Текст книги "Алан Тьюринг и тайная комната"

Детство

Алан Тьюринг родился 21 июня 1912 года в Лондоне. Он никогда не был в Индии, хотя его отец Юлий Тьюринг вплоть до 1925 года продолжал работать в Мадрасе муниципальным чиновником. С самого начала своего брака Юлий и Этель Тьюринги твердо решили, что не будут лично заниматься воспитанием своих детей в раннем возрасте. Поэтому сразу после рождения Алана Этель озаботилась поисками достойных опекунов для него, а заодно и для его старшего брата Джона.

Через несколько месяцев Этель нашла Вардов. Их было много, они жили в своем доме в небольшом городке Сент-Леонардс недалеко от Брайтона и представляли собой настоящую полноценную семью. Ее главой был полковник Вард, ветеран англо-бурской войны. Для него были характерны военная выправка, неразговорчивость и грубые манеры, но за ними скрывалось доброе сердце. Его жена, которую все звали бабулей, происходила из семьи военного. Она была решительной и строгой. Правосудие над своими детьми и внуками бабуля всегда вершила с определенной долей озорства и могла, например, дать увесистого тумака ребенку за неправильную осанку.

У Вардов было 4 собственных дочери и большое количество племянников и племянниц, а также еще один подопечный – Невилл Марриат, который был немного старше Алана. Дочерей Вардов звали Нерина, Хейзел, Кей и Джоан. Последняя была на 12 лет моложе Кей и очень избалована. Алан ее не выносил, считая сумасбродной и взбалмошной.

В ясельном возрасте Невилл, Джоан и Алан находились под присмотром няни и ее помощницы. В отличие от Невилла, который любил проказничать, и Джоан, которая закатывала истерики по любому поводу, Алан не доставлял особых хлопот. Разве что ему надо было регулярно давать свиное сало, которое прописал доктор в качестве средства от рахита.

Этель навестила Джона и Алана в 1915 и 1916 годах и убедилась в правильности своего выбора семьи опекунов для них. Однако от ее внимания ускользнул тот факт, что бабуля не слишком усердно присматривала за Аланом, а няня и ее помощница были по большей части заняты Невиллом и Джоан. На Алана у них почти не оставалось времени.

В конце 1916 года Этель вернулась в Англию из Индии, сняла комнату в Сент-Леонардсе и стала проводить много времени с Аланом. Она отправила Джона в школу-интернат. Примерно в это же время Вардов покинул и Невилл.

Этель уехала обратно в Индию к мужу сразу после окончания Первой мировой войны. В 1919 и 1922 годах Алан побывал в Шотландии вместе с родителями, которые приезжали в Англию в длительный отпуск. Алан вдоволь порыбачил с отцом и походил на прогулки в горы с матерью. Этель заметила, что Алан сильно переменился.

Он прекратил быть оживленным, даже в чем-то эксцентричным, завязывая со всеми приятельские отношения. Он стал необщительным и мечтательным. Этель решила забрать его из подготовительной школы, в которой его так или иначе мало чему учили, и обучать его сама в течение семестра, рассчитывая за счет уделяемого ему внимания и дружеского общения, сделать его прежним самим собой.

В начале 1922 года родители отправили Алана в подготовительную школу-интернат со спортивным уклоном в Хазелхерсте, в которой уже обучались его брат Джон и еще 45 других мальчиков в возрасте от 8 до 13 лет.

Семью Тьюрингов нельзя было назвать спортивной. Джон позднее вспоминал:

«Бабушка во многом потакала желаниям моего отца и в школьном возрасте добилась для него освобождения от всех спортивных игр и состязаний в школе в Бедфорде. Прямым следствием такого потворства впоследствии стало отсутствие у него малейшего интереса к любым спортивным мероприятиям. Мои скромные спортивные достижения в подготовительной школе были всецело проигнорированы. Что же касается моего брата Алана, то его отдельные артистичные попытки продемонстрировать отсутствие игрового мастерства тоже полностью игнорировались: было бы неправильно полагать, что к ним относились с молчаливым неодобрением, ни в коем случае – их попросту не замечали».

