Текст книги "Рижский бальзам на русскую душу"

Борис Юрьев, Дария Юрьева
Рижский бальзам на  русскую душу

(рассказы, сказки)

Сказка “В стране “раз, два, три” написана Борисом Юрьевым и Дарией Юрьевой. Остальные сказки и рассказы написаны Борисом Юрьевым.

ЧАСТЬ 1. ВРЕМЯ ПЕРЕМЕН

ЗНАКОМСТВО С ГОРОДОМ

   По установившейся традиции Михаил приезжал из Москвы в Ригу на выходные дни. Каждую пятницу  поздним вечером, когда сын уже спал в соседней комнате, Катерина дремала  на диване с зажженным светом, ожидая долгожданного звонка в коридоре коммунальной квартиры, и, услышав шаги, спешила открыть дверь, чтобы поскорее обнять и накормить мужа. Следующее утро начиналось с выхода «в люди». Вечером посещался  находящийся поблизости какой-нибудь ресторан, чаще всего подвал c названием «Таллин». На следующий день  организовывался семейный досуг. Поздним вечером  в воскресенье  Михаил вылетал в Научный Городок. Работники аэропорта, привыкшие к встречам и расставаниям влюбленных, с улыбкой оформляли проездные документы. В понедельник Катя высыпалась. В течение недели забот хватало на работе, дома и по воспитанию сына. В конце недели наступал праздник. Можно было расслабиться и забыть о делах. Возвращаясь из Болгарии, у Катерины осталось несколько дней отпуска и она приехала в Научный Городок, как к себе домой. Позвонив в Ригу, она удостоверилась, что дома все в порядке, и друзья и родные терпят ее отсутствие. Оставленная для присмотра дома, подруга бодро сообщила, что с сыном все в порядке и беспокоиться не о чем:ученик с двойкой в дневнике и с рапирой в руке готов к великим делам.В переводе красноречивое сообщение означало, что у сына на учебу не хватает времени, но, несмотря на чрезмерную занятость, у него имеются успехи в спортивной секции, а ее бойкие команды адекватно воспринимаются.

   В субботний день, гуляя под руку с женой по центру Научного Городка, Михаил вспомнил свой первый приезд в Ригу, когда Катерина показывала ему старый  город и рассказывала о достопримечательностях. Пришло время познакомить ее с городом, в котором он жил. Он остановился посреди площади, через которую проходила магистраль с несшимся по ней грузовиком, и простер руку, указывая на двухэтажное строение, стоящее за дорогой.

– Мы находимся на главной городской площади,– как заправский гид, начал рассказывать муж. – По законам зодчества город начинается с центральной площади, вокруг которой возводится церковь, мэрия и торговые ряды. По такому принципу строилось в древности и наше поселение, нарушенное Отечественной войной тысяча восемьсот двенадцатого года. При отступлении, Наполеон сделал прощальный залп из пушки и разрушил колокольню. Церковь, источник нравственного и духовного просветления, не восстановили. После реконструкции, на втором этаже устроили столовую, а на первом этаже обосновались магазины. Память в народе, о тех временах, осталась и, памятуя о наказах жителей, каждый новый мэр в честь полководца, освободителя земли русской, гнавшего вражьи силы из России, при вступлении в должность выходит с предложением переименовать поселение, дав ему имя, в честь  Кутузова. Пока серьезных изменений, в рассмотрении старой затеи с переименованием города, не происходит. Воз и ныне там, что не удивительно. В России долго запрягают. Напротив бывшей церкви, как форпост, в течение столетий, стоит дирекция тонкосуконной фабрики, претендуя на главенствующую роль в развитии города. За столовой, бывшей церковью, вглубь и вправо, расположено существующее кладбище, заслоненное частной застройкой. С левой стороны в следующем квартале стоит ничем не примечательная мэрия. В Городе, разбитом по сферам влияния на микрорайоны,  среди частных строений возводят типовые кирпичные и панельные пятиэтажные дома. Из-за обилия одноэтажных зданий, окруженных фруктовыми садами, поселение причисляется к дачному местечку, в котором в летнее время количество жителей удваивается за счет отдыхающих. В местечке весело. В летние месяцы за счет  приезжающих выручка от продажи спиртных напитков превышает месячную зарплату, выдаваемую проживающему населению.

