Текст книги "Темная сторона нации. Почему одни выбирают комфортное рабство, а другие следуют зову свободы"

Обратиться к сексу или к смерти

Как бы мы жили без увлечений? Заблудшие души бесцельно плыли бы за потоком идей, не мечтая об их реализации. В нашей жизни не было бы ни смысла, ни эмоций, ни радости, ни безысходности. Мы бы пребывали в счастливом ощущении полного штиля, не чувствуя ничего. К счастью, у нас есть всего лишь 120 лет (именно столько, как утверждают генетики, способен прожить человек), благодаря которым у нас и возникают возможности, потому что смысл жизни дает смерть.

Прежде чем завершить жизненный путь, необходимо понять, что значит жить.

Считается, что в момент смерти мы исчерпываем возможность прожить жизнь. В день смерти, будь то растение, птица, зверь или человек, организм отличается от состояния, в котором он находился при рождении. Наше развитие происходит под влиянием внутреннего мира и внешних ограничений среды. Рассматривая пример 96 % животных, которые раньше населяли Землю, но теперь существуют только в виде отпечатков в окаменелостях, можно сделать вывод, что без смерти и размножения люди бы не эволюционировали и исчезли как вид.

Благодаря сексу в каждом поколении от двух родителей рождаются дети, и каждый ребенок уникален. Среда непрерывно меняется, и следующее поколение малышей адаптируется к новой среде.

Размножение способствовало эволюции видов, поскольку сексуальное желание мотивирует человека развивать связи, основанные на привязанности.

Сексуальная ориентация проявляется, когда организм готов к продолжению рода, поэтому пубертат подталкивает к смене привязанности. После оперения птенцы перестают следовать за матерью, хотя она оставила отпечаток на их развитии. У млекопитающих молодой самец или самка, в зависимости от вида, уходят из стаи, и таким образом предотвращается инцест. Люди называют «желанием» удовольствие, которое приносит телесный контакт с другим человеком, и вызывает сексуальный интерес. Так молодой человек или девушка устанавливают новую связь, основанную на привязанности.

Изначально на организм человека влияет его мать и окружение. Сформированная привязанность не носит сексуального характера. В пубертатном возрасте человек ищет партнера, с которым устанавливает новую связь. Сначала привязанность пассивная, но как только возникает сексуальное влечение, она переключается на объект, отличный от матери, и становится активной. В результате качественно меняется биологический (родить ребенка), эмоциональный (испытать родительскую привязанность) и социальный характер (занять свое место в группе).

Чтобы стать собой, нам, людям, надо поддаваться влиянию, потом в подростковом периоде разрывать привязанность, а затем устанавливать новую, так мы развиваемся.

Этому действию противонаправленных и сонаправленных сил в динамике нужна идеальная настройка. Неудивительны неудачи и проблемы в установлении привязанности. В детском возрасте до проявления сексуальности мы ищем объект привязанности, который дает нам чувство безопасности, берет на ручки, поднимает, переворачивает, моет, кормит, одевает, заботится и разговорами создает психическую взаимосвязь между матерью и ребенком. В таких отношениях мы с радостью принимаем отсутствие свободы, а взамен получаем защиту и любовь. Развивается уверенность в себе, потому что есть доверие близкому человеку. Он находится рядом и оставляет неизгладимый след в памяти. Мы полагаемся на его слова и поступки, предоставляем возможность влиять на нас. Это верный подход, ведь несмотря на утрату свободы, мы хорошо себя чувствуем рядом с близкими.

Мы рождаемся без навыков и знаний, и познать мир можно только благодаря главному человеку, основе безопасности.

Примерно в три года наступает возраст, чтобы начать говорить «нет». Несколько выражений протеста вызвали во мне гордость, но по сравнению с прыжком в пустоту птенца из гнезда или подростка, который мечтает покинуть родной дом, они были репетицией перед освобождением. Эмоциональные реакции детей и подростков могут быть диаметрально противоположны их ожиданиям. Например, ребенок прячется под столом и надеется, что мама обрадуется, когда его найдет, а она злится потому что потеряла его. Иногда подросток, которого очень любят, боится потерять безопасность, став независимым, и сердится на тех, кто создал вокруг него эмоциональную тюрьму.

