Текст книги "Темная сторона нации. Почему одни выбирают комфортное рабство, а другие следуют зову свободы"

Эпидемии и облако убеждений

Можно ли теперь объяснить появление облака убеждений, которое порой, подобно источнику заражения, накрывает семьи, поселения и регионы? Как и в случае со всеми эпидемиями, члены группы, не разделяющие эти убеждения, избегают заражения.

Темнота передается от одного человека к другому, как когнитивное сообщение:

физическая и эмоциональная близость способствуют распространению заразных идей в среде, где передача эмоций обусловлена схожестью жестов, мимики и способов осмысления. Когда мы потрясены трагедией, то не можем не искать объяснения, которое позволило бы поверить в возможность контроля над ситуацией.

Со времен неолита 12 000 лет назад человек строил загоны и запирал там послушных животных, чтобы потом их съесть или заставить работать. Мы строим поселения и накапливаем запасы еды, создаем благодатные условия для крыс, блох и вшей, являющихся переносчиками бактерий. Так начинались эпидемии чумы: юстиниановой, афинской, бубонной, черной, свидетельства которых приводят летописцы, художники, философы, врачи и священники. При каждой вспышке заболевания объяснение находили в социальном контексте, обуславливающем знание. Умирающие страдали от пунцовых болезненных ганглий, легочных инфекций, неизлечимой диареи, при этом давались разные объяснения причин в небе или на земле.

Существенная часть бытовавших в культуре представлений приходилась на астрономию. На ковре из Байе XII века показано, что нежданно появившаяся комета предвещала эпидемию черной чумы 1348 года, которая за два-три года на одну треть сократила население Европы. В 1350 году медицина пришла к выводу, что «первой и далеко расположенной причиной этой чумы явилось некое созвездие». Жан де Веннет, монах нищенствующего ордена кармелитов, засвидетельствовал: «над Парижем видели очень большую и яркую звезду, небесное тело, образованное свечением, которое затем обратилось в дым». Бесценные сведения раскрыл Боккаччо в «Декамероне» (1353), когда сообщил: чума была ниспослана людям как «праведный гнев Господа в наказание за их грехи». Обычной реакцией было бы наказать виновного, и это сделали. По улицам потянулись шествия, участники занимались самобичеванием: они разделись до пояса и били себя хлыстами, а на концах были гвозди, – так они хотели искупить свою вину, что недостаточно верили в Господа. Некоторые религиозные ордена облачались во власяницы, сшитые из грубой, колющей тело материи, они усмиряли плоть и чувствовали облегчение, искупая воображаемую вину.

Во время войн, когда представлялась возможность, солдаты врывались в усадьбы, грабили, насиловали, набивали свои карманы чужим добром. Солдаты сеяли ужас, пока жизни многих из них не унесла эпидемия. В этих разрушительных условиях у приверженцев идей о предстоящем на земле «тысячелетнем царстве божьем» не было недостатка в аргументах в пользу приближающегося конца света. Те, кто искал причины эпидемии на земле, утверждали, что перед появлениями первых жертв болезни заметили еврея, который сыпал порошок в колодцы. С 1348 года в Тулузе появились специальные сараи, куда «на глазах у горожан и властей» сбрасывали заколотых насмерть или раненых евреев. Несмотря на принятые меры, эпидемия продолжала свирепствовать, и в 1349 году в немецком Ульме такие сараи начали поджигать, что, впрочем, не улучшило обстановку. Через банки евреи управляли деньгами аристократии и духовенства, к их поддержке прибегал папа Климент VI, но он не мог помочь из-за народной ненависти. Когда не осталось евреев, которых можно было бы сжечь, вину стали возлагать на женщин, обвиняемых в ведовстве. Духовенство, чьи ряды также поредели из-за чумы, не смогло остановить вспыхнувшую эпидемию смертоносных поверий, узаконивающих привычные поиски «козла отпущения».

Молодежь пировала среди трупов: лакомилась нежным мясом из закромов господ, опустошала погреба, перебиралась из одного кабака в другой, слушала музыку, веселилась, пела песни, смеялась, не зная горя. Медики обнаружили, что заражение происходит только при «разговоре» или при общей трапезе с больными. Врачей не слушали: куда более простым и величественным объяснением трагедии было появление звезды, божественная кара или еврейский заговор.

