Текст книги "Алан Тьюринг и тайная комната"

В 16.35 31 мая 1916 года в «Комнате 40» определили местонахождение основных сил военно-морского флота Германии двадцатью минутами ранее, а также направление и скорость его движения. Эта информация была передана Джеллико в 17.00 – довольно оперативно, если сделать скидку на составление текста радиограммы и его зашифрование. Информация о местонахождении военно-морского флота Германии по состоянию на 16.30 была передана Оливеру в 17.00. Однако он сообщил ее Джеллико только через 45 минут. Насколько все это оказалось полезно для Джеллико, неизвестно. В 19.40 из «Комнаты 40» Оливеру поступила информация о том, что Шеер приказал двум своим флотилиям миноносцев атаковать Большой флот ближайшей ночью. Оливер не ретранслировал ее Джеллико и Битти в течение примерно полутора часов. Немецкие военно-морские дешифровки, приказывавшие подводным лодкам передислоцироваться в северном направлении, и дальнейшие указания по организации ночной атаки немецких миноносцев, полученные в «Комнате 40» в 19.31 и в 20.40 соответственно, вообще не были посланы Джеллико.

В 21.25 из «Комнаты 40» в операционный отдел военно-морского штаба адмиралтейства поступила важная разведывательная информация о местонахождении арьергардного линейного корабля отступавшего военно-морского флота Германии в 21.00. Об этом сообщалось в прочитанной радиограмме, отправленной немецким миноносцем. Информация была переслана Джеллико в 21.58 и поступила к нему не ранее 22.23. Но Джеллико посчитал ее неверной. Ошибся ли немецкий миноносец в определении местонахождения арьергардного линейного корабля или к этому времени военно-морской флот Германии просто уже успел перестроиться, неясно. Но остатки доверия, которое Джеллико все еще питал к радиограммам Оливера, были подорваны.

В 21.55 в «Комнате 40» была получена еще более важная разведывательная информация о том, что военно-морскому флоту Германии было приказано возвращаться и указаны нужный курс, а также скорость в 16 узлов. Из нее однозначно следовало, что Шеер собирался использовать при возвращении протраленный фарватер у Хорнс-Рифа. Эта информация была отослана Джеллико. Но он не принял ее во внимание, потому что либо успел прийти к другому выводу, либо считал ошибочным все, о чем ему сообщал Оливер.

В 22.10 из «Комнаты 40» поступил доклад о том, что в 21.06 Шеер приказал командующему воздушным флотом выполнить с помощью дирижабля разведывательный полет над Хорнс-Рифом. Если бы об этом узнал Джеллико, то немедленно отбросил бы всяческие сомнения относительно маршрута отступления военно-морского флота Германии. Но он не узнал. Почему?

В течение всего Ютландского сражения Оливер лично писал тексты радиограмм, составленные на основе немецких военно-морских дешифровок, которые приходили из «Комнаты 40». Время от времени он засыпал в сидячем положении. Но его обычно будили, как только приходили новые дешифровки. Радиограмма с ошибочной информацией о местонахождении немецкого арьергардного линейного корабля поступила из «Комнаты 40» в операционный отдел в 21.25, отправлена Джеллико в 21.58 и получена им не ранее 22.23. Текст этой радиограммы написал Оливер. Радиограмма про разведывательный полет немецкого дирижабля над Хорнс-Рифом была прислана из «Комнаты 40» в операционный отдел в 10.10. Вряд ли в этот момент Оливер уже спал. Но даже если и так, то непонятно, почему его не разбудили.

Известно, что в 1.48 1 июня 1916 года Оливер уже бодрствовал, поскольку писал текст очередной радиограммы. Но почему тогда он не просмотрел накопившиеся за время его сна немецкие военно-морские дешифровки, не осознал важность дешифровки про Хорнс-Риф и, увидев, что она не отослана Джеллико, не исправил эту оплошность? Шеер со своим военно-морским флотом сильно запоздал с приходом к Хорнс-Рифу. Поэтому даже если бы информация про Хорнс-Риф была доведена до сведения Джеллико в 1.48, у него все равно оставалась возможность догнать немецкие военные корабли, получившие значительные повреждения в ходе Ютландского сражения, и потопить их.

