Текст книги "Далила-web"

Далила поднялась с кресла.

«...шка» – раскатилось и смолкло под потолком гулкое эхо. Стало тихо.

– Взяла мой блеск для губ, – раздраженно проговорила Ника.

– Тш-ш, – прошипел я и сжал ей руку.

– Она прекрасна, как мечта, – продолжил мэр. – Я уверен, она станет хорошим дриммастером и ее мечты станут реальностью для миллионов. С надеждой на будущее и большим чувством вручаю ей...

Мэр пропал из поля зрения видеокамер, потом вернулся с немаленькой коробкой и какими-то бумагами. Он договорил:

– ...вручаю ей дримодем.

Я неотрывно следил, как Далила взяла из рук мэра подарок, потом подписала договор, пользуясь коробкой как столом, и вернула бумаги мэру.

– Договор, – провозгласил он, показывая листки залу. – Пропуск в виртуальный мир. Ваша соученица стала первой, но с этой минуты начат отсчет новой эры. Сначала только самые достойные из вас получат право подписать соглашение с корпорацией, но...

Шум прокатился по залу, разросся, потом кто-то выкрикнул: «Дримодем!» Его поддержали, мгновение – и весь зал заревел: «Дри! Мо! Дем! Дри! Мо! Дем!» В голове моей все смешалось: Далила с коробкой в руках; Верхний Город; мечты, ставшие реальностью; творцы и кролики, – из всего этого получилась невразумительная сверкающая каша. Восторг толпы чипанутых наэлектризовал меня. Стыдно признаться, но я завопил вместе со всеми. «Дри-мо...» Нет большего дурака, чем восторженный дурень.

Экстаз пошел на убыль, только когда Ника отобрала у меня свою руку. Выдернула. Оказывается, я все еще стискивал ей кисть, причем, надо думать, сильно – в глазах у нее стояли слезы.

– Дри-мо-дем, – проговорил я по инерции, но уже тише. Губы Ники, лишенные блеска, дрожали.

– Поздравляю вас, Далила! – бархатно прогудел мэр, голос его на миг перекрыл крики.

Я глянул туда и взревновал. Поздравления поздравлениями, но зачем лезть целоваться?

– Ломака, – проговорила Ника, потирая руку. Я так и не понял, меня она имела в виду, мэра, дарившего улыбки направо и налево, или Далилу. Та отступила в глубь сцены и скромно склонила голову. Коробку с дримодемом прижала к груди обеими руками.

– Извини, – сказал я Нике и погладил ей пальцы.

– Ничего, – еле слышно выдохнула она. – Смотри туда, еще пропустишь что-нибудь.

Я послушался. Однако пропускать было нечего, сцена опустела, над соплом фантомайзера рассеивалось легкое облачко пара. Что произошло в кабинете мэра дальше, никто из нас не увидел – лекция по социологии закончилась на час с лишним раньше положенного срока.

Народ потянулся к выходу, возбужденно галдя. У дверей образовались пробки, в густой толпе перемешались чипованные и нечипованные граждане, синтеты и естеты. Ника выбралась в проход и стала спускаться, не глядя, иду я за ней или нет. «Чем-то обидел ее опять», – подумал я и позвал:

– Ника! Подожди, пока народ рассосется!

Но она только плечами передернула. Я заметил, – ищет кого-то. И тут же выяснилось, кто был ей нужен.

– Бенито!

Я поспешно скатился следом за Никой Нэйм. Нельзя оставлять ее одну, все-таки она полезла в свару из-за меня. Это я так думал, на деле все обернулось по-другому.

Вождь естетов еще сидел в первом ряду, возя пальцем по экрану своей навороченной «таблетки». Ника остановилась в шаге от него и спросила:

– Что вы за спектакль здесь устроили?

– А? – вздрогнул Беня. – Спектакль?

– Только не изворачивайся! – прошипела Ника. Я понял, что она в бешенстве, причем не я тому виной. Она стояла, уперев в бедра сжатые кулачки, против Бенито (глаза их были примерно на одном уровне) и слова не говорила, а выплевывала:

– Вы! С ним вдвоем! На пару!

В глазах Бенито мелькнуло понимание, он ухмыльнулся кривовато и не слишком весело. Я не понимал ничего. С кем вдвоем? Он ответил:

– Думаешь, это была совместная промоция? Ошибаешься. Он опять оставил меня с носом.

