Текст книги "Химера воспитания"

В любых своих проявлениях она – то, во что любой ребенок – инстинктивно ли, интуитивно ли – избегает быть вовлеченным, испытывая в ней неизбывное и неодолимое ощущение опасности и чувство страха.

По-видимому, не зря (см. фото ниже).

И где здесь, позвольте Вас спросить, Вы найдете место Вашему ребенку?

Не будем же испытывать судьбу, и делать ребенка заложником состояния толпы.

Тем более – состоящей из многочисленных здоровенных «дяденек» и глубоко озабоченных чем-то «тетенек».

Ведь до сих пор еще никто не только не опроверг, но даже не поставил публично под сомнение сказанного Гюставом Лебоном в его работе «Психология толп» и – в несколько иной интерпретации – Габриэлем Тардом – в его трактате под названием «Мнение и толпа» – относительно того, что уровень интеллекта любой толпы всегда соответствовал не среднему изо всех людей, составляющих эту толпу, а – IQ «самого тупого среди них» (цитата из «Психологии толп»).

Хотите все же рискнуть и вовлечь своего ребенка в ту или иную толпу?

Ведь «риск – благородное дело» (см.: восьмая часть трактата под названием «Трумот», содержащегося в Талмуде), не так ли?

Так.

Конечно же, так.

Если рискуешь ради праведного дела.

И – только исключительно собой.

А не другим.

Тем более – ребенком.

Хотите поглазеть – глазейте.

Хотите поучаствовать – участвуйте.

Хотите испытать острые ощущения – флаг Вам в руки.

Но – сами.

Оставьте Вашего ребенка, да, собственно, и любого Другого вне сферы действия Ваших авантюр.

«Не навреди!», – вспомним завещанное.

Гиппократом.

Для нас для всех.

Не водите, папы-мамы, деток в Африку гулять.

В Африке, как известно, акулы, в Африке – гориллы, в Африке большие злые крокодилы, будут вас кусать, бить и обижать (см. подробнее: «Бармалей» Корнея Ивановича Чуковского).

Сами – если хотите – ходите.

Это – дело Вашего вкуса и Ваших наклонностей.

Но своего ребенка не пытайтесь превращать в объект риска: рискованные занятия он и сам для себя найдет.

Безо всякой Вашей помощи.

Будьте уверены.

Лучше помогите ему в чем-то человеческом.

Можете помочь делом – помогайте.

И да помогут Вам в этом деле все наличествующие в Вашем городе и за его пределами выставки, музеи и планетарии, да и просто сто ящие под открытым небом памятники: истории ли; архитектуры ли; того и другого вместе ли.

И ведь-таки помогут.

Обязательно.

Не обязательно сразу.

Сходили Вы с Вашим ребенком в Природоведческий музей: один; второй; третий?

Сходили.

Посмотрели на бивни мамонта и скелет динозавра?

Посмотрели?

Ну, и как?

Да никак.

Да, занимательно.

Да, познавательно.

Но – не увлекательно.

Не впечатлило это.

Вашего ребенка.

Почему-то.

Почему?

Он и сам не знает.

Просто там ему скучно.

Ну, скучно так скучно – пошли дальше.

В музей театра, например.

Эффект – тот же.

На выставку картин художника-футуриста N сходили.

Аналогично.

Зашли в кафе, поели мороженого – значительно интереснее: там, в центре зала, стоúт огромный аквариум с настоящими живыми пираньями – вот это – да!

Красотища!

Экзотища!

Как будто во время путешествия по дикой Амазонии в гости к путешественникам заглянул добрейший волшебник и прихватил с собой для них разноцветного и разновкусного мороженого.

Все хорошо?

Вроде бы как бы так, но…

Но гложет Вас червь сомнения: неужели же у Вашего ребенка не вызывает интереса ничего, кроме кукольного театра, разноцветного мороженого и – постольку-поскольку – рыбок-пираний, да и то лишь после Вашего умопомрачительного рассказа про них?

Не хотелось бы в это верить, не правда ли?

Конечно же, правда!

Не верите Вы в это?