Ленивому разуму проще найти таких, как он.

Поддаться влиянию и стать соучастником массового преступления

Когда ребенок только начинает получать опыт человеческого общения, ничто не кажется ему банальным. Игра в прятки для него особое событие. Отец закрывает лицо салфеткой, а потом внезапно открывает его, приговаривая: «ку-ку»! Вот чудо: то он здесь, то его нет, то он снова здесь. Никакого разумного объяснения не дашь этому волшебству, да и сухие доводы разрушили бы всю магию. Что может быть прекраснее радужного мыльного пузыря, что может быть красивее золотой ленты на красной обертке?

По достижении 6–8 лет ребенок способен воспринимать дискурс и мир как очевидность. Малыш наблюдает борьбу зла с добром, отличает большое от маленького, людей от животных, мальчиков от девочек, тетенек от дяденек. Чтобы понимать мир и действовать, нужно сформировать четкое представление, но безапелляционная категоричность, разделяющая на черное и белое, чрезмерна. Ребенок не знает как смотреть на мир по-другому. В процессе развития человек приобретает новые знакомства, набивает шишки и меняет свои взгляды.

При возникновении препятствий в развитии, ребенок вынужденно придерживается стереотипного мировоззрения, осознанно или, скорее, неосознанно встает на радикальный путь. Ему навязывают выбор, пока он растет в среде, которая не способствует его развитию, или в условиях войны.

Когда на море штиль, ждешь ветра, а если бушует буря – покоя.

Так и получается, что воспитанные дети, с которых в семье буквально пылинки сдувают, вступают в радикальные партии, чтобы прийти на помощь угнетенным народам. Острые ощущения пробуждают их, близость опасности помогает почувствовать себя живыми.

Тоталитарные режимы с помощью благородного проекта эксплуатируют жажду насыщенной жизни: «Вы рыцари, отправляетесь в благородный крестовый поход защищать прекраснейшую идею», – говорил Жан Ибарнегарай, министр по делам молодежи при режиме Петена. Харизматичный чемпион по игре в баскский мяч принял портфель министра в правительстве Виши, поскольку был против коммунистов и против немцев. Когда, однако, он узнал об ужасах, которые творили коллаборационисты, то вступил в движение Сопротивления и в результате оказался в концлагере в Дахау. Его источником вдохновения были игра в баскский мяч, ненависть к коммунизму и Сопротивлению, они и помогали ему не терять связи с жизнью.

Сторонников тоталитарной идеологии нужно взращивать с детства, чтобы с первых дней жизни в семье, в школе, в мастерских им повторяли одну-единственную истину. Без знаний, не видя иного мира, ребенок будет счастлив защищать тех, кого он любит и кто прививает ему правильные убеждения. В среде без эмоционального влияния и речевого воздействия, ребенок слоняется без цели, влачит бессмысленное существование, прибивается то к одному, то к другому мнению – куда подует ветер.

Без внутреннего стержня слова других людей имеют над человеком безграничную власть.

Подросток без целей не знает, куда идет, и меняет направление под влиянием тех, кого встречает на своем пути. У него нет внутренней свободы, и он ждет, когда кто-то возьмет на себя ответственность за его судьбу. В боевые организации радикалов вступают и образованные фанатики, и искалеченные души, – они беспрекословно принимают риторику, которая дает им чувство опоры.

Сформированной разнородной группе для сплочения нужно найти врага. Когда понятен источник зла, все проясняется. Им, возможно, оказываются беспечные люди, они живут сегодняшним днем и не могут стать «рыцарями, которые отправляются в благороднейший крестовый поход защищать прекраснейшую идею». Или стиляги, – интересуются только музыкой, носят модные вещи, отращивают волосы и танцуют под пошлые мелодии. Не то что музыка Вагнера – штандарты, бой барабанов, речи вождя, в которых он разжигает в нас огонь и указывает на врагов: коммунистов, евреев, масонов, тайные общества, бродячих цыган, душевнобольных, гомосексуалистов, славян, испанцев, уроженцев Магриба и остальных африканцев. Как хорошо, что врагов так много! Те, кто жалуется на преследования, неизбежно сплачиваются.