Когда впоследствии Алан превзошел всех своих бывших соучеников в подготовительной школе-интернате и стал марафонцем олимпийского уровня, он приписал это свое достижение отлыниванию от школьных игр с мячом. Алан полагал, что выучился быстро бегать благодаря тому, что всегда стремился не принимать участие в коллективных состязаниях в школе-интернате».

Джон Тьюринг был чересчур строг к родителям в том, что касалось их отношения к спорту. Они отнюдь не чурались спортивных состязаний. Известно, например, что 11 марта 1922 года в Хазелхерсте состоялся хоккейный матч, в котором участвовали Юлий и Этель Тьюринг. Их команда победила. Местная газета написала про Юлия Тьюринга, что хотя он был довольно медлителен на хоккейной площадке, но зато хорошо комбинировал.

Каждый семестр в подготовительной школе-интернате в Хазелхерсте выходил очередной номер школьного журнала. По нему можно судить о том, как обстояли дела у Алана. Первый семестр нелегко дался Алану, который оказался самым юным учеником в Хазелхерсте. Тем не менее он сумел сразу же отличиться, породив среди соучеников повальное увлечение оригами. Причем Алан научил их мастерить не только бумажные дротики и кораблики, но и лягушек, чайники, осликов и головные уборы всех форм и размеров. Алан уверял, что в сделанных им бумажных чайниках можно было даже кипятить воду на огне.

Потом Алан добился успеха на школьном экзамене по географии. Нужно было нанести на карту отсутствовавшие на ней географические наименования из отдельного списка. Алан показал шестой результат, значительно опередив своего старшего брата Джона.

Другим источником сведений о пребывании Алана в подготовительной школе-интернате в Хазелхерсте служат его письма родителям. Всего этих писем сохранилось 16. Интересно, что только 2 из них помечены воскресными датами. Дело в том, что в большинстве английских подготовительных школ от учеников требовалось писать письма родителям каждое воскресенье. Для учеников это было проблемой. Их жизнь в школе была монотонной и бессобытийной. Поэтому они, как правило, не знали, о чем сообщать родителям в своих письмах домой. Похоже, что Этель сберегла именно эти 16 писем Алана, поскольку в них, в отличие от остальных, действительно сообщалось что-то интересное. В одном Алан написал о том, что изобрел авторучку, и нарисовал ее чертеж, в другом – что пишущую машинку, и тоже схематично изобразил ее устройство, в третьем – что ненавидел пудинг из тапиоки и припомнил слова матери о том, что все Тьюринги ненавидят пудинг из тапиоки, особенно под мятным соусом. И еще попросил сообщить ему химическое название пищевой соды, а лучше – ее химическую формулу. Зачем? Алан хотел посмотреть, как происходит преобразование углекислого газа в пищевую соду и обратно, подобно тому, как это делается в крови и легких человека соответственно. Об этом Алан прочитал в книге Эдварда Брюстера «Чудеса природы», которую ему подарила Этель в возрасте десяти лет.

В большинстве писем Алана содержалась подробная калькуляция его расходов в соответствии со строгими требованиями отца. Много внимания уделялось его почерку, которым была одержима мать. Все письма Алана начинались с обращения «Дорогие мама и папочка!» Из них также можно было сделать вывод о том, что к этому времени он уже проявлял повышенное внимание к математике и прочим точным наукам. Важным стимулом для этого послужила книга «Чудеса природы». Ее Алан высоко ценил в течение всей своей жизни.

Однако ощутимый интерес к точным наукам и географии Алан стал демонстрировать в еще более раннем возрасте. Этель вспоминала, как маленький Алан бегал вдоль дороги с магнитом на веревочке и собирал железные опилки от повозок и телег с металлическими ободами на деревянных колесах. В 1921 году он задавал Этель вопросы про связывание кислорода и водорода в воде. В возрасте 7 лет Алан уже читал статьи по природоведению. А в 8 лет он ознакомился со статьей под названием «Про микроскоп», которая начиналась и заканчивалась одним и тем же предложением:

«Первым делом надо позаботиться о правильном освещении.

Учебная программа в подготовительной школе-интернате в Хазелхерсте была стандартной для того времени. Подготовка в ней велась для сдачи вступительного экзамена в государственные учебные заведения Англии. Естествознание не входило в основную учебную программу. Поэтому лекции по нему были нерегулярными, и Алану пришлось изучать естествознание самостоятельно. Его это вполне устраивало.

