Текст книги "Дневник"

14 июля

Энджел держит лист акварельной бумаги, держит кончиками пальцев за уголки. Он смотрит на рисунок, смотрит на Мисти и говорит:

– Вы нарисовали кресло?

Мисти пожимает плечами и говорит:

– Я столько лет не рисовала. Это первое, что пришло мне в голову.

Энджел поворачивается к ней спиной, подставляет рисунок под солнечный свет, поворачивает так и этак. По-прежнему глядя на лист, он говорит:

– Хорошо. Очень хорошо. Где вы нашли кресло?

– Я рисовала из головы, – говорит Мисти и рассказывает ему, как провела целый день на мысе Уэйтенси в компании красок и двух бутылок вина.

Энджел щурится на рисунок, подносит лист так близко к лицу, что глаза съезжаются к носу, и говорит:

– Похоже на Гершеля Берка.

Энджел смотрит на Мисти и говорит:

– Вы провели целый день на лугу и рисовали из головы неоренессансное кресло Гершеля Берка?

Сегодня утром звонила женщина из Лонг-Бич. Сказала, что собирается перекрасить свою прачечную комнату, и если кому-то захочется взглянуть на художества Питера, то лучше приехать быстрее, пока она не начала.

Прямо сейчас Мисти и Энджел изучают пропавшую прачечную. Мисти зарисовывает фрагменты надписей. Энджел вроде как должен фотографировать стены. Но когда Мисти открыла портфель, чтобы достать альбом для эскизов, Энджел увидел маленький акварельный рисунок и попросил дать ему посмотреть. Солнечный свет льется в окошко сквозь матированное стекло, и Энджел подносит рисунок к свету.

На оконном стекле черной краской написано: «Всякий, кто ступит на остров, умрет»…

Энджел говорит:

– Клянусь, это Гершель Берк. Филадельфия, 1879 год. Точно такое же кресло стоит в усадьбе Вандербильтов в Билтморе.

Наверное, оно врезалось в память Мисти из «Истории искусства», или «Краткого курса декоративно-прикладного искусства», или какого-то еще бесполезного курса в художке. Может быть, она видела его по телевизору, в какой-нибудь документальной программе о знаменитых домах на познавательном канале. Кто знает, откуда берутся идеи. Наше вдохновение. Почему мы воображаем себе то, что воображаем.

Мисти говорит:

– Удивительно, как я вообще что-то нарисовала. Мне было так плохо. Пищевое отравление.

Энджел рассматривает рисунок со всех сторон. Его мышца, сморщивающая бровь, сминает кожу между бровями в три глубокие складки. Глабеллярные морщины. Его мышца, опускающая угол рта, делает свою работу: от уголков рта тянутся ментолабиальные морщины. Морщины скорби.

Мисти срисовывает со стен надписи и не рассказывает Энджелу о желудочных спазмах. В тот паршивый денек она убила не один час, пытаясь хоть что-нибудь нарисовать. Она рисовала деревья и скалы и с отвращением комкала бумагу. Она рисовала город вдали, церковный шпиль и часы на здании библиотеки, но скомкала и этот пейзаж. Скомкала говенный портрет Питера, который пыталась нарисовать по памяти. Портрет Табби. Картинку с единорогом. Она выпила бокал вина и стала думать, что еще можно изгадить своей бездарностью. Потом съела еще один сандвич с куриным салатом. С его странным привкусом кинзы.

От одной только мысли о том, чтобы войти в сумрачный лес и нарисовать гибнущую, крошащуюся статую, у нее волосы встали дыбом. Павшие солнечные часы. Тот запертый грот. Господи. Здесь, на лугу, пригревало солнышко. В траве жужжали насекомые. Где-то за лесом океанские волны плескались и бились о берег.

Мисти было страшно смотреть на темный край леса. Ей сразу же представлялось, как огромный бронзовый человек раздвигает кусты своими окислившимися руками и наблюдает за ней слепыми глазами с впадинами зрачков. Ей представлялось, что он убил мраморную Диану, разорвал на куски ее тело, а теперь вышел из леса и идет к ней, Мисти.