Когда мы беремся за оружие и прибегаем к радикальным доводам, мы находимся в состоянии необходимой самообороны. Уничтожение противников приводит к невыразимо приятной нравственной победе. Донос считается поступком, который ведет к очищению. «Испытание благотворно влияет, закаляет душу и тело и готовит к завтрашнему дню, к восстановлению», – говорил Петен в обращении к молодежи. «Не нарастив мускулы, большого успеха не добьешься», – не переставал повторять звезда тенниса Жан Боротра. «Будьте мужчинами» – мужской порядок чести противопоставляется порядку с женским характером. Коммунисты – видимый враг, против него следует объединиться, но идеальный враг – это невидимые евреи с их не знающим меры интеллектуальным потенциалом, они мешают единению душ и мужественных сил. Плакаты обращались со стен к молодежи словами: «Юный француз! Сегодня ты платишь за ошибки, которых не совершал. Ты хочешь, чтобы Франция освободилась от диктата денег, трестов и биржевых спекулянтов? Ты встанешь в ряды вождей, если сможешь себя проявить! Борись вместе с нами за дело национальной революции». Потребность получить поддержку и придать смысл своим действиям становится оружием тоталитаризма, когда вся власть концентрируется в руках одной только молодежной организации.

В 1920 году Германия была истощена войной и наложенными на нее репарациями. Дети росли в бедности и унижении, без школьного образования и планов, и слонялись без дела. В 1932 году Бальдур фон Ширах основал союз гитлеровской молодежи, и положение молодого поколения улучшилось. Они одевались в установленную форму, – белые блузы с черным галстуком, гордились принадлежностью к сплоченной группе, которая преисполнилась радости и стремилась достичь идеала нового общества. Вечером дети пели песни, читали рекомендованные тексты и затем разбирали их в группе. В летних лагерях члены организации ходили в походы с рюкзаками, строили хижины, разводили костры, а лучших пригласили на партийный съезд в Нюрнберге. Парни с гордостью терпели суровые трудности военной подготовки. В девушках хвалили красоту, изящество, физическую форму, в которой они себя поддерживали, простоту и готовность вступить в брак, чтобы произвести на свет прекрасных русых младенцев, а из них затем сделают героев. И как можно быть несчастным с такой программой?

Подобное счастье мне довелось узнать в 1950-х. Почти все мужчины из моей семьи, кто записался в маршевый полк иностранных добровольцев, погибли. Молодые люди вступили в движение Сопротивления, остальные во время первых же облав были схвачены и отправлены в Освенцим. Мой дядя Жак, бывший участник Сопротивления, записал меня во французское движение молодых коммунистов и тем самым погрузил в среду, которая вернула мне чувство собственного достоинства.

У нас не было униформы, но мы свободно рассуждали, какое общество мы создадим. Мы читали много книг и журналов, где черпали темы для дискуссий, например эксплуатация человека человеком или диалектический марксизм. В воскресенье мы поднимались на скалы Фонтенбло, жили в палатках, вечерами пели песни, ходили в Национальный народный театр смотреть на Жерара Филиппа. Между нами завязывалась дружба, и мы говорили, что станем активными участниками общества будущего, где не будет ничего, кроме счастья и справедливости.

Я мечтал о жизни, которую потерял с началом войны.

Как мог я не увлечься настолько прекрасной программой? Чтобы вызвать в нас возбуждение, придумывались враги – мелкие буржуа и капиталисты, которые курили толстые сигары, восседали на мешках с долларами. В Германии 1930-х Гитлерюгенд связывал счастье с русыми детьми, а во враги записывал тех, кто придерживался иных убеждений, имел другой цвет кожи и вел другую риторику, а своим присутствием осквернял общество. Теперь я понимаю, что обе эти системы ставили целью воспитание. В случае как с Гитлерюгенд, так и с коммунистическим союзом ребята выходили из-под родительской опеки, которая в подростковом возрасте душит, и социализировались. Нужно знакомиться с другими ребятами, читать, петь, заниматься спортом. Маленькие белокурые детишки, готовые с гордостью уничтожать социальных вредителей, чувствуют, что усилия приобретают значение и окупаются. Молодые коммунисты счастливы бороться с буржуазией и капиталистами. Базовые потребности удовлетворены.