Естественный порядок выглядит следующим образом:

– пассивная вовлеченность играет важную роль в период раннего детства, когда ребенок формируется под влиянием своей среды;

– отчуждение в пубертатном возрасте, чтобы обрести себя;

– активная вовлеченность с созданием новых связей в сексуальной и родительской ролях.

Неудачи могут случиться на любом этапе этого процесса. Основной причиной отклонения становится сенсорная изоляция, когда убогие условия жизни приводят к патологиям в головном мозге ребенка. В пубертатном возрасте тело другого человека вызывает приятный интерес. Если сексуальное желание не регламентировано образованием и культурными нормами, происходит переход к совершению наказуемого действия или же подавление желания, вызывающее страх.

Когда в культуре нет пространства для фантазий и возможности обрести независимость, молодые люди сталкиваются с неопределенностью и отсутствием ориентиров.

Тогда они рискуют попасть в сети спасителя, который расскажет им во что верить и красивыми речами подарит несбыточную надежду. Молодые доверчиво слепы и часто становятся мишенью для тех, кто хочет завладеть их душами в поисках собственного пути.

Свобода пугает ответственностью за выбор, а покорность возвращает уверенность и позволяет с облегчением принять авторитарную власть религиозных или светских институтов. В некоторых культурах считается нормой, когда священник или родители женят или определяют выбор социальных ориентиров. Любое отклонение расценивается как акт неповиновения. Соблюдение принятых норм сопряжено с эмоциональным и социальным давлением, и порой это приводит к фундаментализму. Таким образом, люди с радостью вторят хору и в один голос со всеми произносят лозунги, которые вселяют уверенность и создают иллюзию мысли.

При повышенной плотности населения подобная реакция защиты усиливается. При жизни в перенаселенном районе мегаполиса невозможно устанавливать отношения привязанности и соседи воспринимаются чужими. В условиях аномии тех, с кем нельзя встретиться, невозможно и представить. При любой природной катастрофе, социальном потрясении или нестабильности институтов ищут «виноватого». Это создает ощущение, что причина несчастья раскрыта, и все становится лучше… Временно.

В мирное время у 70 % молодежи формируется надежная привязанность, что дает им возможность для размышлений, прежде чем делать выбор. Но в условиях войны или при ослабленных культурных скрепах показатель сильно падает, – это зависит от интенсивности и продолжительности хаоса. У этого поколения не происходит формирования надежной привязанности в юном возрасте и наблюдается тенденция к подчинению для достижения внутреннего комфорта. Молодые люди принимают истины, которые им раскрывает спаситель, указывающий путь к утопическому счастью.

В настоящее время подростки, начиная половую жизнь и реализуя себя в социуме, три-четыре раза меняют партнеров и четыре-шесть раз – профессию, прежде чем определятся окончательно.

В современном мире выбор партнера не связан с такими же отношениями привязанности, которые были у их родителей или бабушек и дедушек.

Какая цена у этой свободы? Радуются, когда меняют партнера или профессию? Или они воспринимают непостоянство как бесконечный стресс и потери?

В большой популяции неизбежно проявляются две противонаправленные тенденции. Соотношение между теми, кто превозмогает страх и выбирает свободу, и теми, кому ближе покорность, зависит от социального контекста. Подчинение приносит нам знакомое счастье, когда мы говорим о связи с матерью, с домом, районом, религией и культурой. В подростковом возрасте обязательно происходит резкий разворот. Он мешает формированию удушающего чувства эмоциональной привязанности и позволяет открыть новую радость жизни.

В мирных условиях среди молодежи только один человек из трех испытывает страх перед будущим, потому что в результате воздействия слишком большого количества факторов чувствует уязвимость или не находит в обществе институтов, которые бы его устраивали. Такие молодые люди лишены окружения или цели в жизни и часто ведутся за патетикой тоталитарного дискурса, чей экстатический тон, напыщенная атрибутика, гром литавр и крикливость риторики разжигают огонь в неокрепших умах. Но за экстатическим упоением наступает похмелье, – рассказывают те, кто застал жизнь при диктатуре или не согнулся перед гегемоном. Незамысловатое объяснение могло бы выглядеть так: с учетом способности некоторых людей на чудовищные преступления, следует искать в их словах и поступках стигматы, оставленные этой чудовищностью. После создания логической модели, основанной на недоказуемом утверждении, наш мир снова становится логичным.

