Текст книги "Вассал и господин"

Все смеялись, даже Волков. Брюнхвальд крикнул сержанту:

– А хлеб-то у нас есть?

– Как же иначе, господин ротмистр, – отвечал сержант.

– Что ж, кавалер, давайте завтракать, или зря мы, что ли, тащились полночи по оврагам.

Сети достали из воды, там обнаружилось еще немало рыбы. Думали лодки бросить, проломить днища да утопить, так как девать их было некуда, иначе браконьеры за ними вернулись бы, да больно хороши они были. Сержанту и десяти солдатам велели тащить их вверх по течению, по берегу. В лодки положили весла, сети, две большие коптильни и часть бочек с рыбой. Все остальное погрузили в телеги и поехали в Эшбахт. Браконьеров разогнали удачно. Шесть бочек соленой рыбы, шесть ящиков вяленой и полбочонка соли. Одной ее взяли на три талера, да еще лодки, да сети, да коптильни. Все были довольны.

Приехали в Эшбахт еще до обеда. Нога у кавалера почти не болела, чему он искренне был рад. Рыба, хоть еще и не просолилась, сильно порадовала солдат: солонина да горох с бобами поднадоели. Волков позвал местных баб, разрешил брать из бочки рыбы столько, сколько унесут. Те от милости такой ошалели и старались изо всех сил. Бабенки оказались проворные и злые, пришли с детьми и, почитай, три четверти бочки забрали. Последних отгонять пришлось, уже руки все у них заняты, и в подолах рыба, а все лезли в бочку за щуками и лещами так, что повалили ее: так они были жадны до дармовой рыбы.

Вяленую рыбу решено было оставить к офицерскому столу.

В общем, и в лагере, и в местных лачугах утро проходило радостно.

Волков пообедал вместе с господами офицерами и послал за Ёганом и старостой, которые были на пахоте. Он хотел знать, что им нужно: семена, плуги, бороны? Что там еще требуется для того, чтобы засеять поле? Ему нужен был список, чтобы прикинуть затраты. Дождаться он своих не успел, потому что солдаты, что по привычке несли караул на окраине деревни, хотя вроде как и не требовалось, закричали:

– Караульного офицера на караул! Офицера на караул!

Волков и Рене направились к караульным – узнать, что приключилось. Заметно хромая и придерживая меч, кавалер взошел на небольшой холмик, что был на краю деревни, и там караульные показали ему на людей, что ехали в Эшбахт с запада.

– Никак рыцари к вам в гости, – сразу определил Рене.

Да и немудрено было узнать этих людей. Даже издали было видно, что кони у них высоки, в холке в рост человеческий. Солдаты на таких конях не ездят. А еще одежды да знамя.

Да, это, без сомнения, нобиль с выездом. И тут Волков вспомнил, что к нему обещался барон быть. Слава богу, что успел вернуться. Они ж уговаривались на обед встретиться.

– Да, это гости, – после паузы ответил кавалер. – Барон Фезенклевер едет ко мне о долгах моих мужиков говорить.

– Какие красавцы. Он весь свой выезд взял, думает вас удивить своими рыцарями, – хмыкнул Рене.

«Удивить» – сказал он, но старые вояки поняли друг друга: под словом «удивить» Рене подразумевал «напугать».

– Истинно, – согласился Волков, не отрывая глаз от кавалькады. – Думает, что, «удивив» меня, ему проще будет решать денежные тяжбы. Да и впечатление желает произвести, чтобы сразу было ясно, кто в этих местах главный.

– А может, и мы его удивим? – предложил Рене с загадочной улыбкой.

Волков поглядел на него непонимающе. И ротмистр объяснил:

– У нас с Брюнхвальдом без малого сто семьдесят человек, прикажем доспех одеть да с оружием построиться под знаменем вашим. Посмотрим, может, этот барон удивится побольше нашего.

Волков засмеялся:

– Делайте, ротмистр. Я этих господ тут подожду, а вы стройте людей.

Рене кивнул и быстрым шагом направился к лагерю.

Да, все было точно так, как они и предполагали, и чем ближе подъезжали всадники, тем больше в том убеждался Волков.