И правильно делаете.

Вы свое дело продолжаете, не обращая внимания на врéменные относительные неудачи.

Не давая поглотить себя без остатка ни огорчению ни, тем более, отчаянию.

И – в результате Вашего неиссякаемого оптимизма – Вас непременно ожидает удача.

Которая, как известно, сопутствует настойчивым.

В ее достижении.

Так и в Вашем случае: Вы еще не успели, не только сходить с Вашим ребенком в планетарий – после посещения Исторического музея, – но даже и запланировать такую межзвездную экскурсию, как уже в этом самом музее произошло чудо из чудес: Ваш ребенок натолкнулся на такой зал, из которого его ни вытащить, ни вытолкнуть оказалось невозможно.

Он сначала уставился, глядя, как завороженный, на доспехи конного рыцаря – с плюмажем на шлеме и декоративными крыльями за спиной.

Затем стал мелкими перебежками, на полусогнутых ногах, как охотник, выслеживающий дичь, перемещаться.

От стенда к стенду.

В каждом из которых, застекленные, экспонируются различные разнообразности рыцарского одеяния и снаряжения.

Все.

Дальше уже никто никуда не идет.

До самого закрытия музея.

Вытаскивайте своего ребенка из этого зала, не-вытаскивайте – все равно он будет возвращаться туда снова и снова.

Разглядывая и запоминая каждую интересующую его деталь, которая для него самого – далеко не мелочь.

И когда, (наконец-то! – для Вас), прозвенит звонок, возвещающий о том, что для посетителей музея время его работы истекло, первое, что спросит у Вас Ваш ребенок, будет: «А когда мы снова сюда придем?».

И придется Вам отвечать, что в следующие выходные.

Поскольку никакие другие ответы, относящиеся к более отдаленному будущему, не будут ни восприняты им, ни, тем более, приняты им как должное.

Только – тютелька-в-тютельку – в следующую субботу.

И – не днем позже.

Об ином не может быть и речи.

Конечно, Вашему ребенку хотелось бы раньше.

Значительно раньше.

Лучше – завтра.

А еще лучше – завтра с утра.

Но он понимает: завтра понедельник.

Для музея это – выходной.

Значит, доживем до послепонедельника.

И – до послевторника.

И т. д.

Аж до субботы.

А вот в субботу-то Ваш ребенок и отыграется за все предыдущие дни недели.

В том зале, к которому в прошлый раз у него возник столь жгучий интерес, он вновь ощутит себя Крылатым Рыцарем.

Как говорится, «без страха и упрека» (в оригинале – «Le Chevalier suns peur et sans reproche» – звание, которое король Франции Франциск I пожаловал известному французскому рыцарю Пьеру де Террайлю Баярду (1476–1524), прославившемуся своими разнообразными подвигами в многочисленных битвах).

И вновь он вообразит себя Благородным Рыцарем, готовым и способным защитить от любых происков каких угодно злобствующих злодеев каждого, кто нуждается в такой защите.

За что каждый защищаемый им будет непременно испытывать к нему чувства благодарности, признательности и восхищения.

На сей раз Ваш будущий Благородный и Героический Рыцарь уже взял с собой что-то пишущее и что-то, на чем можно и писать, и рисовать.

Сосредоточено бормоча что-то себе под свой пока еще совсем не рыцарский носик, он – в меру своих художественных возможностей – пытается что-то изобразить на прихваченной из дому бумажке.

Не следует мешать ему в этом деле.

И отвлекать его тоже не стоит.

И тормошить, и теребить – тоже.

Лучше – порадуйтесь.

И за него, и – за себя.

За то, что на сей раз не Вам приходится отвечать на поток спонтанно возникающих у Вашего ребенка непредсказуемых вопросов.

Все, что ему нужно разглядеть и увидеть, он сам разглядит и увидит.

Что недоразглядит и недоувидит, то дофантазирует.

Единственное, что имеет смысл Вам сказать своему ребенку в сложившейся ситуации, так это: «Ты знаешь, а я на днях видел в книжном магазине книгу как раз про таких рыцарей».

Все.

