Текст книги "Темная сторона нации. Почему одни выбирают комфортное рабство, а другие следуют зову свободы"

Покориться, чтобы обрести свободу

Дети лишь на третий год жизни способны выразить в словесной форме свои чувства. Для сильных эмоций ребенок подбирает соответствующие слова, но если в раннем детстве близкие с ним мало разговаривали, то и речь его будет бедной. После рождения ребенок не знает, что делать, и не контролирует ощущения. Для жизни в сенсорных условиях ему необходимо всему научиться. Чтобы не умереть, нужно покориться. Среда неизбежно накладывает отпечаток. Со дня рождения в распоряжении ребенка ограниченный набор поведенческих реакций, с их помощью он цепляется за знакомую фигуру, которую взрослые называют «матерью». Младенец узнает по форме и цвету только один предмет – сосок. Когда ребенок сосет грудь, он ориентируется на блеск глаз, их движение, низкие частоты голоса, пластику того тела, к которому относится грудь.

С момента, как в памяти ребенка впервые формируется базовое чувство безопасности, он может начать исследовать окружающий мир.

На этом уровне развития аппарата мировосприятия ребенок полностью зависит от сенсорного объекта рядом. Если по воле случая ребенок лишается такого объекта, навыки не развиваются и без стимулирования атрофируются.

Ребенок чувствует себя защищенным, открывает сознание поискам иной информации, помимо тела матери, и находит новый сенсорный объект, ассоциирующийся с матерью. Этот объект взрослые называют «отцом». Через несколько лет ребенок погружается в дискурс семьи и культуры, включается в родственные связи, которые участвуют в построении его идентичности. Внешнее окружение определяет три сферы: биологическую, эмоциональную и вербальную. Без них развитие ребенка невозможно.

Структура окружающих условий существенно влияет на ребенка. Чтобы стать самим собой, он должен подчиниться и принять отпечаток среды. Развитие протекает в трех сферах, составляющих его мир: сенсорика, эмоциональное восприятие и речь. Если одна из этих сфер не работает, матери нет в живых или с ней не все в порядке, эмоции болезненны, а дискурс травмирует, развитие ребенка искажается. Иногда организм отторгает влияние среды из-за генетической болезни, энцефалопатии или расстройств в развитии нервной системы. При нарушении взаимодействия между организмом и средой ребенок выбивается из сил, стараясь стать самим собой. Он с трудом воспринимает давление среды из-за неустойчивости развития. Для гармоничного формирования ребенку нужно покоряться и «управлять» биологическими, эмоциональными и речевыми ограничениями. Свой мир может увидеть и оценить только он сам.

Иными словами,

добиться внутренней свободы можно только при условии, что наш аппарат мировосприятия и мышления уже сформирован:

«Новое представление о свободе основывается на освобождении от бедности». Для психолога бедность сенсорики и речи часто связана с нищетой в социальном плане, трудными условиями семьи. В нуждающихся, но культурных семьях, полных любви, дети хорошо развиваются и не знают горя. Напротив, без условий для самореализации, если наставники не справляются или вовсе отсутствуют, ребенок развивается неправильно и не получает внутреннюю свободу в необходимой степени.

При невозможности самостоятельных суждений и решений, возникает облегчение от покорности тому, кто думает за нас.

Когда чувствуешь себя обреченным на несчастье, ищешь причины страданий или перекладываешь вину на «козла отпущения», и становишься еще несчастнее: «Во всем виноват Вольтер… моя мать… иностранцы… безбожники… элита… идиоты». В такой момент на «помощь» приходит тоталитарный дискурс. Те, кто не приобрел внутренней свободы с облегчением подчиняются защитнику, который при условии покорности глаголет истину и дарует надежду: «Я – ваш спаситель, если вы желаете свободы, покоритесь… очиститесь… смиритесь… перевоспитайте этих нехристей, ведь они не верят в то, во что верит обожаемый вами вождь». Единение толпы и их защитника рождает безумную любовь: «Я обожаю свой народ, – говорит спаситель. – Я готов умереть за него». Иван Грозный, Наполеон, Мао Цзэдун, Гитлер и другие вожди отдавали людям приказы умереть, отправляли их на войну, чтобы получить мир. Но любовный экстаз спадает, и по-прежнему несчастный народ обнаруживает обман, утопию под видом лакомства.

