Текст книги "Труп-невидимка"

Положительно, настала пора хоть как-то разобраться со свекром.

Глава восьмая

По телефону Раймондюкаса, оставленному Галкой, сперва никто не отвечал. Я поставила на автодозвон, включила на всякий случай диктофон и уселась продумывать вопросы.

Обычно я их редко продумываю. Но на сей раз следовало действовать осторожно. Раймондюкас – не только возможный убийца своей жены Лены, но и врач, к которому придется вести Альфонса Альфонсовича. Что, если у него мстительная натура? Сообразив, что наезжавший на него старик – свекор той самой Яши Квасильевой, с которой тащится вся Москва, с той самой Квасильевой, которая взялась расследовать убийство Елены Раймондюкас, психоаналитик может рассвирепеть. И если сейчас Альфонс Альфонсович всего-навсего мыкается между царем Иваном и императором Павлом, то Раймондюкас может пробудить в нем куда более глубинные слои исторической памяти. И симпатичный старик, вереща и чешась, полезет на дерево.

Я уже о многом успела подумать, я даже принялась набрасывать главы для семитомной истории своих законных браков. Это меня поклонницы вынуждают. Звонят и говорят умильными голосками:

– Яшенька, дорогая, не надо закручивать сюжет, все равно мы к финалу в нем путаемся, даже в самом простом! И зря головки свои напрягаем! Яшенька, ненаглядная, вы нам побольше про старичков своих, про зверюшек! Мы ведь все женщины семейные! Читаем и понимаем – это же про нас написано, с нашими свекрами и свекровушками! А трупы – это так, для красоты!

Когда я уже вспоминала свою первую любовь, раздалось резкое:

– Слушаю!

– Будьте любезны, мне Михаила Ю-о-за-совича, – еле выговорила я непривычное отчество.

– Слушаю.

– Ваш номер мне дала Галина Расторгуева, хозяйка птицефермы, где…

– Слушаю.

– Он что, других слов не знает? Заладил: слушаю, слушаю. Нужно ставить вопрос конкретно.

– Когда можно к вам приехать?

– Диагноз?

– Что?

– Диагноз.

– Чей?

Очевидно, Раймондюкас после убийства джены пребывал во взвинченном состоянии, потому что рявкнул на совершенно ему не знакомую женщину, будужую пациентку:

– С головой у вас что?

– Плохо, – на всякий случай спросила я.

– Голоса слышите?

– Да.

Я их действительно постоянно слышу. То старшая свекровь в будуаре вопит, то младшая рыдает в три ручья, то свекор за гувернанткой гоняется и визжит от восторга. От голосов мне в этом доме деваться некуда. Я уж молчу про близнецов, которые могут целую ночь гонять вокруг особняка на тарахтящих байках.

– Зрительные галлюцинации?

– Да.

При желании я могла счесть зрительной галлюцинацией Бусика, потому что людей таких в природе не бывает, даже среди голубых.

– Желание совершить суицид?

– Постоянно!

Это было вранье, но раз уж Раймондюкасу так хочется иметь пациентку с суицидом – я ему доставлю такое удовольствие.

– У вас климакс? – осведомился Раймондюкас.

Тут я впервые в жизни посочувствовала всем тем убийцам, которых сдаю органам охраны правопорядка пачками примерно дважды в месяц. Сказать, что я возмутилась до глубины души – значит уныло промолчать. Я возмутилась до глубины всего!

– Нет, конечно! Я нахожусь в самом цветущем возрасте!

– Кактус Алонго цветет за пару дней до кончины, – хмыкнул доктор.

И тут я все поняла.

Женщина, которую разозлили до белого каления, меньше всего на свете думает о суициде! О чем она думает – так это об убийстве. И о хорошем адвокате, естественно. Но, по-моему, суд и без адвоката оправдает меня, если я предъявлю запись своей беседы с Раймондюкасом.

– Сегодня сумеете приехать? – вдруг спросил психоаналитик. – С работы отпустят?

– Откуда?

Я не сразу поняла значение этого слова. Ну да, применительно к прочим женщинам, «работа» – это место, где зря тратишь время, а не дело вроде моего. Не всем дан такой талант, как Яше Квасильевой!