Дальнейший ваш совместный маршрут на сегодня предопределен.

И пусть мамин борщ дома стынет: холодный он еще вкуснее.

И, возвращаясь домой, теперь уже не только с новыми впечатлениями, но и с новой Книгой, Ваш ребенок – на самом подходе к «парадному» – скажет Вам: «Ты иди, а я – сейчас приду. Книгу возьми. Смотри, не потеряй».

И, действительно, скоро он пришел.

И – не с пустыми руками.

А – с грязными.

От свежедобытой невесть где ржавой-прержавой проволоки («Папа, мама, не смотрите, что она такая ржавая: я сейчас ее быстренько зачищу наждачкой, и будет она блестеть лучше новой! Ну, конечно же, проволока, не наждачка же!»).

А потом, зачистив, как и обещал, свое проволочное сокровище, попросит у папы пассатижи и аккуратно нарежет ими кусочки проволоки разновеликой длины, которую определять будет по одному ему вéдомому принципу.

Что это?

Неизвестное проявление известного принципа: «Чем бы дитя ни тешилось,…»?

Не скажúте.

Тут все продумано.

До малейших деталей.

Вот из этого кусочка проволоки – видите? – того, что подлиннее, – конструируется скелет туловища.

Почти подлинный.

А из этих четырех – тех, что поменьше, – «костяк» рук и ног.

А теперь все это между собой увязывается – сообразно замыслу творителя сего творения – и облепливается – в нужных пропорциях – пластилином.

И сверху на все это сооружение водружается что?

Совершенно верно: пластилиновая голова.

Что это?

Абстрактные «палка, палка, огуречик, получился человечек»?

Ничегошеньки подобного.

Никакой это не абстрактный «человечек», а вполне конкретный рыцарь.

Только недоделанный.

Пока что.

А для того, чтобы его доделать, потребуется:

– во-первых, вырезать из фольги, в которую иногда заворачивают шоколадные конфеты, латы, как у всамделишных рыцарей, и укрепить их на пластилиновой основе;

– во-вторых, выстругать из палочек всевозможные виды оружия и покрасить их «серебряной» краской, и, наконец;

– в третьих, – самое главное! – сделать – с применением тончайших перышек – крылья, как у тех крылатых гусар, чьи доспехи демонстрируются в музее (см. репродукцию ниже).

«Атака гусарии». Александр Осипович Орловский. Масло, холст, начало XIX века

Пока Ваш ребенок увлеченно занимался всеми этими важными делами, под окнами вашей квартиры собралась ватага его друзей-приятелей.

Они пришли с чрезвычайно соблазнительными предложениями, от которых до сих пор Ваш ребенок просто не мог отказываться.

Сегодня же – совсем другое дело: «Извините, парни, но я чрезвычайно занят. Хотите – заходите, поглядите – чем. Не хотите – приходите в другой раз. Вольному, как говорится, воля».

И пошли они, «солнцем палимые», по своему обыкновению, «валять дурака», и так же привычно, как обычно, «бить баклуши».

В отличие от Вашего ребенка, которому эти занятия уже перестали быть интересными.

Как оказалось.

Потому что с ним произошло Чудо.

Дивное.

К нему пришло увлечение!

И стал он теперь тем, кого смело можно назвать: «Homo Aduncum» – «Человек Увлеченный».

Станет ли это его увлечение Увлечением на всю оставшуюся жизнь?

Не факт.

На протяжении жизни Человека его увлечения могут преобразовываться из одного в другое, могут сменять друг друга.

И – «Да будет так!» («Let it Be!»), – как утверждается в широко известной песне не менее известной «ливерпульской четверки».

Приходя и уходя, изменяясь и сменяя друг друга, увлечения оставляют по себе не только и не столько ностальгическую память о приходящем и уходящем, сколько – главное! – неугасимое состояние увлеченности, – «закономерно затухающей и закономерно разгорающейся вновь» (словосочетание, взятое в кавычки, заимствовано у Гераклита Эфесского Темного, первым его применившего, хотя и по совсем другому поводу).

Откроется ли в этом увлечении то, что принято называть Призванием?