Между 21.55 31 мая 1916 года и 3.00 1 июня 1916 года 16 немецких военно-морских дешифровок были переданы из «Комнаты 40» в операционный отдел. Все они в той или иной мере подтверждали маршрут отступления военно-морского флота Германии через Хорнс-Риф. Но только 3 из них были отправлены Джеллико, когда было уже слишком поздно, чтобы ими воспользоваться. Все это стало неопровержимым свидетельством порочности придуманной Черчиллем системы распространения разведывательной информации, добытой в «Комнате 40». И за год, истекший с момента вынужденного ухода Черчилля из английского адмиралтейства, Оливер так и не смог исправить эту систему.

Если бы бесценное преимущество, которым обладала Англия благодаря наличию у нее превосходной разведывательной информации о противнике, было должным образом использовано в ходе Ютландского сражения, то англичане вполне могли бы добиться в нем сокрушительной победы. На возражение, что вот, мол, догадались, как проигрались, можно ответить, что система анализа и распространения военно-морской разведывательной информации действовала в течение семнадцати месяцев перед Ютландским сражением. За это время накопилось множество примеров, не оставшихся незамеченными теми, кто в море, и демонстрировавших ее неадекватность. Система была дефективной с самого начала, когда было принято решение, что только несколько человек в Англии могли делать правильные умозаключения и принимать обоснованные решения на основе разведывательной информации, полученной в «Комнате 40».

Зато «Комната 40» во время Ютландского сражения показала себя во всей красе. Она спрогнозировала выход в море военно-морского флота Германии за неделю до того, как он состоялся. Потом «Комната 40» заблаговременно предупредила о фактическом времени его отбытия. В результате Джеллико и Битти сумели вывести свои военные корабли в море еще до того, как противник покинул Нефритовый залив. Без «Комнаты 40» Ютландское сражение вряд ли состоялось бы вообще. Отсутствие или недостаточное количество тактической разведывательной информации во время Ютландского сражения «Комната 40» с лихвой компенсировала немецкими военно-морскими дешифровками, позволявшими Джеллико на следующий день продолжить боевые действия в исключительно благоприятных для себя условиях, если бы эти дешифровки были ему присланы. Уже вечером 1 июня 1916 года у Хоупа был готов список немецких военных кораблей, участвовавших в Ютландском сражении, а также потопленных и поврежденных. Так что в пределах своей зоны ответственности, достаточно ограниченной, «Комната 40» безошибочно сработала в ходе Ютландского сражения.

15 августа 1916 года «Комната 40» предупредила о том, что две с половиной флотилии миноносцев отправлены для несения сторожевой службы в Шиллинг-Роудс[101]101
  Английское название прохода к Вильгельмсхафену со стороны Северного моря.


[Закрыть], но ни одна – в Гельголандскую бухту. Эта операция ввиду своей необычности предвещает начало какой-то другой операции.

В «Комнате 40» также стало известно, что 1‑я и 3‑я линейные эскадры противника в полном составе, а также 2‑я и 4‑я разведывательные группы, дополненные двумя линейными крейсерами и несколькими флотилиями, собрались в Нефритовом заливе. За этим последовали все обычные признаки подготовки к проведению немецкой военно-морской операции – траление мин и приказы плавучим маякам. Наконец, утром 18 августа 1916 года немцами была разослана информация о том, что в 22.30 3‑я линейная эскадра выйдет в море из Нефритового залива. Дирижаблям было приказано занять условленные позиции в небе.

Про немецкие подводные лодки было известно, что они регулярно отправлялись в плавание и были разделены на 3 группы. Одна действовала у северного побережья Англии, другая – недалеко от Абердина[102]102
  Морской и рыболовецкий порт в Шотландии.


[Закрыть], а третья – у юго-восточного побережья Англии. Но точные районы их патрулирования оставались неясны.

В адмиралтействе Англии не знали о том, что военно-морской флот Германии уже вышел в море, пока в 5.05 19 августа 1916 года английская подводная лодка не торпедировала немецкий линейный корабль «Вестфалия» примерно в ста километрах от Терсхеллинга[103]103
  Остров у побережья Голландии.


[Закрыть]. Но благодаря предупреждению, полученному из «Комнаты 40», Джеллико и Битти вывели свои военные корабли в море еще до Шеера. В 6.00 19 августа 1916 года немецкая подводная лодка потопила английский крейсер «Ноттингем». Джеллико сначала решил, что «Ноттингем» подорвался на мине, и приказал всем своим кораблям изменить курс, пока не убедился, что «Ноттингем» был торпедирован. На все про все Джеллико потратил 4 часа.