По правилам Запойной игры Мисти Уилмот, когда в голове появляются мысли, что голая бронзовая статуя сейчас набросится на тебя, заключит в металлические объятия и раздавит тебя до смерти своим поцелуем, пока ты будешь срывать себе ногти и разбивать руки до крови о его замшелую грудь – это значит, что надо выпить.

Когда вдруг понимаешь, что ты полуголая и дрищешь в ямку, которую вырыла за кустом, а потом подтираешься льняной салфеткой из столовой отеля, – это значит, что надо добавить.

Спазмы в желудке не прекращались, Мисти обливалась потом. С каждым ударом сердца голову пронзала боль. Кишки скрутило, и она не успела спустить трусы. Горячие струи хлынули по ногам, затекли в туфли. Задыхаясь от вони, Мисти упала лицом вниз, упершись ладонями в нагретую солнцем траву, в крошечные цветочки. Мухи слетелись на запах и принялись ползать по ее ногам. Ее подбородок упал на грудь, и на землю полилась розовая рвота.

Когда вдруг понимаешь, что прошло полчаса, а дерьмо так и течет у тебя по ногам, и над тобой кружат мухи, выпей еще.

Она не рассказывает об этом Энджелу.

Здесь, в исчезнувшей прачечной комнате, Мисти делает зарисовки, Энджел делает снимки. Он говорит:

– Что вы можете мне рассказать об отце Питера?

Отец Питера, Харроу. Мисти он нравился. Она говорит:

– Он умер. А что?

Энджел делает снимок и прокручивает пленку на следующий кадр. Он кивает на надписи на стене и говорит:

– Написание строчных «л» говорит очень о многом. Первый элемент буквы означает привязанность к матери, второй – нисходящий – взаимоотношение с отцом.

Отец Питера, Харроу Уилмот. Все называли его Гарри. Мисти встречалась с ним только раз, когда приезжала в гости перед свадьбой. Перед тем, как она забеременела. Гарри устроил ей долгую, обстоятельную экскурсию по острову Уэйтенси. Они ходили по улицам, он показывал ей облупившуюся краску и просевшие крыши больших домов с гонтовой кровлей. Ключом от машины он выковыривал куски известки из щелей между гранитными блоками церкви. Они видели, как потрескались и вспучились тротуары на Платановой улице. Видели прожилки плесени на фасадах магазинов. Закрытый отель, опустошенный пожаром, был черен внутри и обшарпан снаружи, его оконные сетки покраснели от ржавчины. Ставни перекосились. Водосточные трубы прогнулись. Харроу Уилмот приговаривал: «Из грязи в князи и снова в грязь за три поколения». Он говорил: «Как бы мы ни умножали свои капиталы, дольше трех поколений они не продержатся».

Отец Питера умер вскоре после того, как Мисти вернулась в институт.

Энджел говорит:

– Можете раздобыть для меня образец его почерка?

Мисти продолжает срисовывать надписи. Она говорит:

– Я не знаю.

Просто для сведения: если ты провела день на природе, голышом, вся измазанная в говне и забрызганная розовой рвотой, это еще не значит, что ты настоящая художница.

Равно как и галлюцинации. Там, на мысе Уэйтенси, когда Мисти мучилась резями в желудке, и струи пота стекали ручьями по ее волосам и щекам, ей привиделось странное. Когда она вытиралась салфетками из отеля. Полоскала рот вином. Махала руками, отгоняя мух. В носу по-прежнему щипало от рвоты. Глупо, слишком глупо было бы рассказывать об этом Энджелу, но тени на краю леса зашевелились.

Из сумрака среди деревьев проступило металлическое лицо. Фигура шагнула вперед, и мягкая почва на краю луга просела под тяжестью бронзовой ступни.

Если ты учишься в художественном институте, тебе знакомы кошмарные галлюцинации. Ты знаешь, что такое флешбэк. Ты употребила немало веществ, которые могли накопиться в жировых тканях, готовые вылиться в кровь и устроить тебе дурной сон посреди бела дня.

Фигура сделала еще шаг, ее нога погрузилась в землю. В солнечном свете бронзовые руки местами сделались ярко-зелеными, местами – тускло-коричневыми. Плечи и голову покрывал белый птичий помет. Фигура шагала вперед. При каждом шаге рельефные мышцы перекатывались под бронзовой кожей на бедрах. При каждом шаге бронзовый фиговый лист шевелился в паху.