Совершенно не обязательно.

Обязательно лишь состояние увлеченности, без которого не пробьет человек свой собственный тоннель – сквозь громадину-гору всего наносного, не-необходимого, второ-третье-n-степенного – и к открытию своего Подлинного Призвания, и к раскрытию своей собственной Творческой Сущности.

То есть, это состояние является условием необходимым, хотя и не достаточным для такого рода открытия-раскрытия.

Ведь увлечения же бывают разные: и прекрасные, и безобразные.

И наинизменнейшие, и наивозвышеннейшие.

Начиная от азартных игр, и до…

А вот «до»-то, как раз, и нет.

Как нет пределов полету ни человеческой мысли, ни человеческой фантазии.

Горе зациклившимся на примитивном!

И обделившим тем самым себя во всем, что примитивным не есть.

И для «дитяти» – горе горемычное, и для всех, его окружающих, тоже.

Дабы избежать сего горя, требуется всего-то ничего: предложить нечто, более интересное и увлекательное, нежели примитивное.

Что это будет?

Заранее не знает никто.

Ни родители своего ребенка, ни он сам.

Пока не попробует.

Как говорится:

– Вы играете на саксофоне (ксилофоне, граммофоне, и т. п.)?

– Не знаю, не пробовал.

Пусть попробует.

Может быть, понравится.

Не понравится – предлагайте другое.

Чем шире диапазон предложений, тем больше шансов, что среди них найдется созвучное с его призванием.

Вступающее с ним в резонанс.

Не предлагайте лишь несовместимого.

Ни с природой, ни с сущностью Человека – разумного и добродеятельного.

По его определению и по его предназначению в этом Мире.

И несопоставимого с анатомо-морфологическими и психомоторными особенностями Вашего ребенка ему не предлагайте.

Например, если он/она достаточно рослый/рослая по отношению к своим сверстниками, не пытайтесь его/ее приобщить к занятиям в секции спортивной гимнастики или акробатики, или – прыжков на лыжах с трамплина.

И – наоборот.

Если Ваш ребенок маленького роста, то не стоит стремиться его увлечь занятиями баскетболом: по большому счету толку не будет никакого, а поводов для серьезных огорчений появится в избытке.

Тут мы с Вами не изобретаем никакого велосипеда, давно уже изобретенного до нас и без нас.

Но – и для нас.

Мы лишь фиксируем этот «велосипед» в своем сознании и «примеряем» его к Вашему ребенку.

Удачно подобранный велосипед – как в прямом, так и в переносном смысле этого слова – дает два удовольствия в одном: и удовольствие, и пользу.

Такую, что от нее тоже получается удовольствие.

Пусть не сразу.

Пусть через пот и слезы.

Ведь от слез неудачи до слез радости – всего один шаг.

Правда, это очень длительный и решительный шаг.

От пессимизма – к оптимизму.

Помогайте Вашему ребенку учиться оптимизму.

Ведь оптимизм, – как любил говаривать сэр Уи́нстон Леона́рд Спе́нсер-Че́рчилль, – есть движение от неудачи к неудаче без потери энтузиазма.

Помогайте, но не злоупотребляйте.

Ни своей помощью, ни достигнутым оптимизмом Вашего ребенка.

Не эксплуатируйте оптимизм ребенка.

Не вселяйте в него убеждение в его исключительности.

И сами себя не обольщайте на сей счет.

Да, Ваш ребенок своеобразный.

Да, он неповторимый.

Да, он единственный в своем роде.

Если хотите – уникальный.

Но – не исключительный.

Ведь каждый без исключения ребенок и своеобразный, и – неповторимый, и – единственный в своем роде (уникальный).

Но: ни один – не исключительный.

Сформированное – в значительной мере «благодаря» именно Вашим усилиям – представление Вашего ребенка о его исключительности вполне может обернуться жестоким разочарованием и глубокой депрессией.

Именно так и происходит практически со всеми так называемыми вундеркиндами.

«Вундеркиндство» сродни наркотику: «подсев» на него, однажды «подсаженный» постоянно востребует все новых и новых доз, без получения которых у него начинаются «ломки».