   Разбросанность новостроек говорит о достаточном количестве площади и перспективности строительства.  Развитие города и застройка жилой зоны происходит в зависимости от вклада шести научных институтов, тонкосуконной фабрики и гигантского химического комбината, который выпускает разнообразную продукцию, в основном для опыления растений.  Учебный институт и два техникума растят кадры для своих производств. Научный сектор с инфраструктурой неофициально называют Научным Городком, что тоже не соответствует истине. Точное название поселения, близкое основной массе людей, работающих на тонкосуконной фабрике и химическом комбинате и, объединяющее всех проживающих, звучит, как Великий Град. Предприятия соревнуются не только с Научным Городком, но и между собой, создавая собственные дворцы-клубы и базы отдыха.  Должности директоров предприятий считаются номенклатурными и рассматриваются как трамплины для последующих постов заместителей министров соответствующих министерств. Испокон веков на фабрике выделывают сукно для генералитета, на химкомбинате изготовляются медицинские препараты, большинство из которых экспортируется за рубеж. Озеро, расположенное между промышленными предприятиями называется Бисерным.

   До сих пор Михаил говорил чистую правду. Дальше, внутренне посмеиваясь над собой, он понес околесицу, произнося первое, что приходило на ум.

– В центре города раскинулось озеро Бисерное. У его чистых вод, очарованные красотой местности, любили собираться на берегу в специально построенном  дворце приезжие царские рукодельницы, чтобы вышивать бисером и отдохнуть от столицы. Отсюда название озера Бисерное, у которого, они надолго оставались на праздники и увеселительные пикники.

   Расположенный в центре города водоем внушительных размеров, используемый для оборотного водоснабжения тонкосуконной фабрикой, к которому подошли Петровы, не имел ничего общего с озером Бисерное. Его следовало бы лучше называть Бисерное – Бис. В это озеро Михаил не рекомендовал бы даже окунуться. Бисерное озеро, как таковое, в действительности существовало, но оно располагалось, числясь, своего рода «изюминкой», в семи километрах от Великого Града, в дачном поселке, но какое это имело значение? Под дворцом понималась, огороженная проволокой тюрьма, стоящая рядом с дирекцией тонкосуконной фабрики, а под царскими рукодельницами – ссыльные. Не обмолвился он ни словом о бывшем владельце фабрики германского происхождения с русской фамилией Бабкин, выжимающим последние соки из работниц. Заключенным безвыездно разрешалось за гроши вырабатывать сукно для высшего командного состава армии. Впоследствии тюрьма  была переименована  в общежитие, а рядом возникли новые бараки. С химическим комбинатом дело обстояло не лучше. Не стоило упоминать, что в отдельные периоды, чаще ночью, химкомбинат производил несанкционированные выбросы в атмосферу, особенно в пасмурные дни, когда нависшие тучи полностью заволакивали небо. Находясь на границе опытных земель института, Михаил видел однажды, как  собака переходила через канаву, выходящую из химкомбината и впадающую в речку. Пес вошел в воду, покрытый густой шерстью, а вышел, искупавшись в жидкости, без шерсти, совсем облезлым. Шерсть, попавшая в воду, была гладко обрита. В глаза бросилась,  ранее скрывавшаяся под шкурой, неестественная худоба.

   И все же жители любили свой город, считая его  колыбелью. Несмотря на нюансы, местность считалась дачной и пользовалась, в народе заслуженной славой. По количеству квадратных метров зеленых насаждений на одного жителя она могла конкурировать со многими малыми городами России.