Сейчас, глядя на акварельный рисунок, лежащий на сумке Энджела, Мисти чувствует себя неловко. Аполлон, бог любви. Мисти пьяная и больная. Обнаженная душа похотливой художницы средних лет.

Фигура приблизилась еще на шаг. Идиотская галлюцинация. Пищевое отравление. Статуя голая. Мисти голая. Оба грязные в круге деревьев, обрамляющих луг. Чтобы прочистить мозги, чтобы прогнать этот ужас, Мисти начала рисовать. Чтобы сосредоточиться. Это было рисование без всякой мысли. Мисти закрыла глаза, поднесла карандаш к блоку акварельной бумаги и почувствовала, как он царапает по листу. Не глядя, она выводила прямые линии, растирала их боковой стороной большого пальца, чтобы затенить контур.

Автоматическое письмо.

Когда карандаш остановился, Мисти пришла в себя. Фигура исчезла. Спазмы в желудке почти прекратились. Жидкая пакость подсохла, и Мисти смогла отряхнуться. Потом она закопала салфетки, свои испорченные трусы и скомканные рисунки. Приехали Табби и Грейс. Они разыскали свою недостающую чайную чашку, или сливочник, или что там еще. К тому времени вино закончилось. Мисти была одета и пахла чуть лучше.

Табби сказала:

– Смотри. Ба подарила на день рождения.

Она вытянула руку, демонстрируя кольцо, сверкающее на пальце. Квадратный зеленый камень, ограненный, блестящий.

– Это хризолит, – сказала Табби и подняла руку над головой, чтобы в камне отразился закат.

Мисти уснула в машине, теряясь в догадках, откуда у Грейс взялись деньги. Грейс везла их обратно в город по Главной улице.

Мисти только потом заглянула в альбом. И удивилась не меньше, чем все остальные. Ей не пришлось править рисунок. Она только добавила цвета акварельными красками. Надо же, что творит подсознание. Откуда взялось это кресло? Что-то из юности, какая-то иллюстрация на лекциях по истории искусства.

Предсказуемые мечты бедной Мисти Клейнман.

Энджел что-то ей говорит.

Мисти переспрашивает:

– Что?

И Энджел говорит:

– Сколько вы хотите за этот рисунок?

Он имеет в виду деньги. Цену. Мисти говорит:

– Пятьдесят?

Мисти говорит:

– Пятьдесят долларов?

Эта картинка, которую Мисти нарисовала с закрытыми глазами, голая и напуганная, пьяная, с резями в животе, от которых ее выворачивало наизнанку, это ее первая проданная работа. Самое лучшее, что Мисти сделала в жизни.

Энджел открывает бумажник, достает десятку и две двадцатки. Он говорит:

– Можете еще что-нибудь рассказать об отце Питера?

Просто для сведения: когда они уходили с луга, там были две ямки в земле. Два следа рядом с тропинкой. На расстоянии примерно в два фута, слишком большие для человека. Слишком далеко друг от друга. Цепочка ямок уводила обратно в лес, слишком больших, слишком широких для человеческих шагов. Мисти не рассказывает об этом Энджелу. Он подумает, что она спятила. Спятила, как ее муж.

Как ты, милый мой Питер.

Сейчас от ее отравления осталась только убийственная головная боль.

Энджел подносит картинку к носу и нюхает. Морщит нос, нюхает снова и убирает картинку в боковой карман сумки. Он видит, что Мисти за ним наблюдает, и говорит:

– Не обращайте внимания. На секундочку мне показалось, что пахнет говном.

15 июля

Если первый за четыре года мужчина, который смотрит на твои сиськи, окажется полицейским, тебе надо выпить. Если окажется, что он уже знает, как ты выглядишь голой, надо выпить еще.

Двойную порцию.

За восьмым столиком в Орехово-золотом зале сидит какой-то мужик, просто какой-то мужик, твой ровесник. Крупный, с сутулыми плечами. Его рубашка подобрана по размеру, разве что чуть тесновата на животе, белом поликоттоновом воздушном шаре, слегка нависающем над ремнем. Волос на висках у мужчины почти не осталось. Высокие залысины по бокам его лба тянутся длинными треугольниками голой кожи, ярко-красной, сожженной солнцем. Словно длинные острые рожки, торчащие надо лбом. Рога, как у черта. Раскрытый блокнот на спирали лежит на столе, и мужик что-то в нем пишет, наблюдая за Мисти. На нем темно-синий спортивный пиджак и галстук в полоску.