В 1923 году родители разрешили Джону и Алану самостоятельно съездить на летние каникулы в трехнедельную поездку во французский город Руан и погостить там у некой мадам Годье. Джон один раз уже останавливался у нее, но с Аланом путешествовал без родителей впервые и очень волновался по этому поводу. Он помнил рассказ матери о том, как она ехала с Аланом на поезде в Швейцарию и попросила его выбросить в окно сверток с мусором. Вместо этого Алан схватил сверток с ее паспортом, ключами, деньгами и билетами. Он направился к окну, сказав, что надеется не травмировать никого из путевых рабочих, выбрасывая сверток. Только проворство Этель, которая схватила Алана за рукав и оттащила его от окна, спасло их от крупных неприятностей.

В свою первую поездку в Руан Джон брал с собой велосипед, но во вторую категорически отказался это делать. Он опасался, что Алан, недавно научившийся ездить на велосипеде, захочет взять свой. Джона очень беспокоила перспектива с ужасом лицезреть Алана, из стороны в сторону виляющего на велосипеде и прокладывающего свой путь через плотный транспортный поток во Франции по скользкой булыжной мостовой.

Трудности возникли уже вскоре после приезда Джона и Алана в Руан. Дело в том, что Алана можно было заставить мыть уши только угрозами. Он сразу понравился мадам Годье, которая видела вину Джона в том, что он как следует не следит за своим братом. А когда Джон, наконец, добивался, чтобы Алан привел себя в порядок, то она признавала в этом заслугу только самого Алана, восклицая: «Какой прелестный мальчик!»

По возвращении из Руана Джон попросил родителей подыскать замену Вардам, которые присматривали за Джоном и Аланом вот уже 10 лет. И Этель занялась поисками новых опекунов. Вскоре она их нашла в графстве Хартфордшир в доме англиканского священника – викария Мейера. Джону у Мейеров очень понравилось:

«Я никогда не был так счастлив в своей жизни, как у Мейеров; даже Алан – при его ненависти к играм и нонконформизме – сумел вписаться в новую опекунскую семью. Авторитет Алана среди Мейеров сильно вырос, когда на одном из церковных праздников цыганка поведала миссис Мейер, что младший из двух ее подопечных – гений».

Секрет привлекательности Мейеров для Джона и Алана состоял в том, что при соблюдении минимальных требований к гигиене, к пунктуальности при приеме пищи и к поведению за столом в остальном можно было себя вести как угодно. Этель отметила для себя, что Алан быстро приспособился к Мейерам. Он одевался во все черное, катался на велосипеде по окрестностям, устраивал опыты в соседнем лесу, производил выстрелы из глиняной трубки, которую сам изготовил, и однажды опалил себе ресницы. Миссис Мейер позднее написала, что Алан «постоянно занимался чем-то опасным».

Беззаботные праздничные дни, которые Джон и Алан проводили у Мейеров, вскоре закончились. В 1924 году Юлий Тьюринг уволился с государственной службы и вместе с Этель навсегда вернулся в Европу. Поэтому в праздники и во время школьных каникул Джон и Алан гостили у родителей под их строгим контролем. Сначала Этель занялась проблемой плохого почерка Алана. Ценой огромных усилий проблему удалось решить. Но в конце 1924 года она возникла снова.

Тогда же Юлий и Этель поселились на вилле в курортном городе Динар на северном побережье Франции. Приезжая к родителям в Динар, Джон брал теннисную ракетку и частенько уходил из дома, чтобы знакомиться с девушками. Алан же спускался в подвал, где проводил химические опыты с использованием оборудования, подаренного ему родителями.

В мае 1925 года Алан сдал общий вступительный экзамен в государственную школу для учащихся в возрасте от 13 до 18 лет в городе Мальборо в графстве Уилтшир.