К этому времени Шеер прервал радиомолчание, и его местоположение было определено английскими радиопеленгаторными станциями. Хотя из-за смены ключа, произошедшей в ночь с 18 на 19 августа 1916 года, радиограммы Шеера не были прочитаны в «Комнате 40». И все бы сложилось удачно для англичан, если бы Шеера не ввела в заблуждение радиограмма, отправленная с немецкого дирижабля «Л-13», который оберегал военные корабли Шеера от внезапного нападения с юга. «Л-13» ошибочно принял легкие крейсеры и миноносцы харвичской эскадры за английские линейные крейсеры. Шеер решил, что наконец-то он может перехватить обособленную часть Большого флота Англии, и повернул в юго-восточном направлении. Если бы он этого не сделал, то в конечном итоге встретился бы с английским Большим флотом. Харвичская эскадра тоже двинулась на юго-восток. В 2.13 19 августа 1916 года Шеер получил радиограмму, отправленную немецкой подводной лодкой У‑53, которая сообщила, что на расстоянии примерно ста километров заметила Большой флот Англии, перемещавшийся на юг. Шеер решил не рисковать и пошел обратно в направлении Германии. Адмиралтейство проинформировало Джеллико, что шанс перехватить военно-морской флот Германии был упущен. И Джеллико тоже решил возвращаться. Но на обратном пути он лишился еще одного своего крейсера из-за атаки немецкой подводной лодки. В 18.00 на харвичской эскадре засекли военные корабли Шеера, шедшие на большом удалении, но не осмелились атаковать превосходящие силы противника с помощью торпед, поскольку не успевали сделать это до восхода полной луны. Таким образом, решающая военно-морская битва между Англией и Германией опять не состоялась. Причин было несколько, и среди них не последнее место занимало вынужденное бездействие «Комнаты 40».

Шеер запланировал свою следующую военно-морскую операцию на сентябрь 1916 года. Но ее пришлось отложить из-за плохой погоды. Тем временем немецкое адмиралтейство распорядилось о возобновлении подводной войны против торгового флота в рамках призового права. Будучи лишен поддержки со стороны подводных лодок, Шеер решился лишь на небольшую операцию в ночь с 18 на 19 октября 1916 года. Целями этой операции являлись все суда, которые находились в окрестностях Доггер-банки. «Комната 40» отправила предупреждение о планируемой немецкой военно-морской операции английскому адмиралтейству. Но в этот раз Большой флот Англии не вышел в море на перехват военно-морского флота Германии. В ходе этой вылазки один из крейсеров Шеера был торпедирован, погода испортилась и его миноносцы отстали где-то по пути к Доггер-банке. К тому же Шеер получил от немецкого адмиралтейства предупреждение, что англичане были в курсе его намерений, предупредили свои торговые суда, чтобы они избегали окрестностей Доггер-банки, и отозвали в порты легкие крейсеры. Поэтому в 2.00 19 октября 1916 года Шеер повернул назад свои военные корабли, чтобы вернуться в Германию. Следующая наступательная операция военно-морского флота Германии состоялась только в апреле 1918 года.

В 1916 году военно-морская стратегия Германии продолжала опираться на фактор внезапности. Главнокомандующие военно-морским флотом Германии могли по своему усмотрению выбирать время и до некоторой степени цели для неожиданных наступательных операций на море. Расположение немецких военно-морских баз было более удачным, чем английских. Правда, численное превосходство Большого флота Англии не позволяло немцам сражаться с ним на равных. Но зато они могли нанести серьезные потери обособленным частям английского Большого флота, если бы претворили в жизнь свою стратегию на море. То, что немцам в этот период не удалось застать англичан врасплох, является непосредственной заслугой «Комнаты 40». А неспособность английского адмиралтейства добиться решающей военно-морской победы над противником в первую очередь объяснялась чрезмерно жесткими условиями, в которых были вынуждены действовать сотрудники «Комнаты 40», а также концентрацией контроля за результатами их работы в руках сначала нескольких человек в английском адмиралтействе, а потом и вообще одного человека – Оливера.

Джеллико хотел получать разведывательную информацию в том же объеме, в котором она была доступна английскому адмиралтейству. В ноябре 1916 года он написал об этом первому морскому лорду, обратив его внимание на то, что содержание немецких военно-морских дешифровок зачастую отличалось от разведывательной информации, которая ему присылалась в радиограммах из адмиралтейства.