Два караульных солдата поглядывали то на него, то на всадников, пытаясь понять, что все это значит и зачем в лагере суматоха, почему их товарищи спешно вооружаются. Но видя благодушие Волкова, они особо не волновались. Раз кавалер спокоен, то и им волноваться ни к чему.

А барон и его люди подъезжали все ближе. Хоть и хороши их кони, они не торопились. Дороги тут почти не было, так что ехали они не спеша.

Да, это были настоящие рыцари. Бархат, шубы – как они не запарились в такой жаркий день, перстни на перчатках, отличные кони, отличное оружие. Почти у всех модные бородки «эспаньолки». Волкову с его хоть и дорогим, но древним мечом они не чета. Неизвестно, конечно, каковы эти господа в бою, но вид у них роскошный.

Знаменосец, двигавшийся во главе кавалькады, въехал на холм, где стоял Волков, и крикнул громко и яростно:

– Барон Георг фон Фезенклевер!

Волков улыбнулся ему по-хозяйски радушно – он тоже, наверное, из рыцарей, – и сделал шаг навстречу барону, что поднимался на холм вслед за своим знаменосцем.

Волков улыбался и поклонился барону.

Тот ответил кивком головы и заговорил:

– Обещал я быть, чтобы решить наши вопросы, вот и приехал. Я слово свое держу неукоснительно.

Говорил он это высокомерно, с претензией, подчеркивая каждым словом, каков он молодец, и даже не смотрел на собеседника. А еще говорил он, не слезая с лошади, при том, что Волков стоял перед ним пеший. Во всем поведении барона сквозил вызов, и два десятка рыцарей, что приехали с ним, это только подчеркивали. Они сидели с такими же спесивыми физиономиями и чуть не с презрением поглядывали на Волкова, на его простую рубаху, ношеные шоссы и потертые сапоги.

Но он улыбнулся им в ответ и проговорил:

– Добро пожаловать, господа, обед уже у нас был, но, может, вы захотите выпить вина с дороги, у меня есть немого.

И жестом он пригласил ехать к его дому.

Барон не то чтобы хотел слезть с коня и пойти рядом с хозяином, он еще дал шпоры и поехал вперед со всеми своими людьми, оставив хозяина хромать в пыли от копыт коней.

Но и на это Волков только улыбнулся.

«Скачите, скачите. Поглядим, что вы скажете, когда вас встретит ротмистр Рене».

А ротмистр Рене встретил барона Фезенклевера и его выезд так, что Волков бы и сам лучше не придумал.

Знаменосец и сам барон как выехали на дорогу, что вела вдоль хибар мужиков к дому Волкова, так и придержали коней. Справа от них во всей красе, сверкая доспехами и при оружии, ровными рядами стояли солдаты, словно ждали их, а возглавлял их стоял ротмистр Рене, тоже в кирасе и шлеме.

Вся кавалькада барона остановилась в удивлении. Смотрели они на эти сверкающие ряды и молчали. И барон молчал, и даже знаменосец не орал, что, мол, едет сам барон Фезенклевер.

Тогда заговорил Рене. Сделав шаг вперед, он громко и строго спросил:

– Кто вы такие, господа, и отчего вы ездите по земле кавалера Фолькофа?

И тон его был не менее грозен, чем те солдаты, что стояли с пиками и алебардами за его спиной. От такой строгости барон опешил и не знал что сказать. И в его выезде не оказалось никого, кто бы ответил.

– Так, значит, вы запираетесь и не желаете назвать своих имен? – кричал им Рене. – Арбалетчики! Арбалеты взвести! Болты на ложе класть! Аркебузиры! Аркебузы зарядить! Фитили запалить!

Вся свита барона и он сам в том числе застыли, как окаменели. Только кони их глупые перебирали ногами да трясли головами и хвостами от мух. А тут еще и Брюнхвальд бегом прибежал, придерживая меч, и спросил удивленно у Рене:

– Ротмистр, а что тут у вас происходит?

– Да вот, господин Брюнхвальд, приехали эти господа, имен не называют, зачем прибыли, не говорят, сдается мне, что они разбойники.

– Ах вот как, – протянул Брюнхвальд, сам он был не большой хитрец, но догадался, что это опять какая-то хитрость Волкова, и продолжил, выходя вперед: – Господа, немедля назовитесь, или будем считать, что вы разбойники!