Вместе погружаться в пучину бреда

При более внимательном рассмотрении проблемы возникает вопрос: как вышло, что добрые селяне начали убивать или оказались втянутыми в методическое убийство тысяч своих соседей? Как великие умы пришли к мысли о моральности уничтожения людей ради недоказуемой идеи? Как добропорядочный семьянин может пойти на убийство ребенка, опираясь на выполнение своей работы? Вместо поиска объяснения теории чудовищности, предлагаю посмотреть на отклонение.

«Как так могло получиться?»

В 1930-х нижнесаксонский Тальбург жил размеренной жизнью небольшого городка. В октябре 1929 года после обвала Нью-Йоркской биржи в «черный четверг» нацисты получили на выборах 2,6 % голосов. В 1932 году НСДРП набрала 37,2 % голосов. Когда Гитлер пришел к власти, его программу поддержали 43,9 % избирателей, в 1939 году поддержка Национал-социалистической рабочей партии Германии была настолько всеобщей, что в ее руках оказалась вся власть. Не было никаких значительных событий, которые бы привели к такому результату, ни взрывов бомб, ни потока мигрантов: к этому итогу привела риторика, сеявшая ненависть.

Городские проблемы, рост безработицы и муниципальные вопросы требовали решения, и риторика становилась все более напряженной. Сначала на собраниях обсуждали текущие вопросы мелких производств, торговых предприятий, чиновников и пенсионеров. Можно было спокойно вести дискуссию, но порой приходилось сталкиваться с небольшой группой, которая вела себя все более и более воинственно и предпочитала поднимать абстрактные вопросы национализма, засилья евреев и марксистов. В Тальбурге не было антисемитов, но весьма религиозные горожане организовывали представления, показы фильмов, лотереи и военные парады. Транслировали мысль идейной борьбы с противником, «евреем, социалистом, безбожником или, говоря обтекаемыми формулировками, „существующей системой“, которая во всем виновата».

Восхождение к власти идет по классическому сценарию.

Сперва следует организовать впечатляющие парады и мощные военные марши, выкрикивать грозные лозунги, позаботиться об одежде со знаками отличия для сильного впечатления, вроде «трех стрелок Железного фронта». Затем необходимо привести доводы и узаконить возмущение, ненависть и праведный гнев. Становится сложно не перейти к действиям, не ввязаться в драку и не сломать все воплощения общественного порядка, который хочется разрушить, снести памятники, скамейки на тротуарах, даже школы: «Политическое насилие оформилось в постоянную организацию… В Тальбурге было мало евреев: 120 человек на 10 000 жителей, как показывает перепись 1932 года». Обособленный еврейский квартал отсутствовал, представители маленькой группы: коммерсанты, преподаватели, музыканты, атлеты – прекрасно ассимилировались, чувствовали себя немцами и радовались этому. Антисемитизм не существовал.

Для раздувания ненависти оказалось достаточно публикаций в местной газете национал-социалистов, возмущенных «международным еврейством, распространяющим гнусную антигерманскую пропаганду». В реальности ничего подобного не было, но в представлении несуществующей реальности выверенный дискурс использовал ясные и четкие образы. Вместе с трогательной, энергичной и воодушевляющей подачей они вызывали справедливый гнев. Нескольким евреям из Тальбурга объявили бойкот, в быту они почувствовали, что любым действием вызывают враждебность.

Нацисты заявили, что евреи их притесняют и нужно положить конец «пропаганде, сеющей ненависть и продвигающей бойкот немецких товаров». Евреи Тальбурга считали себя немцами и ничего не ответили, но нацистам было необходимо создать законные основания для удовлетворения жажды насилия, и они заявляли о самообороне, оправдываясь, будто школьники «это не я, он первый начал». Тактика оказалась эффективной. Началась игра на эмоциях, и немецкие антифашисты, которые парировали антисемитские высказывания с помощью рациональных аргументов, невольно способствовали распространению безосновательных утверждений своих противников.

В начале войны жители Тальбурга с радостью приветствовали победы немецкой армии. Диктаторскому режиму нацистов стали не нужны письменные тексты для установления законов, поскольку на практике их уже применяли многочисленные мелкие диктаторы. Необходимость в приказах отпала, потому что население с радостью покорилось.

Так, если торжественные речи пробуждают в душе эмоции, и такие же чувства разделяют все вокруг, можно стать заложником дискурса и поверить в него как в явный факт.