Джеллико ответил первый лорд Бальфур, который снова подчеркнул необходимость соблюдать максимальную секретность, чтобы противник не прознал про «Комнату 40», а иначе могла произойти катастрофа национального масштаба. Бальфур обратил внимание Джеллико, что в самом адмиралтействе о «Комнате 40» были осведомлены только первый лорд и первый морской лорд, а за пределами адмиралтейства про нее не было известно даже членам военного комитета английского кабинета министров. Тем не менее Бальфур согласился ежедневно присылать Джеллико краткое изложение немецких военно-морских дешифровок. Но его нельзя было никому показывать, кроме начальника штаба, и по прошествии нескольких дней следовало сжечь. А если у Джеллико возникала необходимость упомянуть про дешифровки в своей радиограмме, то для конспирации их надо было называть японскими облигациями.

Все это представлялось достаточно разумным. Весьма спорным было заверение Бальфура о том, что «когда Большой флот выходил в море, получаемая им информация была лучшей и самой полной среди той, которой мы обладали. Вы могли (возможно, вполне обоснованно) предположить, что в нашем распоряжении находилась информация, которую мы Вам не предоставляли, и что Вас просили действовать в полном неведении относительно обстоятельств, имеющих отношение к делу и скрытых нами от Вас. Уверяю Вас, что это не так и что мы неизменно передаем Вам всю информацию, зная, что Вы ее никогда не разгласите».

Бальфур мог искренне верить в то, что он написал Джеллико. Однако написанное было очень далеко от истинного положения вещей. И Джеллико наверняка сразу это понял, когда несколько недель спустя был назначен первым морским лордом английского адмиралтейства вместо Джексона и узнал об истинной осведомленности «Комнаты 40» о противнике.

Джеллико стал единственным из первых морских лордов, который перед сном регулярно посещал «Комнату 40» и беседовал там с вахтенными дежурными. А еще при нем организационная структура «Комнаты 40» и контроль за ее деятельностью претерпели существенные изменения.

Реорганизация

Начальник военно-морской разведки Холл прекрасно понимал, что разведывательная информация, поступавшая из «Комнаты 40», использовалась не лучшим образом. Особенно это стало заметно во время Ютландского сражения, когда Джеллико не получил важную немецкую дешифровку относительно Хорнс-Рифа. По мнению Холла, причина заключалась в том, что Оливер взял «Комнату 40» под свой полный контроль и никому не позволял участвовать в распространении добытой там разведывательной информации. Некоторое время Холл был вынужден мириться со сложившейся ситуацией, поскольку считал, что еще не настал удобный момент, чтобы что-то радикально менять в «Комнате 40». Холл решил для себя, что начинать ее реорганизацию надо с Эвинга, который руководил «Комнатой 40», подчиняясь только Оливеру. А тот считал, что сотрудники «Комнаты 40» были не в состоянии найти оперативное применение полученной разведывательной информации, и занимался этим сам, допуская грубые ошибки.

6 мая 1916 года Эвингу поступило предложение занять освободившуюся должность ректора Эдинбургского университета. Он ответил, что состоит на секретной государственной службе, которую не может и не хочет оставлять. Тогда ему было предложено совмещать обе должности. Первый лорд адмиралтейства Бальфур был проректором Эдинбургского университета, и Эвинг обсудил возникшую проблему с ним. Бальфур сказал Эвингу, что надзор за «Комнатой 40» был его временной обязанностью, в то время как должность ректора являлась более постоянной. Эвингу уже исполнилось 62 года, он имел на иждивении жену и дочь. Поэтому его выбор был сделан в пользу академической должности. Эвинг переехал с семьей в Эдинбург, сохранив за собой должность начальника службы общеобразовательной подготовки личного состава военно-морских сил и некоторые обязанности по надзору за «Комнатой 40». А в мае 1917 года он передал «Комнату 40» под полный контроль Холла.