– Разбойники! – Тут уже барон не выдержал. Да как тут выдержать, если арбалетчики взводят арбалеты и на тебя поглядывают недружелюбно. Он покраснел и выкрикнул обиженно: – Я барон Фезенклевер, а со мной рыцари мои, тут мы по приглашению… – Он, конечно, не помнил имени Волкова. – По приглашению господина Эшбахта.

– Ах вот как, – опять сказал Брюнхвальд, – сейчас мы разыщем кавалера.

Но искать Волкова не пришлось, он как раз вышел, хромая, из-за лачуг и, подходя ко всем, сказал непринужденно:

– Барон, так вы уже познакомились с моими друзьями и офицерами?

– Нет еще, – кисло отвечал барон. – Я лишь успел представиться, своих имен эти господа не назвали.

Волков про себя откровенно обрадовался его кислой мине, хорошо, что сдержался и не засмеялся.

– Это ротмистр Рене, а это ротмистр Брюнхвальд. А где Бертье? – спросил он у офицеров.

– С утра поехал на охоту, волков бить, как вы его просили, – ответил ему Рене.

– А это, – кавалер показал на блестящие ряды солдат, – добрые люди, что покрыли себя славой в войне с еретиками. Ну, а меня вы знаете. Прошу вас, господа, спешивайтесь, у меня есть копченые лини и щуки, а еще полбочонка неплохого вина.

Нехотя рыцари начали слезать с коней, за ними спустился с лошади и барон. Лицо его все еще было кислым. Видно, не так он себе представлял эту встречу, совсем не так.

Глава 23

Господам рыцарям нашли лавки, на которых они расселись позади барона. Пока им разливали вино в солдатские стаканы с отбитыми краями, они морщились, но от вина не отказывались, – уж больно жарко им было в мехах. Людям Брюнхвальда, Рене и Бертье тоже было жарко в доспехах. Денек шел к полудню и солнце палило.

Кавалер уселся напротив барона.

– Не хотите ли рыбы копченой, господа, свежая, очень вкусная, – изображая радушного хозяина, он предлагал гостям рыбу, которую подносили повара.

Но большинство господ морщились, глядя на щук и линей, что лежали на подносах. Не все взяли себе кусок попробовать. Вообще, кажется, они чувствовали себя не очень уютно в окружении стольких вооруженных солдат. Уж точно не к такому раскладу они готовились.

– И что же, господин барон, – улыбался Волков, – привезли вы расписки моих мужиков?

– Нет, – бурчал тот, раздраженно болтая вином в серебряном кубке, – моего слова, что же, недостаточно вам будет?

– Я ж сказал, что достаточно, – отвечал кавалер, – просто хочу знать, куда эти подлецы столько денег девали.

Барон не ответил, поджал губы. А Волков вздохнул, он не торопился. За старостой уже послали. Нужно было подождать.

Слава богу, ждать пришлось недолго: не успел кавалер расспросить барона о том, хорошо ли они доехали и не видали ли в пути волков, как мокрый и запыхавшийся староста пришел в лагерь. С ним бы и Ёган. Он стал за спиной у кавалера, а староста поклонился и стал промеж господ. Он был мрачен, предчувствуя тяжелый разговор.

Всю свою нелегкую крепостную жизнь Михаэль Мюллер прожил здесь, в Эшбахте, и видел много господ. И знал наверняка: коли позвали тебя господа на разговор – жди беды. Либо отнимут что-то, что до того еще не отобрали, либо пороть будут.

– Господин барон фон Фезенклевер, – сразу начал Волков, – говорит, что вы задолжали ему двадцать один талер.

– И шестьдесят крейцеров, – напомнил барон.

Он давно уже раздражал Волкова, а тут раздражение стало перерастать в активную неприязнь. Кавалер покосился на барона, но говорить продолжал со старостой:

– Так должны вы или нет?

– Ну, раз господин барон так говорит, значит, должны, – отвечал тот с тяжким вздохом.

– Отчего же так много денег вы должны господину барону? – спрашивал кавалер.

– Да не помню я уже, – отвечал мужик, глядя в землю.

