Текст книги "Пути Миритов. Недобрые всходы"

– Вернись на место, мы не договорили, – сказал он почти дружески.

Гай расправил плечи, выпрямился, прислонившись к спинке стула и приняв спокойный вид. Он умел оставаться хладнокровным, даже если глаза лихорадочно блестели, но будет очень неплохо, если в будущем внук научится сдерживать себя еще лучше. В этот раз Ирвин не сказал ни слова, лишь окинул тоскливым взглядом комнату и подумал: что если не удастся исполнить замысел, значит, он жил и делал нужные вещи для появления на свет ребенка четырех кровей зря.

Миританство – вот настоящая религия, которой граф Силиван был верен на протяжении всей жизни, но никто его не поддержал, даже жена, привезшая с собой из Донгмина томик учения Рина. Что уж говорить о младшем сыне, ставшем консилистским священником – забыть бы навсегда сыновние белые волосы и красные глаза… Впрочем, и не увидят. Во что веровал Деметрий, кроме самого себя, обиженного жизнью и непонятого остальными, по его скромному мнению, не имела понятия даже Вен. Джан была потеряна в своей южной вере, а Гай слишком мягкотел, чтобы выбрать религию по душе.

– Я же сказал, – уже с гораздо большим энтузиазмом произнес Гай, посмотрев на деда в упор, – я согласен.

– Вот и отлично, – благосклонно кивнул Ирвин. – И постарайся впредь не забывать, что у тебя есть не только твои желания, но и долг перед семьей.

– Я не забуду, – ответил Гай. – Могу ли я уйти?

– Что ж, ступай, если хочешь. Но если ты собираешься говорить с матерью, лучше повремени, – сказал Ирвин.

– Почему? – Гай поднял голову и слегка прищурился.

– Потому что я тебе так приказал, – резко сказал граф Силиван. – Хватит об этом. Ты собирался идти, так иди. И будь добр, больше не поучай старших.

– Как скажете, – голос у Гая не то чтобы дрогнул, но и ровным не остался, а брови сошлись в одну линию. Он отвернулся и медленно пошел к двери.

Внук ушел, а старый граф все смотрел на оставленный стул и думал. Мальчик оказался строптив, как сам Ирвин в его годы, но, кажется, и умом пошел в деда. Ему просто нужно немного времени, чтобы принять свою судьбу.

Молодому Ольсену Ирвин уже написал небольшое дружеское письмецо, а между строк вплел намеки на возможность породниться, конечно, не упоминая ни четыре крови, ни старую веру, – незачем его смущать. Чем меньше он будет знать, тем крепче будет его душевный покой. Тем легче в случае необходимости будет отказаться от этого союза.

– Ну что, доволен? – резкий голос жены иглой вонзился в ухо.

– Почти доволен, – сухо ответил Ирвин.

– А я нет, – заметила Вен. – Я знала, что ты сходишь с ума со своими миританскими идеями, но не думала, что все зайдет так далеко. Смотри поосторожнее: паук тоже искусно плел паутину, только птицы все равно ее изорвали, а паука склевали.

– Хватит. Мне надоело тебя слушать. И если ты выдашь очередное аллегорическое изречение… я просто спалю твоего Рина в камине.

– Я все равно помню его наизусть и смогу сделать список, – ответила Вен, разведя сухими руками и словно бы издеваясь над супругом. – Я, пожалуй, тоже пойду.

Глава 7
Фрэнсис Эртон

Писать письма старый Хранитель Запада любил не особо, однако ему нередко приходилось делать это по долгу службы и семьи, и если он всегда служил с должным упорством, добившись звания генерала, то с семьей отношения были куда более сложными. Нет, его не коробили угрызения совести за измены супруге Хелене, но только ее смерть и гибель сына все еще тяготили герцога Эртона. Следовало написать кузену, с которым отношения в последнее время были натянутыми, о положении вещей, о том, что теперь на Эдварда Эртона ляжет весь груз управления Эртвестским замком, потому что дочери еще слишком юны, чтобы не натворить роковых ошибок. А потом надо и их тоже известить о вынужденной задержке, но он до последнего откладывал, чтобы взять перо в руки.

Еще и Дин с утра пораньше куда-то делся, не спросив вчера разрешения. Ох уж эти мальчишки! Кажется, теперь, спустя годы, что Джонатан Мейсон и то вел себя куда более дисциплинированно, а его сынок, не успев изучить большой город как следует, отправился на поиски приключений, едва людям позволили покидать дворец. С одной стороны, это славно, как решил вчера Фрэнсис Эртон: мальчишка не будет мешаться под ногами и забрасывать однообразными вопросами, с другой же – случись с ним что, герцогу лишняя забота. А в его преклонном возрасте, которым Фрэнсис весьма гордился, волноваться вредно, хотя, окажись он более молодым и взаперти, тоже взвыл бы с тоски.

