.

– Да, Стивенсон. Мой… – Он едва не сказал «телохранитель», но вовремя прикусил язык. Порывисто вздохнул, попытался взять себя в руки. Мало было того, что голова у него как в огне и зад болит невыносимо, так теперь его будет терзать еще и уязвленная гордость. – Если вы будете столь любезны, чтобы послать кого-нибудь в «Трейсайд инн» – это гостиница в Мортхоу… лучше прямо сейчас… Мы ведь не очень далеко от Мортхоу, надеюсь?! Тогда мой человек, Стивенсон, все устроит и избавит вас от тяжкой обузы в моем лице.

Рейн проводил глазами троицу, выходившую в дверь, повалился на постель и крепко зажмурил глаза. Посреди бескрайних и болезненных ужасов, связанных с ранением, оставался один оазис безмятежного блаженства. Лицо в обрамлении золотистых волос. Ее лицо. Он застонал. Спятил он, что ли? Опоили его дурманом? Что с ним происходит?

Выйдя из комнаты раненого, леди Маргарет стремительно ринулась вниз по ступеням главной лестницы, Чарити же осталась стоять в коридоре, не сводя глаз с двери, из которой они только что вышли.

Кем бы ни был ее мистер Остин и чем бы он ни занимался, он определенно не был тем джентльменом, какого она рассчитывала в нем найти. Спящий, он казался таким красивым и благородным. В бодрствующем состоянии он оказался напористым и страшноватым; характер его был не из легких, а уж манера выражаться! Что-то она слишком расфантазировалась. Хуже того: воображение ее разыгралось в основном из-за нелепого предложения выйти за него замуж и поцелуя….

Она вздохнула, припомнив, какую бурю боли и чувств она увидела, заглянув в его голубино-серые глаза. Он и сейчас вел себя как не вполне вменяемый: бранился, метался, взял и повалил ее на себя, смотрел на нее как-то слишком пристально и трогал ее руками. Тут Чарити припомнила, как она дотрагивалась до него, прижималась к нему, смотрела ему в глаза не отрываясь… и как хотела, чтобы он вспомнил.

Ее поведение было чудовищным. Но гораздо больше ее пугала та сумятица странных, новых для нее ощущений, которая воцарилась в ее душе после его прикосновений и взглядов. Никогда прежде не приходилось ей испытывать столько разных чувств сразу! Более того, некоторые из них ей не приходилось испытывать никогда!

Дрожь пробежала по ее телу. Что бы ни представлял собой мистер Остин, кем бы он ни был, но он точно не был «ее» мистером Остином.

Вышло так, что посылать кого бы то ни было в гостиницу «Трейсайд инн» вообще не пришлось. Не прошло и часа, как на пороге Стэндвелл-Холла появился барон Пинноу, а рядом с ним мялся коренастый плосколицый парень. Барона с его спутником провели в залитый ярким солнцем парадный покой, и там Пинноу, принеся извинения с обычной для него многоречивостью, представил коренастого парня леди Маргарет как Стивенсона, того самого, найти которого Рейн Остин требовал с таким пылом. Леди Маргарет скорчила сердитую мину и повела их вверх, к раненому.

– Он очнулся сегодня утром в гнусном расположении духа и бранился так, что чертям тошно стало.

– Полагаю, это совсем не в обыкновении его сиятельства. – Пинноу бросил на старуху многозначительный взгляд. – Мистер Стивенсон, присутствующий тут, уведомил меня, что не так давно его сиятельство стал жертвой дорожного происшествия – его экипаж разбился… и, кажется, он сильно ушиб голову.

Леди Маргарет встала столбом посреди лестницы, так что и судья, и лакей отступили на шаг, чтобы не врезаться в старуху.

– «Его сиятельство»? Этот хулиган что, лорд какой-то?

– Виконт Оксли. – Пинноу приосанился, в который раз мысленно поздравив себя с тем, что принял тогда на дороге правильное решение. Кому и помогать, как не виконтам, у которых полные карманы денег? – Его сиятельство последнее время жил в большом напряжении из-за сложностей в личной жизни, но я совершенно уверен, что как только он оправится достаточно и станет самим собой, то благодарность его будет безгранична. – Сам Пинноу по крайней мере очень на то рассчитывал.

Леди Маргарет прищурилась, затем, громко фыркнув, вновь помчалась вверх по лестнице, а потом еще быстрее по коридору. Войдя в комнату его сиятельства, они застали его за странным занятием: приподнявшись на одной вытянутой руке, он другой отчаянно пытался зацепить что-то у себя на загривке.

– Еще и душат веревками, черт возьми! Что это за дрянь? – Наконец ему удалось ослабить петлю из ниток, веревок и кожаных ремешков, давившую ему шею, и он вытащил целую пригоршню странных предметов, висевших у него на спине, а потом – и из-за пазухи рубахи.