Дети набираются сил благодаря родительской любви, развиваются и социализируются в структурах, занимающих промежуточное место между семьей и обществом. Встает вопрос, какую направленность, какие проекты, какой смысл приобретут промежуточные структуры в зависимости от выбора их руководителей. Одни предлагают равенство, защиту слабых, прогресс и борьбу с эксплуатацией народов. Другие на первый план выносят очищение общества, расистские ценности, которые позволяют уничтожить тех, чье одно только существование вредит: евреев, чернокожих, душевнобольных и всех, кто мешает чистоте общества. Молодежь счастлива ориентироваться на такой этос. Нормальное развитие предполагает, что влияние матери используется во благо, позволяет обрести уверенность в себе и ощутить удовольствие от познания мира. В этот период высокого уровня восприимчивости, легко направить молодого человека в нужное русло и, выведя его из-под материнского влияния, переподчинить воспитателю.

Человек может легко стать более самостоятельным, благоприятные условия не могут не вызывать сильнейшей эйфории. Самостоятельное мышление требует умственной силы, она помогает тому, кто освободился от влияния любимых людей и остался один. Можно ли потерять любовь из-за защиты идеи? Такое происходит в группах, сплоченных религиозной или светской доктриной: даже мелкие личные идеи приводят к разобщению, а мыслитель попадает в положение созидателя, маргинала или предателя. В Германии некоторые родители полагали, что их дети слишком сильно увлечены тоталитарной риторикой и предостерегали их, но те в возмущении доносили на родителей за измену в полицию.

Душа во власти тоталитаризма обнаруживает в нем привлекательную сторону и узнает, что ненависть приносит удовольствие.

За праведным возмущением следует переход к действию. Во времена эпидемий, уносивших жизни сотен невинных людей, раскрытый заговор давал логичное объяснение причине безумного горя: «Одного еврея застали за высыпанием в колодец порошка, а через несколько дней в деревне начался мор». Логическая связь установилась сама собой, стоило найти причину! Возмущение подталкивало к действию, сожжение сараев стало приемлемой формой поведения, не так ли?

«Европу заполонили капиталистическая орда англо-американских евреев. В столь драматичных обстоятельствах задача молодежи – позаботиться о спасении родины… Мы требуем, чтобы революционное командование обеспечило молодежи участие в обороне отчизны». Ненавидеть правильно, ненависть придает смелости и повышает шансы на победу. Нужно связать ненависть с яростью, хотя у этих чувств разная природа. Вспышка ярости часто защитная реакция, она дает трусливым силы для нападения.

Ненависть – это чувство, которое вызывается образом, не обязательно связанным с реальностью.

Источником ненависти может быть сформированное представление о другом или убедительная риторика: «Мне говорили, что чернокожие хотят надругаться над нашими женщинами. Я не могу отделиться ни от моих друзей, ни от вождя, которым я восхищаюсь. В моих интересах присоединиться к справедливому возмущению, надругательство чернокожих над нашими женщинами – неприемлемо. Я рядом с теми, кто вместе со мной преисполнен ненависти, и испытываю поразительное удовольствие. Вместе, бок о бок, мы защитим наших женщин, нападем на агрессоров», «Снимаю шляпу перед вами, уважаемые члены ку-клукс-клана! От вас исходит такая сила, когда вы обрушиваете молот террора на чернокожих! Как вы прекрасны в белых одеждах и острых колпаках!»

Удовольствие от ненависти, – это страсть с привкусом горечи, радость хищника: ненавистник испытывает физическое наслаждение от одного только намерения сеять террор.

Часто отмечают, что истоки странного наслаждения лежат в унижении, которое узаконивает удовольствие унижать как бы в отместку: «Черным дали право голосовать только чтобы унизить и обесчестить белых южан». Нас оскорбляет право черных голосовать!

Англичане чувствуют себя униженными из-за достижений пакистанцев: они добиваются успехов в учебе, кинематографе, по результатам выборов становятся мэрами Лондона. Французов раздражает, что уроженцы Магриба плохо ассимилируются в обществе, но если они ассимилируются хорошо, то наносят смертельную обиду, так же как и женщины, чьи успехи оскорбляют некоторых мужчин. В действительности оскорбленных ранит невозможность доминировать. Так, если позволяет культурный контекст, становится приятно убивать: «С 1941 года в риторике и действиях, связанных с „расширением на Восток“, ненависть смешалась с наслаждением». Отцы семейств забавы ради участвовали в казни евреев, построенных на краю ямы с известью, куда они падали, получив пулю в затылок. Подобного рода убийства оправдывали социальными и интеллектуальными достижениями евреев.