Шла первая седмица месяца Осеннего Тепла, и отчего-то герцогу Эртону, сидевшему с чистым пером в руке и с тоской разглядывающему портрет супруги на фоне бело-зеленых драпировок, было невесело. Холодные тона его покоев внушали печаль, тревогу, раздражение, и с этим надо как-то справляться. Написать два длинных письма и отправляться на поиски неугомонного Дина Мейсона – главное, чтобы он не влип в какую-нибудь редчайшую глупость, граничащую с преступностью. С такими восторженными мальчишками обычно так и происходит.

Невольно нахлынули мысли о рожденном Гульдой Холт, в девичестве Тейт, бастарде. Его тоже следует найти, но это потом, позже… Подумать только, за последние годы в его распоряжении имелось столько свободного времени, за которое можно было съездить к вассалу, однако он, уверенный до самого получения траурного письма с черным сургучом, что с Арнольдом все будет хорошо и скоро можно ждать внуков, совершенно не думал о трагических неожиданностях.

Зато теперь времени мало, и можно злиться на самого себя сколько угодно.

Почему мало, герцог Эртон не знал, но чувствовал, что в королевском дворце у него возникнет множество неотложных дел, поэтому и писал он кузену именно сейчас. А что будет потом, неведомо даже Творцу подчас, да и думать о том не возникало желания. Вздохнув, Фрэнсис пожалел об ускользнувших сквозь пальцы, подобно воде, молодости и зрелости и продолжал письмо.

Несмотря на все заготовленные заранее высокопарные с претензией на дружелюбность фразы и витиеватые выражения, обратиться к завистнику Эдварду не получилось кроме как в сухой манере. Что поделать, бороться с собственной гордыней на старости лет Фрэнсис не был готов, а его отношение к брату ничуть не улучшилось, после того как, участвуя в похоронной процессии, провожавшей привезенное с войны тело Арнольда Эртона, всерьез предложил Фрэнсису женить своих сыновей на его дочерях.

Насколько же это было унизительно!

Что происходило потом, Фрэнсис помнил мало, но, кажется, он оттолкнул Эдварда и ускорил шаг, расправив плечи и выпрямив спину, а испуганные дочери в черных платьях побежали следом за ним. Позднее никто о том случае не разговаривал, а Эдвард даже прибыл в Эртвестский замок, дабы примириться, однако с тех пор отношения кузенов остались напряженными. И думать о браке дочерей с зазнавшимися троюродными братьями, которым их отец успел наобещать с три короба, совсем не хотелось. Вздохнув, Фрэнсис Эртон покачал седой головой, датировал письмо 6-м днем месяца Осеннего Тепла, убрал в белоснежный конверт и запечатал. Сразу вспомнилась гербовая белая рысь на зеленом фоне, и отчего-то стало грустно. Столько лет прожито впустую, для себя, а о замке и славном роде Эртонов, если признать, заботился он чуть больше, чем Джанет Эртон в конце прошлого кватриона.

Этой замечательной девушке и народной героине Эртвеста было семнадцать лет, когда ее старший брат Герберт ушел на войну, в 135 году тринадцатого кватриона. Позвав с собой его молодую жену Элизабет и племянника, которому не было и шести, Джанет увела обоих из замка. Родители их на тот момент были уже мертвы, а мальчика имелась необходимость спрятать в надежном месте. Тяжелые были времена, когда страна после добровольной передачи короны последним Норманденом, Роменом, своему регенту раскололась на две части. Запад и Юг радели за нового короля, Восток и Север же – за старого, удалившегося в монастырь. Началась гражданская война, но ее остановили женщины дворянских сословий, собравшие под началом отважной Джанет большой отряд. Удивительно, насколько сплоченными могут быть дамы, если их влечет общая идея! Вот и они убедили своих отцов и братьев, проливавших свою и чужую кровь впустую, остановить войну. Потребовался довод – официальное подтверждение консилистской церкви, что выйти из монастыря и стать королем снова юный Ромен уже не сможет, и тогда, хоть и без особого желания, люди сложили оружие. Вот только, несмотря на свою победу, Джанет Эртон, Иоганна Дальгор, Мика Найто и Лейла Анвар, как представительницы Великих Домов и зачинщицы кровопролитий в родовых землях, были казнены, ведь ради достижения цели им пришлось идти на страшные деяния. Кроме того, глава консилистской церкви вменял в вину Джанет Эртон и Лейле Анвар похищение своих малолетних родственников, а Рафаэль Первый не захотел с ним спорить, желая иметь поддержку церкви, хоть магистр и ошибался.