– Вранье! Ты эти сказки своим олухам будешь рассказывать! – горячилась Ника. Я на всякий случай подошел ближе. Олухов поблизости заметно не было, но предводитель их вполне мог посчитать себя обиженным.

– Мои олухи, девочка моя...

– Я не твоя девочка.

– Мои олухи, – буркнул Бенито, – тоже больше не мои олухи. Говорю же, старик меня опять столкнул с дороги. Видишь?

Бенито указал на пустые скамейки.

– Кого? – не поняла Ника.

– В том-то и дело, что никого. Кто-то из них получил письмо от мэрской корпорации. И они всем скопом потянулись заключать договоры. Может быть, они правы.

Бенито вздохнул и стал запихивать «таблетку» в чехол, продолжая цедить сквозь зубы:

– Они теперь давятся в очереди за дримодемами, а старик тем временем развлекается с этой смазливой подстилкой у себя в Верхнем. С лучшей студенткой. Дриммастер! Новая профессия! Самая древняя.

Тут я сообразил, о ком он, и на какое-то время забылся. Когда опомнился, в руках у меня был воротник Бениной стильной рубашки; ее хозяин дергался, хватаясь за край столешницы. Оказывается, я стал вытаскивать его наружу прямо поверх ряда. Переклинило просто, это со мной бывает.

– Да оставь же его! – пищала Ника и пыталась оттащить меня. Сзади кто-то спросил глубокомысленно и довольно громко: «Чего это они?» Смех, да и только. Я бы рассмеялся, если б не был так зол. Глупое положение. Все-таки я выпустил Беню, и тот сполз обратно. Показалось мне, сейчас он полезет в драку, но нет. Бенито уселся, как будто ничего не произошло, и глянул на меня надменно.

– Видишь, Ника? – проговорил он слегка придушенным голосом, глядя при этом не на нее, а на меня. – Твой дружок беспокоится о чести дамы. Рыцарь ордена Непорочной Златокудрой Афрокожей Девы. Господи, в каком дерьмовом мире мы живем! Вокруг одно злобное дурачье. Еще немного, и я решу, что старик прав, и тоже подпишу договор.

– Мир от этого лучше не станет, – сказала Ника, пытаясь влезть между нами. – Дримодем – та же чиповка, только без чипа.

– Нет, не та же, – возразил Бенито. – Ты ничего не поняла, как всегда. Слышала, же? Он дуплекс, а не симплекс. Старик в чем-то прав. Мир надо изменить.

– Тебе бы только мир менять, – фыркнула Ника. Ей удалось-таки оттеснить меня в сторону. Справившись с этим непростым делом, она потащила меня под руку прочь, но на ходу добавила, обернувшись к Бене:

– Яблочко от яблоньки... Я понимаю, почему ты так неравнодушен к Далиле.

И больше ничего. Что она имела в виду, я понял гораздо позже, иначе не дал бы увести себя так просто.

В лифте мы молчали. Несколько слов, сказанных о Далиле, беспокоили меня больше, чем мне самому хотелось. О чем думала Ника, не знаю. Я вспомнил о ней, только когда добрался в своих размышлениях до начала разговора с Бенито. Получалось, Ника знала о нем гораздо больше, чем я. Откуда? Что-то похожее на ревность опять шевельнулось во мне, я удивился даже. Ника мне друг, не больше. При чем здесь ревность? Я искоса глянул на девушку, которая вела меня куда-то под руку. Губы плотно сжаты, уголок рта – книзу. Ника Нэйм думала о чем-то неприятном, от этого лицо ее показалось мне особенно некрасивым.

– Ты знала Беню раньше? – спросил я. – Чего это он тебя своей девочкой назвал? Слушай, куда ты меня тащишь?

Мы давно вышли из лифта на первом этаже, Ника волочила меня к выходу. Она натянуто улыбнулась, толкнула меня к турникетам и, только оказавшись по ту сторону вертушки, ответила:

– Мы учились вместе в реалскуле. В одном классе. Я и он. Бенито все еще не сжился с мыслью, что я больше не его девочка.

– А ты что об этом думаешь? – спросил я, удивляясь самому себе. Какое мне дело, а?

