Текст книги "Алан Тьюринг и тайная комната"

С правого борта «Лузитании», в том месте, куда угодила немецкая торпеда, последовал сильный взрыв. За ним через несколько секунд произошел второй, намного мощнее первого. Ему сопутствовал выброс пламени и черно-желтого дыма, но уже с левого борта. Поглядев на «Лузитанию» в перископ, Швигер написал в вахтенном журнале, что она стремительно наклонялась на правый борт, ее носовая часть опускалась вниз и на ее борту воцарилась паника. Через короткое время «Лузитанич» была обесточена, но ее радист все-таки сумел отправить короткую радиограмму:

«Срочно на помощь! Сильный крен. Местонахождение в 25 километрах к югу от Кинсэйла».

Швигер сделал запись в вахтенном журнале:

«Я погружаюсь на 24 метра и ухожу в море. У меня нет сил выпустить вторую торпеду в несчастных людей, борющихся за жизнь».

Через 18 минут после попадания немецкой торпеды «Лузитания» затонула. В общей сложности погибли 1198 человек. Среди них оказалось более сотни детей, и в том числе группа английских сирот в полном составе. В списке погибших присутствовали 124 гражданина США, включая Вандербильдта.

Уничтожение «Лузитании» стало самым масштабным событием в истории морских войн. Хотя новость про «Лузитанию» Фишер воспринял совершенно безразлично, как рядовое событие. Но когда он узнал о том, что крейсер «Юнона» нарушил приказ следовать в Бристоль и стал выдвигаться на помощь «Лузитании», то пришел в ярость.

Через несколько дней немецкому послу в США Иоганну Бернсдорфу была вручена американская нота, в которой резко осуждалось ничем не спровоцированное жестокое нападение на гражданское безоружное судно, повлекшее за собою огромные человеческие жертвы.

Вильгельм II в своем личном письме выразил соболезнования американскому народу и семьям американцев, погибших на «Лузитании». Но при этом он отметил, что «Лузитания» являлась вспомогательным крейсером английского военно-морского флота, то есть законной целью немецкой подводной лодки.

В Германии не знали, кто потопил «Лузитанию», пока У‑20 не оказалась на расстоянии трехсот километров от Вильгельмсхафена и с нее не поступил доклад по радио главнокомандующему военно-морским флотом Германии, что были потоплены один парусник, два парохода и «Лузитания», которая была пущена на дно всего одной торпедой. Через 5 часов главнокомандующий военно-морским флотом Германии ответил:

«Я чрезвычайно высоко ценю капитана и его команду за достигнутый ими успех, которым гордится весь наш военно-морской флот, и поздравляю с возвращением».

Этот обмен радиограммами между У‑20 и главнокомандующим военно-морским флотом Германии произвел настолько сильное впечатление на английское адмиралтейство, что Эвингу поступил оттуда приказ истребовать со станций перехвата подписанные копии исходных текстов радиограмм. Приказ был исполнен между 18 и 20 мая 1915 года.

Но несмотря на все усилия англичан, добиться в 1915 году вступления США в Первую мировую войну им не удалось. И в этом была безусловная заслуга американского президента Вильсона, который продолжал придерживаться политики нейтралитета, хотя в ней и наличествовала большая доля симпатии к Англии. Да и не готовы были тогда США ко вступлению в войну, ведь у них фактически отсутствовала регулярная армия.

После окончания Первой мировой войны в «Комнате 40» были еще раз тщательно проанализированы все известные обстоятельства, сопутствовавшие атаке У‑20 на «Лузитанию». И там пришли к однозначному выводу, что никаких прямых доказательств наличия у Швигера приказа торпедировать «Лузитанию» не существует.

«Моя фамилия Холл»

В начале 1915 года стало очевидно, что «Комната 40» была недостаточно укомплектована персоналом, чтобы успевать обрабатывать весь поступавший перехват. В результате там не уделяли внимания перехвату с Балтики, которого он заслуживал, и даже работа над чтением переписки немецких военных атташе, засекреченной при помощи «ТК», не велась регулярно и последовательно, как это следовало бы делать. А если вражеский код еще не был взломан, то сообщения, закодированные с его использованием, просто игнорировались. В «Комнату 40» нужно было обеспечить приток свежих сил. Этим совместно занялись Эвинг и Холл. Через некоторое время из-за набора новых сотрудников в помещении, которое занимала «Комната 40», не осталось места. Поэтому для нужд «Комнаты 40» были реквизированы соседние помещения.

Среди первых новобранцев, принятых на работу в «Комнату 40» в 1915 году, были 2 преподавателя военно-морской академии и 3 сотрудника дипломатической службы. Среди них выделялся Джордж Янг. Он был экспертом по Ближнему Востоку. Когда началась Первая мировая война, ему было 42 года, и он находился на дипломатической службе в Лиссабоне. Янг немедленно уволился и вернулся в Англию, чтобы найти там увлекательную работу. Холл поставил его во главе дипломатической секции, недавно созданной в «Комнате 40». Там Янг показал себя с лучшей стороны. Но, видимо, работа в «Комнате 40» оказалась недостаточно захватывающей, и в конце 1917 года он записался добровольцем в морскую пехоту.

31‑летний Дилвин Нокс, сын епископа манчестерской епархии, закончил Итонский колледж[81]81
  Частное учебное заведение для мальчиков в г. Итон в Англии, основанное в 1440 г.


[Закрыть], где занимался научными исследованиями, которые продолжил в Королевском колледже в Кембридже. В 1909 году он защитил там кандидатскую диссертацию. Нокс получил классическое образование, а его кандидатская диссертация была посвящена ритмической структуре текстов Фукидида[82]82
  Древнегреческий историк.


[Закрыть]. В ученом совете засомневались в правильности рассуждений, приведенных в кандидатской диссертации Нокса. Но они были настолько блестящими, что никто не смог их опровергнуть.

После стажировки на посту вахтенного дежурного Ноксу отвели под рабочий кабинет крохотную комнату под номером 53. Помимо стола и стула, в ней находилась душевая кабина, в которой мылись вахтенные дежурные после ночной смены. Поэтому время от времени Ноксу приходилось работать в мылкой атмосфере, насыщенной водяными парами. Но он не обращал на это внимания. Как и во время пребывания в Итоне, результаты своей работы Нокс записывал неразборчивым почерком на грязных клочках бумаги. Он отличался крайней забывчивостью и поэтому хранил очки в кисете из-под табака в качестве напоминания, что держал табак в футляре для очков. Позднее вместо табака Нокс стал класть туда бутерброды, чтобы не забывать поесть. Он был самым способным дешифровальщиком «Комнаты 40» и одновременно самым ее непредсказуемым сотрудником.

Еще одним выпускником Итона и кандидатом наук из Королевского колледжа в «Комнате 40» был Фрэнк Берч. До «Комнаты 40» он специализировался в области современных языков и истории. Берч был на 7 лет моложе Нокса и увлекался парусным спортом. В начале Первой мировой войны он был зачислен в военно-морской резерв и проходил службу на флоте в Атлантике и Дарданеллах. Берч с удовольствием участвовал в любительских спектаклях. Во время рождественских каникул он играл в представлениях, изображая вдову Тванки[83]83
  Представляемый мужчиной женский персонаж пантомимы «Аладдин», действие которой происходит в Китае, Аравии или Персии.


[Закрыть]. Берч был одним из немногих сотрудников «Комнаты 40», приходивших на работу в военной форме. Он снимал дом в Челси на пару с Ноксом и на фоне остальных выделялся своими аналитическими способностями.

До «Комнаты 40» Фрэнк Эдкок некоторое время работал учителем в Уиггестонской средней школе[84]84
  Английская средняя школа для мальчиков в г. Лестер.


[Закрыть]. Будучи студентом, он с отличием сдал экзамены по всем предметам и поставил перед собой цель занять должность заведующего кафедрой древней истории в Кембриджском университете. Поэтому свое пребывание в «Комнате 40» он рассматривал исключительно как временное.

К совершенно иному типу сотрудников в «Комнате 40» относился преподобный Уильям Монтгомери, выпускник Вестминстерского пресвитерианского колледжа в Кембридже. Ему исполнилось 44 года. Он был автором исследовательских работ, посвященных Аврелию Августину[85]85
  Христианский богослов и философ, живший в Северной Африке (354–430).


[Закрыть], и переводчиком богословских трудов Альберта Швейцера. Некоторое время Монтгомери работал цензором в Министерстве информации Англии.

Еще одному новому сотруднику «Комнаты 40», Альфреду Буллоу из колледжа Гонвилл и Кай в Кембридже, было 35 лет, он говорил на двух языках – английском и немецком, учился в Дрездене, потом – в Тринити-колледже в Кембридже. Буллоу с отличием сдал экзамены по языковым предметам. Был женат на известной итальянской актрисе Элеоноре Дузе.

Одним из самых успешных новобранцев, которых Холл привлек к работе в «Комнате 40», стал Найджел Грей. Он закончил Итонский колледж. Отказавшись от поступления в университет, Грей занялся изучением иностранных языков для поступления на дипломатическую службу. Он бегло говорил по-французски и по-немецки, но не смог сдать вступительный экзамен по итальянскому языку. Некоторое время Грей проработал в издательской фирме, а после начала Первой мировой войны, как и Берч, был зачислен в военно-морской резерв. Он служил наблюдателем в аэростатном отделении военно-морской авиационной службы в Бельгии. В начале 1915 года Грей приступил к работе в «Комнате 40», где проявил себя как талантливый дешифровальщик. Он был явным любимчиком Холла, который перевел его в дипломатическую секцию сразу после ее создания, а в 1917 году – в средиземноморскую.

В 1916 году к работе в «Комнате 40» приступил Уильям Кларк, адвокат. Его отец был адвокатом у английского короля Эдварда VIII. Образование Кларк получил в Аппингемской школе и в колледже Магдалины в Оксфорде[86]86
  Государственная школа в г. Аппингеме в Англии, основанная в 1584 г.


[Закрыть]. Кларк очень хотел служить на военно-морском флоте и в начале 1915 года, скостив себе десяток лет (ему было тогда 33 года), поступил на службу в военно-морской резерв в звании младшего казначея флота. Он хорошо владел немецким языком и, попав в поле зрения Холла, вместо морских просторов очутился в «Комнате 40». Там он подружился с Берчем. Дешифровальные способности Кларка были весьма средними. Однако, благодаря юридическому образованию, он стал хорошим аналитиком. По мере расширения масштабов деятельности «Комнаты 40» Кларк начал помогать Хоупу в составлении разведывательных сводок и в обработке «сырого» материала, поступавшего от дешифровальщиков. Будучи способным и умным человеком, обладая широкими познаниями и опытом военно-морской службы, Кларк своими здравомыслием и практичностью отлично компенсировал чудачества университетских преподавателей, работавших в «Комнате 40».

Выпускники Итона и кандидаты наук из Королевского колледжа преобладали в «Комнате 40» в первые 2 года после ее создания. Заметным исключением из этого правила являлся Лионель Фрейзер. Его отец был дворецким, мать работала прислугой. Они с любовью заботились о своем сыне. Фрейзер быстро и без посторонней помощи нашел себе хорошую работу в деловом квартале Лондона. Прирожденный вояка, он выжил при проведении Дарданелльской операции, но позже повредил себе колено, играя в регби. Когда его комиссовали по инвалидности, то Фрейзер по знакомству нашел себе работу в «Комнате 40». Там он стал первым из военнослужащих, которые по состоянию здоровья не могли оставаться на военной службе и выполняли самые обыденные служебные поручения. Например, подбирали капсулы с перехваченными сообщениями, которые поступали по пневматической почте в «Комнату 40», сортировали эти сообщения и передавали их для дешифрования и последующего анализа уполномоченным сотрудникам. Подобных подборщиков-сортировщиков в «Комнате 40» называли «трубачами».

Бенджамин Фодель-Филлипс был выпускником Итона. Его отец и дед занимали должность лорд-мэра Лондона[87]87
  Полномочия лорд-мэра Лондона ограничиваются лондонским районом Сити и по большей части являются чисто церемониальными.


[Закрыть]. Неудивительно, что в «Комнате 40» Фодель-Филлипса прозвали лорд-мэром. Он стал начальником дипломатической секции «Комнаты 40» вместо Янга. Фодель-Филлипс был состоятельным человеком и неизменно проявлял щедрость по отношению к коллегам.

У Холла и Эвинга были разные воззрения на «Комнату 40». Начальник военно-морской разведки намного лучше осознавал ее возможности, чем начальник службы общеобразовательной подготовки личного состава военно-морских сил. Последний же вполне довольствовался тем, что снабжал Оливера немецкими военно-морскими дешифровками, представлявшими исключительно оперативный интерес. В отличие от Эвинга Холл был профессиональным военным моряком, обладал отличным воображением и широким кругозором. Он сразу же осознал огромный разведывательный потенциал, заключенный в работе цензоров из Военного министерства Англии. Перед Первой мировой войной их главной задачей было не допустить утечки секретной информации в Германию. Теперь же они могли стать источником ценных сведений и о самой Германии, и о действиях ее шпионов за рубежом. Сообщения, которыми обменивались немцы, находившиеся в нейтральных странах, регулярно перехватывались. А так как многие из этих сообщений были закодированы или зашифрованы, то они направлялись для прочтения в «Комнату 40».

Но в «Комнате 40» не справлялись с основной своей обязанностью – чтением военно-морских шифровок. Что уж там было говорить про остальные шифровки. И уже неважно было, посылались ли они по радио или по почте. Как сказал Деннистон, никто тогда еще не мог предвидеть, что во всех наших папках будут лежать радиограммы, которые, возможно, представляли величайший интерес и могли быть прочитаны, а в 1915 году, можно сказать, прочитаны без особого труда.

C начала Первой мировой войны и вплоть до мая 1915 года более 176 телеграмм, отправленных немецкими военно-морскими атташе из Северной и Южной Америки в Германию, пересекли территорию Англии и были перехвачены Военным министерством. Но из-за отсутствия должного взаимодействия между ним и «Комнатой 40» эти телеграммы не были сразу же переданы в «Комнату 40», а, значит, не были там вовремя прочитаны. Большинство из них были прочитаны задним числом. И только тогда выяснилось, что они касались заокеанских передвижений немецких крейсеров вместе с судами снабжения – например, подробно описывали текущую дислокацию и намерения Восточноазиатской эскадры Германии.

Несмотря на большой прогресс, достигнутый «Комнатой 40» в чтении немецких военно-морских шифровок, остальной перехват, оказавшийся в ее распоряжении, долгое время не читался. В «Комнате 40» выяснили, что это была шифрованная дипломатическая переписка Германии. По оценке Берча и Кларка, немецкие дипломатические шифры были более хитроумными и стойкими, чем военно-морские.

В 1915 году англичане сумели почти одновременно завладеть двумя копиями немецкого дипломатического кода. Первая досталась им в Бельгии. Когда немцы оккупировали эту страну, то взяли под контроль мощную радиостанцию в Брюсселе. Для ее технического обслуживания они наняли инженера Александра Сцека. Его родители были австро-венгерскими подданными, по национальности чехами. Но сам Александр Сцек являлся не только австро-венгерским подданным, но и английским, поскольку родился в Англии. После его рождения отец вернулся в Австро-Венгрию, а мать осталась жить в Англии. Через нее английская разведка и установила контакт со Сцеком. С большим трудом его удалось заставить копировать немецкий дипломатический код страницу за страницей и передавать связному.

Весной 1915 года Сцек сильно занервничал, испугавшись разоблачения и последующего наказания за содеянное. А потом бесследно исчез. После окончания Первой мировой войны отец Александра Сцека заявил, что его застрелили англичане, а те переложили вину на немцев. Позже в Англии нашелся свидетель, который утверждал, что лично слышал, как Оливер говорил:

«Я сам заплатил тысячу фунтов, чтобы этого чеха-инженера пристрелили».

Почему именно Оливер, а не начальник военно-морской разведки, например, занимался вопросом ликвидации Сцека, неясно. Хотя известно, что Оливер всегда неохотно предоставлял своим преемникам на разных постах полный контроль в вопросах, которые более не находились в его прямой компетенции.

Когда Сцек пропал, то он, предположительно, хранил при себе последние несколько скопированных страниц немецкой кодовой книги в качестве гарантии, что английская разведка тайно вывезет его из Бельгии в Англию. Вполне возможно, что связной Сцека убил его, чтобы завладеть ими. Но этому нет никаких подтверждений, равно как и тому, что английская разведка нашла полезное применение копии немецкого дипломатического кода, которую для нее с риском для жизни добыл Сцек. Хотя, может, это именно ее Деннистон уподобил большой куче самого отвратительного дерьма.

Примерно в то же самое время англичане добыли вторую копию немецкого дипломатического кода – в Персии. Бывший вице-консул Германии в Бушире[88]88
  Портовый город на юге Персии (ныне Ирана).


[Закрыть] Вильгельм Вассмусс был прислан из Константинополя в Персию, чтобы саботировать поставки нефти Англии и побудить персов объявить ей войну. По приказу персидского хана он был арестован, но сумел сбежать из тюрьмы перед самым прибытием английского вооруженного отряда, получившего приказ взять Вассмусса под стражу. Спасаясь от англичан, он уезжал в такой спешке, что даже не успел забрать свои вещи. Они были перевезены на чердак здания английского Министерства по делам Индии в Лондоне и пылились бы там до бесконечности, если бы не Холл. В апреле 1915 года он беседовал с молодым военно-морским офицером, недавно вернувшимся из Персии. Тот рассказал Холлу про побег Вассмусса и про оставленные им вещи. Через час один из подчиненных принес Холлу вещи Вассмусса. Среди них оказался дипломатический код Германии.

По другой версии, вскоре после неудачной попытки захватить Вассмусса англичане задержали немецкого консула в Бушире Гельмута Листеманна. При нем нашли 2 кодовые книги, завернутые в несколько пар длинных шерстяных трусов. Якобы перед побегом Вассмусс отдал немецкий дипломатический код знакомому персу, а тот передал Листеманну.

В 1926 году сам Холл дал письменные показания под присягой, однозначно заявив:

«Немецкая кодовая книга поступила в наше распоряжение после того, как была захвачена английскими властями среди вещей немецкого консула по фамилии Вассмусс, который находился в Ширазе[89]89
  Город на юге Персии (ныне Ирана).


[Закрыть], где участвовал в попытке взорвать английский нефтепровод.

Известно, что непосредственно перед отъездом с заданием в Шираз Вассмуссу было поручено возглавить немецкую дипломатическую миссию в Афганистане. Все подготовительные мероприятия к учреждению этой миссии взяло на себя посольство Германии в Константинополе. Оно было одним из немногих немецких посольств, оснащенных кодом 13040, который был введен в действие еще в 1905 году. Главу дипломатической миссии в Афганистане было бы вполне логично снабдить высокоуровневым кодом 13040, а угроза попадания этого кода в руки противника могла быть просто проигнорирована. Но уже после отбытия Вассмусса из Константинополя возглавить дипломатическую миссию Германии в Кабуле вместо него было доверено другому человеку – Оскару Нидермейеру. И Вассмусса послали в Персию подстрекать местных жителей к восстанию против англичан и готовить взрыв английского нефтепровода. Нидермейер сделал отметку в своем дневнике о том, что после побега Вассмусса англичане нашли в его багаже список всех членов его экспедиции в Персию и все его документы, включая кодовую книгу. Но вряд ли это был код 13040, учитывая, что новое задание Вассмусса носило чисто диверсионный характер, а не дипломатический».

Ситуацию с немецкими дипломатическими кодами еще больше запутали Берч и Кларк. После Первой мировой войны они рассказали, что, завладев немецким кодом 89734, дешифровальщики в «Комнате 40» поняли, что многие немецкие дипломатические коды на деле представляли собой всего лишь криптографические ключи, имевшие один и тот же прообраз. По мнению Берча и Кларка, обладая одним из таких ключей или вскрыв его, можно было всего за несколько часов вскрыть другой. Однако Берч и Кларк не рассказали, когда именно и при каких обстоятельствах в «Комнате 40» завладели кодом 89734. Связь между кодами 89734 и 13040 осталась до конца невыясненной. Предположительно, они были просто похожи друг на друга и в одинаковой степени нестойкие.

Таким образом, с уверенностью можно утверждать только, что некий немецкий дипломатический код был захвачен англичанами в Персии и что он помог дешифровальщикам из «Комнаты 40» взломать другой немецкий дипломатический код – 13040. Однако им долгое время не удавалось найти этому практическое применение. Сказывалось отсутствие у «Комнаты 40» достаточного количества перехвата немецкой дипломатической переписки. Большая часть дипломатических депеш Германии отправлялась не по радио, а в виде писем по почте, иногда на чужие адреса или в мешках с дипломатической почтой нейтральных стран типа Швеции. Цензорам в Военном министерстве Англии понадобилось значительное время, чтобы выяснить все маршруты, использовавшиеся для доставки дипломатической почты Германии. Но даже после этого полное отсутствие взаимодействия между Военным министерством и «Комнатой 40» ввиду завесы секретности, ее окружавшей, не позволило наладить чтение перехваченных сообщений Министерства иностранных дел Германии. Да и количество военно-морских станций перехвата было слишком ограниченным, чтобы фиксировать эти сообщения в полном объеме.

Поэтому, например, в ноябре 1915 года Оливер приказал начальнику военно-морской разведки Англии в районе Персидского залива снарядить военный корабль для перехвата всех немецких радиограмм, пересылаемых между Константинополем и Исфаханом[90]90
  Город в Персии (ныне Иран) в 340 км от Тегерана.


[Закрыть]. В приказе Оливера было предписано соблюдать чрезвычайную секретность и содержались позывные сигналы немецкой радиостанции в Константинополе, а также длина волны, на которой осуществлялся радиообмен. Подобного же рода приказ был ранее отдан английской станции перехвата в Южной Америке и неоднократно повторялся в дальнейшем для других регионов по мере того, как там обнаруживалось существование немецких радиостанций.

Вовлеченность подразделения адмиралтейства Англии в вопросы из области разведки, весьма отдаленно связанные с событиями, которые происходили на море, может показаться странной. Но следует иметь в виду, что, помимо «Комнаты 40» и дешифровальной службы Главного штаба сухопутных войск, в Англии не было другого органа, который мог бы взять на себя решение подобных вопросов. Министерство иностранных дел Англии с неодобрением относилось к чтению чужой дипломатической переписки. Поэтому впоследствии оно весьма неохотно приняло на себя ответственность за финансирование вместо адмиралтейства Правительственной криптографической школы, созданной в 1922 году.

Именно Холлу «Комната 40» оказалась обязана своим деятельным участием в ведении контрразведки, а также разведки в области экономики и дипломатии. По мнению Холла, почти все, связанное с войной против Германии, так или иначе имело отношение к военно-морским силам Англии, интересы которых простирались по всему миру. И вскоре Холл установил тесные взаимоотношения с английскими силовиками и средствами массовой информации. Он также оказался в поле зрения не только первого лорда адмиралтейства, но и министров внутренних дел, торговли и самого премьер-министра Англии.

В 1915 году по совету Янга Холл приказал создать дипломатическую секцию в «Комнате 40». Эта секция была выведена из-под контроля Эвинга и напрямую подчинялась Холлу. Ее возглавил Янг. Помимо него, сотрудниками дипломатической секции стали Фодель-Филлипс, Грей и Монтгомери. Она заняла комнату под номером 45 адмиралтейства, но по-прежнему именовала себя «Комнатой 40».

Холл с раздражением относился к взглядам Эвинга на предназначение «Комнаты 40», считая их слишком узкими, ограниченными и лишенными воображения. Холла также не устраивал тотальный контроль над «Комнатой 40» со стороны Оливера. Отношения Холла с Эвингом не отличались сердечностью. В переписке они никогда не обращались друг к другу по имени. По свидетельству Оливера, Холл всегда стремился командовать Эвингом, который не желал с этим мириться. Ведь ему предоставил полную свободу действий сам первый лорд адмиралтейства. В конце концов Холл и Эвинг вдрызг разругались. По поручению Альфреда Бальфура, в конце мая 1915 года сменившего Черчилля на посту первого лорда адмиралтейства, Оливер и секретарь адмиралтейства Грэхем Грин провели расследование инцидента и потом потратили полдня на то, чтобы помирить Холла и Эвинга. В октябре 1916 года Эвинг передал Холлу бразды правления «Комнатой 40». Это не только облегчило жизнь и Эвингу, и Холлу, но и сделало работу «Комнаты 40» более продуктивной.

Холл всегда считал, что «Комната 40» должна находиться под его безраздельным контролем. Для него было характерно, что все рычаги управления постоянно находились у него под рукой. Но, в отличие от Оливера, Холл не был сторонником абсолютной централизации власти над своими подчиненными. По этому поводу Холл написал в автобиографии:

«По моему мнению, не может преуспеть начальник разведки, который пытается быть в курсе любой мелочи в своей работе. Но если его разведывательная организация устроена так, что он, не задумываясь, знает, к кому из коллег обратиться за требуемой информацией, то может ожидать, что добьется хороших результатов. Более того, эта система имеет неоспоримое преимущество, заключающееся в том, что при ней все сотрудники проявляют свои наилучшие качества, поскольку начальник не настаивает на действиях, которые сам считает предпочтительными, а, напротив, добивается претворения в жизнь идей своих подчиненных. Именно так с самого начала была устроена наша военно-морская разведка».

Холл выбирал, на каких вопросах концентрироваться лично, а остальные предоставлял решать тщательно подобранным подчиненным без того, чтобы постоянно дышать им в затылок. Он никогда не пренебрегал советами своего персонала, и было неважно, от кого они исходили – от аналитиков или дешифровальщиков. А подчиненные вознаграждали Холла своей преданностью, к которой примешивалось восхищение его хитроумными методами проведения разведывательных операций и склонностью к риску.

Холлу удалось наладить хорошие отношения с Черчиллем. В 1933 году Холл так отозвался о нем в автобиографии:

«Он обладал храбростью и дальновидностью – гениальный человек, если таковые вообще существуют. Но в его выдающихся способностях был дефект; он действовал исключительно в одиночку. Не в его характере было позволять кому-то, помимо себя, обладать единоличной властью, когда необходимо было предпринять какие-либо решительные действия. Даже в исключительно технических вопросах он настаивал на выслушивании своих взглядов, и обладал такой силой убеждения, что чиновники в адмиралтействе вели себя, как загипнотизированные – я не могу придумать лучшего слова – и соглашались со взглядами, существенно отличавшимися от тех, которых обычно придерживались. Я помню, как однажды ночью мистер Черчилль послал за мной. Он хотел обсудить что-то наедине. Честно говоря, сейчас я не помню, что это было. Наши мнения оказались диаметрально противоположными. Он довольно долго спорил. Я знал, что я прав, но мистер Черчилль во что бы то ни стало вознамерился убедить меня в правильности его точки зрения и продолжил излагать свои аргументы совершенно блестящим образом. Было далеко за полночь, и я ужасно устал, но казалось, что первый лорд был неутомим. Он продолжал говорить, и я отдаленно помню странное чувство, что, хотя это было против моей воли, через короткое время мне придется согласиться со всем, что он сказал. Но внутри меня началось восстание, и, вспомнив про случай с осколком из повести Киплинга «Ким», я начал бормотать про себя «Моя фамилия Холл, моя фамилия Холл…» Неожиданно мистер Черчилль замолчал и, нахмурившись, взглянул на меня. «Что вы там бормочете про себя?» – задал вопрос он. «Я говорю про себя, – ответил я, – что моя фамилия Холл, потому что, если я вас буду слушать дальше, то поверю, что моя фамилия Браун». «Значит, вы не согласны с тем, что я вам говорю?» – от души рассмеялся он. «Первый лорд, – сказал я, – я не согласен ни с единым вашим словом, но не могу с вами спорить; я этому не обучен». Спор прекратился, и я пошел спать».

Нужно отметить, что военному в звании капитана, воспитанному в традиции «не наше дело рассуждать почему», нужно было обладать значительным мужеством, чтобы спорить с самим первым лордом английского адмиралтейства.

Холл восхищался Фишером, с которым прекрасно ладил. 15 мая 1915 года Фишер самовольно оставил свой пост в адмиралтействе, будучи недоволен стратегией Черчилля при проведении Дарданелльской операции. Он даже не дождался официального принятия своей отставки и назначения преемника. Несмотря на такое непростительное поведение Фишера, премьер-министр Англии Герберт Асквит, Черчилль и другие пытались убедить Фишера вернуться к исполнению служебных обязанностей. События 17 мая 1915 года заставили их изменить свое мнение о Фишере.

В «Комнате 40» были замечены привычные признаки подготовки военно-морского флота Германии к выходу в море. Узнав об этом, Черчилль поспешил вернуться на свое рабочее место в адмиралтействе. Но Фишер продолжил отсутствовать на службе. Исполнение его обязанностей взял на себя второй морской лорд адмиралтейства адмирал Фредерик Гамильтон, который был плохо знаком с оперативной обстановкой. Тревога, как обычно, оказалась ложной. Военно-морской флот Германии обеспечивал прикрытие для очередной операции по минированию Северного моря и через сутки вернулся к месту постоянной дислокации. Но коллеги Фишера в адмиралтействе были обеспокоены самовольной отлучкой со службы в момент времени, который мог оказаться критическим. Они обратились за помощью к Холлу и попросили его убедить Асквита принять отставку Фишера, чтобы исключить саму возможность его возвращения в адмиралтейство в качестве первого морского лорда. Через 2 дня Фишер сам подорвал к себе всяческое доверие со стороны Асквита, начав диктовать ему условия, на которых он согласился бы вновь занять свой пост в адмиралтействе. Асквит счел такое поведение недопустимым. Но еще большее негодование у него вызвали условия, выдвинутые Фишером. Его отставка была немедленно принята. Не усидел на своем посту и Черчилль. Асквит был вынужден согласиться на формирование коалиционного правительства, одним из условий которого была отставка Черчилля с должности первого лорда адмиралтейства. В конце мая 1915 года он был заменен на Бальфура.