– С работы.

– Я не хожу на работу.

– На пенсии?

Но я уже поняла его стратегию и тактику.

– Нет! Мое материальное положение позволяет мне не ходить на службу!

– В час дня, – коротко ответил Раймондюкас. – Кошелкин проезд, девятнадцать. Ести есть анализы, прихватите.

И отсоединился.

В глубокой задумчивости я отправилась в гардеробную, вызвала Мусеньку, и мы стали перебирать вещи.

– Мужчина крайне самонадеянны, – сказала я Мусеньке. – Они сгвершенно искренне считают женщин намного глупее себя. А уж богатая дама просто обязана, по их мнению, быть кретинкой.

Мусенька встряхнула соболий палантин и кивнула.

– Причем как только до противоположного пола доходит информация о моих капиталах, – с чувством продолжала я, – мигом в их глазах я вижу невысказанный вопрос: «И каким местом, дорогуша, ты заработала эти бешеные бабки?»

– Да вы что? – изумилась Мусенька. – Да кто бы, глядя на вас, подумал, что вы способны зарабатывать деньги таким способом? Да если бы вы их так зарабатывали – вы бы в коммунальной квартире жили, а не в особняке! Кто же вам за ЭТО столько даст?

Бывают дни и недели, когда мой особняк стоит самой разухабистой коммуналки. По-моему, очередная серия началась именно сегодня, с заездом розово-голубой компании Севки Пятнистого.

– Да нет, Мусенька, я не про то, сколько бы мне дали, если бы я вдруг решилась… Я к другому! Предполагается, что миллионы на самом деле добыл мужчина, а дама пользуется ими только потому, что является женой или любовницей. Правда, господам ногда удается признать превосходство над собой удачливой бизнес-вумен или гениальной писательницы-детективщицы, но, коротко отметив успех бабы на поле традиционных мужских игр, они добавляют: «Жаль только, что она страшна как смертный грех и, естественно, не замужем…»

– Так вы же столько раз были замужем! – воскликнула Мусенька.

– Это потому, что я блондинка.

Я действительно блондинка, натуральная. Моя фотография может служить иллюстрацией к сборнику анекдотов про глупую блондинку. Не ко всем анекдотам, правда, а к тем, где фигурирует всего одна блондинка. А то я читала такой, где их целых пятнадцать. Что будет, если выстроить шеренгой, ухо к уху, пятнадцать глупых блондинок? Это – начало, после которого надо сделать паузу. Когда остроумие собеседника иссякнет – гордо провозгласить: «Аэродинамическая труба!»

Так вот, все мои мужья, глядя на мою прическу, думали примерно так: вот глупышка, которая никогда не станет проверять доходы и расходы мужа только потому, что не умеет считать до десяти. А я очень даже умею! Может, поэтому они меня и покидали, смывались под покровом ночной темноты, оставляя, впрочем, своих родителей – как бы в залог того, что они, мужья, когда-нибудь вернутся. Так ко мне попали старшая свекровь Авдотья Гавриловна, младшая свекровь Нинель Аристарховна и свекор Альфонс Альфонсович, причем если насчет свекровей я знала точно, чье это наследство, то со свекром возникали сложности – иногда мне казалось, что он и есть настоящий отец всех моих мужей, такие подробности сообщал о них старик…

Но мне такое мнение иногда только на руку, особенно если веду очередное следствие. Поняв, что видят перед собой непроходимую дуру, собеседники расслабляются и выбалтывают слишком много.

Была у меня одна читательница – наверно, старая дева и уж точно старая зануда. Она все меня допекала: почему, говорит, вам все свидетели рассказывают подробности в ответ на первый же вопрос? Да еще именно те подробности, которые вам нужны? В жизни, говорит, так не бывает! Вот именно так и бывает, отвечаю, это все потому, что я – блондинка!

– Мусенька, парики! – приказала я.

Дело в том, что Раймондюкас уже видел меня однажды. Он вряд ли обратил на меня внимание, потому что был занят женой, а мысли его летали вокруг пока незнакомой мне Елизаветы из Сокольников. Но вдруг обратил?