Отрочество

2 мая 1926 года Алан Тьюринг отплыл на пароме в Саутгемптон из французского порта Сен-Мало поблизости от Динара. На следующий день он должен был прибыть в свою новую школу в городе Шерборн в английском графстве Дорсет. Мать Алана Этель снабдила его подробными инструкциями касательно маршрута, пересадок и поведения в пути. Однако она не предусмотрела, что 3 мая 1926 года по призыву английской федерации профсоюзов начнется всеобщая забастовка, в которую будут вовлечены и работники транспорта. Паром, перевозивший Алана из Франции в Англию, пришвартовался в порту Саутгемптона через несколько часов после начала забастовки.

5 мая 1926 года Алан написал родителям письмо, в котором рассказал, как добирался из Саутгемптона до Шерборна. На пароме он узнал об отмене всех поездов в Саутгемптоне за исключением товарных составов, перевозивших молоко. Один из попутчиков пошутил, что теперь придется добираться до Лондона в пустой железнодорожной цистерне из-под молока.

Из Саутгемптона можно было доехать на автобусе до Солсбери. Но никто не знал, куда и на чем можно было отправиться из Солсбери дальше. Поскольку идти пешком с вещами не представлялось возможным, Алан оставил их на хранении у заведующего пассажирским багажом, купил географическую карту и в 11 часов утра стартовал на велосипеде от причала в порту Саутгемптона. С огромным трудом Алан отыскал местное почтовое отделение и отправил телеграмму своему школьному воспитателю Джеффри О’Ханлону. После он заехал в велосипедный магазин, пообедал и в 12 часов отправился в Шерборн. На улицах Саутгемптона Алан заметил много людей, которые не смогли ехать дальше из-за забастовки.

Поездка на велосипеде была приятной и неутомительной. Но по приезде в Шерборн Алан некоторое время испытывал определенные неудобства из-за отсутствия вещей, которые хранились в Саутгемптоне. О том, как Алан необычным способом добирался до шерборнской школы, даже поведала местная газета.

Почему же Алан не стал учиться в Мальборо, как его брат Джон? Да потому, что и Этель, и Алан сошлись во мнении, что только в Шерборне он мог развиваться и совершенствоваться так, как ему этого хотелось, а не тупо готовиться к карьере в армии, на государственной службе в Индии, в медицине, богословии или правоведении. И хотя в мае 1925 года Алан сдал общий вступительный экзамен в школу Мальборо, весной 1926 года он добился разрешения совершить еще одну попытку. В итоге Алан подтвердил свое соответствие более высоким требованиям, которые предъявлялись к поступавшим в школу Шерборна. И именно туда он потом поехал на своем велосипеде из Саутгемптона.

Сделать выбор не в пользу Мальборо – это было правильное решение. Подтверждением может служить тот факт, что три с лишним десятка страниц из более чем двухсотстраничной автобиографии Джона Тьюринга впоследствии оказались посвящены его страданиям в колледже Мальборо. А ведь всегда считалось, что Джон легче адаптировался к любым обстоятельствам, чем Алан. И если колледж Мальборо оказался не по душе старшему брату, то младшему брату уж точно пришлось бы там намного более туго!

Что касается Шерборна, то поначалу казалось, что Алана там все устраивало. Ну, или почти все. Он прошел церемонию посвящения, спев школьный гимн и дав тем самым повод посмеяться над собой старшим ученикам, приноровился оказывать им мелкие услуги, а также справляться с другими издержками пребывания в школе-интернате. Занятия регби и соревнования по гимнастике на шведской стенке были обязательными, и Алану приходилось в них участвовать. Но несмотря на это, он все равно был счастлив оказаться в учебном заведении, в котором точные науки ценились так же высоко, как и произведения Вергилия и Овидия.

История с поездкой Алана из Саутгемптона в Шерборн на велосипеде заложила прочный фундамент для формирования хорошего отношения к нему со стороны школьных преподавателей в течение нескольких начальных семестров обучения. Отчеты об успеваемости Алана были по большей части положительными – особенно в том, что касалось математики. Отмечались его сдержанность и стремление обособиться, которые учителя объясняли не природной замкнутостью, а застенчивостью. По их мнению, Алан был неопрятен, а хорошее настроение, в котором он пребывал, иногда было напускным. В отчетах об успеваемости Алана высоко оценивалась его способность к логическим рассуждениям и содержалась рекомендация поскорее научиться хорошим манерам.