О личном вкладе Эвинга в достижения «Комнаты 40» рассказал его сын:

«Эвинг мало участвовал непосредственно во взломе шифров противника, за исключением первого года, поскольку с увеличением количества сотрудников на работу были приняты люди, чьи способности к подобного рода гениальным догадкам и быстрым умозаключениям намного превышали его собственные, и следует иметь в виду, что к этому времени задачи намного усложнились. Теперь он занимался в основном тем, что подыскивал новых сотрудников и управлял персоналом, осуществляя общее руководство, когда требовалось. В роли начальника он делал все от него зависящее, чтобы добиться скоординированной работы деталей этой машины, капая на них смазкой в таком количестве, которое могло понадобиться нервам, изнуренным недосыпанием и сверхурочной работой».

Оливер был очень высокого мнения об Эвинге. В 1919 году он случайно встретился с ним в Эдинбурге и заметил, что Эвинг был глубоко оскорблен отсутствием официальной благодарности от адмиралтейства за работу, проделанную в «Комнате 40». Оливер попытался добиться для Эвинга ордена или хотя бы благодарственного письма, но неудачно. Оливер ничего не получил.

С другой стороны, представляется очень странным, что в разгар Первой мировой войны Эвинг вдруг пожелал добровольно оставить руководство «Комнатой 40», а Бальфур с легким сердцем отпустил такого незаменимого и умелого руководителя. Единственным сотрудником «Комнаты 40», который публично высказал свое мнение об Эвинге, был Кларк. И оно являлось сугубо отрицательным. Кларк считал, что вклад Эвинга в достижения «Комнаты 40» был ничтожным даже в первый год после ее создания. По мнению Кларка, благодарить за достигнутые успехи следовало в первую очередь Хоупа и Роттера. Однако Кларк не являлся сотрудником «Комнаты 40» на заре ее существования и поддерживал тесные дружеские отношения с Хоупом и Роттером. Поэтому его мнение могло быть предвзятым.

Бруфорд, принятый на службу в «Комнату 40» в 1917 году, то есть уже после ухода Эвинга, впоследствии написал, что не слышал никаких отрицательных высказываний в его адрес от своего непосредственного начальника Фоделя-Филлипса, а, наоборот, только положительные. И все же тот факт, что Деннистон никак не отметил вклад Эвинга в своих воспоминаниях, посвященных первым годам пребывания в «Комнате 40», а также пренебрежительные замечания, высказанные бывшими сотрудниками «Комнаты 40» при обсуждении автобиографии Холла, опубликованной в Англии, являются подтверждениями отсутствия в «Комнате 40» большого уважения к Эвингу.

В 1914 году Оливер очень кратко обрисовал Эвингу стоявшие перед ним задачи относительно создания дешифровального бюро в английском адмиралтействе. И Эвинг продемонстрировал творческий подход к возложенным на него обязанностям. Он сумел нанять в «Комнату 40» талантливых людей, добившихся в ней высочайших результатов. Благодаря дружбе Эвинга с Расселл-Кларком в короткие сроки были созданы станции перехвата, без которых невозможны значимые успехи в дешифровании.

И пусть Эвинг не был волшебником с Уайтхолла, как его окрестила английская послевоенная пресса. Ему явно недоставало выдающихся личностных качеств Холла и его популярности. Эвинг не смог осознать давно назревшую необходимость реформирования «Комнаты 40». Но зато он лично способствовал появлению на свет «Комнаты 40» и помог ей сделать первые шаги. А потом еще и добился впечатляющих успехов на посту ректора Эдинбургского университета. Скончался Эвинг в 1935 году.

Недостатков в работе сотрудников «Комнаты 40» по большому счету было всего два. В первую очередь, несмотря на существенное увеличение количества сотрудников в 1915 году и в начале 1916 года, их по-прежнему не хватало для того, чтобы справляться со все возраставшим потоком перехвата. В результате значительный объем потенциально важного материала оставался необработанным. Например, от итальянцев был получен экземпляр одного из австро-венгерских военно-морских кодов. Он пролежал без дела в течение двух лет, поскольку некому им было заниматься и не удалось наладить связь с итальянскими и французскими станциями перехвата в Средиземноморье. Да и большая часть перехвата с Балтики, который мог бы пролить дополнительный свет на организацию радиосвязи военно-морского флота Германии, а также помочь во вскрытии ключей и реконструкции новых военно-морских кодов, попадала прямиком в архив или того хуже – в мусорный бак, потому что все сотрудники «Комнаты 40» были заняты другими делами, считавшимися более важными.

С того самого момента, как Хоупу было поручено заниматься немецкими военно-морскими дешифровками, он начал планомерно использовать масштабный подход к их анализу. Он стремился составить целостную картину текущих действий военно-морского флота Германии и сформировать максимально точное представление о ближайших планах использования надводных военных кораблей, подводных лодок, минных тральщиков и дирижаблей противника. Для систематизации и облегчения поиска нужной информации Хоуп использовал карточный каталог. Ему в этом помогали Кларк и Берч.

В «Комнате 40» основная нагрузка неизменно приходилась на небольшое количество сотрудников. Например, в дешифровании больше других преуспевали Нокс, Буллоу, Грей, Роттер и Деннистон. Помимо этого, им надо было еще заниматься ведением регистрационных журналов, нести вахтенное дежурство и перепечатывать набело разведывательные сводки. Вскоре от перенапряжения заболел Роттер, но после отпуска по болезни вернулся к исполнению своих служебных обязанностей.

Второй недостаток в работе сотрудников «Комнаты 40» был системным. Оливера абсолютно не интересовала общая оценка военно-морской обстановки с их стороны. Он принимал решения исключительно на основе самых важных немецких военно-морских дешифровок, которые получал из «Комнаты 40» в исходном («сыром») виде. Таким образом, Оливер сам себя лишил возможности знакомиться с огромным объемом внешне малозначительной, но на самом деле по своей совокупности чрезвычайно важной разведывательной информации, которую мог почерпнуть из немецких военно-морских дешифровок, признанных в «Комнате 40» менее важными.

То, что «Комната 40» не входила в состав военно-морской разведки, ничего не получала оттуда и, что более важно, – ничего не отправляла туда, было настолько чудовищной ошибкой, что этому факту трудно найти разумное объяснение. Ведь Оливер некоторое время сам был начальником военно-морской разведки и поэтому должен был понимать, что разведка является неделимой. Разведывательная информация, добытая путем дешифрования, представляла дополнительную ценность за счет того, что позволяла оценивать истинность донесений разведчиков, агентов и дипломатов. Эти донесения всегда являлись по большей части крайне неточными. Но иногда они содержали настоящие жемчужные зерна информации, и надо было только их заприметить в навозной куче. В военно-морской разведке прекрасно умели обращаться с собственными источниками разведывательной информации. Но, как показали события 1917 года, там могли бы обращаться с ними еще лучше, если бы получили доступ к немецким военно-морским дешифровкам. Да и в «Комнате 40» только выиграли бы, если бы могли знакомиться с разведывательной информацией, полученной из других источников, помимо собственных.

Первым новшеством в «Комнате 40» в конце 1916 года стало ведение журнала боевых действий. Его копию требовалось ежедневно отсылать для ознакомления главнокомандующему Большим флотом Англии, которым к тому времени был назначен Битти. И хотя информация, содержавшаяся в журнале боевых действий, всегда запаздывала на 24 часа, а то и более, она помогала Битти понять подоплеку кратких оперативных сводок, присылаемых ему по радиосвязи. Правда, эта информация изобиловала совершенно ненужными фразами о том, что имелись признаки таких-то и таких-то надвигавшихся событий или что существовала вероятность их наступления в ближайшее время. В результате получалась смесь фактов и умозаключений, которая, по рассказу Битти, нередко заставляла его сомневаться, насколько, по мнению адмиралтейства, она была правдоподобна. Битти можно было легко избавить от этих ненужных сомнений, просто разделив журнал боевых действий на 2 части. В первой содержались бы только факты, а во второй – умозаключения, к которым на основе этих фактов пришла военно-морская разведка. А еще можно было ввести систему простых обозначений – например, буквами латинского алфавита для от A до E и цифрами от 1 до 5 для степени надежности разведывательной информации и ее источника соответственно.

За журналом боевых действий постепенно последовали и другие новшества. Немецкие военно-морские дешифровки больше не отсылались в операционный отдел военно-морского штаба в исходном виде, а вместо них туда приходили разведывательные сводки, содержавшие аргументированную оценку складывавшейся ситуации. Журнал боевых действий стал подлежать циркулярной рассылке. Еще более отчетливо была обозначена специализация внутри «Комнаты 40». Дешифровальщики сосредоточили свои усилия исключительно на реконструкции кодов, взломе перешифровки и вскрытии криптографических ключей противника. А для сбора информации по отдельным направлениям деятельности и регионам (Гельголандская бухта, Балтика, минные тральщики, подводные лодки и радиопеленгация) в «Комнате 40» были созданы специализированные подсекции. Все это потребовало привлечения на работу в «Комнату 40» дополнительного персонала.