Никогда еще у счастливого народа не было правительства мечты.

«Щедрая смертоносная» или «полная презрения» утопия коммунистов – эта идеология распаляла толпу до тех пор, пока обман не раскрылся. Тогда массы предали смерти своего спасителя.

Чувство принадлежности играет важную роль в развитии тела и мышления ребенка, но когда под его влиянием формируется зависимость, человек теряет внутреннюю свободу и боготворит того, кто ведет его к порабощению. Такое происходит в парах, где сказочная любовь обезличивает одного из партнеров. Подобный процесс наблюдается на демонстрациях, когда массы идеализируют лидера, а также в отношениях матери и ребенка, если необходимая для развития привязанность превращается в клетку, мешает развитию внутренней свободы и придает покорности эротический характер.

Адаптация к миру зависит от эмоциональных отношений, которые оставили след в нашей памяти.

Тип привязанностей характеризует, как человек социализируется и устанавливает отношения с другими людьми. С десятого месяца жизни вне зависимости от культурного окружения у всех детей складывается тип привязанности. В общих чертах у 66 % образуется надежная привязанность, и, сталкиваясь с небольшими жизненными трудностями, они не теряют уверенности. У 20 % – избегающая привязанность, которая характеризуется скупым проявлением эмоций, спокойствием и отрешенностью. У 15 % тревожный тип – они счастливы с близкими, но ругаются с ними из-за невозможности находиться рядом постоянно. У 5 % дезориентированный тип, который свидетельствует о существенных сложностях в развитии. Классификация привязанностей условна. Скорее можно говорить о характеристиках, определяющих установление связей и меняющихся в процессе развития отношений.

Внешние события влияют на реакцию человека в зависимости от типа его привязанности. Когда событие происходит в сенсорной сфере, ребенок отвечает на него, как умеет. К конфликту между родителями, разводу или гибели одного из них человек приспосабливается с помощью сформировавшихся механизмов. При разладе в окружении дети с тревожным типом привязанности теряются еще больше. Тревожно-избегающий тип признается в любви родителям и при этом ругается с ними. Избегающий тип заявляет, что его эти дела не касаются. Такие люди мало подвержены воздействию, рассчитывают только на себя и не рассказывают о своих проблемах, стараясь относиться с безразличием. Дети с надежной привязанностью, задетые разладом в семье, анализируют ситуацию, а затем избирают стратегию в установлении отношений.

Можно ли утверждать, что приобретенная внутренняя свобода помогает справляться со сложностями и решать, как уменьшить собственные страдания? Дети с уязвимостью, приобретенной на раннем этапе развития, сильно страдают от стресса. Ребенок с надежной привязанностью воспринимает каждую новую ситуацию игрой-исследованием, а для ребенка с дисфункциональной привязанностью то же событие кажется опасностью. Под воздействием культуры с этими различными типами связаны социальные роли: тревожные при малейшей опасности бьют тревогу, избегающие без пререканий воспринимают любой научный или политический дискурс, из них также получаются хорошие ученики и пассивные граждане. Можно ли так объяснить различия в реакциях на социальные потрясения? Некоторые находят спасение в отрядах самообороны и из-за страха становятся агрессивными, другие эволюционируют и меняют свой тип реакции. Во всех случаях тип привязанности влияет на отбор информации из реального мира и ее эмоциональную окраску.