Мисти несет ему стакан воды, ее руки трясутся так сильно, что слышно, как стучат кубики льда. Просто, чтобы ты знал: у нее третьи сутки болит голова. Болит так, словно в мозгах копошатся личинки. Черви высверливают ходы. Жуки роют тоннели.

Мужик за восьмым столиком говорит:

– Смотрю, народу у вас немного.

Его одеколон пахнет гвоздикой. Это тот самый мужчина с парома, мужчина с собакой, которая решила, что Мисти мертва. Полицейский. Детектив Кларк Стилтон. Расследование преступлений на почве ненависти.

Мисти пожимает плечами и вручает ему меню. Мисти обводит взглядом зал, золоченую краску и деревянные панели, и говорит:

– А где ваша собака?

Мисти говорит:

– Что будете пить?

И он говорит:

– Мне нужно встретиться с вашим мужем.

Он говорит:

– Вы – миссис Уилмот, как я понимаю?

Ее имя написано на табличке, приколотой к нейлоновой розовой униформе: Мисти Мэри Уилмот.

Голова болит так, словно в затылок вбивают гвоздь, тюк-тюк-тюк молотком, произведение концептуального искусства, молоток бьет все сильнее, долбит в одну точку, пока ты не забываешь обо всем остальном в этом мире.

Детектив Стилтон кладет ручку на стол и подает Мисти руку для рукопожатия. Он улыбается и говорит:

– На самом деле, я и есть окружная оперативная группа по расследованию преступлений на почве ненависти.

Мисти пожимает ему руку и говорит:

– Может быть, чашечку кофе?

И он говорит:

– Да, пожалуйста.

Голова болит так, словно она надувной мячик, перекачанный воздухом. Воздух все закачивают и закачивают, только это не воздух. Это кровь.

Просто для сведения: Мисти уже говорила детективу, что Питер в больнице.

Что ты в больнице.

В тот вечер на пароме она рассказала детективу Стилтону, как у тебя съехала крыша, и ты оставил семью в долгах. Как тебя выгоняли из всех институтов, как ты втыкал в себя брошки. Как ты уселся в машину, стоявшую в гараже, и включил двигатель. Твои граффити, твои бредовые надписи на стенах замурованных кухонь и прачечных комнат в чужих домах, это был просто еще один признак твоего сумасшествия. Вандализм. Это очень печально, сказала Мисти детективу, но Питер подгадил ей так же, как всем остальным.

Сейчас около трех часов дня, затишье между обедом и ужином.

Мисти говорит:

– Да. Конечно, съездите к моему мужу.

Мисти говорит:

– Вы хотели заказать кофе?

Детектив, он что-то пишет в блокноте и спрашивает:

– Вы не знаете, состоял ли ваш муж в какой-нибудь неонацистской организации? В какой-нибудь радикальной расистской группировке?

И Мисти говорит:

– Что, правда?

Она говорит:

– Тут готовят отличный ростбиф.

Просто для сведения: это даже мило. Оба держат блокноты, ручки на изготовку. Это дуэль. Перестрелка.

Если детектив Стилтон видел надписи Питера, он знает, что Питер думал о голой Мисти. О ее обвисших сиськах, похожих на парочку дохлых карпов. О ее толстых ногах, оплетенных варикозными венами. О руках, пропахших резиновыми перчатками. О Мисти Уилмот, царице горничных. Что думал ты о своей жене.

Детектив Стилтон пишет и говорит:

– Значит, вы с мужем были не слишком близки?

И Мисти говорит:

– Я всегда думала, мы были близки.

Она говорит:

– А теперь даже не знаю.

Он говорит, продолжая писать:

– Вы не знаете, состоял ли Питер в Ку-клукс-клане?

И Мисти говорит:

– Очень рекомендую куриный суп с клецками.

Он говорит, продолжая писать:

– Вы не знаете, существует ли подобная расистская группировка на острове Уэйтенси?

Голова болит так, словно в затылок вбивают гвоздь, тюк-тюк-тюк молотком.