   Долгие годы озеро «Бисерное – Бис» использовалось для забора воды тонкосуконной фабрикой и лишь недавно, выпав из цепочки оборотного водоснабжения, превратилось в излюбленное место отдыха горожан.

   На песчаном берегу стояли зонтики, под которыми сидело несколько семей, а в воде бултыхались дети. Михаилу захотелось присоединиться к ним, но он остановился, вспомнив правило Кутузова: в сомненье воздержись! Разумно было предположить, что в озере процессы самоочищения полностью не закончились и для страховки лучше с купанием повременить. Лодочная станция и кафе в виде стеклянного павильона, недавно выросшая на берегу, не остались не замеченными. Кате не терпелось покататься. Арендовав лодку на час, пара запланировала впоследствии посидеть в стекляшке. На воде не чувствовалось жары. Раздевшись по пояс, Михаил старательно греб. На середине озера он все же не выдержал и, воспользовавшись контраргументом прессы, писавшей, что грязь в озере полностью вычищена, чему следовало верить, искупался. Вдоволь поплавав, влез в лодку. Слегка работая веслами и, имитируя движение транспортного средства, продолжил тихо плыть в неизвестном направлении.

   Тема совместного проживания, подымающаяся вновь и вновь,  опять всплыла на поверхность. Катерина настаивала на переезд в Ригу. Ей нравился миллионный город с парками и маленькими уютными кафе, в котором жили её родственники и друзья. Михаил сдерживал переезд, считая, что уезжая в Латвию, он теряет возможность работать в различных регионах страны. Года два назад возникла идея организовать в Риге Прибалтийский филиал и, переехав в Ригу,  поддерживать связь с Научным Городком, что устраивало обоих. Они ждали реальных сдвигов в этом направлении и потихоньку собирали чемоданы. В качестве альтернативы, у Катерины возникла еще одна идея переезда,  которой захотелось поделиться.

– Я родилась в Новосибирске,– сказала она, – и меня тянет на малую родину. Мы могли бы переехать в научный городок Сибири, в центр России, куда со временем переместится столица страны. Город дорог мне воспоминаниями. Помню, как во время войны подростком ходила по заснеженным улицам в валенках с калошами, имевшими уникальную особенность, заключающуюся в том, что были они оба на левую ногу. Других калош не было и, ничего не оставалось, как носить то, что есть.

   Михаил возразил.

– При переезде в Новосибирск, пока меня узнают и поймут, на что я способен, уйдет два года на бессмысленную адаптацию. Менять научный городок Великого Града,– аргументировал он,– на научный городок Новосибирска – не имеет смысла.

   На этом идеи не кончились.

– По паспорту я считаюсь русской,– высказалась Катерина,– но латыши видят во мне человека иной национальности. У мамы родителями были кореец и японка, у отца родители, соответственно, украинец и русская.

– Я вижу типичную россиянку,– засмеялся Михаил.– Настоящего русского трудно найти и в глубинке.

– Я говорю серьезно,– ответила Катя.– Обосновавшись на Курильских островах, являющихся спорными территориями между Россией и Японией, мы станем зародышем будущей нации. Когда-нибудь четыре острова, за которые страны устанут воевать, объявят себя независимыми. На них будут жить вперемежку японцы и русские. К ним я очень подхожу. Там мое место.

  Новая идея не вдохновила Михаила. Политики не оставили бы камня на камне от данного предложения, но дело было не только в них. Ареал деятельности Михаила совершенно не просматривался с Курильских островов. При переезде на Восток  вставал вопрос о смене интересов и работы, что не входило в его планы. Возникший пожар, связанный с переездом на спорные острова, должен был погаснуть сам собой и Михаил, ничего не говоря, Начал смотреть вдаль, надеясь, что время само расставит все по своим местам.

   На небе появились облака. Подул ветер и стал накрапывать дождь. Михаил начал усердно грести, повернув лодку к берегу. Вступив на твердую почву, можно было не спеша зайти в стекляшку и, уютно устроившись, переждать непогоду. Когда распогодилось, Михаил предложил прогуляться по лесу, опоясывающему город.