Для изменения внешности я держу дома кучу безотказных средств. Китайскую куртку-пуховик, например. В таких пуховиках стоят на морозе базарные тетки, торгующие дешевыми колготками. И две дюжины париков разной степени блондинистости, от медовой до платиновой.

Нет, я и сама блондинка! То есть, когда побываю у парикмахера, то, несомненно, блондинка. Мои волосы, как бриллиант в оправе, нуждаются в руке мастера. А для разведки боем лучше всего подходит парик.

Я выбрала соломенный, в стиле Брижжит Бардо. Этакое заново входящее в моду ретро. Пусть Раймондюкас видит, что и мы не лыком шиты. По крайней мере, узнать меня в этом парике мудрено. А в случае опасности я сорву его с головы и буду им отбиваться. На многих действует просто поразительно – на моем счету уже около десятка неисправимыхх заик.

Сев в «вольво», я порулила в сторону Москвы. Уже на въезде, в самом начале Минского шоссе, паренек в форме, коротко свистнув, повелительно взмахнул жезлом. Ладно, допустим, сама виновата, выезжала на главную дорогу и не пропустила помеху справа. Вот случай потренироваться над постороннем в обаянии глупой блондинки!

– Ваши права! – сурово потребовал постовой.

Я вытащила документы и, хлопая голубыми глазами, прочирикала:

– В чем дело, котеночек?

Именно так чирикает старшая свекровь, и это сразу производит впечатление, а у меня вот – не сразу.

– Знак видите как называется? – еще более сурово спросил котеночек. Очевидно, я ошиблась и нужно вернуться к правильному блондиночному варианту.

– Главная дорога, зайчик, а что?

Я поправила острую прядку на щеке. Когда блондинка называет мужчину зайчиком да еще играет своими волосиками – это полеый отпад. Во всех американских кинокомедиях действует безотказно.

– А что делать надо? – спросил строгий юноша.

Эта фраза могла означать многое. Свекровь бы наверняка распахнула в ответ дверцу своей «ауди» и пригласила мальчика в салон, а там он уже сам догадается, что делать. Я подумала, что для вхождения в образ глупой блондинки этот этап был бы очень полезен и тоже приоткрыла дверцу пошире, но милиционер не двинулся с места. Очевидно, это он не спрашивал, что ЕМУ делать, а интересовался, что МНЕ делать.

– Но, заинька, по шоссе шел джип, за рулем мужик, я дама, думала, он уступит дорогу! Должен же мужчина женщину пропускать!

Голос вроде получился достаточно капризный.

Секунду юноша таращился на меня, не мигая, потом выдал фразу – очень, кстати, для меня обидную, но я сдержала чувства.

– На дороге мужчин и женщин нет!

– Но, зайка, кто же тогда за рулем сидит?

– Водители!

Я полезла в бардачок.

– Возьми шоколадку, зайчик!

– Уезжайте!

– Может, сигаретку?

– Уезжайте!!!

– Вот это правильно, курить – здоровью вредить, заинька.

Он захлопнул дверцу «вольво» и, когда машина тронулась, наподдал сзади ногой. Похоже, я немножко переиграла.

Поликлиника, в которой вел прием Раймондюкас, была в Кошелкином проезде. Я припарковалась на удобной стоянке и поднялась на второй этаж. У двери была черная табличка с золотыми буквами «Михаил Раймондюкас, профессор, психоаналитик». Решив, что глупой блондинке стучать в двери не полодено, я вошла так.

Раймондюкас сидел за письменным столом. Он поднял голову и нехорошо на меня посмотрел.

– Я звонила вам от Гали Расторгуевой и записалась на прием.

– Слушаю, в чем проблема?

Я села напротив психоаналитика. Похоже, блондинок он за свою жизнь насмотрелся всяких. Или же ему было не до медицины. Но ведь сам же велел приезжать!

– У меня депрессия, – сказала я. – Прямо в петлю залезть хочется.

– Анализы принесли?

– Ах, да при чем тут анализы?

– Еще в прошлом веке врачи в таких случаях говорили пациентам, что это от глистов. Я бы хотел убедиться…

– Послушайте, а откуда у вас такая фамилия – Раймондюкас? – в лоб спросила я.

По-моему, вопрос получился вполне достойным глупой блондинки.

– От папы с мамой, – удивленно отвечал психоаналитик, а в глазах уже был интерес. У тебя, голубушка, не просто маниакально-депрессивный психоз, у тебя еще много всяких заморочек – вот что говорил этот взгляд профессионала.

Очень хорошо, подумала я, стало быть, его опыт общения с глупыми блондинками невелик. И если я начну переигрывать – он меня не прищучит.

– Нет, правда?

– А откуда же еще? Я ее сам не придумал.

– Такую фамилию действительно нарочно не придумаешь, – это я отомстила за глистов. – А мы все думали, что это Ленка так прикалывается.

– Какая Ленка? – насторожился психоаналитик.

– Ой, вы ее, наверно, знаете! – тут я выложила на стол руку в фамильных перстнях – фамилия, правда была незнакомая и дореволюционная. – Она однажды говорит – девчонки, я нашла себе погоняло! Одно на всю Москву! Выйду замуж и буду Елена Раймондюкас. Мы ей: как-как? Натощак не выговоришь! Она по буквам! Рай-мон-дю-кас! М спрашиваем: что, грек? Или латинос. А она ржет: не грек и не латинос! Композитора Раймонда Паулса знаете? Так это его незаконный сын, говорит! Если бы законный – был бы Паулюкас! А так – Раймондюкас! Ну, мы тут все легли! Может, спрашиваем, Индюкас?

– Давайте перейдем к делу, – нервно сказал психоаналитик. – Вы, кажется, в петлю лезть собирались?

– Ой, какая там петля! – заголосила я. – Так тот Раймондюкас вам не родственник? А то Ленка говорила – один на всю Москву! Не за вас же она замуж собралась, в самом деле!

– А почему бы и не за меня?

– Ой! Так она же совсем молоденькая! А вам, наверно, уже под пятьдесят!

Вот тут я перегнула палку. Он встал и навис над столом, упираясь ладонями в какие-то медицинские бумажки.

– Вы ко мне по поводу депрессии пришли? А у вас никакой депрессии нет!

– А что же у меня?

– Кретинизм! В четвертой стадии!

– Да? – удивилась я. – А в чем это выражается? Чувствую я себя хорошо, даже голова никогда не болит.

– Нечему там болеть, – объяснил он, садясь. – В общем, я вам выпишу очень полезную вещь. Народное средство от депрессии и попытки залезть в петлю. Принимать утром и вечером, утром натощак, вечером с теплым молоком. И с вас сто долларов за визит.

– Сколько? – спросила я. – У меня таких и денег-то нет!

Пока он пытался закрыть разинутый рот, я полезла в сумочку. Зная, что предстоит разведка, шантаж и подкуп, я не стала мелочиться и взяла с собой только пятисотдолларовые банкноты.

Увидев стопочку в моей руке, психоаналитик тихо крякнул.

– Вот, – я протянула пятисотку. – И давайте рецепт.

– Средство народное, в аптеке может не найтись, пошлите домработницу на базар. Пусть спросит тыквенное семя.

– Кого послать? – я все не могла выйти из образа глупой блондинки. – Домработницы у нас нет. Может, горничную? Или когда шеф-повар поедет закупаться, пусть заодно прихватит?

Психоаналитик вздохнул, вертя в руках пятьсот баксов. Он понимал, что ничем такого гонорара не заслужил.

– Еще вам красное вино полезно, – пробормотал он. Попытка отработать деньги была прямо трогательной.

– Ага! Мы с Ленкой однажды так портвейна приняли на грудь! Так она вышла-то за вас замуж? Или в Москве есть еще Раймондюкасы?

– Вышла, вышла, – подтвердил он и посмотрел на часы. – Знаете, у меня сегодня конференция, доклад…

– Жаль, что мы с ней как-то так разбежались. Она замуж вышла, я замуж вышла. Вы хоть телефончик дайте. Я бы ей позвонила, встретились бы, кофейку, то-се…

– Не имеет смысла. Лены сейчас нет в Москве.

– А куда вы ее отправили? Не в Анталью?

– Нет, в Англию.

– А давно? А то Галя Расторгуева говорила – вы с Леной недавно приезжали, так про Англию ни слова не было.

– Вот как только уехали от Гали – так сразу и решили, что Лена поедет в Англию. Тем более, что ее там страус травмировал, ей нужен отдых. Не понимаю, как люди могу предлагать плохо выезженную птицу! Этих страусов еще дрессировать и дрессировать! У нас вышел из-за птицефермы конфликт, мы решили месячишко пожить раздельно. Лучше вы дайте свой телефон, Лена вернется – позвонит.

Я дала телефон и откланялась.

Что же получается? Получается что красавчик блондин врет без зазрения совести. Он хочет объяснить, почему Лены нет в Москве. Если бы ее лягнул страус и она осталась жива – он бы так и сказал: травма у Леночки, но вот ее телефончик, ей будет приятно услышать ваш голос.

И тыквенное семя! Это же действительно средство от глистов! Ну, Раймондюкас!..

Похоже, я права. Он отравил жену и увез с птицефермы ее тело. Если бы я не напоролась на это тело в сарае – все вообще было бы шито-крыто. Отправил в Англию – и точка! А уж что там с ней стряслось в этой Англии – за то пусть тамошняя полиция отвечает!

Итак, что мы имеем? Пропавшее тело и испорченную репутацию верховых страусов. В целях самозащиты Раймондюкас, очевидно, будет рассказывать встречнему и поперечнему, что Гуленька лягнул Леночку прямо в животик. И что же будет с Расторгуевыми?

О том, что будет со свекром, если его не удастся вернуть из дебрей генетической памяти, я уж молчу.

Значит, нужно всего-навсего отыскать отравленное тело.

На пространстве от птицефермы до Москвы Раймондюкас имел сто возможностей от него избавиться.

Сам он если и проболтается – то не скоро.

Значит, нужно попытаться найти Елизавету из Сокольников, тем более, что Леночка, мир ее праху, очень четко выкрикнула адрес.

И я поехала в Сокольники.

По дороге вспомнила про свое семейство, которым, как всегда в разгар сыскной лихорадки несколько пренебрегаю. Я заехала в гипермаркет и купила всем подарки. В частности, свекровям взяла одинаковый клубничный шампунь. Сделала я это с умыслом. Младшая свекровь Нинель Аристарховна от своих периодв диеты и обжорства, по-моему, немножко рехнулась и стала впадать в детство, ей будет приятно получить розовую бутылочку. Что касается старшей свекрови Авдотьи Гавриловны, которая как раз и следит, чтобы подарков всем было поровну, то ей бы как раз и не мешало чуточку впасть в детство. После того, как мы поймали на чердаке бармена из ночного клуба, который утром пытался самостоятельно выйти из особняка, заблудился и прожил непонятно где, питаясь непонятно чем, около недели, я поняла, что пора принимать меры. Ведь Авдотья Гавриловна про этого бармена попросту забыла. Она проснулась одна и решила, будто так и было. А если кто-нибудь из ее гостей помрет голодной смертью? Или забредет к животным как раз в тот момент, когда Дусенька плавает в бассейне?

Но я, кажется, опять отвлеклась от сюжета.

Что кричала бедная Лена, обзывая Раймондюкаса альфонсом?

– Не глупости, а чистая правда! – вот что она кричала. – И сказала мне ее Елизавета Григорьевна Шишкина! Твоя ненаглядная Лизанька! Которая проживает в Сокольниках на Маленковской улице! Вот ради кого ты хочешь бросить меня, свою жену, которая так тебя любит!

Остается только найти эту Маленковскую улицу…

Глава девятая

Я люблю благотворительность. Когда честная старушка или благовоспитанный мальчик оказывают мне помощь при следствии, я плачу, и плачу щедро.

Но еще больше я люблю этюды по актерскому мастерству. Я могу притвориться сантехником, уборщицей из больницы, санитаром из дурдома, генералом угрозыска (это, правда, реже всего, не мой образ), ди-джеем из дискотеки, да кем угодно! Каждый человек ходит, например, в поликлинику. Можно ему позвонить, представиться медсестрой из регистратуры и уточнить данные. А вот частным детективом представляться я уже боюсь. Человек, которому показываешь самодельные детективские корочки, вдруг начинает, щурясь, вглядываться в тебя, да как заорет: «Блин, это же Яша Квасильева!» Самые застенчивые убегают, теряя на ходу сумки и обувь… Я понимаю – читатель при встрече со своим кумиром бешено стесняется, это нормальное явление.

Для Сокольников я вспомнила свою старую и коронную роль. Она меня еще лет двадцать назад выручала.

Оставив «вольво» за углом, я пошла пешком, выглядывая дом, возле которого тусовались бы приличные бабушки.

Я люблю именно приличных бабушек. Когда пристаешь к ним с расспросами, они посылают на общеизвестные буквы не сразу – сперва обстоятельно отвечают. А есть неприличные. Эти мерзавки чуть что – документ требуют. Как-то я в черном парике вела очередное следствие – а меня за чеченского террориста приняли, который пришел подложить под лестницу динамит. По странному стечению обстоятельств у меня в сумке действительно оказалось немного динамита. Это было вещественное доказательство, и я как раз тащила его на анализ. А что касается фальшивой бороды – то как прикажете обойтись без фальшивой бороды с усами хрупкой женщине, которой позарез нужно изобразить спившегося мужика? Конечно, в милиции все разъяснилось. Капитана, который меня допрашивал, увезла «скорая», а меня увез наш мажордом. В таких случаях именно он при всем параде является за мной. Вид у него представительный, особенно когда при смокинге. Если бы не профессиональная привычка всюду таскать с собой булаву и, входя в помещение, ударять ею об пол, совсем было бы замечательно.

Так вот, я подошла к старушкам, поглядывая в рецепт, выписанный Раймондюкасом.

– Маленковская шесть? – осведомилась я.

– Она самая, – вежливо ответила одна из трех старушек. Они были донельзя правильные, с седыми букольками, в аккуратных жакетиках. Я даже затосковала – ах, почему мои свекрови не могут наконец позволить себе седых буколек и жакетиков?! Почему одна не вылезает из вечерних платьев и брючных костюмов из японской парчи с драконами, а другая слоняется в балахонах, розовых и алых, каждого из которых хватило бы на паруса для пиратского брига?

– Не подскажете, Елизавета Шишкина в какой квартире проживает?

– Шишкина? – бабульки переглянулись, и сама инициативная спросила – а на кой мне шалава Лизка?

Я знаю строгие нравы, царящие среди приличных бабушек. По своей младшей свекрови, кстати, знаю.

Что касается свекровей, то я называю Авдотью Гавриловну старшей только потому, что побыфвала за ее сыном замужем наньше, чем за сыном Нинели Аристарховны. А если заглянуть к ним в паспорта – то, возможно, моя младшая свекровь фактически и является старшей. Говорю я это не просто так, а после одной ее странной обмолвки. Она повстречала какую-то свою подружку молодости и при мне рассказывала об этой встрече старшей свекрови.

– А бесстыжая была! – долетело до меня. – Мы по домам, кто с рукодельем, кто с книжкой, а она как уметется на всю ночь с гусарами!..

Поэтому я была уверена, что всякая женщина моложе восьмидесяти, к которой заглядывает в гости достойный ровесник-мужчина, для бабушек – шалава, и точка.

– Елизавета Григорьевна попала в мою группу, – объяснила я. – Она учится на курсах кройки и шитья, а я – преподаватель. У нас недоразумение вышло, она не те выкройки с собой взяла, а завтра занятие. Вот, бегу ей отдать ее выкройки, а свои забрать. Только с адресом какая-то ерунда, номер дома я записала, а номер квартиры – забыла.

– Так она не в шестом, она в восьмом! – сказала вторая старушка. – Аккурат на втором этаже, дверь, как подымешься, справа. Да осторожнее, там стенку с утра красили, не замарайся!

Тронутая до глубины души, я автоматически полезла в портмоне и достала то единственное, что прихватила с собой, – стопку пятисотдолларовых банкнот. Добродетель нужно вознаграждать, даже если она выкидывает твои благодеяния из окон!

– Спасибо, бабушка, – умильно ответила я. – Вот, купите себе пряничков, тортика! А я побегу, выкройку отдам!