– Я ничего больше об этом не думаю, с тех пор, как поняла, чего он хочет от нас от всех.

– От кого это – всех? Слушай, скажи, куда ты меня тащишь?

Мы уже были снаружи, в университетском парке. Вообще-то студенту нечего делать в городе, – в университетском здании есть все, что ему нужно; чипанутый он или нет, без разницы. Годами можно на улицу не показываться. Я и не выходил бы. Если честно, чувствовал себя неуютно: все время почему-то казалось, что за мной следят, даже в парке. Боялся снова попасть к тем ребятам, которые выманили меня из дому и чуть было не чипанули.

– Если я говорю «всех», я имею в виду всех. Тебя в том числе, – заявила Ника. – А веду я тебя сюда.

И она подтащила меня к парковой скамейке. Я огляделся – пусто в парке и тускловато по-осеннему – и сел на краешек. Ника устроилась рядом, откинулась на изогнутую спинку лавочки, скрестила руки на груди, покивала и продолжила:

– Мне нужно поговорить с тобой. До начала пары еще целый час.

«А, – думаю, – ну, тогда ладно». И спросил, чтоб поддержать разговор:

– И чего Бене от меня нужно?

– Того же, чего ему нужно от меня.

«Привет, – думаю, – вот бы никогда не подумал, что Бенито педик».

– Ему только этого от всех и нужно, точно как его отцу.

«Ну вот, – думаю, – отец у него тоже... И вообще, мне до них дела нет, что до отца, что до сына».

– Он долго морочил мне голову, – продолжала Ника, – но когда я это поняла... Все. Он считает себя величиной, но для меня он – ноль. Как и его отец, кем бы он ни был.

«Опять отец. Да чихать мне с мокротой на отца Бенито, если тот у него есть».

– От любви до безразличия полшага, – провозгласила Ника, тряхнув головой. Прядка прямых черных волос упала на лоб. Я заметил – щеки у Ники опять покраснели. Кожа светлая, заметно очень.

– От безразличия до ненависти еще полшага, – заявила она. – А обратно дороги нет.

«До ненависти», – отметил я с удовлетворением. Чему так обрадовался, сказать не могу. Мысль, что предметом ненависти Ники стал Беня, пришла позже.

– Он-то думал, я буду в полном восторге, узнав, кто его отец. А я... Я всех их ненавижу, а его отца – особенно. Из-за него...

Тут она осеклась и глянула на меня виновато.

– Так кто его папаша? – спросил я равнодушно. В конце концов, у всех есть какой-то там отец, даже у айдиотов, если вдуматься, только им от этого не легче.

– Знаешь, я не хотела бы говорить. Это будет как-то... подло, что ли. Он мне одной сказал. Может, он вообще соврал. Знаешь, бывает такое – врут, чтобы понравиться.

«Знаю-знаю, – подумал я. – Сам такой. Чего только не нагрузишь ради благого дела». Все верно, я как-то одной дурочке в чате втирал, мол, я – сын мэра. Повелась. Чуть до вирта не дошло дело, я вовремя слился. Ник даже пришлось тогда бросить, чтоб отцепилась.

– И вообще, хватит, – сказала Ника Нэйм, убрала волосы со лба и села прямо, сложив руки на коленях. «Все-таки юбка у нее коротковата. Ни в чем меры не знает», – подумал я.

– Хватит об этом, я о другом хотела. Знаешь, Дрю, был бы ты мне безразличен, никогда бы не стала спрашивать. Зачем тебе все это? Зачем универ, зачем факультет тестирования? Чего ты вообще хочешь?

Я чуть было не сказал ей. Так вдруг захотелось сказать кому-нибудь, от чего прячусь! Что из дому сбежал не из-за Салли. Не будь Салли, было бы что-нибудь другое.