– При удачном стечении обстоятельств наберем грибов, и будет из чего приготовить ужин,– предложил он.

– Я могу много ходить по лесу пешком,– согласилась Катя.

   Бродя по лесу, они незаметно вышли на остановку «по требованию», расположенную на междугородней трассе, ведущей в Москву.

– Иногда вечером,– стал рассказывать Михаил,– я бесцельно брожу по лесу и прихожу  к этой остановке. Стою и жду твоего появления, прекрасно сознавая, что ты находишься в Риге, не собираешься в дорогу и не приедешь, но на всякий случай стою и жду. А вдруг! Однажды, простояв с полчаса на трассе, я возвращался домой и увидел на пятом этаже в окне моего дома, свет. Возможно,  – подумал я:– ты приехала, и поспешил домой. Тебя не оказалось квартире. Я понимаю, что мое объяснение выглядит банальным. Уходя из квартиры, я просто забыл выключить в комнате свет.

– При случае я как-нибудь приеду без предупреждения,– пообещала Катя.– Я люблю сюрпризы.

ПАРТБЮРО

   Тучи сгущались. Если бы отсутствовали в небе нависшие облака и светило яркое солнце, Михаил оправдал бы повышенное давление третьим, неблагоприятным типом погоды или иными природными катаклизмами. Внутреннее напряжение объяснялось предстоящим заседанием партийного комитета, на котором решался вопрос об открытии Прибалтийского  филиала. Внешне причины для беспокойства у Михаила отсутствовали. Директор не только не возражал, но и приветствовал расширение ареала деятельности института. Требуемые отзывы двух латвийских министерств, положительно реагирующие на открытие нового научного центра, лежали на его столе. Сема с самого начала поддержал идею Михаила переехать на новое местожительство и продолжить работу в рамках прежнего института. Оставалось дело за малым:изданием соответствующего приказа. Подписание его затягивалось и зависело от рассмотрения вопроса на парткоме. Накануне собрания, Сема поехал в краткосрочную командировку в Литву, объявив сотрудникам лаборатории о необходимости срочных консультаций на внедряемом объекте. Его отъезд показался странным. Шеф, обычно один в командировку не уезжал и брал с собой кого-нибудь за  компанию. Испокон веков установлено, что короля делают подданные. Формально Сема не причислялся к королевской знати, но ему нравилось выезжать в экспедицию, состоящую из нескольких человек. Возвращался он из Каунаса в Москву не по прямому маршруту, а по объездному. Согласовав с директором института маршрут следования, он сделал крюк и заехал в Ригу, чтобы выяснить серьезность намерения Михаила о переезде. В Научном Городке с пониманием относились к шпионским  играм. Находясь в гостях у мамы Катерины Сема, сидя за столом, нахваливал блюда, приготовленные для высокого гостя, спрашивал и спрашивал, а она, по простоте душевной, рассказывала, что выступает за воссоединение семьи и ждет, не дождется, когда Катя и Михаил начнут жить вместе. К начинаниям, касающимся завершения обмена квартир между Ригой и Научным Городком, она относилась благосклонно. Вооружившись последней информацией,  Семен Михайлович по приезде в Научный Городок приготовился к партсобранию. Он слышал из уст своего сотрудника о намерениях перебраться в Ригу, но не предполагал, что дела зашли так далеко. После возвращения шефа из командировки, объявили дату проведения партийного бюро. Наконец долгожданный день настал. Михаил остался сидеть после работы в лаборатории на случай, если его вызовут для дачи показаний или уточнений. Однако, его никто не вызывал. Потянулись нескончаемые минуты ожидания. Спустя час, в коридоре лабораторного корпуса, послышались звуки открываемых дверей и голоса людей, которые быстро умолкли. Наступила зловещая тишина. В ожидании неизвестно чего, Михаил просидел пятнадцать минут и, чтобы скоротать время, вышел на разведку в коридор, а затем  прошел в сторону кабинета партбюро. Через приоткрытую дверь виднелась полоска света от настольной лампы. Шума голосов не слышалось. Постояв у открытой двери, Михаил просунул шею в приоткрытую дверь и увидел, сидевшего в одиночестве руководителя партийной организации, возглавлявшего в институте научный отдел.