Корова глупая! Никак про себя по-другому и назвать-то его Волков не мог. Вот как тут можно правды доискаться, коли староста такой дурак? Придется на слово барону верить. Тем более что этот увалень на все соглашается сразу. А тут Ёган, что стоял за Волковым, наклонился и в ухо ему сказал:

– Вспахано тут сто двадцать десятин, не больше. С нас управляющий в Рютте брал за сто десятин полтора талера, если давал на вспашку лошадей и плуг с лемехом, а за семена с бороной еще два талера. Так тут плуга нет, пашут сохой, бороны нет, думаю, за все не больше дух талеров они ему задолжали. И то если считать с семенами.

Ну вот, Волков и сам думал, что барон его мужиков обдирал безжалостно. А тут уже и думать было нечего.

– Отчего же так много вы задолжали? – не унимался он. – Сколько же вы раз просили лошадей у барона?

– Два года подряд, – за старосту отвечал барон, – озимые и яровые на моих лошадях пахали.

– Неужели на двадцать талеров напахали? – притворно удивлялся кавалер. – Уж не тех ли лошадей, господин барон, вы им в пахоту давали, на которых вы и ваши рыцари приехали?

– Не тех, – сухо отвечал фон Фезенклевер. Он прекрасно чувствовал, куда клонит Волков. – Те лошади рыцарские, мужичью таких доверять нельзя. Но давал я им тоже добрых коней. И еще семена давал. Говори, мужик, давал я тебе семена?

– Давали, – сразу согласился староста.

– А горох, шесть мешков гороха давал зимой? Когда ты пришел и говорил, что зиму не переживете? – продолжал барон.

– Давали, – опять соглашался Михаэль Мюллер.

– А то, что лошадей вы мне осенью вернули с потертой шеей? Было?

– Там только одна такая была, да и то оттого, что хомут ваш плох оказался, – вяло отговаривался староста.

Волков глядел на все это с отвращением и понимал, что опротестовать эту большую сумму без ругани и обид у него не получится. А ругаться с соседями вот так сразу он не хотел. Продолжать стало делом бессмысленным, и как ни жалко ему было этих денег, он решил заплатить все барону, да на том и закончить.

– Я выплачу вам все деньги, – сказал он барону, вставая, и тут же обратился к старосте: – а ты… – Он погрозил ему пальцем. – Вы вернете мне все до пфеннига.

– Ну, что ж, – вздохнул тот и, не глядя на Волкова, не очень-то веря в свои слова, ответил: – Вернем, господин.

Этот мужик мог быть сильным человеком, но был слишком худ и костляв для этого.

Волков отсчитал деньги и вручил их Ёгану для передачи барону, потому что сам отдавать их не хотел. Барон с видом победителя забрал у Ёгана деньги – не гнушался взять своей рукой и весь сиял от радости, видно, и вправду был жаден. Тут же господа рыцари собрались и уехали. Кажется, не по душе было им в гостях, когда вокруг столько солдат.

К Волкову подошел мудрый Рене и произнес, глядя им вслед:

– Деньги вы, кавалер, потеряли, но друзей не приобрели.

Волков глянул на этого опытного и, кажется, умного офицера с раздражением и ничего не ответил. Но злился он не на него и даже не на спесивого фон Фезенклевера. Злился он на тех людей, что жаловали ему эту землю в прокорм, такую землю, где мужики едва живы от голода.

Волков позвал к себе старосту, чтобы отчитать его за то, что не смел и слова попрек барону сказать. Заодно кавалер хотел поспрашивать про местную жизнь, но одновременно со старостой подошли Рене и Брюнхвальд, и последний сказал:

– Люди наши желают говорить с вами, кавалер. Говорят, пока они при броне и оружии, хотят начать с вами разговор.

– Разговор? Что за разговор? – спросил Волков, понимая, что если солдаты при оружии, разговор будет официальный.

– Хотят говорить о земле.

– О земле? – Казалось, этот вопрос не должен был Волкову быть в новость. Знал он, что люди об этом спросят. Но не думал он, что так скоро. А почему нет? Люди пришли с ним в надежде на спокойное житье, спросили у местных насчет земли, местные сказали им, что земли тут пахать – не перепахать, хоть и плоха она. Вот они и интересуются. Да, вопрос, видно, назрел. И он сказал офицерам: – Что ж, давайте поговорим, зовите людей.