Человек облекает внутренний мир в слова, когда описывает события, поэтому все рассказы являются правдой. Люди с надежным типом привязанности анализируют и оценивают полученную из реального мира информацию, преобразуют ее в рассказ, соответствующий принятому в обществе дискурсу.

Способность говорить дает нам силу представлять события, отдаленные от чувственного мира.

Мы создаем бесплотную сущность, но ощущаем ее глубоко внутри. Так мы принимаем оторванные от реальности убеждения и считаем их очевидными.

В послевоенные годы я не мог просто рассказать, что со мной произошло: как в шесть лет меня арестовало французское гестапо, я сбежал, а меня искала префектура. Взрослые не верили в «неправдоподобную» историю. Они пережили войну в другой обстановке, жестокой или иногда приемлемой, поэтому в то же самое время они приобрели другой личный опыт. Они не могли или не старались абстрагироваться от собственных представлений, чтобы вообразить немыслимые испытания маленького шестилетнего мальчика, который был приговорен к казни, но благодаря невероятным обстоятельствам избежал ее.

В 1983 году после издания книги меня пригласили на региональное телевидение. Так я нашел всех свидетелей моего побега. Медсестра Дескубе подала мне знак, чтобы я бежал и спрятался в машине. Под телом умирающей Жильберт Бланше я скрывался. Нашел ее сына Жака Ранте Су и внучку Валери, – Жильберт рассказала им эту историю. Студента юридического факультета Жак де Леотара, он впустил меня в кухню университетской столовой, а Марго Фарж не один год укрывала меня в своем доме. Практически все эти праведники были преподавателями. Для меня эфир сыграл примерно такую же роль, какую играют передачи вроде «Жди меня», которые благодаря большому количеству зрителей дают больше шансов найти пропавших родственников. Как бы иначе я нашел этих людей? Без них я не мог доказать, что невероятная история – правда.

Страшное событие из детства заставило понять: люди, которые мне не верили, путем упрощения сформировали четкую картину мира. Отсутствие сомнений позволило им придерживаться выбранной линии поведения. Вопросы и размышления могли разрушить понятные и необходимые представления. Почему у людей сразу возникают убеждения? Не задавая вопросов, не предаваясь размышлениям, они заявляют: «Я тебе не верю. Сказки рассказываешь». Я услышал эту фразу после войны, и она заставила меня замолчать на сорок лет. У тех людей было ощущение правдоподобия, они не хотели разбираться со сложной реальностью. Их «недоверие» («я не доверяю твоей истории») в действительности представляло уверенность, успокаивающую ум.

Когда ситуацию для объяснения упрощают до схемы, уверенность слогана останавливает мышление.

Я постоянно оказывался в таком положении. В 1954 году я вернулся из Бухареста и попросил своих друзей-коммунистов объяснить, почему увиденное мной не соответствовало чудесной картине, которую рисовала партия. Мне давали четкий ответ: «Ты слишком молод, чтобы понять». Когда я упорствовал, мне говорили: «Если ты так думаешь, нам дальше не по пути».

Чтобы обрести уверенность, нужно четко сформулировать идеи, даже если после этого из них исчезнут любые возможные нюансы.

Все те люди знали теорему, у них была гипотеза для демонстрации. Для сохранения четкости они отгораживались от любого замечания, которое ставило под сомнение базовую предпосылку. С помощью такой интеллектуальной очистки гипотеза превращалась в аксиому, постулирующую правду: «Так правильно, потому что, по словам моего лидера, так правильно». Таким образом мы оказываемся в плену тоталитарных убеждений.

Несколько лет назад я выступал в Рамалле на мероприятиях, организованных Французским институтом. В этом центре палестинской автономии очень красивое здание университета, его в значительной степени финансирует Франция. Я выступал вместе с Мишелем Мансье, и нас очень хорошо приняли. Мы положительно отметили толерантность и открытость студентов и преподавателей, которые активно участвовали в мероприятиях. По возвращении во Францию, когда я хотел рассказать о прошедшем событии, меня резко раскритиковал «Бейтар», сионистская организация крайне правого толка, с одной стороны, и левые – с другой, то есть течения с диаметрально противоположными взглядами.

Представители «Бейтар» в интернете грозили меня побить, крайне левые из Марселя были преисполнены возмущения, а все из-за моих слов о том, что по вечерам мы ходили ужинать в хорошие рестораны в цветущих садах. «Там все разрушено, – вопили те, кто ни разу не посещал Рамалл, – Палестина – это же госпиталь под открытым небом». Канал Аль-Джазира поступил куда честнее, показал документальные свидетельства попыток жителей Газы построить страну на средства международной помощи и снял фильм о палестинцах, которые стали врачами и даже профессорами в первоклассных израильских госпиталях, где медсестры в платках с улыбкой ставят уколы пациентам с кипой на голове. Катарский медиаресурс с огромным финансированием также показал дома палестинцев, разрушенные поселенцами.

Чтобы жить в мире своих убеждений, экстремистам нужно отбросить все свидетельства, которые привносят нюансы в процесс размышления.

Так, уверенные в себе, они могли бы защищать идеи своего лидера.

Организовать внешний мир, выточить мир внутренний

Подобная тоталитарная позиция свойственна не только религии и политике, но и науке. В 1967–1968 годах в нейрохирургии я постоянно сталкивался со случаями атрофии головного мозга: в большей или меньшей степени, диффузными или локализованными, во фронтальной или височной доле, или в желудочковой системе. Кроме случаев гидроцефалии, предельно истончавшей кору головного мозга, причина атрофии была неизвестна.

В больнице Динь-ле-Бен я продолжил работу по описанию случаев атрофии, несмотря на возмущение некоторых коллег. Они не видели смысла в изучении этих аномалий, считая, что объем мозга не может уменьшаться. Вокруг них сформировалась небольшая группа противников подобных описаний. Непрофессионалам было сложно понять, чему верить.

В 1981 году Дэвид Хьюбел и Торстон Визель доказали, что локализованную атрофию головного мозга вызывают негативные внешние факторы. Небольшой группе подопытных котят заклеивали левый глаз, после их смерти ученые обнаружили у животных атрофию в затылочной доле с правой стороны, то есть на участке, отвечающем за обработку зрительного сигнала. У других котят, которым заклеивали правый глаз, атрофия в затылочной доле локализовывалась с левой стороны, так было доказано, что в мозге могут происходить адаптивные изменения.

Причину церебральных дисфункций следовало искать не в мозге, а в условиях жизни организма.

Эти выводы нобелевских лауреатов не получили популярности в широких массах. Им по-прежнему внушали: тело, мозг или душа могут развиваться независимо от условий окружающей среды. У здорового ребенка нет атрофии головного мозга. Дисфункция в разных долях доказывает, что «этот ребенок неполноценный». Сторонники такой позиции не отдавали себе отчета, что их объяснение близко к расистским стереотипам.

С таким утверждением мы столкнулись в 1989 году, когда вместе с организацией «Врачи мира» снова приехали в Бухарест. При румынском диктаторе Чаушеску в целях погашения государственного долга женщины должны были работать по 14 часов в день. Чтобы они не прибегали к абортам и рожали как можно больше детей, то есть производили будущую рабочую силу, их нижнее белье проверяли специальные инспекторы. Никаких условий для новорожденных не было, и 170 000 детей поместили в огромные приюты, которые ошибочно называли «домами сирот». С детьми не разговаривали, ими не занимались, кормили раз в день, мыли в душе раз в месяц, и у них наблюдались атрофии во всех долях головного мозга. В других румынских приютах, где за отказниками ухаживали и заботились, у детей не было таких патологий.

Практики решают проблемы часто необъяснимые с позиции науки.

Они документируют клиническую картину, формулируют гипотезу, сравнивают популяции и изменения, возникающие спонтанно или в результате лечения. Им сложно ставить опыты из-за вопросов этичности в деятельности такого рода. Лабораторная работа – это задача ученых, которые в ходе экспериментов уточняют идеи, выдвинутые врачами-практиками.

В 2000 году Чарльз Нельсон, непререкаемый авторитет в академических кругах, создал ассоциацию исследователей «Бухарестский проект раннего вмешательства». Точные исследования дали поразительные результаты и подтвердили решающее значение первых лет жизни человека. Без сенсорного опыта развитие останавливается и вызывает изменения в мозге. На публикации по итогам этой работы, ссылается весь мир. С 1930-х годов в этологии животных появилось понятие «чувствительного периода», когда организм становится гиперчувствительным к сенсорным ощущениям. Если мозг не получает такой информации, развиваются патологии.

По результатам наблюдения за животными в естественной среде и в лабораторных условиях возникла идея, что от уровня развития мозга зависит восприятие информации. С начала 1950-х Рене Шпиц использовал это понятие для подтверждения идеи о важности первых месяцев жизни, о чем писал еще Зигмунд Фрейд. В небольшом по объему, но революционном по содержанию труде излагаются идеи, описывающие успех теории привязанности. Сегодня ее больше всего изучают на психологических факультетах специализированных институтов и университетов. 21 источник в библиографии – работы по этологии животных. Тем не менее основы такой новой дисциплины, как теория привязанности, сформулировал Джон Боулби.

Практическим результатом наблюдений за румынскими отказниками, проведенных исследователями «Врачи мира» и ЮНИСЕФ, стала рекомендация отказаться от практики больших государственных приютов для брошенных детей и помещать их в заместительные семьи. К этому мудрому совету следует добавить уточнение: в 1945 году в больших приютах, в которые поместили 250 000 сирот, иногда насчитывалось несколько тысяч детей. Пятьдесят лет спустя оказалось, что большая часть воспитанников хорошо устроилась в жизни. Часть тех детей, которые пережили концлагеря, голодали в гетто, подвергались преследованиям и к моменту Освобождения оказались в полном одиночестве, без семьи и образования, закончили трагично. Большая часть воспитанников приютов считала, что нужно быстро освоить профессию. Они благополучно продолжили развитие, социализировались, создали семьи. В том поколении меньше безработных, чем по популяции в целом, есть несколько впечатляющих примеров появления успешных предпринимателей.

Выпускники учреждений с углубленной образовательной программой стали учеными или преподавателями, многие проявили себя в искусстве. Вещи, о которых не принято говорить, получают художественное выражение, – это становится возможным благодаря литературе и кино. «Самореализация в личностном и социальном плане» не означает, что травма, война, репрессии или лишения не оставили следа на психике, раз индивид возобновил нормальное развитие.

Даже в случае благополучного продолжения развития в душе взрослый остается эмоционально уязвимым, что усложняет установление отношений и одновременно способствует развитию творческого потенциала.

Если сравнить трагичную судьбу 170 000 румынских детей, загубленных в приютах режима Чаушеску, с благополучными историями 250 000 сирот войны и огромными трудностями, с которыми сталкиваются 300 000 детей на балансе французских социальных служб, можно прийти к предположению, что судьба определяется первой 1000 дней жизни. У детей, вскоре после рождения попавших в огромные залы приюта, не было хороших стартовых условий. То же умозаключение справедливо и по отношению к детям на попечении французских служб: повышенная нестабильность, низкий уровень образования и тяжелые социальные проблемы не позволяют их семьям создать атмосферу, в которой дети чувствовали бы уверенность и стремление развиваться. Воспитателей при всем их энтузиазме расстраивает, что в системе опеки слишком мало профессионалов, они плохо знают, как устанавливать привязанность, и больше сосредоточены на административных вопросах, нежели на отношениях с детьми.