Понимаете, очень мерзко, когда с самого детства вас пихают со всех сторон, как шарик в пинболе, чтобы уложить в дырку. В ту, на которой побольше нулей нарисовано. Пынь-пынь-пынь, дзынь! Вы уже в дырке. Слыхали о профориентации? За пару месяцев до моего бегства Система выдала мне эту хрень. Рекомендации. С первого сентября начиная, предки собирались пристроить меня в полном соответствии с этими самыми рекомендациями. Я чуть было не ответил Нике, когда спросила, чего хочу: «Хочу, чтобы меня оставили в покое. И дали жить, как я хочу, а не как решила Система». Но скажи я ей это, и пришлось бы выложить всю правду об Андрее Нетребко. И я стал грузить по полной программе. О том, что жить не могу без виртуального мира. Что быть тестером – моя детская мечта. А теперь вот – дриммастером не отказался бы стать. Что Верхний крут, и я туда хочу. Что... Да я сам уже не помню, что нес. Несу, а сам вижу – Ника никнет. Глаза потускнели, плечи ссутулились. Снова прядь волос на лбу. И чего-то стало мне вдруг гнусно, будто дряни какой-то набрал полон рот. Я вяло пожевал последнюю враку, выплюнул ее и заткнулся. Помолчал немного и говорю:

– Фигню я нес. Извини.

– Зачем? – спросила она. Гляжу – глаза у нее блестят. Но не от удовольствия, это точно. Я сглотнул, хотел ответить, но Ника меня опередила:

– Верхний Город, небоскребы с зеркальными гранями, коптеры – как стрекозы. Небо, облака. Красиво. Я понимаю. И вирт тоже... Но есть же вот это. Смотри.

Я проследил за ее рукой. Что значит – это? Ну, парк. Фонари, скамейки. Старые деревья. Замусоренные вялой листвой дорожки. Наглые белки. Тускло все. Осень в Нижнем Городе – не самое лучшее время. Мертвенный свет цедится сверху, холодно.

– Эти деревья, – говорила Ника, – росли здесь, когда Верхнего еще не было. Они помнят солнце и дождь.

Да, тут она права, сто процентов. Чего-чего, а дождя в Нижнем Городе не бывает никогда. Разве что проблемы с перекрытием, но тогда это не дождь, а целый водопад, башку может снести струей. Деревья, даже если и помнят что-то такое, теперь вполне довольны. Вон рядом с каждым шланг, чего еще нужно?

– На городе свет клином не сошелся. Зачем он тебе, Дрю? В мире много что есть кроме городов.

«Что есть? – думаю. – Дурацкие рисовые поля и синтокомбинаты?»

– Есть горы, – говорила Ника. – Леса. Моря есть где-то и океаны. В них острова.

«Чего это она?» – подумал я. Узкая ладошка Ники Нэйм лежала у меня на плече. И смотрела Ника Нэйм на меня странно.

– Звезды ночью бывают, – сказала она, придвинувшись, и положила мне на плечо голову. Я сидел на краешке скамьи, как истукан.

– Кроме того, здесь есть я, – сказала Ника Нэйм. – А в Сети меня нет.

Я почувствовал... Нет, тепло ее тела – само собой. Она же прижалась ко мне, как тут не почувствовать? Запах. Я, кажется, говорил вам, что запахи – мое слабое место. В том смысле, что почти их не чувствую. Вернее, до того самого времени не чувствовал и не очень-то по этому поводу печалился. Начхать было, по правде говоря. И вдруг – запах. Но я не обратил на него внимания, просто стало мне спокойно, как ни разу до того не бывало. И Верхний Город показался мне глупой выдумкой, а уж Сеть – тем более. Идите, думаю, вы все в задницу с Системой вашей, мэром хакнутой во все порты, с бениной матери яйцеголовым сыном, с нанофабриками вашими и дерьмодемами, с мастерами-мечтастерами и с мечтами их...

И тут бипнул мой налокотник. Пришел от кого-то мэйл. Стараясь не потревожить Нику (голова ее все еще лежала у меня на плече), я поднял руку и глянул на экран. Резкий, неприятный запах. Неживой. Никогда раньше не обращал внимания, как пахнет от мозга-эмулятора.

– Что там, Дрю? – лениво поинтересовалась Ника. Голова на моем плече шевельнулась. И снова тот запах. Я никак не мог понять, что это пахнет так – палые листья? Спокойно, живо.

– Мэйл пришел, – ответил я.

– Письмо? – Ника подняла голову и отстранилась. В глазах скрытое беспокойство. «Она не хочет показать, что ей любопытно, от кого мэйл», – сообразил я.

– Вот, смотри, – я подсунул Нике экран и только после этого заметил в заголовке слово «Дримодем». И не только в заголовке.

Корпорация «Дримодем» была рада сообщить, что мне, студенту факультета тестирования Эндрю, айди такой-то, предлагается подписать договор об испытаниях универсального беспроводного дуплексного широкополосного модулятора-демодулятора, для каковой цели я могу получить вышеуказанный дримодем безвозмездно. Если меня интересует предложение корпорации, мне следует прибыть в кабинет два двадцать один административно-хозяйственного сектора, где мне будет предоставлена возможность ознакомиться с договором и подписать его. Необходимое оборудование я могу получить там же, равно как и подробные инструкции. Корпорация берет на себя обязательство обеспечить мне бесплатный доступ к ресурсам дримцентра на время тестирования. Информацию о кодах доступа и мерах безопасности сообщит мне уполномоченный по делам фирмы. Ну и всякие трали-вали о неразглашении, ответственности за несанкционированный доступ и все такое.

– Я так и думала, – сказала, кивая, Ника, – все это получат. Сегодня же побегут за модемами и полезут в Сеть. Мэр знал, кого позвать к себе в кабинет.

– При чем здесь Далила?

– Приманка для таких... – Ника осеклась.

– Договаривай, – раздраженно сказал я. Не понимаю, в чем тут дело, но оказалось, мне не обязательно слышать слова Ники. И без того понятно, что она хочет сказать.

– Ты говоришь, Далила вроде приманки для таких придурков, как я.

– Не совсем так, но...

– Нет, именно это ты и хотела сказать.

– Но ты же не пойдешь? – спросила она, наклонив голову. Особой уверенности в ее голосе не было.

Я не знал, что делать. Нику обижать не хотелось, но и не пойти я не мог. Надо же было выяснить, что затевает мэр! Хоть Далила и приманка, но она же и жертва, это понятно. Старая сволочь использует ее в своих целях, а потом... Что потом? Не знаю. Но ничего хорошего, это же понятно! Не мог я бросить Далилу на произвол судьбы после того, что я о ней думал. Это было бы реальное предательство, я считаю.

Нике я этого объяснять не хотел. Зачем? И потом, что со мной может случиться? Чип же в голову не вставят. Один раз попробую, верну им девайс, и все дела. И расторгну договор. Пусть подотрутся. Короче, не решился я все это выложить Нике. Объяснения – как веревки. Путаются, только мешают. Легче обрезать сразу, подумал я и сказал просто:

– Я пойду.

– Иди, – сказала Ника сухо и отвернулась.

Ладно. Я встал и пошел. Гадостно мне было, скажу я вам. Под ногами шуршали листья, теперь я чуял, как они пахнут. Совсем не тот запах. Сухой, ломкий, игольчато-острый. Мертвый. Я вдыхал, пытаясь уловить тот понравившийся мне теплый аромат, чтобы стало спокойнее на душе, но не получалось.

– Эндрю! – услышал я позади. Обернулся рывком. Ника налетела на меня, обхватила и прижалась к груди щекой. Я узнал. Так пахли ее волосы.

– Я не держу тебя. Иди, – сказала она. – Я только хотела сказать... Если что-то случится с тобой...

Я ждал молча. Просто не мог выговорить ни слова.

Она взяла себя в руки, оттолкнула меня и отступила на шаг. Глаза у нее были совершенно сухие.

– Я сегодня больше не пойду на пары, Дрю, – сказала она, отворачиваясь. – Если понадоблюсь, приходи. Буду у себя в комнате. Думаю, Далила тоже туда вернется рано или поздно.

– Передай от меня привет Далиле, – сказал я, повернулся на каблуках и направился к университетскому входу.

Я знал, что мне нельзя туда идти. Оттуда несло лежалой мертвечиной, раздробленной на мельчайшие колючие частички, растертой в пыль. Нужный мне запах стал едва различимым; я чуял – жизнь осталась позади, а впереди смерть. Но, к сожалению, тогда я еще не научился доверять чутью.

Глава шестая

Наш административно-хозяйственный сектор – на втором этаже. Чтобы попасть туда, достаточно подняться на три пролета по центральной лестнице, но меня почему-то занесло в лифт. Запахи так на меня подействовали или разговор с Никой, сказать сложно, но мне тошно было даже подумать о кабинете два двадцать один. Ноги сами потащили меня прочь, я втиснулся в лифт, на десятом этаже меня оттуда вынесла толпа чипанутых. Сопротивляться было бесполезно: десятый этаж – гнездо защитников полушарий, начало третьей пары, они ломились туда, как стадо леммингов. Я оглядел унылую стену кафедры защиты информации сначала своими глазами, потом глазами чипанутого Эндрю, прочел, что в Малой Физиологической состоится семинар психотехников, где будут обсуждаться некоторые аспекты широкополосного двунаправленного беспроводного доступа. Мне стало интересно. Нет, вы не подумайте, будто я хочу сказать, мол, увидел объявление, все просчитал и сделал определенный вывод. Ничего я тогда еще не соображал и предвидеть не мог. Делать было, в общем-то, нечего. На третью пару я не собирался, а поход в кабинет два двадцать один мог подождать. Ну не хотелось мне туда, понимаете?

Малая Физиологическая аудитория не так чтобы совсем мала. Однако народу в нее помещается не очень много, потому как вдоль стен расставлена древняя психотехническая аппаратура, по большей части неработающая. Мне пришлось однажды побывать там. Тогда я искал Штуцера и только заглянул внутрь, чтобы вытащить этого цифроманьяка в коридор. Он в тот день делал домашку по защите и поставил в порядке эксперимента блок на дверной замок, а потом забыл снять. Я в комнату из-за него не мог попасть битый час. Ладно, это дело прошлое.

Короче, на этот раз я нашел Малую Физиологическую быстро и сразу же заглянул внутрь. Все только рассаживались. Чистокожий типчик в синем балахоне похаживал перед кафедрой, нервно потирая руки; в первых рядах позевывали по очереди солидные чипанутые сотрудники, все как один мордатые и важные; в средних рядах сдержанно переговаривались сотрудники помельче; на галерке помещалась кафедральная мелюзга вперемешку со студентами, кое-кто из них уже лежал в отрыве от реала. Я вошел и стал искать место в задних рядах.

– Эндрю! – крикнули с галерки. Я увидел поднятую над лысыми головами руку, узнал Штуца и пошел к нему, но по дороге обнаружил нечто, заставившее придержать шаг. Рядом с моим соседом по комнате сидел Бенито. Невероятно. Это после наших с ним утренних терок! Что ему понадобилось в аудитории, набитой синтетами?

– На ловца и зверь бежит, – как ни в чем не бывало приветствовал меня он, когда я, справившись с изумлением, подошел ближе. – Садись, Эндрю.

– Падай, Дрю, – поддержал его Штуц.

– Так что там со слоями? – с большим интересом спросил у Штуцера Беня.

– Да ничего сложного, – с охотой стал рассказывать Штуц. – В первом слое – симплекс-поток, обычное чип-инфо. Если б кроме него ничего больше не было, ты получал бы то же, что льют в чип, скажем, мне. Те же ощущения. Обратный поток хилый – через мультиплексор, потому меню бы у тебя были как в активном скине, не шире. Но с дримодемом все круче в разы.

Мне казалось, я сплю. Нереально это: Бенито, на дух не выносивший чипанутых, приперся к ним на лекцию, расспрашивает о дримодеме, и кого! Хотя, если вдуматься, Штуц из-за своего бзика лучше понимает естетов. Получается, он чипанутый только наполовину. Может, поэтому мы с ним ужились, хоть и не без проблем.

– Самый глубокий слой, – продолжал Штуцер, – отладочная инфа. Ее можно спрятать, чтоб не мешала. Можно вообще закрыть к ней доступ.

– А режим мастера?

– О нем же и говорю. Он доступен при включенном отладчике. Да он и есть – режим отладки. Вообще-то, в нем я не рублю. Пробовать надо. Знаю только, что с его защитой особенно туго. Через него орешки напрямую воткнуты в Сеть. Сквозь дримцентр, конечно.

– Орешки?

– Я о полушариях.

– Народ, не фоните, а? – попросил Штуца его сосед спереди. Оказывается, семинар уже начался, просто голос у нервного докладчика был слабый.