Он уселся на то место, на котором сидел, когда говорил с бароном.

Ему поставили стол, за ним стали Брюнхвальд и Рене, а солдаты построились пред ними в четыре линии, причем люди Рене и Бертье стали вместе с людьми Брюнхвальда. Вперед вышли сержанты, избранные корпоралы и старые уважаемые солдаты – старшины – и стали кланяться Волкову. Им он лавок не предложил, чтобы стояли и понимали, кто тут господин. Было их всех без малого двадцать. Самый старый из сержантов поклонился еще раз и заговорил нараспев и громко, чтобы всем было слышно:

– Звать меня сержант Руффельдорф. Уполномочили меня люди из рот господина Рене, господина Бертье и господина Брюнхвальда говорить за всех них.

– Меня вы знаете, – так же громко ответил Волков. – Говори.

– Пришли мы сюда с вами, чтобы найти себе здесь пристанище…

Волков поднял руку, прервал его и, чтобы не было потом упреков, напомнил:

– Я вас сюда не завал, пришли вы сюда своею волей.

Руффельдорф обернулся к солдатам, словно искал у них поддержку. Солдаты напряженно молчали. Сержант снова повернулся к Волкову и офицерам и продолжил:

– Знаем мы, что земли у вас непаханой много.

– Много, – согласился Волков.

– Хотим мы знать, дадите ли вы нам пахать ту землю?

Вопрос был, кажется, простым, но это только на первый взгляд. Только на первый взгляд. Волков сидел и молчал, понимая, что сотни глаз смотрят на него и сотни ушей ждут его слов. Но говорить он не торопился. Он еще сам не знал, что будет делать. Он продолжал считать, что земля эта – насмешка над ним. Удел этот – наказание. Не в кормление ему его дали, а в позор и разорение. И он еще ничего не решил, он вообще подумывал о том, чтобы отказаться от милости такой. А если сейчас согласиться и дать солдатам и офицерам землю, это все равно что дать им обещание. Каков же он будет потом, когда надумает бросить эту землю и уехать отсюда в Ланн. Что тогда он скажет всем этим людям? Идите куда хотите, а я уезжаю? Потому он молчал, не давал своего согласия. А солдаты стояли в тягостном напряжении, ожидая слов его. Не знали они, почему молчит он, и просто ждали его решения.

Он не мог определиться сам, и не задай солдаты ему этот вопрос, так еще неделю бы мучился. Но вопрос оказался задан. Почти две сотни людей стояли и ждали его решения. И для Волкова это были не просто люди – сам он вышел из этих людей, и ближе у него не было никого многие годы. Теперь его желания больше роли не играли. Не мог Волков им отказать.

– Земли много, хоть и нехороша она, но ежели без лени к ней относиться, то прокормит она, – вымолвил он. – Дам вам землю. Никто без земли не окажется.

По рядам солдат прокатилась волна радостного гомона. Один из сержантов крикнул:

– Здравия господину Эшбахта!

– Здравия, здравия, – понеслось над рядами.

Но от этого настроение у кавалера ничуть не улучшилось, чувствовал он, что решение это ему еще отзовется. Ой как отзовется. Не знал он, откуда взялось это чувство, но знал, что верное оно, словно кто-то только что предупредил его. И он вздохнул, как вздыхают перед большим делом.

Глава 24

Когда стихли клики, сержант снова заговорил:

– Только чтобы вы знали, кавалер: мы к вам не в холопы просимся. Только в арендаторы.

– Это понятно, – согласился Волков, – люди достоинства воинского холопами быть не могут.

– Тогда вопрос следующий: какую мзду просить будете от нас за землю вашу?

Волков знал, что обычно нежадный хозяин с крепостных берет две пятых со всего взятого от земли господина. То есть две пятых от всего, что прибудет крепостному мужику за год, он должен отдать. Конечно, на такое солдаты не согласятся, но начинать нужно было с еще большего, как и положено на торгах. И он предложил:

– Половина того, что с моей земли возьмете, пусть моя будет.