Из-за собственных проблем учреждения опеки не могут компенсировать несостоятельность семьи.

Этот вывод не применим к сиротам войны. Прежде чем разразилась война, большая часть семей дала детям прочное ощущение безопасности. Они понесли потери и с 1945 года оказались в приютах, где было по 30–40 воспитанников, или в больших домах-особняках, где жило по несколько тысяч маленьких постояльцев. «Наставники» (профессия воспитателя еще не существовала) часто вдохновлялись идеями Корчака и своей задачей видели создание институции с возможностями для диалога и творчества, профессионального развития и игр. На творческих занятиях, на музыкальных уроках и репетициях эти «воспитатели» без соответствующих дипломов давали израненным детским душам пример стойкости, и большая часть воспитанников смогла благополучно продолжить развитие.

Объяснение подтверждает диссертация Мирны Ганнаже, она работала под руководством Колетт Шиланд. Мирна наблюдала за тремя небольшими группами детей после затянувшейся гражданской войны в Ливане (1975–1990). Как ожидалось, беженцы, которые оказались в Париже и жили в стабильных условиях вместе с семьей, сформировались хорошо. Но что удивительно: дети в приютах развивались лучше, чем те, кто остался со своими родственниками, травмированными войной.

На ребенка плохо влияют отсутствие ласки и абсурдность случившегося несчастья, они играют большее значение, чем размер воспитательного учреждения.

Крупный масштаб приюта действительно расшатывает моральные нормы и правила, но когда в таких учреждениях создаются возможности высказаться и ребенок получает внимание, то там он развивается лучше, чем в пораженной горем семье.

С 1930-х годов психоанализ заговорил о проблемах из-за дефицита ласки. В условиях культурного контекста, готовившего к войне, работе в шахте или на заводе, ценились физическая сила, смелость и насилие, называемое героизмом. Чуткость считалась слабостью, по непостижимым причинам было глупо учитывать биологическое значение этого фактора. Доступ к научным публикациям оставался ограниченным, а культура формировалась под влиянием стереотипов. Установились два дискурса. Медико-психоаналитический дискурс заглушался другим, который давал слишком простые объяснения, основанные на безапелляционных и бездоказательных утверждениях: «Нужно быть сильным, подминать и даже уничтожать слабых. Они одним только существованием подрывают устойчивость общества». На фоне неуверенного тона научных публикаций тоталитарная риторика звучала громко.

Методологические сомнения возникают при необходимости принятия решений и свидетельствуют о внутренней свободе. Когда утверждение повторяется многократно, формируется убежденность.

В 1930-х религиозная, фашистская, нацистская и коммунистическая риторики влияли на формирование общественного дискурса: «У вас есть свобода самим выбирать лидера». Парадоксальное внушение на смысловом уровне привело к провозглашению свободой – подчинение мудрому вождю, чье слово ведет к благополучному будущему, полному процветания и счастья. Устанавливаются отношения гегемонии: «Чтобы ты был счастлив, я устанавливаю над тобой свой закон», – говорит народу правитель-тиран. «Делайте, как я сказал, и спасете души свои», – говорит духовный лидер. «Или я, или хаос», – это слова будущего диктатора.

Возникает вопрос, почему одни предпочитают без спешки выносить собственные суждения, а другие с огромным удовольствие бросаются в пучину бессознательного коллективного экстаза? Некоторые мыслят суждениями, другие – предубеждениями. Связано ли это с различиями в при формировании характера и определенного типа привязанности? Считается, что люди с надежным типом привязанности наиболее спокойны и берут время на размышления, взвешивают «за» и «против» и только потом выносят суждение и принимают решение. Тем, кто не чувствует надежности, для спокойствия нужна абсолютная уверенность, поэтому они полагаются на предубеждения, без оговорок принимают стереотипные идеи и с их помощью пытаются найти жизненные ориентиры.