– Партбюро закончилось?– спросил Михаил.

– Заходи, Миша,– последовало приглашение.– Я жду тебя.

  Фамильярное обращение удивило.Михаила давно не называли  Мишей. По негласному правилу, сослуживцы предпочитали именовать сотрудников по имени – отчеству. Михаил не стал развивать тему правильного общения, показавшуюся ему, не заслуживающей  внимания. Он  отбросил в сторону мысль: почему бы не обратиться дружески на ты к руководителю отдела, с которым давно знаком и близок по возрасту?  –  и приступил к делу.

– Как прошло заседание партийного бюро?Какое принято решение?– фамильярно  спросил Михаил, усаживаясь на стоящий у стола стул.

– Партбюро не состоялось,– последовал спокойный ответ.– Семен Михайлович не пришел на собрание, а при согласовании столь важного шага, как открытие Прибалтийского филиала, нельзя обойтись без его мнения. Ты состоишь в его лаборатории и на первых порах твоя предстоящая работа в Риге, напрямую связана с ним.

   Стоило о чем задуматься.

– И что теперь?–  спросил Михаил.– Ждать следующего партбюро?

– Ты не понял. Другого собрания не будет. Я предполагал, что ты заглянешь ко мне на огонек и хотел поговорить с тобой по душам. От нашего разговора во многом зависит твоя судьба. Я собираюсь сегодня навестить директора, который ждет дома результата наших переговоров.

   Михаил поерзал на стуле и стал внимательно рассматривать сидящего напротив человека, который без сомнения являлся пусть не главной, но одной из основных фигур Виктора Ивановича.

– Если бы состоялось партбюро, я проголосовал бы за создание Прибалтийского филиала,– заверил ученый муж.

– Кто бы сомневался?!– без тени сомнения сказал Михаил.

   Он представил себе, как , после дебатов на партбюро Виктор Иванович предлагает присутствующим проголосовать против открытия филиала и, чтобы исключить ненужные недопонимания, первым поднимает руку. Начинается голосование и директор, вглядываясь в аудиторию, вычисляет, а главное запоминает, кто не поднял руки. Михаил видел подобные казусы и не сомневался, что секретарь партбюро проголосует правильно.

– Наши решения честны,– высказался парторг.– Принципиальность позволяет нам вести дела института в нужном направлении.

   Слаженная речь продолжалась в том же духе, которую нечего было слушать. Слова, слова, слова… Лился поток ничего незначащих слов. Ложь порождала ложь. Михаил сидел и, не слушая, в такт каждого законченного абзаца, кивал головой, и в это же самое время, как бы  гулял по императорскому дворцу Пекина, вслушиваясь в историю, рассказываемую гидом.

   У императора было тридцать шесть жен, каждая их которых жила в отдельном дворце. С одной из них император проводил ночь. Вопрос, к какой пойти в следующий вечер, мучил его постоянно. Чтобы исключить излишние размышления, он доверился жвачному животному – ослу, которого выпускали во двор, после заката солнца. Когда  животное останавливалось перед определенным дворцом, туда и ступала нога Властелина Поднебесной. В недоумении император всегда задавался вопросом: почему осел всегда останавливался у одного и того же порога дворца?Задавая вопрос, он не находил ответа .A ларчик –  просто открывался! Сообразительная жена днем кормила осла, и ничего удивительного не было в том,  что вечером он останавливался перед ее жилищем. Так появилась пословица, гласящая, что ослов следует подкармливать. Михаил не собирался рассказывать парторгу историю, вывезенную из Китая. Он и не думал намекать, что директор прикармливает руководителя лаборатории. Подобные намеки выглядели оскорбительно. И все же подачки имели место быть. Иногда достаточно одного расположения, а если человек не понимает, что к чему, его можно переизбрать.