Кто-то за пятым столиком машет рукой, и Мисти говорит:

– Может быть, чашечку кофе?

Детектив Стилтон говорит:

– Вы хорошо себя чувствуете? Как-то вы плохо выглядите.

Как раз сегодня, за завтраком, Грейс Уилмот сказала, что страшно переживает из-за испорченного куриного салата – так страшно переживает, что записала Мисти на завтра к доктору Туше. Конечно, приятно, когда о тебе беспокоятся, но это еще один долбаный счет, который придется оплачивать.

Когда Мисти закрывает глаза, она готова поклясться, что голова раскаляется изнутри. Ее шея словно чугунная, сплошной мышечный спазм. Складки кожи на шее слиплись от пота. Голова втянута в плечи по самые уши, сами плечи зажаты. Голову не повернуть, уши мгновенно обжигает болью.

Питер рассказывал о Паганини, возможно, величайшем скрипаче всех времен. Он страдал туберкулезом, сифилисом, остеомиелитом челюстной кости, расстройством желудка, геморроем и мочекаменной болезнью. Паганини, не Питер. Из-за отравления ртутью, которую доктора прописали ему от сифилиса, у него выпали зубы. Кожа сделалась серо-белой. Голова облысела. Паганини был ходячим трупом, но, играя на скрипке, уносился в бессмертие.

У него был синдром Элерса-Данлоса, наследственное заболевание, от которого его суставы стали такими подвижными, что он мог отогнуть большой палец и прикоснуться к запястью. Если верить Питеру, то, что терзало Паганини, превратило его в гения.

Если верить тебе.

Мисти приносит детективу Стилтону чай со льдом, которого тот не заказывал, и он говорит:

– Зачем вам в помещении темные очки?

Дернув головой в сторону больших окон, она говорит:

– Свет слишком яркий.

Она подливает ему воды и говорит:

– Режет глаза.

Рука трясется так сильно, что Мисти роняет ручку. Вцепившись одной рукой в край стола, чтобы не упасть, она наклоняется поднять ручку. Она шмыгает носом и говорит:

– Извините.

И детектив говорит:

– Вам знаком некто Энджел Делапорт?

Мисти шмыгает носом и говорит:

– Вы готовы сделать заказ?

Почерк Стилтона. Энджелу Делапорту надо это увидеть. Буквы высокие, устремленные ввысь, энергичные, идеалистичные. Ярко выраженный наклон вправо, упрямый, напористый. Сильный нажим на бумагу означает крепкое либидо. Как сказал бы Энджел. Нижние петельки строчных «у» направлены вертикально вниз. Это означает решительность и несомненные лидерские качества.

Детектив Стилтон смотрит на Мисти и говорит:

– Как бы вы описали отношение ваших соседей к приезжим? Есть какой-то враждебный настрой?

Просто для сведения: если твоя мастурбация продолжается не более трех минут, потому что у вас одна ванная на пятнадцать человек, надо выпить еще.

На теории искусства вам расскажут, что женщинам нравятся мужчины с высокими выпуклыми лбами и тяжелыми квадратными подбородками. Какой-то социолог из Военной академии США провел исследование, согласно которому наиболее привлекательными считаются мужчины с прямоугольными лицами, глубоко посаженными глазами и ушами, плотно прилегающими к голове.

Именно так выглядит детектив Стилтон, приплюсуйте лишь несколько лишних фунтов. Сейчас он не улыбается, но морщинки у него на щеках и «гусиные лапки» в уголках глаз ясно указывают на то, что улыбается он помногу. Он улыбается чаще, чем хмурится. Отметины счастья. Может быть, из-за лишнего веса, но его вертикальные межбровные морщины и горизонтальные линии на лбу – морщины тревоги – почти незаметны.

И вдобавок ко всему перечисленному, ярко-красные рожки надо лбом.

Визуальные сигналы, на которые ты реагируешь. Алгоритм привлекательности. Ответ на вопрос, почему мы любим тех, кого любим. Даже если мы реагируем неосознанно, все равно эти сигналы – причина, по которой мы делаем то, что делаем.

Знаем то, чего не знаем.

Морщины как определение характера по почерку. Графология. Энджелу это понравится.

Милый мой Питер. Он отрастил длинные волосы, потому что у него оттопырены уши.

У тебя оттопырены уши.