Слова перестают обозначать реальность, но люди ощущают настоящий гнев, презрение, возмущение, и эти чувства дают им законные основания переходить к действиям. Процесс подчинения созданному на словах и оторванному от реальности представлению можно назвать «логическим бредом». Речь не о психозе: обычный бред – когда мы придаем несоразмерное значение утверждению, в которое верим, как в откровение. Чтобы верить в него еще больше, мы избегаем любых отрезвляющих суждений. Так мы неосознанно становимся сообщниками и заложниками дискурса. Иначе как объяснить поразительную власть секты над людьми умными и образованными, которые покоряются настолько, что ради глупого учения готовы умереть?

В конце XIX века этой проблемой занимались два психиатра, они с удивлением констатировали «безумие на двоих». Два человека говорили один и тот же бред: «От люстры к нам нисходят волны… Приходят к нам ночью и передвигают предметы… оставляют на столе в столовой пыльные отпечатки… ходят в наших туфлях всю ночь, пока мы спим». Эти двое объединили свои рассказы и объяснили таинственные явления: «Наши туфли стали поношенными, потому что ночью их носит невидимая сущность». Когда психиатр услышал объяснения двух пациентов, перед ним встал выбор: он мог поверить утверждению одного из пациентов, подтвержденному свидетельством другого, или предположить, что один из пациентов бредил, а другой повелся на этот бред. Но кто тогда бредил? Оба дали одно и то же описание, в котором одинаково убеждены. Кто же высказал бред первым? Эти двое живут вместе и привязаны друг к другу. Они люди неглупые и расстраиваются из-за несправедливого вмешательства. Чтобы понять, кто бредил и вел за собой другого, следовало разделить этих двоих.

Подобное принятие бреда двумя людьми на практике нередкое явление.

Такое происходит, когда из-за непомерной любви к тому, кто бредит, ведомый в отношениях теряет себя как личность.

Легко понять работу этого механизма в отношениях между родителями и детьми, когда бредящий отец или мать встречает поддержку со стороны супруга, который не бредит. В парах или в отношениях детей и родителей, где бредящий занимает доминирующую позицию и передает свои представления своим поклонникам, здоровый человек нередко принимает бред.

Мне вспоминается девушка, которая была сильно влюблена в молодого человека, страдающего паранойей. Не ставя диагноза, родители девушки тем не менее чувствовали себя дискомфортно в присутствии этого молодого человека, о чем говорили дочери. Пара удалилась от родственников и прервала все отношения с теми, кто мог посеять сомнения и защитить партнера, не страдавшего от бреда. Молодой человек становился все более и более недоверчивым и попросил свою подругу помочь ему составить список всех тех, кого они хотят убить. Совсем потеряв голову от любви, девушка в попытке защитить любимого еще больше способствовала тому, чтобы он безошибочно вычислял недоброжелательность во взгляде, странность в поведении и непоследовательность в словах, за которыми на самом деле крылись другие мысли. Пара постоянно была в бегах и переезжала каждый день с места на место, скрываясь от невидимых преследователей. Через несколько месяцев паранойя молодого человека передалась его уравновешенной подруге. Она впадала в панику, когда замечала опасные знаки, вместе с мужчиной делала волшебные ритуалы, чтобы прогнать невидимых обидчиков.

Удивительно, как беременные девушки иногда с уверенностью отрицают свою беременность, и матери их в этом поддерживают. Многие подростки, которые добровольно или вынужденно уходят из семьи, но не находят своего места в обществе, хотят примкнуть к сомнительным компаниям. При посвящениях они находят поддержку, смысл в своих действиях, и им становится лучше, когда они соглашаются со строгими правилами собраний, мантрами и взносами на поддержание жизни гуру. Придаваемый вещам смысл меняет манеру их восприятия.

В 1941 году был принят закон о конфискации имущества евреев в пользу арийской нации. Немцы разделились на три группы: 40 % поддержали арианизацию, воспользовались возможностью «купить» по невероятно низким ценам добро своих соседей. Они занимали их дома, забирали утварь, за смехотворные суммы приобретали сертификат об арианизации, а возвращаясь домой, не испытывали стыда. Настолько ясным было коллективное представление, что

тот, кто забирал вещи соседа, всего-навсего выполнял требования закона.

Другая часть немцев (40 %) по сходной цене заполучила предприятия и стала получать с них доход.