   Подытоживая тираду, произнесенную парторгом, Михаил проникновенно сказал:

– Никто не сомневается в вашей принципиальности.

    Артподготовка парторга закончилась. Началась атака.

   -Мы давно присматриваемся и видим, что ты созрел для самостоятельной работы и руководства лабораторией.

– Разумно открыть Прибалтийский филиал, чтобы я мог оправдать ваши надежды,– вторил ему Михаил.

– Забудь о филиале,– раздраженно сказал секретарь партбюро и повторил,– забудь о нем. Тебе предлагается другое. Всем надоел Семен Михайлович с вечными выкрутасами, а ты кажешься разумным человеком, способным руководить лабораторией. Тебе предлагается его место.

   Михаил не верил ни одному слову секретаря партбюро. Ему не хотелось очутиться в стае, от которой шло нежданное предложение, показавшееся ему недостойным. Он хотел самостоятельности, но не такой ценой. Вступление в должность руководителя лаборатории означало бы зачеркнуть многие годы совместной работы с Семеном Михайловичем, что выглядело не допустимым преступлением. Он не собирался за тридцать сребреников предавать своего учителя. Вместо ответа, не говоря ни слова, он отрицательно покачал головой.

   Искуситель не унимался и продолжил штурм.

– Ты достаточно долго поработал исполнителем и теперь пришло время, когда можно стать руководителем. Руководство лабораторией развивает творчество, что одновременно отражается на увеличении зарплаты. Пора начинать трудиться самостоятельно и внедрять собственные планы.

– Я мог бы как преемник получить лабораторию из рук находящегося в здравии Семена Михайловича. Вырывать ее при сомнительных вариантах не для меня. До этих дней я не дожил и задуманным планам не суждено сбыться. Поезд ушел, а вместе с ним утекло и руководство лабораторией. Теперь ничего не остается, как переехать в Ригу вне зависимости от того, откроется филиал или нет.

– Ну, как знаешь,– сокрушенно сказал секретарь парткома.

    Он захлопнул папку, лежащую на столе, давая понять, что разговор окончен, и поднялся, облокотившись о стол. Не разговаривая, собеседники спустились к парадному входу института.  Михаил, стоя на ступеньках, проследил, как секретарь садится в машину, чтобы помчаться к директору, где окончательно решалась его участь.

  Ноги повели в лес, а не домой. Разъедала, оставленная без ответа, обида. Он не пошел по вытоптанной дорожке, ведущей к шоссе, к которой можно было добраться через минут пятнадцать, а направился в лес, с намерением, не выходить из лесополосы. Не разбирая троп, Михаил ходил между деревьями, пока они не поглотили боль. Постепенно пришло успокоение. Можно было выйти в люди, представляясь таким, каким привыкли видеть его коллеги:внешне спокойным, уравновешенным, чуть флегматичным и взрывным внутри.

Утром следующего дня Михаил направился в мастерские института. В хозяйственный двор въехала директорская «Волга». За рулем сидел Виктор Иванович. Как обычно, он ставил машину не перед парадным подъездом, а где-нибудь в укромном месте, чтобы сотрудники ломали голову:на месте директор или в отъезде? Однако, аналитики института, со свойственным им присутствием элементов детектива давно просчитали несложные уловки директора, как и его последующие ходы, вплоть до  шагов по тропинке, ведущей к потайной двери, так или иначе связанной с директорским кабинетом. Не следовало гадать и давать премию за правильный ответ, что войдет он в институт не в парадную, а в боковую дверь.

   Когда, выходящий из автомашины директор, закрывал дверцу, Михаил случайно оказался поблизости. Мастерские могли подождать. Для Михаила важнее показалась предстоящая беседа. Много лет назад директор рассказывал Михаилу, своему  аспиранту, что ему больше нравится решать вопросы вне стен кабинетов в непринужденной обстановке во время ходьбы по улице, территории предприятия, в лифте министерства или в коридоре, а не в кабинете. Встреча во дворе благоприятствовала беседе. Следовало поспешить к Виктору Ивановичу.