У Табби уши, как у отца. У нее длинные черные волосы, как у отца.

Как у тебя

Стилтон говорит:

– Жизнь на острове меняется, и многим это не нравится. Если ваш муж действует не в одиночку, мы можем столкнуться с массовыми случаями насилия. Поджоги. Убийства.

Если Мисти опустит глаза, ее сразу потянет упасть. Если она повернет голову, зрение затуманится, и вся комната на миг превратится в смазанное пятно.

Мисти вырывает из блокнота чек, кладет его на стол и говорит:

– Желаете заказать что-то еще?

– Последний вопрос, миссис Уилмот, – говорит детектив.

Он отпивает свой чай со льдом, смотрит на Мисти поверх ободка стакана и говорит:

– Я бы хотел побеседовать с родителями вашего мужа, если это возможно.

Мать Питера, Грейс Уилмот, сейчас живет здесь, в отеле, говорит ему Мисти. Отец Питера, Харроу Уилмот, уже умер. Тринадцать или даже четырнадцать лет назад.

Детектив Стилтон что-то записывает в блокноте. Он говорит:

– От чего умер ваш свекор?

Кажется, от сердечного приступа. Мисти точно не знает.

И Стилтон говорит:

– Похоже, вы не особенно хорошо знаете своих родственников по мужу.

Боль долбит в затылок, тюк-тюк-тюк молотком, и Мисти говорит:

– Кажется, вы хотели заказать кофе?

16 июля

Доктор Туше светит фонариком в глаза Мисти и просит ее поморгать. Он светит ей в уши. Светит ей в ноздри. Выключает свет в кабинете и просит Мисти направить фонарик в рот. Точно так же фонарик Энджела Делапорта заглядывал в дырку, пробитую в стене у него в столовой. Это старый врачебный прием – высветить носовые пазухи, чтобы они проявились, засияли красным под кожей, и можно будет проверить, нет ли там затемнений, означающих закупорку, очаг инфекции. Синусовые головные боли. Доктор Туше запрокидывает Мисти голову и смотрит ей в горло.

Он говорит:

– Почему вы решили, что это было пищевое отравление?

И Мисти рассказывает ему о поносе, о спазмах в желудке, о головных болях. Мисти рассказывает обо всем, кроме галлюцинаций.

Он надевает ей на руку манжету тонометра, закачивает в нее воздух и сбрасывает давление. Взгляды обоих прикованы к манометру. Стрелка вздрагивает с каждым ударом сердца. Боль в голове Мисти бьется в такт пульсу.

Потом ей приходится снять блузку, и доктор Туше поднимает одну ее руку вверх и ощупывает подмышку. Доктор носит очки и сосредоточенно смотрит в стену, пока его пальцы заняты делом. Мисти наблюдает за ними в зеркале на стене. Ее бюстгальтер натянут так туго, что лямки врезаются в плечи. Рыхлый живот свисает над поясом брюк. Ее ожерелье из поддельного жемчуга провалилось в глубокие складки жира сзади на шее.

Пальцы доктора Туше, они внедряются, зарываются, ввинчиваются ей в подмышку.

Окна в смотровом кабинете – матированное стекло, блузка Мисти висит на крючке на двери. В этом же кабинете Мисти рожала Табби. На стенах – бледно-зеленая плитка. На полу – белый кафель. Тот же самый смотровой стол. Здесь родился Питер. Здесь родилась Полетта. Уилл Таппер. Мэтт Хайленд. Бретт Питерсен. Все жители острова младше пятидесяти лет. Этот остров так мал, что доктор Туше также и похоронных дел мастер. Он готовил к погребению тело отца Питера, Харроу. Готовил к кремации.

Твоего отца.

В Харроу Уилмоте было все, что Мисти хотелось бы видеть в Питере, когда тот станет старше. Мисти смотрела на свекра так же, как молодые мужчины смотрят на своих предполагаемых тещ, чтобы понять, в кого превратятся их юные невесты лет через двадцать. Гарри был именно таким мужчиной, за которым Мисти хотелось быть замужем, когда ее молодость отцветет. Высокий, с седыми бачками, прямым носом и длинным раздвоенным подбородком.