У матери Элен Эпшейн было модное ателье в Праге. Когда она поняла, что ее арестуют, женщина передала свои украшения одной из сотрудниц. Чудом избежав гибели в Терезиенштадте, она вернулась в Прагу. Оказалось, что сотрудница ателье продала украшения и на выручку законным образом купила ателье и квартиру. Она вежливо пригласила бывшую владелицу с ней отобедать и поставила на стол конфискованную посуду. Подобная ситуация отражает дискурс, в соответствии с которым можно легально конфисковать имущество евреев. Никаких причин стыдиться. И только 20 % немцев не воспользовались ситуацией. Покупая, они платили так, как если бы продавцом был не еврей.

В нормальной форме принятие коллективных представлений – необходимое условие для совместной жизни, но этот процесс может легко отклониться в сторону деспотичного дискурса.

Те, кто соглашается, не задавая вопросов, способствуют потере собственной личности. «Секта – это построенная на догме структура подчинения, замкнутая на самой себе и управляемая абсолютной властью без оппозиции, в которой индивид как личность теряет свою значимость». Под воздействием чувства уязвимости легче принимать догматические утверждения. Они выполняют роль скелета для разума, все мысли строятся вокруг нескольких протоидей. Однако, как и в случае с безумием на двоих, близкие автора этих идей, привязаны к нему и становятся ведомыми, чтобы не потерять его расположение.

Сладостное отчуждение

Создание секты «Нео-Фар» – пример семьи, порабощенной странными идеями одного простого человека, который на свой манер интерпретировал каббалистическую нумерологию. С помощью игры букв и цифр автор «логически» доказывал: он Иисус Христос. Он объяснял, что предвидел террористические атаки на башни-близнецы в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года и мог таким образом предвидеть апокалипсис 11 июня 2002 года. Несмотря на бредовость объяснений, оторванных от практической работы, которую проделывает создатель, и сумасбродность идей, идущих вразрез с мейнстримом, «его логически систематизированный и складный псевдонаучный бред убеждает адептов, и они веруют в шанс стать посвященными». Апокалипсис не наступил, и гуру для защиты теории возложил ответственность за ошибку на своих учеников. Один из них бросился под колеса автомобиля, на следующий день в отчаянии покончила с собой еще одна верная сектантка. Она выбросилась из окна дома с тюльпаном в руках – символом секты, которой она осталась верна.

В 1945 году Гитлер в бункере понял, что проиграл войну и возложил ответственность на свой народ, якобы им не хватило мужества для защиты прекрасной утопии.

При всей бредовости теория остается непоколебимой.

Предателем оказался народ. В апреле 1945 года вслед за своим фюрером в бункер последовал Геббельс, а с Геринга сняли полномочия. Геббельса, доктора философских наук, сразу повысили до рейхсканцлера, причем в тот же день – 30 апреля 1945 года – он совершил самоубийство. В бункере находились его шестеро детей. «Они как ни в чем не бывало, бегают и резвятся». Магда Геббельс собрала их вместе и дала каждому по капсуле с цианидом, а затем вместе с мужем покончила с собой.

Теряя внутреннюю свободу, человек превращается в инструмент исполнения высшей воли.

Ленивый ум тут же находит объяснение: «У таких людей не все в порядке с головой, поэтому они настолько покоряются глупым идеям, что убивают собственных детей и накладывают на себя руки». Возможно ли иное объяснение?

Подчинение – нормальный процесс, так дети учатся жить и развивают самооценку. Парадоксальная идея подтверждается результатами наблюдений, полученных во время изучения привязанности. Ребенок становится собой только когда формирование его разума происходит под чьим-то влиянием: подобной властью обладают мать, отец, родной язык, окружение, ценности и стереотипы родной культуры.

На ранних этапах покорность формирует нашу идентичность, но затем для продолжения личностного развития от покорности следует избавиться.

«Изучить установление отношений с помощью механизмов копинга, ухода или проявления стойкости позволяют наблюдение и научный анализ». Позволить поймать себя в ловушку – свидетельство не психической болезни, а нежелания думать самостоятельно в семье, где не установилась привязанность надежного типа. Вместо нее был избегающий, тревожный или тревожно-избегающий тип. Поскольку культурный контекст не дал индивиду ориентиров, он пребывает в метаниях и хочет попасть в ловушку.

Приобретенная уязвимость способствует принятию готовых идей, которые служат неким протезом. По словам Даниэля Загури, «в ходе экспертизы с целью установления психологической зависимости я не раз наблюдал сильное чувство принадлежности к семье. При этом я не находил никаких психиатрических заболеваний и серьезных нарушений». Необходимость в принадлежности к группе, позволяющей чувствовать себя комфортно и обсуждать общие проблемы, тем самым формируя собственный психический мир, объясняет «безумие на двоих». Мы сталкиваемся с нормальным явлением, с потребностью обрести идентичность, которая осложняется недостатком ориентиров в культуре или в отношениях.

С древних времен мексиканские индейцы используют сок кактуса пейот для стимулирования группового переживания психических состояний. Через два-три часа после приема возникает эйфория, опьянение сопровождается галлюцинациями. В них индеец чувствует себя другим, видит себя и наблюдает, как его душа парит над телом. Этот физиологический феномен используется в религиозных церемониях и создает эффект посвящения в момент, когда все собрались вместе, совершили путешествие в другой мир и воспарили к духовному началу. В западном мире роль средства инициации играет алкоголь: при вступлении в брак, подписании договора или выходе на пенсию вечеринки с обильными возлияниями выполняют функцию ритуала. Общее опьянение дает ощущение прохождения инициации, после которой ничто не будет, как прежде.

Момент разделенного безумия объединяет партнеров и переносит их в новый мир.

По такому принципу существуют различные церемонии, безумие на двоих и бред, который разделяют члены одной семьи.

Нередко безо всяких веществ, вызывающих эмоциональное потрясение, сильная эмоция ввергает семью в экстаз, гнев или ужас. Событие воздействует на выделение нейромедиаторов и заставляет увидеть мир в ином свете. Хорошие новости вызывают эйфорию с помощью усиленного выделения серотонина, признание в любви увеличивает выработку окситоцина, – гормона, отвечающего за привязанность. Взаимоотношения подчинения предполагают, что человек влияет на нас и может держать в состоянии постоянного напряжения, которое мы испытываем из-за повышения уровня веществ, связанных с тревогой: при конфликте изменяется выделение кортизола и катехоламинов.

Если авторитет дает нам чувство безопасности, мы успокаиваемся с помощью серотонина.

Так произошло с одной вполне уравновешенной семьей. 11 человек были сильно привязаны к своему дому. Они поддались убеждениям параноика, разделили с ним бредовую мысль и позволили запереть себя в их загородном доме Монфланкен в регионе Бордо.

Гислен де Ведрин происходила из порядочной состоятельной семьи, на которую обрушились невзгоды. В Париже Гислен руководила школой секретарей для девушек из хороших семей. Она столкнулась с проблемами на работе и переживала тяжелые времена. За два года до этого умер ее отец, а старшая сестра женщины, которую она считала второй матерью, пережила его всего лишь на год. Гислен потеряла связь с мужем, – он полностью посвятил себя созданию своей газеты. Женщина грустила в одиночестве, на ее плечи навалились тысячи проблем. В тот момент в ее жизни появился Тьерри Тилли, завхоз школы, и стал давать женщине простые советы. Гислен вспоминала: «Потихоньку я стала ценить и даже желать его советов, присутствие Тьерри быстро стало ассоциироваться с облегчением… Какое утешение осознавать, что в столь тяжелый период рядом есть такой человек». Ей было лучше, когда он рядом. Она настолько ему доверяла, что у нее не возникло ни одного вопроса, и однажды Тилли по секрету рассказал: он секретный агент НАТО по борьбе с растущим влиянием масонства. Женщине, обычно отличавшейся ясностью ума и смелостью, в минуту слабости понадобилось базовое ощущение безопасности, и ловушка сработала. Человек добродушный, склонный к фантазиям и одержимый теориями заговора, Тилли установил свою власть над Гислен и тем самым обезопасил и обезличил ее. Она соглашалась со всем, что он говорил, и верила: вместе с невидимыми коллегами он защищает ее. Гислен считала, что для спасения нужно следовать рекомендациями Тилли: продать дом, недвижимость и перевести деньги на счет в Англии, к которому у масонов и евреев нет доступа. Процесс был запущен.

Когда первая бредовая идея безоговорочно проглочена, легко принять остальные, якобы взаимосвязанные с ней.