Однако во второй половине 1927 года картина переменилась. Учителя стали значительно менее терпимы к поведению Алана. Изначальный запас хорошего отношения к нему был исчерпан. У Алана начались нелады с математикой, поскольку он занялся изучением высшей математики в ущерб элементарной. Его поведение находили странным: образно говоря, вместо того, чтобы закладывать фундамент для своих знаний, Алан начал сразу с крыши. Он стал хуже учиться и неряшливо оформлял свои письменные работы. Ошибочным в школе посчитали и его мнение о том, что ничегонеделание и безразличие обеспечат ему освобождение от предметов, которые он полагал ненужными для себя. Учителя Алана видели свою основную задачу в том, чтобы дать ему широкое образование, а не растить из него узкого технического специалиста. И если Алан придерживался другого мнения, то, по мнению его учителей, он зря тратил время в Шерборне.

В то же время учителя видели, что Алан не терял хорошего расположения духа и старался исправиться – например, по физкультуре. Поэтому хотя они понимали, что Алан представлял бы собой проблему в любой школе и в любом окружении в силу своего антисоциального поведения, но все равно продолжали надеяться наставить его на путь истинный. По их мнению, только благодаря общению с другими людьми у Алана был шанс развить свой особый дар и одновременно овладеть искусством жизни среди людей.

Учителя Алана могли бы простить ему расхлябанность, расценивая ее как отличительный признак его сугубого утилитаризма. Однако пренебрежительное отношение Алана к религии было, с их точки зрения, совершенно непозволительным в любом случае. Это отношение было продемонстрировано, когда во время урока богословия Алан безо всякой утайки делал задание по алгебре.

Отчет об успеваемости Алана, в котором сообщалось об этом факте, вызывал бурю эмоций в доме его родителей в Динаре. Чтобы не портить мужу удовольствие от завтрака и последующего курения табака, Этель показала ему отчет только после того, как он позавтракал и потом выкурил пару трубок. Юлий позвал Алана к себе в кабинет и прочитал ему нотацию. По свидетельству брата Джона, вернувшись из отцовского кабинета, Алан возмущенно воскликнул: «Посмотрел бы папочка отчеты об успеваемости других учеников!» и «Папочка хочет, чтобы отчеты об успеваемости были похожи на торжественные послеобеденные речи!»

Большинство отчетов об успеваемости Алана «рисовали» его портрет, который оставался более-менее одинаковым на протяжении всей его дальнейшей жизни. Утверждение брата Джона о том, что Этель была единственным человеком, который постоянно ворчал по поводу неряшливости Алана, его неумения прилично одеваться и вести себя, а также много чего еще, не соответствовало действительности. На самом деле Этель была не одинока. О’Ханлон (тот самый школьный воспитатель, которому Алан отправил телеграмму из Саутгемптона) поселил его вместе с ровесником Мэтью Блейми в надежде, что спокойный и организованный Блейми сумеет положительно повлиять на уклониста Алана, научив его соблюдать порядок, быть пунктуальным и подчиняться дисциплине. Больше года Блейми терпел неряшливость Алана и колдовские отвары, которые он готовил при помощи двух свечей на подоконнике в их комнате. Блейми пробовал заставить Алана посещать церковь, но безуспешно. Спустя 8 лет Блейми заявил, что очень сомневается в своем облагораживающем влиянии на Алана.

В школе Алана прозвали Черствый Турог. В 1920‑е годы в Англии турогом именовали батон черного хлеба. Скорее всего, Алан получил свое прозвище, потому что это слово напоминало его фамилию, написанную с ошибкой.

Классный руководитель Алана Бенсли предпринял попытку обучить его французскому языку, латыни и так называемым «английским» предметам – богословию, английскому языку, истории и географии. Летний отчет об успеваемости Алана за 1928 год О’Ханлон прокомментировал словами:

«Думаю, что Алан оправдает надежды своего классного руководителя».

Надежды Бенсли оправдались лишь частично. Алан получил школьный аттестат по семи предметам, среди которых были английский, французский и латинский языки, но отсутствовали богословие, история и география. Теперь при наличии школьного аттестата Алану необходимо было выбрать для себя учебные дисциплины, по которым он будет специализироваться.