Но теперь, когда Мисти закрывает глаза и пытается представить Харроу Уилмота, она видит лишь пепел, который развеяли со скал над морем на мысе Уэйтенси. Длинное серое облако.

Мисти не знает, где доктор Туше бальзамирует покойных. Может быть, прямо здесь, в смотровом кабинете. Если он доживет, то подготовит и тело Грейс Уилмот. Доктор Туше осматривал Питера на месте неудавшегося самоубийства.

Твоего неудавшегося самоубийства.

Если кислород все-таки перекроют, доктор Туше подготовит тело.

Твое тело.

Доктор ощупывает ей подмышки. Проверяет, нет ли там уплотнений. Раковых опухолей. Он знает, где нужно надавить на позвоночник, чтобы твоя голова запрокинулась. Поддельные жемчуга еще глубже уходят под складки кожи сзади на шее. Глаза доктора скошены в сторону, он не смотрит на Мисти. Он напевает какой-то мотивчик. Уносясь мыслями в дальние дали. Сразу видно, что он привык работать с телами мертвых.

Сидя на смотровом столе, наблюдая за ними обоими в зеркале, Мисти говорит:

– Что раньше было на мысе?

Доктор Туше испуганно вздрагивает. Он поднимает глаза. Его брови изогнуты в удивлении.

Как будто с ним заговорил покойник.

– На мысе Уэйтенси, – говорит Мисти. – Там статуи. Как в заброшенном парке. Что там было раньше?

Его пальцы вонзаются глубоко между сухожилиями у нее на загривке, и он говорит:

– Пока не построили крематорий, там было кладбище.

Это было бы даже приятно, но пальцы у доктора ледяные.

И Мисти не видела ни одного надгробия.

Его пальцы прощупывают ее шею под челюстью, проверяют, не увеличены ли лимфатические узлы. Он говорит:

– Там есть мавзолей, вырытый прямо в холме.

Сосредоточенно глядя в стену, доктор хмурится и говорит:

– Ему не меньше двух сотен лет. Спросите у Грейс, она знает лучше меня.

Тот самый грот. Миниатюрное здание банка. Каменный Капитолий с колоннами и резной аркой. Все рассыпается и держится только корнями деревьев. Запертые металлические ворота, темень внутри.

Боль вгоняет свой гвоздь еще глубже в затылок, тюк-тюк-тюк молотком.

Дипломы на зеленых кафельных стенах, они давно пожелтели, затуманились под стеклом. Во влажных потеках. Засижены мухами. Даниэль Туше, доктор медицины. Обхватив двумя пальцами запястье Мисти, доктор Туше проверяет ее пульс по своим наручным часам.

Его мышца, опускающая угол рта, тянет вниз уголки губ, и рот получается хмурым. Доктор прикладывает свой холодный стетоскоп между лопатками Мисти и говорит:

– Сделайте глубокий вдох и не дышите.

Холодная головка стетоскопа ползает по спине Мисти.

– Теперь выдыхайте, – говорит доктор. – И снова вдохните.

Мисти говорит:

– Вы не знаете, Питеру делали вазэктомию?

Она делает глубокий вдох и говорит:

– Питер сказал мне, что Табби – божье чудо, и я не должна делать аборт.

И доктор Туше говорит:

– Мисти, вы много пьете в последнее время?

Млядь, у них такой маленький городок. И бедная Мисти Мэри, она городская алкоголичка.

– В отель приходил детектив из полиции, – говорит Мисти. – Спрашивал, нет ли у нас на острове Ку-клукс-клана.

И доктор Туше говорит:

– Покончив с собой, вы не спасете дочь.

Он говорит в точности, как ее муж.

Как ты, милый мой Питер.

И Мисти говорит:

– Не спасу дочь от чего?

Мисти смотрит ему в глаза и говорит:

– У нас на острове есть нацисты?

Глядя на нее в упор, доктор Туше улыбается и говорит:

– Конечно нет.

Он идет к своему столу и берет папку с несколькими листами бумаги внутри. Открывает ее, что-то пишет. Смотрит на календарь на стене над столом. Смотрит на свои часы и продолжает писать. Его почерк: конечные линии каждой буквы уходят вниз, под строку, – подсознательный, импульсивный. Голодный, жадный, злой, сказал бы Энджел Делапорт.

Доктор Туше говорит:

– Вы в последнее время занимаетесь чем-нибудь необычным?