Это похоже на «безумие на двоих», один человек разделяет бред другого, например, мать соглашается с дочерью и отрицает ее беременность вопреки фактам; или в случае стокгольмского синдрома, до смерти запуганный заложник начинает разделять идеи своего похитителя и устанавливает с ним прочную связь. То же происходит с обществом в неблагополучный период: спаситель обещает добиться порядка, счастья и мира. В условиях тревожной привязанности влияющий человек успокаивает, легко устанавливаются отношения зависимости: «Я хотела его слушать… В его присутствии я чувствовала облегчение», – говорила Гислен.

Когда вокруг все рушится, как не поддаться на зов поющей сирены?

Ради обещанного счастья отказываешься от свободы. «Покоритесь, – говорил Гитлер униженному немецкому народу, – и я принесу вам тысячу лет счастья». И народ покорился. Он проглотил наживку, обещание исполнения мечты: восстать из руин, построить новое общество. Чтобы оправиться от унижения, образованный народ повелся на приманку, настолько нужен был ему нарратив, исполненный величия, – им стала книга «Моя борьба». Ее купили 12 миллионов немцев. Они вычитали из нее несколько фраз, клали ее на рабочий стол, демонстрируя свою приверженность: «Вы тоже читаете „Мою борьбу“, мы одинаково смотрим на мир. Автор этой книги спаситель, объясняет, как нужно думать – наш для возрождения надежды. Он знает, в чем источник зла, и говорит, как нам себя вести. Все написано на бумаге». Другие немцы после прочтения книги испытали шок.

Нелогичное описание воображаемой реальности, сказка, не связанная с действительностью. Отчаявшийся читатель снова стал счастливым: «Я чувствовал себя ничтожеством, все меня презирали. Но когда я рассказываю, что работаю врачом в ВОЗ, у меня непростое происхождение, и я принадлежу к высшей расе. Фюрер, мой обожаемый вождь, представляет меня и говорит, что мне делать, как одеваться, ходить в ногу, брать в руки оружие, чтобы вернуть заслуженное место. В этот момент я счастлив». Подобное убеждение – иллюзия, поскольку дискурс совершенно не связан с реальностью. У немецкого народа так и не нашли арийских корней, биологические исследования не смогли подтвердить превосходство белокурых людей, но в условиях тотального отчаяния дискурс спасителя вызывал эйфорию, облегчение, что верующим достаточно было просто слепо верить.

Под действием любви к природе, романтизма, представлений о красоте белокурого сверхчеловека, веры в светлое будущее, идеи войны со Злом, евреями, славянами, душевнобольными и инвалидами складывалась чудесная концепция: «Никакому другому движению не удалось вызвать такого энтузиазма среди молодежи». Эти идеи не соответствовали реальному миру, что, впрочем, не имело значения, поскольку важно лишь ощущение счастья, доходящее до полного абсурда.

Когда возникает потребность покориться благотворному влиянию, люди верят во что угодно, при этом необходимо возненавидеть тех, кто оспаривает эти убеждения, ломает механизмы защиты и мешает счастью.

Гислен настолько верила Тилли, что, когда Жан, муж Гислен, захотел открыть ей глаза, она возненавидела любимого. Она предпочла поверить своему защитнику, будто Жан, по информации спецслужб, нанял киллеров из Азии, чтобы убить собственных детей. Так семья раскололась на два непримиримых лагеря. Одиннадцать затворников поверили в фантастическую историю, овладевшую их умами, и заперлись в доме в местечке Монфланкен. Среди них были врач, несколько студентов, интеллигентная бабушка, бизнес-леди, и все они решили в интересах защиты закрыться дома: «У нас не осталось друзей. Мы только и делали, что считали врагов». Изоляция и полный крах ужасали другую часть семьи. Они хотели помочь затворникам, но вызывали у них только агрессию. Муж Гислен Жан был уважаемым журналистом и поднял шум в СМИ. Там провели серьезное расследование. Юго-западное региональное издание посвятило целую страницу «Восьми таинственным затворникам шато Мартель». Затворники подали на журналистов в суд за посягательство на личную жизнь, газету приговорили к штрафу на сумму 23 000 евро. Эту сумму перечислили в дружественный банк в Лондоне, к счетам которого у масонов и евреев не было доступа. Торжествующие затворники оказались в еще большем порабощении у своего спасителя Тилли.