Пока старухи таращились на банкноту, я понеслась к восьмому дому. Все-таки хороший день выдался, думала я на бегу, ненавижу дни, когда не удается потратить даже пяти сотен.

И, главное, как хорошо мне удалось создать образ деловитой, озабоченной, работящей преподавательницы курсов кройки и шитья! Да еще так быстро, за считанные минуты!

В подъезде я достала визитную карточку. На ней было написано готическими буквами «Иоанна Квасильева», под именем – адрес, телефоны, а на обороте визитки – список моих бестселлеров. Хотя шрифт мы выбрали самый мелкий, все равно визитка получилась более чем солидная, такая даже не во всякую сумочку влезет.

Судя по тому, что к этой Елизавете собрался уходить от неплохой в общем-то жены Раймондюкас, она была и молода, и хороша, и по-своему зажиточна. Теоретически она могла оказаться одной из моих страстных поклонниц. В таком случае она, увидев визитку с просьбой позвонить и моей прославленной подписью, будет в полном восторге. А для чего она мне вдруг понадобилась – это я придумаю потом.

Проблема с Елизаветой была частично решена.

Конечно, она не обязана знать, куда Раймондюкас подевал мертвое тело, но чем больше информации о психоаналитике я из нее выкачаю – тем лучше!

Я поехала покупать свои любимые сигареты «Голуаз».

Было время, когда я вела совершенно нищенский образ жизни. То есть, носила одни туфли по пять лет, а покупка пачки сигарет пробивала в моем бюджете солидную брешь. Тогда я в основном стреляла эти самые сигареты. И теперь при мысли, что я подойду к продавщице и попрошу одну-единственную пачку, я испытываю невероятный дискомфорт. Поэтому и беру «Голуаз» целыми блоками. Конечно, все выкурить физически не могу, но дворник Афанасий, застукав меня, когда я под покровом темноты пыталась выбросить за забор большой мешок с любимыми сигаретами, подумал и нашел им применение.

Дело в том, что у нас есть сад и газон. Садовник в особняке не живет, а приезжает трижды в неделю, черную работу выполняет Афанасий. И всякий раз он клянет садовника-профессионала за всякие недоработки. В частности, у нас завелись такие маленькие букашки, вроде тлей, и профессионал несколько раз рапортовал о их истреблении, а они опять появлялись. Младшая свекровь Нинель Аристарховна, которая любит посидеть в саду с моей новой книжкой, однажды орала так, что у соседей сработала сигнализация, а соседи живут от нас по меньшей мере за двести метров. К ней в декольте с ветки свалилось что-то живое.

Афанасий, выматерив профессионала, взял большой чан, накрошил туда блоков пятнадцать моих любимых сигарет «Голуаз» и залил теплой водой. Все это мокло примерно три дня, а потом он стал полдивать настоем окрестности. И букашки пропали. Правда, Афродита и Георгий, выпущенные попастись на травке, неделю маялись животами, но это уже была забота зоотехника Гоши.

Когда я грузила привычные десять блоков сигарет в «Вольво», запиликала мобилка.

Мобилка – это еще одна проблема, которой простому человеку не понять.

Простой человек, не обремененный особняком и миллионными доходами, покупает ту мобилку, какая ему больше нравится, думая при этом еще и о цене. А я приобрела предмет, которые бы не опозорил меня среди знакомых и соседей.

Вообще богатый человек узнается по мелочам. Костюм, даже пальто, шляпа, носки, подтяжки могут быть простыми… Но обувь, кошелек, зонт, сумка, перчатки, мобильный телефон, зажигалка и портсигар всегда окажутся первосортными. Вот как у меня. Если человек, назвавшийся преуспевающим писателем-детективщиком и сидящий перед вами в костюме от Хуго Босс, достанет из кармана обычный «Ронсон», часы у него окажутся электронной «Сейкой», а мобилка – прошлогодний «Самсунг» – немедленно насторожитесь. Ваш гость врет. Никакой он не преуспевающий детективщик – а, скорее всего, пишет психологические новеллы из тех, где выверено каждое слово и отлакирована каждая мысль, вот только опубликовать это моими тиражами совершенно невозможно. И правильно. Писать надо не для тех, кто ищет психологии, а для тех, кто хочет дважды в месяц получать новую книжку Яши Квасильевой.