Реакцию солдат он предвидел, поэтому, когда по рядам прошел неодобрительный и даже возмущенный гомон, даже усмехнулся. Но тут же прогнал усмешку и стал серьезен.

– Чрезмерно, чрезмерно, – доносились возгласы из строя.

И сержант Руффельдорф, сделав скорбную мину, заявил:

– Сие неприемлемо. Что же нам останется, а вдруг нам какой имперский налог платить придется, а вдруг герцогу?

– Нет, никаких других налогов платить вам не придется, только подать на торговлю в городе, да и то если надумаете там торговать, а если приезжим купчишкам все продадите, так и не будете платить ничего. Только десятину попам.

Снова неодобрительное «о-о-о» прокатилось по рядам солдат.

– Вот, а про попов-то мы и забыли, – вспомнил сержант. – Излишне много вы требуете, господин фон Эшбахт. – Да, Волков уже начинал привыкать к этому имени. А сержант продолжал: – Вам половину, десятину попам, подать на торговлю в городе, а что же останется нам?

– Так сколько же вы хотите? – спросил кавалер громко.

– Четверть вам! – громко крикнул кто-то из строя.

Волков даже привстал, чтобы увидеть этого голосистого наглеца.

– Да, – поддержали крикуна другие солдаты, – четверть будет достойной платой. Да, достойной… Достойной…

Рыцарь Божий Иероним Фолькоф фон Эшбахт по прозвищу Инквизитор не присел и, обведя людей воинских взглядом, сказал громко:

– Будь по-вашему, пусть будет четверть, только если я попрошу вас, так встанете вы под знамена мои и уклоняться не будете.

– Согласны, согласны! – орали те солдаты, что попроще, а те, что поумнее, сержанты да корпоралы, те говорили: – Контракт напишем и в нем все оговорим.

Уж в этом Волков не сомневался, вроде и простые люди, солдаты, а за годы беспрерывных войн старшины и корпоралы в договорах поднаторели. Солдаты говорили меж собой, кричали, ряды смешались, кажется, настроение было у них хорошее. Шум стоял большой. Кто-то даже то ли от радости, то ли сдуру в барабан стал бить.

– Хорошо, но в контракте тогда запишите, какое поле себе берете, – объявил Волков солдатским представителям, так как остальных перекричать не мог.

– А вот та земля… Рядом с той, где ваши мужики пашут? – спросил один из старшин, и все отсталые умолкли, стали прислушиваться. – Не для нас она?

– Нет, ту землю я сам распашу, – отвечал Волков.

– А нам что? – спрашивал сержант.

– У меня два больших поля, берите на выбор. Одно в часе езды отсюда на северо-запад. До города Малена оттуда два часа езды верхом. И огромное поле в двух часах езды отсюда на юг. Рядом с рекой. Рядом с лугами. И земля там хороша, там лучшая моя земля.

Кавалер расхваливал южную свою землю, надеясь, что солдаты соблазняться на нее. Но те не были дураками и сразу спросили:

– А дорога туда хороша?

– Дороги туда нет, – ответил Волков, – да и чего вам печалиться, через месяц уже сами протопчите туда путь, а через полгода, к осени, так и телегами проложите. Вот вам и дорога. Да и река там близко, купчишки по реке плавают, может, к реке урожай возить будете.

Все может быть, но солдаты не дураки все-таки. Старшины, сержанты и корпоралы собрались в кружок, посовещались, и затем взял слово сержант Руффельдорф:

– Решились мы, кавалер, взять поле северное, то, что ближе к городу. Сейчас сядем писать контракт.

– Как готов будет – приносите, – велел Волков и, повернувшись к офицерам, добавил: – Могу вам, господа, выделить по тысяче десятин на таких же условиях. Северное поле немаленькое, там и вам места хватит.

– А мы уже думали вас о том просить, – сказал Рене.

– Если вы дадите мне эту землю не только для покосов, то я уж точно не откажусь, – встрял Брюнхвальд, – но покосы и пастбища мне нужнее, я коров держать собираюсь.

– Будут вам покосы, Карл, – обещал кавалер.

Волков пошел к своему сырому дому, из которого через крышу (а не через трубу) валил дым. Пошел не потому, что хотел посмотреть, что там делает Сыч, а чтобы побыть одному, чтобы подумать о том, на что он сейчас решился и от чего ему теперь не отступить. Он оглядывал свой полуразрушенный дом из черных бревен, ворота, что почти упали с петель. Оглядывал холмы за домом, что напрочь заросли репьем и чертополохом, красную, неплодородную землю, что видна в прогалинах. И понимал, что никуда теперь от этого всего ему не деться. И что жизнь его легче не станет от того, что теперь он барин и господин. Да и ладно, никогда она у него легка и не была. Все, что помнил он о себе, так только то, что с юных лет он был в солдатах. А теперь он стал офицером, и две сотни людей, солдаты и местные мужики, от него зависят. А больше ничего и не изменилось. Ну и ладно, взял эту землю, поглядел на нее и ума отказаться от такой земли не нашел, вот и тяни теперь эту лямку.

Как говорил Ёган: «Руки к земле приложить нужно». Значит, придется приложить. Хорошо, кстати, что у него есть Ёган. Эта мысль так его обрадовала, что он раздумал идти в дом, а отправился искать своего Ёгана. Много у Волкова к нему было вопросов.

Деньги. Хорошо, когда они есть.

* * *

За наскоро сбитый стол, за которым расположился Волков, сели Ёган и монах, а за ними староста. Он явно нервничал и стеснялся, потому что не привык сидеть за одним столом с господином, крепостному холопу это не пристало, но Волков настоял. Он не хотел, чтобы этот худой и долговязый мужик стоял над душой. Разговор предстоял долгий.

Монах взял перо и бумагу, под диктовку Ёгана стал записывать то, что нужно купить в городе. А Ёган не стеснялся, мысли у него были правильные, здравые. Да только Волков сидел от мыслей этих мрачный, косился в бумагу монаха, особенно на цифры.

Сначала записали все, что нужно для ремонта дома: доски, брус, тес на крышу – вышло много всего, три больших воза. Да к этому мебель и посуду для стола, да для готовки посуду, да перины с одеялами. И это было только начало. Затем плуги, а их нужно было три – один мужикам, два солдатам. Еще бороны, семена, семена разные. Ёган хотел попробовать помимо ржи тут и овес посеять, для хороших лошадей одного сена мало, господа для своих коней овес покупают. А еще черные бобы и горох, а может, даже и просо.

– Для всего потребуется нам три пары меринов, – говорил Ёган, счастливый, что все его слушают беспрекословно, – сильные нам не нужны, для крестьянской работы потребны невысокие, но выносливые, чтобы от рассвета до заката плуг таскать могли.

– Нет, – вдруг сказал Волков, который до сих пор сидел молча, – меринов брать не будем, возьмем двух коней и две пары кобылок трехлеток.

Он давно мечтал заняться разведением лошадей. Чего же не попробовать теперь, когда у него вон сколько земли. Все посмотрели на него, и никто ему не возразил. Хотя мерины посильнее кобыл будут и поспокойнее коней.

Ёган продолжил перечислять, что нужно еще купить, и Волков опять его перебил:

– А сколько корова дает молока в день?

– Хорошая – так ведро, – ответил управляющий.

– У нас тут мужиков – восемь дворов, купим им по корове, – произнес Волков, – дети тощие, смотреть на них невмоготу, как живы – непонятно.

– Вот это правильно, как сам не подумал, – одобрил Ёган, – и чтобы каждый день нам два ведра были. Слышишь, староста?

Михаэль Мюллер смотрел то на управляющего, то на нового господина удивленно, не мигая.

– Слышишь, говорю? – продолжа Ёган. – По корове господин вам жалует для молочка, для детишек. А вы чтобы два ведра в день ему приносили молока, понял?

– Да, господин, – наконец ответил староста.

– Пиши, монах, – повелевал управляющий, все больше вживаясь в роль, – восемь коров – четыре талера. И еще бык хороший нужен, еще четыре, то есть еще восемь монет.

– Еще и бык? – переспросил Волков.