– Милорд! – Стивенсон обогнул старинную кровать с толстыми витыми столбиками и кинулся к хозяину, который, с трудом удерживаясь в полуприподнятом состоянии, злобно рассматривал предметы, оказавшиеся под самым его носом. – Что с вами, милорд?

– Что это за дрянь? – Остин чуть не задохнулся и отчаянно сморщил свой аристократический нос – очевидно, из-за запаха, исходившего от одного сморщенного комочка. – Сначала мне влепили кусок свинца в зад, потом я чуть не истек кровью, а теперь меня удушить вонью желают?! – Он заметил Стивенсона, глаза у которого стали совсем круглыми от изумления, и заорал: – Что встал? Помоги мне снять эту мерзость! – Стивенсон ринулся исполнять приказ, и Остин добавил: – Где ты пропадал все это время?

– Не сметь притрагиваться к амулетам!

Стивенсон замер. Рейн мучительно изогнулся и увидел в изножье кровати старуху в пестром балахоне, которая утром занималась его раной, Рядом с ней стоял высокий бледный джентльмен в модном долгополом сюртуке, кожаных штанах до колен и, кажется, в одном сапоге! Джентльмен опирался на тяжелую трость и не сводил глаз с многострадального зада Рейна.

– Эти амулеты обладают целительной силой, и покуда вы находитесь под крышей этого дома, будьте добры не снимать их! – Старуха шлепнула Стивенсона по рукам и, вклинившись между лакеем и хозяином, принялась снова надевать амулеты Рейну на шею.

– Какие еще целительные силы? Какие могут быть силы в этих объедках, извлеченных из суповой кастрюли, и лягушечьих лапках?! – заорал он, тыча пальцем вверх, где под пологом висели амулеты.

Леди Маргарет набычилась:

– Это вовсе не объедки. – Она чопорно выпрямилась и ухватила пальцами предмет на длинной красной нитке. – Это никакая не суповая кость. А кусочек кости из коровьей ноги, которая сломалась, а затем чудесным образом срослась. А вот, – она подняла какой-то плоский предмет, – частица волчьей лопатки. А это, – в руке ее оказался маленький беловатый камешек, обернутый кожаным ремешком, – извлечено из второго желудка петуха, который дожил до семи лет!

– Из желудка?! – Остин содрогнулся и попытался стянуть с себя амулет, но старуха силком надела ремень ему на шею снова. Тогда раненый принялся лихорадочно дергать и тянуть за сухую лозу, обвивавшую его шею, стараясь не смотреть на потемневший сморщенный комочек, висевший на конце этой лозы.

– Ни под каким видом! – Леди Маргарет приблизилась к нему так, что едва не касалась его носа. – Это стебель портулака… сорванный в полнолуние и выдержанный в течение зимы в банке с чесноком.

– А что, черт возьми, на этом портулаке висит?! – прорычал Рейн, тыча старухе под нос кошмарного вида сморщенный комочек, который он брезгливо держал двумя пальцами. – Рыльце летучей мыши?!

– Это хвост ящерицы! – закричала разъяренная старуха. – Когда ящерица потеряла этот, она отрастила себе новый, и ты должен носить его для того, чтобы и у тебя выросло кое-что новое! – В глазах старухи читалось злобное торжество. А в глазах Остина был ужас: он не мог отделаться от мысли, что его престарелая хозяйка – опасная сумасшедшая.

Остин потерял дар речи. Выходит, на него повесили эту мерзость, чтобы у него вырос новый хвост?! «Боже всемогущий, сделай так, чтобы все это оказалось просто кошмарным сном». Он был так ошеломлен, что даже не сопротивлялся, когда старуха вновь навесила ему на шею все эти отвратительные предметы.

– Прошу вас, ваше сиятельство, не волнуйтесь, – вылез вперед барон, желая во что бы то ни стало угодить раненому аристократу. – Леди Маргарет Вильерс прославилась как знаток целебных трав. Ее методы могут показаться несколько… необычными… но они тем не менее в высшей степени эффективны.

После этого вмешательства джентльмена в одном сапоге, который говорил все же как вменяемый человек, Рейн несколько пришел в себя.

– А вы кто такой… – Он вовремя проглотил «черт возьми» и, подумав, добавил: – Сэр?

– Барон Пинноу, мировой судья округа Мортхоу, к вашим услугам, милорд, – отчеканил барон важно, но почтительно и поклонился. – Это я нашел вас на дороге той ночью и приказал доставить сюда. Я знал, что здесь вам обеспечат наилучший уход.

– Моя благодарность не знает границ, – просипел Рейн. В голову ему снова начало стрелять, шея болела невыносимо, плечи горели, как в огне. Никогда еще он не был так близок к нервному срыву.

Барон был явно неприятно поражен таким холодным к себе отношением и подверг переоценке как великодушие, проявленное им в свое время по отношению к виконту, так и надежды на вознаграждение. Он выпрямился в полный рост.

– В сущности, я зашел затем, чтобы задать вам несколько вопросов относительно этого выстрела, ваше сиятельство, если вас не слишком затруднит ответить на них. Вы знаете, кто в вас стрелял?

– Понятия не имею, – процедил Рейн сквозь зубы. Рану на заду дергало все сильнее, и все раздражительнее становился его тон. Боль, терзавшая его плечи, распространилась на руки.

– Тогда, быть может, вы можете рассказать мне, что случилось… что вы видели… слышали?

– Я вообще не имею ни малейшего представления о том, что произошло. В меня стреляли, видимо, где-то на дороге, раз вы потом нашли меня там. Ехал я, само собой, в гостиницу… – Рейн вовремя осекся и убедительно изобразил гримасу боли, чтобы замять разговор. Не рассказывать же мировому судье, что стреляли в него, когда он возвращался со свидания с контрабандистами, которых попытался запугать.

– Его сиятельство ездил оценить качество здешних юбок, сэр. – Стивенсон сделал шаг вперед и выразительно подмигнул барону, на лице которого забрезжило понимание. – Его сиятельство интересуется текстилем. Его сиятельство коммерсант, имеет в Лондоне торговую компанию… и приехал в Девоншир, чтобы выяснить, как здесь обстоит дело с производством текстиля.

– И юбок в частности. Понимаю. Сам интересуюсь такого рода текстильным производством. Продолжайте, ваше сиятельство.

– Да что продолжать? – коротко возразил Остин. – Я решительно ничего не помню о самом происшествии. Вероятно, стреляли какие-то подонки, воры какие-то. – Тон его голоса недвусмысленно показывал, что тема закрыта и допрашивающий может удалиться.

– Воры… что ж, это возможно, учитывая, что, когда мы вас нашли, в ваших карманах не оказалось ни документов, ни ценностей, ни денег. – Барон чопорно выпрямился, и черты его длинного лица заострились. – Не сомневаюсь, что впоследствии вы припомните больше.

. Однако вопросы докучливого барона заставили Рейна Остина забыть о своих телесных недугах и призадуматься о других, куда более важных проблемах. Вот чего ему как раз недоставало, так это местного судьи, льстеца и приживалы, который будет совать нос в его, Рейна, дела. Надо выбираться отсюда, и как можно скорее, пока… Паническое чувство, что вот-вот станет поздно, охватило его. Необходимо ехать в Лондон – сейчас же. Там его ждут дела, которыми не грех бы заняться, клиенты, которых придется как-то утихомирить. Тут его как громом поразила ужасная мысль. Пока он здесь прохлаждается с продырявленным задом, светский-то сезон в Лондоне вот-вот закончится! Он обратил к Стивенсону блестевшие от боли глаза.

– Нанять карету немедленно. Я возвращаюсь в Лондон сегодня же…

– Что? – Стивенсон уставился на хозяина с таким выражением, будто уверен был, что тот вовсе лишился рассудка.

– Бестолочь! – завопила, брызжа слюной, леди Маргарет. – Я же только что наложила тебе швы на рану, которая разошлась после твоего утреннего падения. Никуда ты не поедешь.

– Поеду! Я возвращаюсь в Лондон. – Чувствуя на себе изумленные взгляды барона и Стивенсона, Рейн, изнемогавший от унижения, вперил горящий взгляд в старуху. – Я и так в неоплатном долгу у вас, мадам, и обременять вас своим присутствием больше не стану! Карету, Стивенсон! – Голос его дрожал, грозя сорваться на визг.

– Голова садовая! Рана же откроется!

– Может, лучше не надо, милорд?

– Ваше сиятельство, прошу вас, одумайтесь, пока не поздно…

Все говорили одновременно, пытаясь переубедить раненого.

Чарити тихонько вошла в комнату и, никем не замеченная, стояла с другой стороны постели и смотрела на Рейна Остина. Что же он за человек? Последние несколько минут она имела возможность убедиться, что он властный, решительный, даже склонный к самодурству. Очень прямолинейный и напористый. И еще он человек, страдающий от сильной физической боли, – вон костяшки пальцев как побелели. Чарити видела, как дрожат от напряжения его широкие плечи, как бугрятся мышцы спины. Он мрачно сжал челюсти, зажмурил глаза – ей почудилось, что и ее тело пронзила мгновенная боль.

Чарити закусила губу и бочком пошла вокруг кровати. Никто не обратил на нее внимания, кроме Рейна Остина. Для него-то она, едва оказавшись в поле его зрения, сразу переместилась в центр его искаженного болью восприятия, в сердце его порожденного болью гнева, в его путающиеся мысли.

Она была одета в черное платье с высокой талией, без всяких украшений, и потому особо запоминающееся. Густые белокурые волосы спускались мягкими локонами по обе стороны лица, а сзади были уложены в не тугой пучок. Простота как платья, так и прически подчеркивала идеальную гладкость ее кожи, яркость глаз и губ и безупречно классические черты лица. Она сделала еще шаг вперед, мягкие складки платья колыхнулись, обнаружив изгибы тела такой женственной прелести, что взгляд его сам собой устремился вниз, а дыхание перехватило.

– Вам очень больно, мистер Остин? – Она произнесла это совсем тихо, и слова ее были едва слышны за визгливым хором остальных.

Рейн уставился на этого ангела, сошедшего на землю, с милыми светло-карими глазами и нежными шелковистыми губами, который только и догадался о том, что с ним происходит. Да, черт возьми, ему было больно, и еще как! Не было в его теле . ни одного места, которое бы не болело. Но он не в силах был сказать ни одного слова.

Девушка быстро подошла к столику у окна, на котором красовалась целая коллекция бутылок и флаконов. В угрюмом упрямстве, с которым раненый сжимал челюсти, было столько гордости и беззащитности, что она позабыла, как недавно негодовала на его грубые выходки. Его мучила боль, но он не желал признаваться в этом. Она должна помочь ему.

Салливан Пинноу, приметив, куда устремлен взгляд раненого виконта, вздрогнул и поспешил проковылять к столу.

– Мисс Чарити, необходимо убедить его сиятельство, что его сиятельство может перенести дорогу не лучшим образом.

– Его сиятельство? – Многократные употребления бароном именно этой формы обращения возымели наконец свое действие. Чарити вскинула голову, руки ее, отмерявшие дозу какого-то порошка, замерли. Итак, ее интересный гневливый мистер Остин – человек титулованный, виконт. Что-то внутри ее сжалось при этом известии, разочарованно померкло. А, надежда, вот что.

Она нахмурилась. Аристократ. Как же она сразу не догадалась! Вздернув подбородок, она понесла стакан с мутноватой жидкостью к раненому, который успел повалиться на постель, сердито глядя вокруг себя. Она заметила, как ходят мышцы на его побелевшем лице, и мягко сказала:

– Выпейте, вам станет полегче… ваше сиятельство.

Его тяжелые веки приподнялись. Восторг и паника охватили его, едва он вновь стал воспринимать действительность. Это все жар и лихорадка, разумеется; из-за них-то в груди его и возникает это чудовищно нелепое чувство при каждом появлении этой блондинки. Он потянулся за стаканом, и ладонь его легла на руку девушки, державшей стакан, захватила ее и притянула к себе. Он почувствовал невероятное облегчение, убедившись в материальности этой руки. До последнего момента он сомневался, не является ли блондинка плодом его бреда.

– Что это тут намешано? – прошептал он сипло. – Когти летучих мышей и паучьи лапки?

Ее золотисто-карие глаза на мгновение потемнели, затем прояснились.

– Ивовая кора… – Она склонилась к нему, поднесла стакан к его губам. Она чувствовала, как жар его ладони, лежавшей на ее руке, распространяется по предплечью, плечу. – И дикая рябина… – Рука его сильнее сжала стакан и ее руку, он с трудом сглотнул. – И тайны.

– Что за тайны? Твои тайны?

Она не могла отвечать, только склонилась еще ниже, а затем, не в силах сопротивляться порыву, посмотрела ему в глаза. Он поймал ее взгляд. Она склонялась все ниже, пока лица их не оказались совсем рядом.

Она смягчалась на глазах, он же ощутимо напрягся. Его глаза были серые, тревожные, будто в них проплывали грозовые тучи. Ее очи были безмятежные, золотые, как мед…

Долгое искрящееся мгновение миновало, Рейн резко отпрянул, напуганный тревожным прозрением, и обнаружил, что остальные стоят и смотрят на него разинув рты. Когда он так отшатнулся, возникшая было между ними внутренняя связь прервалась, Чарити словно пронзило болью. Она выпустила стакан и отчаянно покраснела, а Рейн поспешил уткнуться носом в стакан и выпил содержимое залпом от одного смущения. Судя по лицам барона и бабушки Чарити, этот обмен взглядами длился неприлично долго, и теперь всем присутствующим у постели раненого его решение немедленно уехать из Стэндвелла виделось совершенно в новом свете.