Моя старшая свекровь, большая любительница дорогих безделушек, самолично объездила все магазины и выбрала самую изящную модель. Стоила эта штучка, естественно, столько, чтобы за нее не приходилось краснеть, но доставляла массу неудобств. Я всегда теряла ее в недрах сумки. И первое время наощупь путала с зажигалкой. Как-то мой телефончик завалился в открытую пачку сигарет. В другой раз его писк раздался из блокнота-органайзера. У этой штуки есть пространство между корешком и той плоскостью, которую образуют где-то внутри склеенные страницы. Мобильничек попал именно туда и хорошо застрял посередке.

А однажды случилась вообще страшная история. Правда, не с теперешним телефоном, а с предыдущим. Он был ненамного больше этого и, естественно, в один прекрасный день пропал. Оглядевшись по сторонам, я позвала Люсеньку и попросила позвонить мне с ее телефона. Звонка мы нигде не услышали. Посторонних в особняке удивительным образом не было, хотя обычно у нас гостят оравы незнакомого народа. Оставалось предположить, что я выронила дорогую игрушку о очередного киоска, покупая очередные десять блоков моих любимых сигарет «Голуаз».

Дня два спустя ко мне пришел зоотехник Гоша и попросил двухдневный отпуск за свой счет. Ему нужно было съездить в Москву, показаться хорошему специалисту по ушам, то ли офтальмологу, то ли отоларингологу, уже не помню этого мудрегого слова. Я всегда пекусь о своем персонале – вот и на этот раз тут же достала тысячу баксов для врача, умоляя Гошу лишь об одном – чтобы вылечился окончательно и бесповоротно. И только потом, когда он прибрал банкноты в кошелек, спросила – а что, собственно, произошло?

– В ушах звенит, – пожаловался Гоша.

– Так это кто-то вспоминает, – неуверенно предположила я.

– Не все время, а зазвенит и перестанет. Да еще что-то вроде мелодии вызванивает. Такое ощущение, правда, что не в самой голове, а снаружи, или даже за стенкой. Но за одной стенкой у меня вообще ничего нет, за другой – ванная, за третьей – большая кладовка для мебели, а за четвертой – звери. Конечно, и Афродита может заорать, и Георгий, бывало, пищит, но я-то их голоса знаю!

– И что за мелодия? – томимая неясным предчувствием, спросила я.

– Да вроде так… – он фальшово просвистел музыкальную фразу, и безумная догадка осенила меня. Мы пошли в – зверинец, встали у террариумов, и Гоша со своего мобильного набрал мой номер.

Засвиристело в Афродите.

Мы вызвали самых солидных ветеринаров и устроили консилиум. Можно было дать бедной крошке слабительного. Но врачи не ручались за успех и даже опасались – не сделать бы хуже. Лежит аппарат где-то в глубинах Афродитиного брюха – ну и пусть себе лежит, неужели у меня на другой денег не найдется?

Деньги, естественно, нашлись. А та тысяча долларов так и осталась у Гоши. Не напоминать же ему о такой мелочи.

Но Афродита с мобилкой – это еще цветочки, вот однажды Дусенька, которую выпустили побегать, заблудилась, испугалась настолько, насколько вообще способен пугаться крокодил, но тут следует учесть ее юный возраст, ведь она досталась нам двадцатисантиметровой, не так давно вылупилась из яйца, а у нас прожали… ой, сколько же она у нас прожила? Дусеньку, Афродиту, Мотю, Георгия, Марика и Бобика оставил мне шестой муж, так что это было… было…

Ой, к чему это я? Мне же мертвое тело искать, а я тут пытаюсь вспомнить, в каком году избавилась от шестого мужа!

Так, на чем я остановилась?

Оглашая криком окрестности…

Нет, я их уже огласила. Потом ко мне пришла Галка… Вот! Я искала ту Елизавету в Сокольниках, ради которой Раймондюкас хотел бросить несчастную Леночку, и притворилась, будто я регистратор из поликлиники и вношу ясность в документы!