И Мисти говорит ему, да. Она рисует. Впервые после института Мисти рисует карандашом и понемножку пишет красками, в основном акварелью. У себя в комнате, на чердаке. В свободное время. Она поставила мольберт у окна, чтобы видеть все побережье до мыса Уэйтенси. Каждый день она что-то рисует. Берет картинки из головы. Список желаний девчонки из белых отбросов: большие дома, венчания в церкви, пикники на пляже.

Вчера Мисти работала, пока не заметила, что на улице уже темно. Пять или шесть часов просто исчезли. Пропали, как недостающая прачечная в Сивью. Сгинули в Бермудском треугольнике.

Мисти говорит доктору Туше:

– У меня постоянно болит голова, но когда я рисую, то почти не чувствую боли.

Его стол сделан из крашеного металла. Такие столы стоят в кабинетах у инженеров или бухгалтеров. Ящики стола выдвигаются на гладких роликах и закрываются с громким грохотом. На столешнице – накладка из зеленого сукна. На стене над столом – календарь, старые дипломы.

Доктор Туше с его рябой лысиной и немногочисленными длинными волосенками, зачесанными от уха до уха, он мог бы быть и инженером. С его круглыми очками с толстенными стеклами в стальной оправе, с его наручными часами на растяжном металлическом браслете, он мог бы быть и бухгалтером. Он говорит:

– Вы же учились в институте, как я понимаю?

В художественном институте, говорит ему Мисти. Но она не доучилась. Забрала документы. После смерти Харроу они перебрались сюда, чтобы позаботиться о матери Питера. Потом родилась Табби. Потом Мисти заснула и проснулась жирной, усталой и немолодой.

Доктор не смеется. Оно и понятно.

– Когда вы изучали историю, – говорит он, – вам рассказывали о джайнах? О джайнизме, индийской религии?

Только не на истории искусства, говорит ему Мисти.

Он выдвигает ящик стола и достает желтый пузырек с таблетками.

– Это очень сильный препарат, – говорит он. – Даже близко не подпускайте к нему Табби.

Он открывает пузырек и вытряхивает на ладонь пару капсул. Капсулы из прозрачного желатина, состоящие из двух половинок. Внутри – какой-то сыпучий темно-зеленый порошок.

Отковырянное сообщение на подоконнике в комнате Табби: Ты умрешь, когда станешь им не нужна.

Доктор Туше держит пузырек перед носом у Мисти и говорит:

– Принимайте только при сильных болях. – На пузырьке нет этикетки. – Это травяная смесь. Она поможет вам сосредоточиться.

Мисти говорит:

– Кто-нибудь когда-нибудь умирал от синдрома Стендаля?

И доктор говорит:

– В основном это зеленые водоросли, немного коры белой ивы, немного пчелиной пыльцы.

Он возвращает капсулы в пузырек и защелкивает крышечку. Ставит пузырек на стол рядом с бедром Мисти.

– Спиртное пить можно, – говорит он, – но умеренно.

Мисти говорит:

– Я и так пью умеренно.

Повернувшись обратно к столу, он говорит:

– Ну, вам виднее.

Гребаные маленькие городки.

Мисти говорит:

– От чего умер отец Питера?

И доктор Туше говорит:

– А что вам сказала Грейс Уилмот?

Она вообще ничего не сказала. Ни слова. Когда они развеяли прах, Питер сказал Мисти, что это был сердечный приступ.

Мисти говорит:

– Грейс сказала, у него была опухоль мозга.

И доктор Туше говорит:

– Да, именно.

С грохотом он задвигает ящик на место. Он говорит:

– Грейс мне сказала, что вы проявляете подающий большие надежды талант.

Просто для сведения: погода сегодня тихая и солнечная, но воздух насыщен галиматьей.

Мисти спрашивает о той индийской религии, о которой он упоминал.

– Джайнизм, – говорит доктор. Он снимает блузку с крючка на двери и подает ее Мисти. Подает, как пальто. Ткань под обоими рукавами потемнела от пота. Доктор Туше переминается с ноги на ногу, держит блузку для Мисти, ждет, когда она засунет руки в рукава.

Он говорит:

– Я имею в виду, иногда, для художника, хронические боли это просто подарок судьбы.