– А как же? Это вы хорошо с коровами придумали – купим восемь коровок и доброго бычка, при хорошем раскладе уже к следующей весне у нас коров не восемь будет, а четырнадцать. Главное, чтобы с быком не обмануться, с быком… Это дело тонкое. Будет бык хороший, так и приплод пойдет. – Он подумал и добавил: – А еще куры нужны. Хотя бы сотня.

– Сотня? – На всякий случай Волков заглянул в список монаха и охнул. – Еще и кур купить хочешь, тут и так уже на двести талеров.

– А еще поросят думал! – радостно сообщил управляющий.

Он уже злил кавалера, и тот собрался сказать ему пару слов о том, что деньги ему нелегко даются, но тут по лагерю солдат шум пошел, и возгласы удивленные и радостные стали до них долетать.

– Чего это там? – встрепенулся Ёган.

– Кажется, ротмистр Бертье с охоты приехал, – отозвался монах.

Он оказался прав. Бертье и еще пара людей сидели на конях с важным видом, а солдаты их окружали, о чем-то радостно переговаривались. Все, включая старосту, отправились смотреть, что происходит.

Глава 25

Кабан был так велик, что палку, к которой его привязали, едва поднимали два крепких солдата. Да еще он был черен, как черт, и вонял дьявольски. Но солдата такая мелочь, как вонь, остановить не могла, и тут же нашлись охотники, что начали его разделывать. А Бертье, гордый, слез с лошади и пустился в объяснения:

– Силен, силен был неимоверно. Шесть или семь болтов ему досталось, а он все бегал по оврагам и кустам и верещал от боли. Кровью истекал, а мы ждали, близко не подходили, чтобы ни собак, ни коней не запорол. Так он сам на нас от злобы кинулся, как понял, что слабеет. Пришлось его копьем усмирять.

Бертье даже показал копье, каким убил эту зверюгу.

Волков, как и другие, слушал рассказ, но без восхищения – счет, что они написали до этого, уж больно печалил его. Из головы не шли двести талеров с лишним. Двести талеров! Какое уж тут веселье. Да и с чего веселиться от такого вонючего зверя, а когда Бертье повернулся к нему, спросил:

– А волков видали?

– Следы видал, – сразу стал серьезен Бертье, – и пару раз собаки наши к коням жались, прямо под копыта лезли.

– Отчего же?

– Так значит, волки рядом были, – объяснил Бертье, – волчий запах был, значит, свеж.

– И что же это за собаки, если мы их купили волков искать, а они тех самых волков боятся? – невесело удивлялся кавалер.

– Так они же еще щенки, – с жаром стал объяснять ротмистр, – вот подрастут…

– Некогда ждать нам, – отмахнулся Волков, – завтра еду в Мален, не хотите ли со мной поехать, взрослых собак посмотреть?

– Купить еще собак? – Бертье даже обрадовался.

– Да, – сказал кавалер раздраженно, – купить собак, коров, быка, кровати и доски, и купить еще что-нибудь, пока у меня еще есть деньги. Пока эта земля меня не разорила окончательно, нужно успеть купить и собак.

Бертье, видя такое дурное расположение духа кавалера, радоваться перестал и сказал, кое-что вспомнив:

– А еще мы мертвяка нашли. Погрызенного.

Волков только уставился на него устало и молчал.

– Час езды отсюда, на запад. Мертвяк еще не старый, хотя волки или кабаны его обглодали. Месяца три ему, не больше.

– Откуда же вы знаете, что три месяца ему? – хмуро спросил Волков.

– Так я ж на войне десять лет, – отвечал ротмистр, – мертвяков повидал, что под стенами после штурмов лежат, уж знаю, что если кости не побелели, так, значит, недолго лежат. И волосы на голове целы еще.

Кавалер поворотился к старосте, который стоял за ним, и спросил:

– Не пропадал ли кто за три месяца у тебя?

– Нет, пропадал давно, – отвечал староста, вспоминая, – по осени. Мальчонка десяти лет, Гансом звали, коз пас, так ни его, ни коз мы с тех пор не видали.

– Нет, то не мальчонка был. Может, и не крупный, но мужик. Точно не мальчонка десяти лет, – сказал один из солдат, что был с ротмистром.

– Вы его не похоронили, молитву не прочли? – влез в разговор брат Ипполит.