– Тема моего, тэкскэть, доклада, – сообщил лектор негромко, – некоторым образом связана с актуальнейшим комплексом проблем широкополосного двунаправленного беспроводного доступа, а именно с малоизученным, но чрезвычайно интересным явлением, получившим, тэкскэть, название, э-э, синдрома последействия. Некоторые аспекты этого любопытного, э-э, феномена исследовались мною на материале испытаний модулятора-демодулятора, любезно предоставленного корпорацией «Дримодем». Возвращаясь, как бы так выразиться, к истории вопроса...

Я отвлекся. История вопроса меня мало интересовала, хотя последействие вещь стопроцентно интересная. Как его ни называй, синдром оно там или нет, суть от этого не меняется. Непонятно только, каким боком последействие относится к дримодему. Кто-кто, а я наблюдал это явление без всякого дримодема на материале поведения соседа по комнате. Вот этого самого Штуцера.

В первый раз это случилось через пару недель после моего поступления в универ. Я уже успел притерпеться к обычным штучкам Штуца, ночные подвиги соседа больше не лишали меня сна. Мерный скрип его кровати даже стал действовать на меня усыпляюще. Но жизнь приготовила новый сюрприз. Однажды утром я проснулся от ужасного грохота. Пока продирал глаза, что-то тяжело топало по полу, меня аж на кровати подбрасывало, потом грохот повторился. Я продрал глаза и сел. На полу извивался Штуцер, куртка его пижамы задралась чуть ли не до плеч, он пытался подняться, но почему-то не пробовал помочь себе руками. Глаза его были закрыты.

– Штуц! – позвал я. Бесполезно. Полный отрыв.

Пока я выбирался из постели, он ухитрился встать. И я понял, кто топотал так ужасно. Штуц перемещался по комнате прыжками, поставив ноги вместе. Допрыгает до выхода, дернет головой в сторону, потом ка-ак кинется на запертую дверь с размаху! Иногда после этого ему удавалось устоять на ногах, иногда нет, но, поднявшись, он вновь и вновь атаковал нашу несчастную дверь.

Меня он не замечал, привести его в чувство не удавалось, и я решил помочь. Штуц – ладно, что ему, раздолбаю, сделается, а дверь было жалко. Улучив момент, я распахнул ее настежь, и Штуцер выпрыгнул в коридор. Надежда, что очередной заскок моего соседа пройдет, когда препятствие исчезнет с его пути, не оправдалась. Он помчался по коридору огромными скачками, напоминая гигантского бесхвостого кенгуру.

– Штуц, осторожнее! Там лестница! – заорал я, когда сообразил, куда он направляется. Слава рыбьим яйцам, он не стал спускаться, поскакал наверх. Я побежал следом. Штуц уже запрыгнул на верхнюю площадку, до полусмерти напугав девчонку в банном халате и с полотенцем на голове. Когда я увидел, как мой сосед разворачивается на месте, до меня доперло, наконец, в чем дело.

Накануне вечером он раздобыл где-то шаровой код к «Спрингмэну», такой дурацкой игрухе. Ну, вы в курсе, я думаю. Она тогда была мегапопулярна, даже не знаю почему. Штуцер говорил, нечипованный вообще не может понять, каково это – стать человеком-пружиной. По правде говоря, не очень-то мне и хотелось. А Штуц собирался на сон грядущий пошпилить немного, чтобы расслабиться после практики по защите информации. Расслабился, называется.

Куда было нужно Штуцеру на девятнадцатом этаже, я понял сразу, но все равно еле успел открыть перед ним дверь туалета – слишком уж шустро он прыгал. Чуть из штанов своих пижамных не выскочил. На коленях уже болтались.

– Эй, Пружина-мэн! – обратился я к нему, не надеясь быть услышанным. – Очнись! Штуц!

Нет, это просто цирк. Штуц подскакал к писсуару, нацелился. Тут мне пришло в голову, что человек-пружина вообще-то не умеет стоять ровно, вынужден прыгать все время. Что ж он, думаю, теперь делать будет? Штуц вышел из положения просто. Уперся башкой в стену. Я приготовился помогать его возвращению в комнату. Сами понимаете, спуститься с лестницы скачками сложнее, чем подняться, а уж натянуть пижамные штаны без рук, – и вовсе, по-моему, невыполнимая миссия. Разве что зубами. Но тут Штуцер очнулся. Может быть, на голову перестало что-то такое давить или по какой другой причине, но он пришел в себя. Стоит, глазами хлопает. Потом догадался, что штаны можно и натянуть.

– Чего это я? – спросил он у меня первым делом. Я не смеялся, честное слово. Только после, в комнате, когда стал ему рассказывать. Он, конечно, не поверил. Решил, я прикалываюсь. Хорошие приколы, страшно же! Пружина пружиной, но вдруг его в следующий раз переклинит после рубки в «Slime&Darkness» на темной стороне? Опасная штука – последействие.

Пока я припоминал собственные исследования синдрома последействия, докладчик расправился с историей вопроса и перешел к теме. Он больше не мычал и не мямлил, слушать стало легче, хоть кое-чего я не понимал. Теперь мне кажется, будто я узнал, что случится с Далилой, именно тогда. С вами бывает такое: точно известно, что вы не могли просчитать события, но вам кажется, что знали все наперед? Я слушал об изменении реакций испытуемых на некоторые раздражители после использования дримодема в определенных режимах, но это не было для меня откровением и особенно удивительным не показалось. Видал я всякие отклонения и раньше. Может быть, меня зацепила инфа об аномалиях в Сети? Не знаю. Это, по крайней мере, было для меня новостью.

Оказывается, после того как мозги испытуемых пустили в Сеть, программные фильтры дримцентра стали вылавливать обособленных и чрезвычайно агрессивных вормов, пытавшихся проломить защиту снаружи. Исследование этих червей, по словам докладчика, поставило кодеров в тупик. Вормы были написаны подробно, нетривиально, но каждый отдельно взятый фрагмент их кода выглядел совершенно бессмысленным. Иногда, соединившись, они становились способными действовать направленно и тогда нападали, но каких-либо других закономерностей в их поведении установить не удалось. Связать атаки с действиями хакеров тоже не получилось. Докладчик предположил, что эти странные осколки кода – последействие Системы, и стал проверять это предположение. Он исследовал исходящий поток дримцентра и обнаружил, что отдельные его фрагменты очень похожи на коды тех червей. Понимаете? Выходит, в момент соединения мозг составлял с Системой одно целое, но, когда связь разрывалась, остаточные процессы шли и в мозгу, и в Системе. Последействие, чтоб ему пусто было.

Я заволновался, а почему – и сам не знал. Покосившись на Бенито, я заметил – его также что-то тревожит. Штуцер – тот не заморачивался. Слушал и кивал с понимающим видом. Кому-кому, а ему к последействию не привыкать. Я опять вспомнил о человеке-пружине, и мне стало еще хуже. Кто знает, вдруг с Далилой что-то такое случится?

– Теперь, – сказал разошедшийся не на шутку докладчик, – если у вас есть вопросы по первой, тэкскэть, части доклада, задавайте. Не стесняйтесь, я, э-э, постараюсь ответить. Нет вопросов?

Я огляделся. Народ в задних рядах лежал в отрыве поголовно, кроме нас троих. Сотрудники среднего ранга переглядывались, а большие боссы благосклонно кивали, но спрашивать не торопились.

– Э-э... ни у кого нет, э-э, вопросов? Тогда я, тэкскэть, хотел бы некоторым образом...

– Есть вопрос, – сказал вдруг Бенито.

– Да?! Сидите, молодой человек, можно, э-э, спросить с места. Что-то вызвало, э-э, затруднения?

– Нет. Вы говорили, что в некоторых режимах работы дримодема Сеть можно считать эффекторным продолжением мозга. Я хотел бы узнать, не изучалась ли вами в этом контексте возможность доступа к мозгу испытуемого из Сети?

– Я понял вас, э-э, молодой человек. Нет, не изучалась. Во-первых, вероятность взлома фильтров дримцентра исчезающе мала. Для этого потребовались бы ресурсы, превышающие мощности всех устройств, подключенных к Сети. Во-вторых, мозг сопротивляется несанкционированному доступу, и очень успешно. Смею сказать, успешнее, чем любой программный фильтр. Понимаете, таламус обычного человека тоже в некотором роде фильтр... Ну, не будем, тэкскэть, повторять прописные истины. Должен вам сказать, молодой человек, мозг в известном смысле, э-э, мощнее Сети, бороться с ним затруднительно.