– Добрый день,– поздоровался Михаил.

– Как дела?– Виктор Иванович задал свой излюбленный вопрос, которым встречал Михаила со времен аспирантуры, обозначающий приветствие и одновременно интерес к рассмотрению дел.

– Все в порядке,– последовал стандартный ответ.

   Виктор Иванович обогнул Михаила, вышел вперед и направился к зданию института. За ним, отступая на два шажка, следовал Михаил. Сотрудники института привыкли к подобной процессии, когда, естественно, как-то получалось, что директор выступает в главенствующей роли на несколько шагов впереди спешит по делам, а проситель, не поспевая, влачится сзади и задает вопросы, на которые следуют ответы,  в вполоборота, из-за плеча. Директору было с кого брать пример. Не отдавая отчет

своим действиям, он копировал руководителя страны,  который, сойдя с трапа лайнера, шел по аэродрому к правительственной автомашине и на ходу, через плечо, небрежно отвечал на вопросы, следующих за ним по пятам журналистам, интересующихся  результатами зарубежной поездки первого лица государства. Хмурый Виктор Иванович шел с суровым лицом, в то время как  лицо руководителя страны, запечатленное в фотохронике дня, возглавляющее процессию на летном поле, было раскрепощено и позволяло, приостановившись и подбирая слова, задумчиво поразмышлять: как бы это лучше сказать по-русски? Создавалось впечатление, что правитель знал не только родной, но и какие – то другие иностранные языки. Варианты  использования иностранных языков у директора, как и у руководителя страны, не стояли на повестке дня. Виктор Иванович, не останавливаясь, приближался к институту. Михаилу не терпелось перейти к скорбным делам.

– Вчера состоялось заседание партбюро, на котором рассматривался вопрос о создании Прибалтийского филиала, -говорил он на ходу. -Семен Михайлович не пришел  на партбюро и поэтому интересующий меня вопрос практически не рассматривался. Когда он будет рассмотрен в следующий раз?

– Мне нужно знать мнение Семена Михайловича и иметь решение партбюро, а потом я буду думать,– устало ответил директор.– Кроме того, мне нужны подтверждающие документы, что местные власти не против создания филиала.

– Документы имеются. Я передавал их вам. Республиканские министерства и профилирующие два научно– исследовательские института не против создания филиала.

– Ну, не знаю, не знаю…

   Директор подошел к институту и открыл торцевую дверь. Идущий следом  Михаил взялся за ручку двери, но остановился, увидев в коридоре как бы случайно поспешавшего навстречу директору с широко распростертыми для объятий руками  Семена Михайловича,  которому далеко наперед были известны все директорские ходы.

  Им есть о чем поговорить, подумал Михаил, и пошел в обход здания к парадному подъезду. По институту быстро распространился слух о вчерашнем заседании партбюро. Встречаемые на пути Михаила коллеги, предупредительно вежливо раскланивались. Кланяясь в ответ, он старался выглядеть невозмутимым и твердым, как стена. Сев за рабочий стол, Михаил бездумно просидел достаточное время, в течение которого Сема мог утрясти дела с директором. Пора было идти к нему в кабинет. Шеф, стоя, приветствовал дорогого гостя, всем своим видом выражая неподдельную радость.

– Я только что беседовал с Виктором Ивановичем,– сообщил он.– Виктор Иванович говорит, что вы достойно держите удар. Поздравляю. Вам делают плохо, а вы, как азиат, остаетесь непроницаемым, как будто это вас не касается.

   Речь Семы не затронула Михаила, который остался глух к артистической тираде. Семен Михайлович сменил тему. В его словах послышались дружеские нотки, когда он приступил к оценке поведения директора.