В 1928 году Юлий и Этель Тьюринг переехали из Динара в пригородный район Гилфорда – города в Юго-Восточной Англии, являвшегося административным центром графства Суррей. Жизнь там показалась Этель скучной, и она начала искать применение для своей неуемной энергии. Этель хотела получать от Алана как можно больше информации о его учебе, но вместо этого в своих воскресных письмах родителям он пространно рассуждал о теории Шредингера.

Отчеты об успеваемости Алана по основным предметам – математике, физике и химии значительно улучшились, хотя по-прежнему содержали ставшие привычными комментарии по поводу его неопрятности и неряшливости, а также ворчание учителей по «второстепенным» для Алана предметам типа английского, французского и немецкого языков. Отмечалась его общительность, бескорыстие и умение заводить друзей.

В сентябре 1928 года Алан подружился с Кристофером Моркомом, блондином приятной внешности, на год старше Алана. Кристофер был нападающим и капитаном в школьной команде по регби. По общему мнению, ему были присущи очарование, скромность, доброта, преданность и хорошие способности. Несмотря на существенные различия в манере поведения, опрятности и соблюдении правил и приличий, они сумели разглядеть друг у друга родственные интеллектуальные устремления.

Алана и Кристофера свели вместе рассуждения о планетарных орбитах. Эти рассуждения продолжались даже в перерывах футбольных матчей, в которых участвовал Кристофер. Вскоре у Алана и Кристофера обнаружились дополнительные общие интересы. Они трудились бок о бок в школьной научной лаборатории. Кристофера привлекали различные технические приспособления и аппараты. Казалось, что не существует такой темы для научного исследования, которая не интересовала бы Кристофера. Его беседа с Аланом могла начаться со свойств йодированной соли и закончиться возрастом планет, а между этими предметами могла вклиниться любая другая мыслимая тема для обсуждения.

В 1929 году, во время новогодних каникул, Алан и Кристофер писали друг другу письма, затрагивая в них вопросы астрономии, химии, физики и вообще все, что только приходило им на ум. В декабре 1929 года они побывали в Гарварде, чтобы попытаться сдать экзамен на получение стипендии по математике. Кристофер сдал, Алан нет.

6 февраля 1930 года у Кристофера обострилась хроническая болезнь – туберкулез. Предположительно, он заразился, выпив коровьего молока. Его положили в местную больницу, потом перевели в Лондон. 11 февраля 1930 года Кристофер умер. Алан был потрясен и написал письмо с соболезнованиями матери Кристофера.

Помимо Кристофера, у Алана были и другие школьные друзья, сравнимые с ним по своим интеллектуальным способностям. Однако именно безвременная кончина Кристофера привела к очень важной перемене в жизни Алана. В отсутствие Кристофера, с которым Алан постепенно привык обсуждать научные проблемы, он стал искать их решение самостоятельно, не прибегая к чьей-то помощи. И стал неоспоримым лидером среди своих сверстников.

По итогам сдачи Аланом экзамена на получение аттестата о полном среднем образовании в июле 1929 года его экзаменатор написал:

«Алан продемонстрировал способность находить менее очевидные темы, которые предлагал для обсуждения, или которых, наоборот, сторонился, и обнаруживать методы, которые сразу же ускоряли решение проблемы или помогали проложить к нему путь. У него, по-видимому, не хватает терпения для тщательных вычислений и алгебраических проверок, а его почерк так плох, что ему часто снижали оценку – иногда потому, что в его письменной работе ничего нельзя было разобрать, а иногда потому, что в результате неверного истолкования написанное им квалифицировалось как ошибка.

Но Алан не жаловался. Наоборот, он преуспевал. На фотографии, датированной июнем 1930 года, он выглядел вполне счастливым и непринужденным, несмотря на свои, как всегда, мятые брюки. Этим летом Алан установил маятник Фуко в холле одного из школьных зданий, чем заслужил благоговейный авторитет у младших по возрасту учеников. Потом он продемонстрировал высокую результативность во время матча по регби. Во время каникул он принял активное участие в походах вместе с другими соучениками. Эти походы предоставляли ему возможность поменьше бывать у родителей в Гилфорде, где он не чувствовал себя свободно и где у него случались конфликты с отцом и матерью.