Вскоре в «Комнату 40» было принято большое количество университетских преподавателей. Среди них только трое были из Кембриджа и Оксфорда – Эрнст Харрисон, Джон Бизли, эксперт по древнегреческим вазам, и Эдмунд Куиггин, которого в 1916 году позвал на работу в «Комнату 40» его коллега по Кембриджу Буллоу. Все остальные были германистами.

Набор сотрудников в «Комнату 40», начатый в 1916 году, продолжился и на следующий год. Помимо преподавателей, на работу в «Комнату 40» были наняты люди с профессиями, которые совершенно не ассоциировались с дешифрованием – актер, писатель, музыкальный критик, кутюрье, священник и карикатурист, а также бывший военнослужащий, демобилизованный по инвалидности. Все они использовались в качестве «трубачей» и помощников вахтенных дежурных – принимали, сортировали, регистрировали, раздавали и раскладывали по папкам перехват, поступавший по пневматической почте. Таким образом, ведущие эксперты «Комнаты 40» могли сосредоточиться на выполнении своих прямых обязанностей, а не отвлекаться на всякую ерунду. Но вне зависимости от образования, специальности и предыдущих мест работы все новички неизменно становились в «Комнате 40» членами единой команды единомышленников и гордились тем, что оказывают посильную помощь отечественным военно-морским силам.

С большим опозданием в «Комнате 40» была осознана потребность в наличии там секретариата. Были наняты несколько тщательно отобранных девушек преимущественно с университетским образованием. Обязательным являлось наличие рекомендации кого-то из сотрудников «Комнаты 40». Не все девушки умели хорошо печатать, но они быстро научились. Кларк называл девушек из секретариата холловским кордебалетом. Одна из них ставила всех в неловкое положение ранним приходом на работу, когда вахтенные дежурные были еще в душе после ночной смены, другая была постоянно расстроена по поводу амурных дел, третья курила огромные сигары, а четвертая проводила большую часть рабочего времени в ванной.

Холл проявлял теплую заботу о сотрудниках «Комнаты 40». Перед его обаянием не устоял даже Кларк, отличавшийся весьма критическим взглядом на персонал «Комнаты 40». Он писал:

«Не думаю, что кто-нибудь из служивших под его началом забудет чуткость, энергичность и доброту, проявленные им в отношении всех нас, я лично никогда не забуду».

Учитывая напряженные и суровые условия, в которых сотрудникам «Комнаты 40» приходилось трудится в конце Первой мировой войны, Холл периодически приглашал кого-то из самых уставших коллег для передышки прокатиться на его служебном автомобиле. А когда один из самых талантливых дешифровальщиков сумел взломать очень сложный шифр, Холл спросил его, что он хотел бы получить в награду, и купил ему в рабочий кабинет кресло с откидывающейся спинкой, о котором тот давно просил.

Реорганизация «Комнаты 40» продолжалась вплоть до самого конца Первой мировой войны. Одно из важных реорганизационных мероприятий случилось в начале 1917 года. Будучи кадровым морским офицером, Хоуп получил назначение на Средиземноморье на крейсер «Дартмут» в качестве капитана. Найти ему полноценную замену было очень нелегким делом. Своими достижениями «Комната 40» была во многом обязана именно Хоупу. Долгое время он являлся если не титульным, то номинальным главой «Комнаты 40». Хоуп никогда не навязывал свое мнение другим. Его рассуждения отличались разумностью доводов. Он был доброжелателен и никогда не кичился своим воинским званием в отношениях с вольнонаемными сотрудниками «Комнаты 40».

После двух неудачных попыток подыскать себе замену Хоуп предложил кандидатуру адмирала Уильяма Джеймса. Битти, под началом которого служил Джеймс, поначалу воспротивился этому назначению, но Холлу удалось настоять на своем, и Джеймс в конце концов возглавил «Комнату 40». Он сильно отличался от Хоупа, и ему не сразу удалось найти общий язык с сотрудниками «Комнаты 40». Для Джеймса были характерны бойкость и веселость бывалого морского волка. Он так и не осознал эзотерическую специфику работы сотрудников «Комнаты 40». Считая себя простым управленцем, он так никогда и не стал для них своим, каким был Хоуп.