Причем как с кавычками, так и без: ломка характера; ломка настроения; ломка мироощущения, мировосприятия, миропредставления.

Мир из неисчерпаемого источника «радости, добра и красоты» (см.: Эвальд Васильевич Ильенков, «Философия и культура») становится для все более и более бывшего «вундеркинда» неблаговидной и неблагодарной средой мучительного обитания в ней.

Мир не оправдывает ожидания псевдоисключительного человека, и такой человек начинает «создавать» иллюзорный мир, который нравится ему самому больше реального.

Делается это, например, с «помощью» наркотиков.

Со всеми вытекающими из них последствиями.

Однако не только Мир не оправдывает чаяний, надежд и ожиданий «вундеркинда», ставшего в одночасье бывшим.

Сам же бывший «вундеркинд» перестает нравиться себе, – когда-то, в безвозвратно канувшем в лету прошлом, «исключительному».

И тогда он начинает «создавать» иллюзорного себя, такого, который нравится ему значительно больше реального.

Вот это делается с «помощью» алкоголя.

Таким образом, колесо широко применяемых сегодня отношений взрослых к детям, сделав полный оборот вокруг своей оси, замыкается.

Как сказал Блез Паскаль, «крайности смыкáются» (см. его «Мáксимы»).

Если в предыдущих главах было выяснено, что крайнее невнимание к ребенку и непризнание за ним его прáва быть личностью – своеобразной, неповторимой, единственной в своем роде (уникальной) – приводит к деструктивным изменениям в его психике, действиях и поступках как относительно завершенных действиях, то «hic et nunc» – «здесь и сейчас» обнаружилось, что гипертрофированное внимание и вынесенное за границы действительной применимости, абсолютизированное признание своеобразия, неповторимости, единственности в своем роде (уникальности) ребенка вырождается в очередной абсурд.

В данном случае это – воображаемая исключительность ребенка.

При происходящем – раньше или позже – обнаружении ее иллюзорности приводятся в действие те же самые механизмы деструктивных изменений в его психике, действиях и поступках как относительно завершенных действиях, что и при непризнании за ним его прáва быть Личностью.

В украинском фольклоре этот феномен обрел саркастически-сардоническое звучание: «Не вмер Данило, так галушкою вдавило».

Вдохновляет?

Отнюдь.

Значит, будем стараться избегать произносить такие слова и совершать такие действия, в которых сосредотачивается и воплощается тот или иной экстремизм в той или иной его форме.

Например, помещать своего ребенка под хрустальный колпак его исключительности, «отключив» его от нормального общения со сверстниками.

Либо же – культивировать в нем убежденность в его избранности, элитарности, бесподобности, беспрецедентности, восхитительности, изумительности, необыкновенности, неотразимости, непревзойденности, превосходности, феноменальности, экстраординарности.

Поступать так – значит калечить его психику и, в конечном итоге, всю его последующую жизнь.

Покалечить человека легко.

Исцелить покалеченного трудно.

Химера Воспитания – плохой целитель.

Поскольку сама обременена целой кучей болезней.

Преимущественно – неизлечимых.

Начиная от старческих: склероза; маразма и слабоумия, – и заканчивая псевдо-интеллектуальными хроническими: энурезом (недержанием речи), диареей (словесным поносом), и вспучиванием живота (от чрезмерного поглощения душ воспитуемых), проистекающим под девизом: «Внимание, газы!».

А как – интересно! – поживают самые близкие родственники Химеры Воспитания: Скунс Пропаганды и Хорек Агитации?

Может быть, кто-то из них окажется удачливым, нежели сама Химера Воспитания, целителем для душ, нуждающихся в исцелении?

Проверим.

Глава XII
«Relatives Сhimeras Education, which are close to her in the spirit» – «Родственники Химеры Воспитания, близкие ей по духу»

«Скунс и хорек – близнецы-братья».

Из заметок пострадавшего от них юнната.

Cамыми близкими по духу (извините за почти невольный каламбур) родственниками Химеры Воспитания являются Скунс Пропаганды и Хорек Агитации.

Все они создают вокруг себя такую атмосферу социального удушья, в которой нормальному человеку без соответствующего противогаза ни вздохнуть, ни, как говорится, продохнуть.

Связаны они между собой настолько близко и тесно, что все генетически присущие Химере Воспитания «хвори» и «болячки», «язвы» и «струпья» точно так же присутствуют в организмах и вышеназванного Скунса, и вышеозначенного Хорька.

Речь идет о таких атрибутах (неотъемлемых свойствах), как, напомним: «обетования и угрозы» (И. Кант, «Opus postumum»); поучения и нравоучения; демагогия и показуха; лицемерие и угодничество; высокомерие и фальшь; ханжество и цинизм.

Различие между Химерой Воспитания, Скунсом Пропаганды и Хорьком Агитации состоит лишь в том, что первая из них наставляет (или – поучает), второй – направляет (или – натравливает), а третий – уже конкретно посылает объект их воздействия.

В нужное Горгоне Идеологии русло действования.

И вся эта троица из кожи вон лезет, чтобы вдолбить людям в головы угодный Горгоне Идеологии совсем не джентльменский набор примитивных и агрессивных клише, и тем самым вынудить людей смотреть на Мир либо сквозь замочную скважину, либо через перекрестье оптического прицела.

Не существует и в принципе не может существовать ни одной Идеологии без некоей Сверхидеи.

На осуществление которой – по замыслу идеологов – должны быть мобилизованы все сверхусилия всех объектов Воспитания, Пропаганды и Агитации.

Точно так же не существует и не может существовать ни одной Идеологии без образа врага.

А врагом объявляется кто, как Вы думаете?

Совершенно верно: тот, кто категорически и упорно не желает.

Ни внимать пропагандируемой Идеологией Сверхидее.

Ни воспитываться в Ее духе.

Ни агитироваться за Нее.

В качестве такой Сверхидеи может выступать, например, Призрак, Который Бродит по Европе (см.: «Манифест Коммунистической партии»), или же – лозунг «Икс-ляндия для иксляндцев!», или близкий ему по духу – «Если в кране нет воды, значит выпили… враги!», или ура-патриотичный – «Икс-ляндия превыше всего!», например, «Deutschland, Deutschland über alles!» («Германия, Германия превыше всего» – начало гимна Третьего рейха), или,… да мало ли какое еще «или» может стать у «кормила» и «поила» того или иного вида мракобесия.

Почему же так получается?

Может быть, в основу Идеологии до сих пор брались исключительно плохие идеи?

Быть может, просто надо взять за основу хорошую идею, и тогда у нас получится хорошая Идеология?

Что же, попробуем.

Только сначала вспомним, на каких идеях строились ранешние Идеологии.

И что из этого получалось.

Платон, например, решил не ограничиваться одной какой-то благородной и основополагающей идеей, и предложил целый комплекс их.

Назвав их добродетелями.

И отнеся к их числу Мудрость, Мужество, Умеренность и Справедливость (σοφία, το θάρρος, την εγκράτεια, τη δικαιοσύνη: см. Платон «Диалоги. Протагор»).

По сути дела джентльменский набор перечисленного стал исторически первой системой европейских, или же – что сегодня отождествляется, по крайней мере, ортодоксальными европофилами, – общечеловеческих ценностей.

Справедливости ради следует заметить, что за порядочное время до платоновского компендиума почти в точности такой же набор добродетелей был изложен в Ветхом Завете.

А именно – в Книге Премудростей Соломоновых, где, так же, как и в платоновском диалоге, были названы четыре добродетели: рассудительность; справедливость; мужество и – целомудрие (см.: Прем. [8:7]).

Причем последнее в этом ряду в числе ветхозаветных приоритетов названо первым.

Поскольку же менталитетом древних греков целомудрие на дух не воспринималось в качестве добродетели, а образом их жизни она же категорически отвергалась, то Платону – «хочешь – не хочешь» – пришлось заменить ее.

На нечто, более воспринимаемое его согражданами.

В качестве замены ветхозаветному Целомудрию в предлагаемом Платоном пантеоне добродетелей была определена Умеренность.

Хорошие идеи-добродетели?

Конечно!

Просто – замечательные!

Все.

Как одна.

Какую ни возьми.

Например, Справедливость.

Не добродетель, а – сплошное загляденье!

Однако, будучи возвеличенной до ранга Воздаяния, Адекватного Содеянному, и вынесенной за границы действительной своей применимости, идея Справедливости тотчас же вырождается в принцип талиона (от лат. lex talionis – закон возмездия), заложенный в книгах Ветхого Завета Исход и Второзаконие.

Дословно: «отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб» (Исх. [21: 23–25] и «да не пощадит [его] глаз твой: душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу» (Втор. [19: 21]), что, будучи возведенным в ранг абсолюта перерождается в идею кровной мести.

Согласно которой дети вынуждены своей кровью платить за злодеяния их отцов.

Которым их жертвы или же родственники их жертв не успели – в силу естественных или же противоестественных причин – «отплатить», что называется, персонально.

В свою очередь Мудрость, возведенная в абсолют, хотя и удерживает человека от отчаяния, но зачастую лишает его тех радужных надежд, которые он мог бы питать, не будь он мудрым.

Например, человек, не отягощенный Мудростью, мог бы понадеяться на то, что людям вот-вот надоест-таки наступать на грабли, ими же самими повсеместно разбросанные.

Увы, но на сей счет Мудрость ничего обнадеживающего, по крайней мере, на самое ближайшее время нам сообщить не может.

Скорее, даже наоборот.

Как гласится в «Божественной комедии», «Lasciate ogni speranza, voi ch’entrate», что в переводе с итальянского языка оригинала означает: «Оставь надежду, всяк сюда входящий» (по версии Данте Алигьери, именно такими словами украшена арка над вратами Ада).

А потому, как сказано у Екклесиаста, «во многой мудрости много печали» (см.: Екк. [1:18]).

Мужество…

Как много притягательного и привлекательного в этом слове…

Кто из мужчин не мечтал обладать в полной мере таким вот славным качеством, и кто из женщин не грезила быть опекаемой (а – в тайне, – конечно же, и страстно любимой) именно мужественным мужчиной!

Да, безусловно, Мужество – качество роскошное.

Просто – расчудеснейшее!

И все же…

Как только оно становится предметом его абсолютизации, так тотчас же оно вырождается в очередное проявление абсурда, а именно – в безрассудство.

Скакать в «аллюр три креста» с шашкой наголо на вражеские танки – это, безусловно, ну никак не является проявлением трусости.

Но Мужества ли?

Это – едва ли.

Никаким образом не возможно напугать голой саблей вражеский танк.

Объежившийся со всех сторон броней, крупнокалиберными пулеметами, пушкой, да еще и – в придачу – ракетами класса «земля – земля».

Уважаемые гусары, драгуны, уланы и даже кирасиры!

Напрасны, как говорится, ваши совершенства: вашими саблями, пиками и палашами танк вам не одолеть.

Даже самый плохонький.

Известно, что плох тот солдат, который не мечтает стать генералом.

Однако значительно хуже тот генерал, который в своей стратегии и тактике опирается лишь на голый энтузиазм, мужество и героизм.

Вверенных в его распоряжение военнослужащих.

Призываемых и обязываемых их генералом бросаться грудью на амбразуру вражеского дота (долговременная огневая точка).

Тем более – дзота (долговременная защищенная огневая точка).

В этой связи, казалось бы, самой благоразумной и рассудительной добродетелью предстает Умеренность.

При одном только ее упоминании на нас сразу же нахлынут волны воспоминаний и о «золотой середине», и о том, что «Все – в меру», – сказал Джавахарлал Неру», и о многих других, бытующих в мирý аналогичных благопристойностях.

Однако тут же из глубин недремлющего подсознания самопроизвольно выныривают язвительные строки:

Полу-милорд, полу-купец,

Полу-мудрец, полу-невежда,

Полу-подлец, но есть надежда,

Что будет полным, наконец (эпиграмма А.С. Пушкина на М.С. Воронцова).