Помню, по улицам Бордо прошла группа молодых полицаев-коллаборационистов, которые пели: «Заразим пылом молодежь, и наши погибшие собратья будут за нас рады». Я чувствовал приближение неумолимой угрозы и удивлялся, какого рода радость могут доставить своим погибшим товарищам эти молодые люди, терроризирующие население. Как запугивание во имя воображаемой самообороны приносит удовольствие продемонстрировал Жан Жене. Его завораживала грязь, он идеализировал зло, которое мы доставляем и получаем в равной мере. Его привлекали все, кто подвергался гонениям, были опасны и прекрасны, как бойцы алжирского Фронта национального освобождения, «Черные пантеры» в США, японские сектанты и палестинцы. При виде нацистских вооруженных формирований он жаждал встать в их ряды, потому что они вселяли страх в население. После резни вооруженными силами Иордании в 1970 году, Жан оказался рядом с уцелевшими палестинцами. Его очаровали молодые палестинские бойцы с оружием в руках, тот запах смерти, который исходил от них, пока они искали прибежища в лагерях в арабских странах. Жана не интересовала ни нацистская, ни коммунистическая идеология. Его интересовал – в сексуальном смысле – образ подвергаемого гонениям молодого человека, который взялся за оружие, чтобы посеять ужас среди своих преследователей: «…очевидно, на нем лежало проклятие, оно и позволяло ему решиться на любую дерзкую выходку». Терпеть преследования и тем самым оправдывать удовольствие от ненависти, – частая стратегия тех, кто хочет надеть маску морали на свою жажду причинять зло.

Подобная психология работает уже не одно столетие. «В Древнем Риме не существовало понятия „культура отмены“, зато было понятие „damnatio memoriae“» – проклятие памяти заключалось в уничтожении любых упоминаний о человеке или событии, о котором более не хотели говорить. Во времена Великой французской революции разбивали статуи королей и священников, колонизаторы стерли с лица земли цивилизации захваченных народов. В Средние века из соображений веры иконоборцы разрушали изображения, – так, по их логике, духовная мысль должна была эволюционировать в сторону божественного образа, который невозможно и даже нельзя представить. В 2001 году талибы проявили тоталитарные стремления, взрывая огромные статуи Будды и желая уничтожить немусульманский образ Бога. Эта культура отмены работает как доведенная до абсолюта цензура, она позволяет создать цельный дискурс: «У вас нет права голоса и права на существование. Вы поддерживаете рабство, и поэтому нужно заткнуть вам рот, стереть из памяти любое упоминание о вас».

Нацисты создали память, в которой легитимировались и не выглядели насилием те немыслимые ужасы, что они творили. Говоря их словами, «евреи плетут интриги для захвата мира, цыгане постоянно воруют и паразитируют на обществе, жизнь душевнобольных не представляет никакой ценности и дорого обходится, их логично и целесообразно уничтожить. Что здесь преступного? Их истребление обосновано логикой блага и целесообразности. Не нужно искать другого решения. Вы должны говорить, что вам сказали, если не хотите оказаться в числе врагов».

Все, кто «отменой» хочет стереть память, противостоят тем, кто стремится превратить ее в камень. Здоровая память подвержена изменениям и всегда имеет цель, когда в прошлом она постарается найти ту правду, которую упорядочит и включит в дискурс. В случае с Холокостом память превращается в обязанность и в бесстрастный рассказ, как если бы от посетителей Освенцима потребовали ответить на вопросы теста: сколько человек здесь погибло? Поставьте галочку возле правильного ответа. Из молодого поколения каждый четвертый никогда не слышал о лагерях смерти, и от этого он не становится хуже. Каждый четвертый выходит оттуда в смятении. Другие же смотрят на ужасы, на которые им сказали смотреть, с отстраненностью: сложенные в штабели тела погибших, ходячие мертвецы, отощавшие дети, отнятые зубы, волосы, очки, предназначенные для перепродажи. Они спокойно объясняют, что эти свидетельства зверств напоминают им о землетрясениях, автокатастрофах и животных, которых ведут на убой.