– Кто бы говорил об азиатах,– заулыбался он,– Виктор Иванович не жил в Средней Азии, но его мышление, кроме как азиатским, порой не назовешь.

   Михаил не собирался развивать дискуссию по затронутой теме. Пора бы сменить пластинку, сказал он про себя. Для него интерес представляла совсем другая «пластинка», та, что на обороте, и он заговорил о том, что в первую очередь волновало его.

– Семен Михайлович,– обратился он к шефу,–  вчера проходило заседание партбюро, на котором рассматривался вопрос об открытии Прибалтийского филиала. Партийцев интересовало ваше мнение, но вы отсутствовали. Почему?

– Я не член партии. Никогда не участвовал в сборищах и не собираюсь присутствовать на подобных собраниях.

  Семен Михайлович снял очки и ясными очами уставился на подчиненного. Без очков глаза выглядели беспомощными и беззащитными. Расходящиеся лучики, привыкшие прятаться под оправой,  молили, чтобы их скорее прикрыли. Только там они  чувствовали себя в безопасности. Прием, рассчитанный на слабонервных и впечатлительных людей, не сработал. Михаил понимал, что с мышлением у Семы все в порядке. Он был свидетелем нечто подобного ранее, при дележе годовой премии, выделенной для двух научных подразделений.  Когда руководитель  лаборатории и руководитель отдела, исчерпав мирные аргументы, зашли в тупик и не смогли договориться, Сема попробовал использовать известный ему прием. Он  снял очки перед сидящим напротив Виталием Соловьевым, показывая беспомощные глаза, лишенные очков. Недолго думая, Виталий в ответ снял с носа свои диоптрии и продемонстрировал этим  самым, свои еще более беззащитные глаза. Двое руководители,  безмолвно посидели напротив друг друга, пока не пришли к выводу, что пора продолжить разговор по существу. Михаил не носил очков. Снимать было нечего. К тому же он знал, что не переубедит шефа, используя любой известный ему прием. Для Семена Михайловича незыблемыми останутся его интересы и все же Михаил недоумевал. От двух людей, шефа и директора, зависело открытие филиала. Оба уверяли, что стоят за открытие нового научного центра, только один говорил, что подпишет соответствующий приказ после заседания партбюро, на котором выслушает мнение Семена Михайловича о целесообразности открытия филиала, а второй не собирался даже посещать заседание партбюро. Два бывших руководителя диссертации разыграли партию, в которой бывшему аспиранту не было места. Никто из них не собирался открывать филиал. Финал был ясен. Оставалось завершение театрального представления. Перед опусканием занавеса напрашивалась очередность написания заявления об уходе по собственному желанию и его представления руководителю лаборатории. Заявление можно было тут же судорожно написать,  не сходя с места. Михаил, вспомнив, что жизнь игра и он – на театральной стене, не стремился спешить. Он взял тайм-аут, чтобы Сема не видел, как слагается сочинение.

  Михаил прошел в соседнюю комнату, сел за рабочий стол, не спеша достал бумагу и, подождав, пока утихнет раздражение, приступил к написанию. Немаловажным показалось отразить в заявлении, относящемся к важным документам, свое отношение к руководителям лаборатории и института, а вернее, ничего им не показать. Суть вырисовалась кратким предложением, отражающим просьбу об увольнении по собственному желанию. Над формой следовало поразмыслить. Разумеется, заявление пишется не для рассмотрения народами мира, но все-таки подлежит обсуждению, и должно быть обдумано. Легче всего написать заявление своим почерком, не блещущим каллиграфией. Многие медики, у которых трудно  прочесть выписываемые рецепты, позавидовали бы размашистым буквам, вылетающим из-под пера Михаила в разных направлениях. Знатоки письма могли объяснить, по исписанным страницам, характер и недуги человека. Предложенная же Семой манера неотрывного письма, резко увеличила размашистость и скорость написания. Как-то Михаил пришел в кабинет к директору с заявлением на командировку, написанным методом неотрывного письма. Виктор Иванович покачал головой и произнес: