Текст книги "Аз грешный…"

Суд прервал рассмотрение дела до утра следующего дня.

Устные показания Котошихина переводил теперь бедный Баркуша, которому всё это давалось с большим трудом. Он слишком сильно переживал за своего подопечного. Для подстраховки суд, тем не менее, пригласил на заседание и собственного переводчика, некоего майора Петера Хольцхусена.

На этом заседании повторилось всё, что Котошихин услышал и увидел раньше. Суд выслушал обе стороны, в том числе и последнее слово подсудимого, и объявил вину подсудимого доказанной, а слушания по делу – законченными. Решение своё суд должен был вынести через несколько дней, что в практике работы суда было редким случаем. Это свидетельствовало о том, что члены суда были не очень уверены в своих действиях, потому что опасались нежелательных внешних последствий.

В своём выступлении Котошихин сказал, что конечно, он не может полагать себя полностью безвинным, однако и виновным себя тоже не считает, потому что ссору и драку затеял сам убитый, а подсудимый только оборонялся. Тем не менее, он осознаёт меру наказания, которая полагалась ему по шведским законам, он понимает, что последний час его близок, но всё равно подчинится требованию закона и воле короля.

Суд размышлял над своим решением целых две недели, но так и не учёл смягчающего вину подсудимого обстоятельства. Вероятно, жизнь урождённого шведа ценилась тогда выше, чем жизнь иностранца, а потому суд приговорил Котошихина к смертной казни. Впрочем, согласно законам убийство человека в Швеции наказывалось смертной казнью независимо от национальности преступника.

Гришка встретил этот вердикт спокойно, потому что внутри себя не ожидал ничего другого. Гербиниус, выслушав приговор, не стесняясь, заплакал навзрыд. Деятельный Баркуша со своими друзьями принялся хлопотать о подаче апелляции в высшую судебнуюй инстанцию Швеции – хофгерихт. Баркуша очень сожалел, что Котошихин не согласился на примирение со вдовой убитого – тогда суд вынес бы по делу более мягкий приговор. Котошихин мотивировал свой отказ тем, что он не виноват в убийстве Анастасиуса, а потому в принципе о мировом соглашении не может быть и речи. Баркуша же с Гербиниусом считали, что ради сохранения жизни можно было и поступиться этим принципом. Они, правда, не знали, в каких отношениях состоял их русский друг с Марией. Гришка же полагал, что Мария сама должна была простить его и заявить об этом суду во всеуслышание. Но поскольку Мария молчала, то и Гришка об этом говорить тоже не хотел.

Дела в хофгерихте решались не скоро: чем выше инстанция, тем солиднее уровень судей, тем большими полномочиями они обладают и тем большее значение придаётся самому делу.

Посол Леонтьев продолжал требовать выдачи «изменника и вора Котошихина». Он чуть ли не каждый день ходил на приём к члену Госсовета Петеру Брахе и своим упрямством доводил его чуть ли не до бешенства. Брахе нажимал на королевских судей и умолял их побыстрее закончить рассмотрение дела Котошихина.

Перебежчик сидел в одиночке и ждал своего конца. Он уже почти не реагировал на визиты Баркуши, а сидел и смотрел перед собой в одну точку, только изредка отвлекаясь от своих внутренних мыслей. Смерти он не боялся и даже желал её, потому что неопределённость становилась страшней самого страшного конца. Нужно было хорошенько подумать о своей прошлой жизни и распорядиться своими последними часами так, как полагается приличному христианину.

А был ли он приличным христианином?

Осознание конца, каким бы ничтожным, пустым или подлым ни был человек, заставляет его сильно задуматься обо всём. Гришка не считал себя ни ничтожным, ни пустым человеком. Наоборот, он считал себя человеком знающим, вдумчивым и неглупым. Был ли он злодеем? Таковым наверняка считали его в Москве, имел все основания называть его таким именем и повешенный за измену фон Хорн. Но насколько важно, что думают о нём другие? Теперь было куда важней, каким он считает себя сам. Конечно, он не ангел, но разве он виноват, что жизнь так несправедливо обошлась с ним?

Последнее время у него день перепутался с ночью, он спал, когда хотелось спать, и бодрствовал, когда этого требовал его организм. Это не всегда совпадало с тюремным распорядком, но это его мало волновало. Ну, пропустит он или съест завтрак или обед – ну что от этого изменится?

Сон его был больше похож на забытие. Во сне к нему часто приходили Квасневский, фон Хорн и Ордин-Нащокин. Квасневского он видел в тех же обстоятельствах, при которых в первый раз встретился с ним в Вильно на базаре. Ордин-Нащокин щурил хитрые глазки и спрашивал, укалывая его своим острым перстом: «Что ж ты, подьячий, – совсем скурвился? Мой-то сынок возвернулся в отечество, получил прощения царя-батюшки, потому как окромя поезда в Польшу за ним никаких таких провинностей не обнаружено».

Но чаще других его навещал фон Хорн. Он преследовал его своими горящими от ненависти очами, обещал Гришке страшное наказание в аду, и, уходя, непременно плевал ему в лицо, чтобы на следующую ночь прийти снова. Котошихин просыпался в холодном поту, но и наяву он постоянно видел перед собой картину казни, ухмылку жертвы и стоящего рядом с ним верзилу-палача.

Так прошёл почти месяц.

21 октября пришёл какой-то чиновник с переводчиком и сказал, что хофгерихт подтвердил приговор городского суда, и что «херру Селицки надлежит готовить себя в последний путь». Котошихин сидел на деревянных нарах и внимательно слушал. Когда чиновник выполнил свои обязанности и собрался уходить, Гришка вскочил со своего места и бросился к нему в ноги:

– Помоги мне, добрый господин! Не дай погибнуть невинному человеку!

Он цеплялся за одежду шведа, умолял, бился в истерике, и тот с трудом отбился от узника, бормоча про себя какие-то слова то ли недоумения, то ли возмущения. Дверь камеры давно захлопнулась, а Гришка всё лежал на полу и безутешно рыдал.

К вечеру в камеру пришёл Гербиниус.

– Крепись, друг мой Грегори! – Всхлипывая, пруссак обнял Котошихина и отвёл его на нары. – Мы не смогли тебе помочь. Судьи хофгерихта указывают на тяжесть твоего преступления и считают, что ты должен понести за это наказание.

– Йоханн, мне страшно! Как мне замолить грехи мои и достойно предстать перед Спасителем? Скажи мне, Йоханн! Ты такой умный и рассудительный!

– Бог всемилостив, он простит тебя. Послушай меня, друг мой: тебе надобно принять крещение по лютеранскому обычаю, чтобы приблизиться к Вседержителю Нашему. Твоя вера осталась там, в России. Кто смягчит твою душу и подготовит тебя покинуть этот мир, кроме священника? А православных пасторов тут для тебя нет и не будет.

– Я готов. Я готов покинуть свою веру и перейти в вашу, – с какой-то истовостью откликнулся Гришка.

На следующий день в тюрьме появился настоятель церкви Святой Марии пастор Улоф Петер Крока, что в Сёдермальме, и совершил над Котошихиным-Селицким обряд крещения. После крещения Гришка успокоился и совсем ушёл в себя.

Между тем, судьбу заключённого Драконовой башни решало правительство Швеции. Заключённый не был обычным преступником – он был когда-то подданным русского царя, с которым шведы вели непрерывные споры, и шведы не хотели осложнять и без того напряжённые отношения с Москвой. Но для обер-штадтхальтера Акселя Спарре, высшего должностного лица Стокгольма, внешнеполитические соображения Госсовета не имели значения. Хофгерихт вынес свой вердикт, время пошло, и нужно было определяться с процедурой казни осуждённого. В тот же день обер-штадтхальтер направил запрос в Государственный совет Швеции о порядке и сроке казни над Грегори сыном Карпа Котошихиным.

Для Госсовета этот вопрос оказался не простым. Мнения его членов разделились. Одни говорили, что узника Драконовой Башни надобно вернуть в Россию – шведам тогда не придётся обагрять свои руки кровью, а заодно исчезнет почва для недовольства Москвы. Другие, наоборот, утверждали, что этого ни в коем случае делать не следовало: Котошихин совершил в королевстве преступление и должен понести наказание по шведским законам. Кроме того, опасно создавать прецедент выдачи перебежчика на свою родину – королевство может лишиться помощи со стороны других иностранцев, которые захотят помогать Швеции.

Много споров вызвал также вопрос о том, анатомировать ли тело казнённого, или похоронить его так. В конце дискуссии слово взял обер-штадтхальтер и сказал:

– Уважаемые члены Совета! В Стокгольме в настоящее время находится знаменитый профессор медицины из Уппсалы Улоф Рюдбек. Время от времени Уппсальскому университету для научных опытов требуется свежий труп. Добыть таковой не всегда представляется возможным, потому что родственники обычно сразу после казни забирают тело и хоронят его. Случаи, когда у казнённого не оказывается родственников, чрезвычайно редки. Полагаю, что для бездомного беглого русского будет большая честь послужить делу шведской науки.

Аргумент в пользу науки всегда убедителен, особенно для таких разумных существ, каковыми являлись шведские королевские советники. Предложение обер-штадтхальтера было поддержано единодушно. Выход из тупика был найден.

Потом выступил ещё один член Госсовета и предложил казнь Котошихина отсрочить на несколько дней – до тех пор, пока тот не будет приобщён в лоно лютеранской церкви. Что касается претензий русского посла Леонтьева, который спешит отъехать в Москву, то надо предложить ему оставить здесь кого-нибудь из своей свиты, чтобы это лицо могло убедиться в строгости исполнения законов в шведском королевстве.

И это «соломоново предложение» было единодушно принято.

Аксель Спарре покинул Госсовет вполне удовлетворённым – для торжества закона не было никаких препятствий.

День казни был назначен на 1 ноября 1667 года.

Московский посол Иван Леонтьев уехал из Стекольни обиженным и никого из своих людей любоваться на казнь вора Котошихина там не оставил. В Москве и своих казней хватает.

Последние дни Котошихин провёл в обществе своих друзей Баркуши и магистра Гербиниуса. Они навещали его каждый день. Не забывал своего крестника и пастор Крока. Новый лютеранин почти не говорил по-шведски и не знал ни одной молитвы, которая бы нашла прямой путь к новому Богу. За него усердно предстательствовал пастор Крока, и вероятно преуспел в этом. Потому что в день казни Гришка был спокоен, тих и умиротворён. Короткая, но бурная жизнь прерывалась в самом своём рассвете – ему не исполнилось ещё и сорока лет, но гневить Бога и роптать на судьбу было не в правилах настоящего протестанта. Каждому в этом мире предначертан свой путь.

Ранним осенним хмурым утром на Котошихина надели чистое бельё, набросили поверху суконный кафтан, дали в руку крест и посадили в повозку – ту самую, в которой месяца четыре тому назад везли капитана Хорна. Повозку сопровождала стража, составленная из десятка драгунов стокгольмского гарнизона. К процессии присоединились Баркуша с магистром Гербиниусом, фактор, трупоносители, судебный исполнитель и ещё какие-то неизвестные люди. Она неспешно тронулась по улицам Города, миновала Зерновую, Железную и Монетную площади, прогремела по деревянному настилу моста Слюссена и медленно въехала в гору, за которой начиналась Южная Слобода – Сёдермальм, с которой Котошихина связывала не только жизнь, но теперь и смерть. По мере продвижения по Хурнсгатан к процессии присоединялось всё больше и больше зевак. Котошихину показалось даже, что некоторые лица ему были знакомы. Он жадно всматривался в них, надеясь увидеть Марию. Вон, кажется, мелькнула испитая физиономия капитана Гёте, а вон та бабочка, спрятавшаяся за спины, кажется, очень похожа на Ханну, но вдова Анастасиус так и не показалась.

Примерно через час повозка дотащилась до Сёдермальмской таможни, за которой дорога уходила в Эншеде и дальше на юг. Котошихин издалека увидел свежевыстроенный помост – точно такой, как для Хорна, а на нём – монолитную глыбу Юхана из Даларна. На месте предстоящей казни уже собралось много народа, и подошедшая толпа соединилась с ним, образовав вокруг помоста плотное кольцо.

Стража стала разгонять толпу, чтобы повозка с Котошихиным могла приблизиться к эшафоту. Когда она остановилась, откуда-то появился Улоф Крока и ободрительно кивнул своему подопечному. Странное чувство овладело Котошихиным – как будто всё это было не для него, словно всё, что он видел вокруг, происходило с кем-то другим, а он только наблюдает за всем со стороны, как на казне фон Хорна. Он даже чему-то улыбался про себя. В толпе удивлялись и спрашивали: может, он уже подвинулся умом? О чём он думал? Скорее ни о чём. Просто жил.

Стража подхватила его под руки и повела к помосту. Гришка решительным жестом отвёл их руки, сам легко взошёл по лестнице, оглянулся окрест и, увидел неподалёку молодую берёзовую рощицу. Но он не долго любовался этим зрелищем, спохватился и подошёл на край помоста, чтобы низко поклониться толпе.

– Прости, народ православный!

Так он раскланялся на все четыре стороны света, совершенно запамятовав о том, что православным народом на площади и не пахло, что и сам-то он уже две недели числился в лоне учреждения Лютера и что произнёс он эти слова на русском языке, понятном лишь одному Баркуше. Случилось ли это спонтанно, помимо воли или это был намеренный жест Гришки, мы так и не узнаем.

Потом он подошёл к Юхану и опять же по русскому обычаю обнял его. Толпа ахнула и замерла – такого она ещё никогда не видела: жертва смиренно прощается с публикой и обнимается со своим палачом! Палач стоял, не шелохнувшись, и о выражении его лица, скрытого маской, можно было только догадываться.

Машинально совершив обряд, Гришка встал в углу на колени, и к нему тут же присоединился пастор. Он пробормотал слова какой-то молитвы, но Гришка его не слышал – он был уже далеко отсюда. Он шёл с матерью по большой и пыльной дороге, мать держала его за руку и что-то рассказывала про чудо-юдо, леших и водяных; восходящее солнце светило им в глаза, где-то в ржаном поле пели жаворонки, справа от Москвы-реки поднимался пар, а по над рекой разносился певучий медный звон с колокольни Ивана Великого…

…Пастор Крока уже спустился с помоста, и к Гришке подошёл Юхан. Он мягко подтолкнул его к деревянной колоде, верхняя поверхность которой носила на себе следы топора и засохшей крови. Гришка, всё также улыбаясь, стал на колени и положил на неё голову. Юхан поправил голову так, чтобы шея попала в углубление. В поле зрения, но как-то боком, почти кверху ногами, оказались лица Баркуши и Гербиниуса. Прошло два-три мгновения, показавшиеся вечностью, а потом Гришка услышал над собой сильный вздох Юхана и еле заметный шорох воздуха. Толпа напряжённо зашевелилась и всхлипнула:

– Ах!

В следующее мгновение звон колоколов в ушах прекратился, и наступила глухая мёртвая тишина.

Эпилог

Труп Котошихина будет вскрыт и употреблён Уппсальским профессором Улофом Рюдбеком в научных целях. Кости бывшего подьячего царя Алексея Михайловича будут нанизаны на медную и стальную проволоку и более 200 лет будут служить в качестве учебного пособия для студентов-медиков. Вклад Котошихина в развитие шведской медицины, к сожалению, никто не заметит и не оценит.

Улоф Баркхусен переведёт записки Котошихина на шведский язык, они будут переписаны в нескольких экземплярах и под разными названиями храниться в архивах знатных людей Швеции и в библиотеке Уппсальского университета. Насколько его труд послужил на пользу шведам, сказать трудно, но, несомненно, время от времени использовался ими при оценке поведения своего восточного соседа.

Царь Алексей Михайлович будет царствовать долго и счастливо, и даже женится ещё раз и произведёт на свет сына, который изменит всю Русь и сокрушит Швецию.

Ян Казимир скоро отречётся от трона и удалится во Францию в монастырь, предоставив Польше возможность несколько лет обходиться без короля.

Карл ХI продолжит дело своего отца и подготовит почву для великих походов своего сына – Карла ХII. Однако осуществить свои далеко идущие планы Карлу ХII помешает сын Тишайшего царя России. В тихом омуте всегда черти водятся.

А.Л.Ордин-Нащокин в 1671 году будет отправлен царём в отставку, и он удалится от мирской суеты в монастырь, где и отдаст душу Богу. Сын его Воин по возвращении из-за границы некоторое время будет отсиживаться в отцовской деревне, потом его сошлют в Кириллов-Белозерский монастырь, но после Андрусовского мира – триумфа дипломатии отца – его освободят. В 1678 году Воин Афанасьевич уже стольник, потом воевода в Галиче-Костромском, а потом следы его затеряются во тьме веков. Он скончается, не оставив потомства.3434
  Друг А. С.Пушкина Павел Воинович Нащокин произошёл, вероятно, от другой ветви Ордын-Нащокиных.


[Закрыть]

М. Г. Делагарди сохранит своё высокое положение до самой смерти.

Патриарх Никон, выйдя из милости у Тишайшего, кончит свою жизнь в монастыре. Простит его уже царь Фёдор, но большой радости царская милость ему уже не доставит. Раскол церкви будет продолжаться и без русского Лютера и за несколько веков соберёт обильную «жатву» – десятки тысяч «старообрядцев» найдут в ней огненный конец.

Князь Яков Черкасский умрёт в том же году, что и наш главный герой. Народ его любил, потому что он верно служил царю, был способным воеводой и не побоялся выступить против родственника царя мздоимца Морозова.

Его со-воевода Прозоровский Иван Семёнович кончит плохо: в 1670 году его в Астрахани казнит Стенька Разин.

Князь Юрий Алексеевич Долгорукий, из-за которого Котошихин сбежал в Литву, разобьёт Стеньку Разина под Симбирском. В 1676 году он будет «работать» начальником Стрелецкого приказа, то есть в должности министра обороны страны. В 1682 году, во время стрелецкого бунта у него убьют сына, после которого останется неутешная вдова. На похоронах князь слишком громко шепнёт своей невестке: «Не горюй, голубка, щурёнка они поймали, а вот щуку-то в пруду оставили! Мы им ужо отомстим!» Стрельцы, услышав такое заявление, тут же отловят «щуку» и убьют её.

Дементий Башмаков будет заведовать при царе Фёдоре печатным делом.

А у лифляндского помещика Фридриха Вильгельма Паткуля родится сын Йоханн Рейнхольд, который возглавит борьбу своих земляков против редукции и войдёт в историю Второй Северной войны как один из главных её идеологов и вдохновителей антишведского альянса.

Но это будет тема уже для другой книги.

Всеволожск, июль 2000 г. – Москва, апрель 2003 г. – февраль 2006 г. – Курапово 2010 г.

400.000 знаков
Словарь
старых русских слов

 
Аз – я (местоимение 1-го лица ед. числа)
алтын – три копейки
арцух – герцог
 
 
Банделер – ремень, на котором через плечо носили плащи
без ведомости – тайно
берковец – 10 пудов
бирюч – глашатай
бобыль – не оседлый крестьянин, переселенец
бояре ближние – близко стоящие к царю (см. также комнатные)
брусяный – деревянный, из бруса
 
 
Вахта – стража, караул; отдать за вахту – посадить под стражу.
вдругорядь – во второй раз
вельми – весьма
верховые люди – придворные
воздух – климат
 
 
Гиль – чушь, кутерьма
горлатный мех – взятый с горла зверя
господа – двор, имение, дом, усадьба
гость – купец
грабельщик – грабитель
грамота затейная – шифрованное письмо
 
 
Деисус – композиция с изображением Христа и обращённых к нему в молитвенных позах богоматери и Иоанна Предтечи
дивовище – чудо
довод – донос
докончание – завершение, заключение договора
домысливаться – догадываться
 

 
Еже – каждый
ежегод — ежегодно
ежеден – каждодневно
 
 
Живот – жизнь
жильцы – порученцы
 
 
Забоец – убийца
заказ — ограничение, запрет
заплечный мастер – палач
захребетники – гулящие люди
злотувки (тынфы) — серебряные деньги, введённые в Речи Посполитой в 1663 году и не пользовавшиеся спросом из-за низкого содержания серебра
 
 
Избыть – избавиться
исполнивать – пополнять
 
 
Камка – ткань
киот – шкафчик для хранения икон
клобук – высокий монашеский головной убор с покрывалом
комнатный боярин – боярин, допущенный к обеспечению домашнего быта царя
красное место – почётное место
крепь – заключение, крепкое место
крестоцелование – присяга
кружечный двор – винный склад
 
 
Лал — рубин
лучиться – случаться
Любок – Любек
 
 
Мыльня – баня
малый – парень
мститься -казаться
 
 
Навечерне – накануне вечером
наряд конский – сбруя
насердка – злоба
начальные люди – начальство
неисправленье – оплошность, ошибка, упущение
нелюбье – раздор
нишкни! – замолчи!
новые люди – не из старых родов, только что вышедшие в чины
 
 
Обманство – обман
опасная грамота – документ, выдаваемый иностранным послам для беспрепятственного проезда по стране
острог – малая крепость
ответные люди – сотрудники Посольского приказа, встречающие и провожающие иноземных послов
отписка – письмо, отповедь
отповедь – ответ
 
 
Падучая – эпилепсия
пальцграф – пфальцграф
памятца – записка провожающие иноземных послов
панагия – небольшая иконка, которую носят на цепочке на груди
повёрстать – назначить жалованье
повытье – наподобие отдела в Приказах
поезд – поездка
поживление – барыш
покойность – недвижимость, строение
поташ – карбонат калия, добываемый из древесной золы
полоненик – пленный
полуночные страны – страны Западной Европы
поляковать – заниматься грабежом и разбоями
поминки – подарки
поруха – убыток
посул – взятка
посылка – командировка
правёж – наказание за долги
править – взыскивать
прельстительный – вольнодумный, агитационный
прогоны – дорожные документы
пролыгаться – выдавать себя
промысел – дело, начинание
 
 
Рассольник – сосуды для соусов и рассолов
Ругодив — Нарва
риксдротт – в русском языке аналога нет, означает влиятельного магната
рундук — ларь с крышкой
рухлядь – меха
 

 
Своеобычный – интересный, неординарный
свойственные люди – родственники царя
серебряник — сосуд для мытья рук
середние люди – средние в чинах
сказка – показания
советливый – дружелюбный, согласный
сообщительный — общительный
спороваться – спорить
срачица – рубашка
Стекольня – Стокгольм
столбцы – вид документации в Посольском приказе, которые составлялись путём последовательного склеивания нескольких листов бумаги
стригольник – еретик
супликация – просьба, мольба
 

 
Тайным обычаем – тайно, конспиративно
таможилец – местный жилец, туземец
тихим обычаем – спокойно
титло – титул, обращение
токмо – только
травы – узоры на грамотах
третей – посредник
турский – турецкий
 
 
Ферезея – верхняя праздничная одежда
 
 
Челядник – слуга
чеснок – палисад
чин – порядок
 

 
Шаленый – шальной
шандан (шандал) – подсвечник
шеленги – медные деньги в Речи Посполитой, введённые в 1659 году и не пользовавшиеся спросом, как и их аналоги на Руси.
ширинка – полотенце
 
 
Юфть – сорт мягкой тонкой кожи