В меру любить и в меру ненавидеть – это и есть быть полуподлецом.

Да, конечно, проявление сдержанности в выражении своих вполне человеческих эмоций – признак высочайшего самообладания человека.

И чем сильнее эмоции – бурлящие, кипящие, клокочущие в нем, – тем бóльшая сила воли требуется для того, чтобы держать их, что называется, «в узде».

А если их нет в человеке, этих человеческих эмоций, тогда – что?

А тогда, оказывается, то и сдерживать-то нечего.

Если человеку все, как говорится, «по-барабану» и «до лампочки», если на все ему в лучшем случае наплевать, то его Умеренность – никакая не добродетель, а явный признак безволия, бездушия и безразличия.

Присущего тому, кто сам по сути своей, как говорится, «ни то, ни се».

То есть, есть так, как оно есть.

И даже сама Умеренность имеет вполне реальные границы ее действительной применимости.

Тем не менее, долго ли, коротко ли, но более чем полтысячи лет именно платоновская система добродетелей, или, если угодно, моральных ценностей в цивилизованной Европе продержалась на доминирующих позициях.

До тех пор, пока триумвиратом теперь уже новозаветных христианских добродетелей: «Вера»; «Надежда»; «Любовь», – содержащихся в Первом послании к коринфянам апостола Павла (см.: 1Кор. [13:13]), – не началось поступательное вытеснение «старой» – платоновской – системы добродетелей.

В развернутом виде триумвират, состоящий из Веры, Надежды и Любви получил достаточно детальную разработку в трудах таких классиков христианской философии, как Августин Блаженный и Фома Аквинский.

Тем не менее, возведенная в абсолют, каждая из новозаветных христианских добродетелей – увы! – тоже вырождается в абсурд.

Точно так же как и все рассмотренные ранее платоновские.

Ведь Вера – в абсолютизированном своем выражении – предстает перед нами в виде господствующей в сознании человека «мировоззренческой установки на восприятие желаемого в качестве действительного» (см. соответствующие энциклопедические статьи академика Шинкарука Владимира Илларионовича).

Надежда как «стремление души убедить саму себя в том, что желаемое сбудется» (см. Р.Декарт, «Размышления о методе»), будучи абсолютизированной, побуждает к бездействию, к пассивному ожиданию гипотетически сваливающейся с неба «манны небесной».

Любовь же, абсолютизируя саму себя, становится слепой.

По крайней мере, наполовину.

И – глухой.

Настолько же.

Любящая мать, например, готова видеть и слышать ВСЕ то, что несет угрозу для ее ребенка.

И – НИЧЕГО из того, что таит в себе опасность, исходящую от ее ребенка.

По отношению к другим.

Когда же спохвáтится, вполне возможно, что будет уже слишком поздно.

И останется тогда лишь горевать: «И где же это, и что же это я упустила в воспитании своего ребенка?».

Ввиду постоянно обнаруживающей себя ущербности системы добродетелей, состоящей из триптиха Вера, Надежда, Любовь, раньше или позже, но обязательно должна была появиться альтернативная ей.

Что, собственно говоря, и произошло накануне и в процессе Великой французской революции.

На ее знаменах было начертано – визуально ли, виртуально ли – не суть важно, главное – что: «Свобода, равенство, братство» (фр.: «Liberté, Égalité, Fraternité»).

Первоначально – «Свобода, равенство, братство или смерть!» (фр. «Liberté, Égalité, Fraternité ou la Mort») – подлинный изначальный девиз Великой французской революции.

Действительно, Свобода!

Что может быть любезнее «для сердца вольного и пламенных страстей» (см.: Лермонтов М.Ю. «Смерть поэта»)?

Ведь она:

– и «отсутствие принуждения» (Дэвид Юм);

– и «право выбора» (Фома Аквинский);

– и – «осознанная необходимость» (определение совершенно загадочного авторства, приписываемого то Спинозе, то Гегелю, то Марксу с Энгельсом, и все это притом, что ни у одного из них в точности такого определения нет);