Самой младшей, Мике Найто, к тому моменту исполнилось пятнадцать лет. Ровесница дочек Фрэнсиса.

Что же до его мнения, относился герцог Запада к памяти Джанет Эртон хорошо, но вот мысль, что он уподобляется ей, думая о чем угодно, кроме семьи, раздражала. И то неразумная Джанет действовала с целью уберечь племянника, пусть даже крестьяне, которым она его оставила, плохо обращались с ним, а его мать Элизабет после разлуки с сыном погибла от скоротечной лихорадки.

Кто бы мог подумать, что кватрионом позднее сам Хранитель Запада допустит куда более серьезную оплошность?

Вздохнув, герцог открыл ящик бюро, чтобы извлечь новый лист бумаги и начать письмо дочерям, когда раздался тихий стук в дверь. Неужели Дин вернулся? Не иначе чего-нибудь натворил, вот и скребется теперь, как кот лапой. Однако нет, явился молодой королевский посыльный в черно-желтой короткой куртке, отвесил Фрэнсису сдержанный поклон и передал коротенькую, вдвое сложенную записку в незапечатанном помятом конверте. Читали ли ее? Даже если и так, то вряд ли нашли что-нибудь занятное.

– Кто прислал? – хмуро уточнил герцог, вытряхнув содержимое конверта на стол.

– Аноним, – коротко ответил посыльный, всем своим видом давая понять, что вспоминать и тем более разведывать обстоятельства он не нанимался, и вообще у него много дел.

И тут же, пока Фрэнсис не нашелся, что спросить еще, выскользнул за дверь. По виду не скрытный северянин, а ведет себя наоборот. Ладно, Падший с ним, надо прочесть… На обычной желтоватой бумаге было написано всего несколько слов:

«Уважаемый герцог Эртон. Уведомляю вас, что сегодняшним утром, 6-го дня месяца Осеннего Тепла, ваш порученец Дин Мейсон отправится на дуэль с двумя вызванными им молодыми дворянами из Донгмина. Случайно став свидетелем этой сцены, я, как уроженец Запада, счел своим долгом предупредить вас об угрозе жизни вашего вассала».

Подписи, разумеется, не стояло, но Фрэнсиса Эртона заинтересовал странно знакомый почерк; он нахмурился, склонил набок голову и долго вглядывался в аккуратные и узкие с низким наклоном буквы. Что же это за внимательный человек, не представившийся и не являющийся вассалом герцога, но решивший косвенно помочь Дину? Дворянин ли он или просто предупредительный горожанин из Эртвеста, коих немало в столице?

Фрэнсис крепко задумался над этим, но сделать ни единого вывода не успел – за дверью послышались очень тихие и осторожные шаги, словно кто-то крался мимо. Да, так оно и есть! Но в тяжелых сапогах не очень-то покрадешься, так что он быстро встал на ноги, заскрипел зубами от резкой боли в спине, однако успел распахнуть дверь кабинета до того, как взъерошенный, раскрасневшийся и с тревогой озирающийся по сторонам Дин Мейсон юркнул в отведенную ему комнату. Ворот дублета небрежно распахнулся, с приоткрытых губ срывалось тяжелое дыхание – значит, долго бежал. Ну что же…

– Сударь, – хрипло и недовольно окликнул его Фрэнсис, – остановитесь. Идите-ка сюда.

Застигнутый врасплох мальчишка вздрогнул, обернувшись, но не растерялся и широко улыбнулся своему сюзерену, и с каким-то внутренним теплом герцог узнал солнечную улыбку Джонатана в молодости. Они вместе служили, а потом граф потерял ногу во время очередного набега аранийцев на границу и перестал смеяться. Стал хмурым, укрепив свою неразговорчивость, – бедный старый друг.

– С добрым утром, монсеньор! – отчеканил он, направившись к Фрэнсису, но улыбка тут же погасла, и выражение лица порученца стало виноватым. – Я думал, вы еще спите.

– Уже наступил день, сударь. Зайдите ко мне.

– Да, сейчас…

Посторонившись, герцог впустил понурого Мейсона в кабинет, плотно закрыл за собой тяжелую дверь и встал возле нее, скрестив на груди руки. Мальчишка продолжал переминаться с ноги на ногу, разглядывая с повышенным вниманием блестящие носки черных сапог, а Фрэнсис молча изучал его внешний вид. Состоялась дуэль или нет, неизвестно, однако Дин не ранен, неужели в столь юном возрасте одолел обоих соперников? С другой стороны, уроженцы Востока в основном не особо заинтересованы в фехтовании и тренируются поспешно, только если есть угроза войны. Но есть и те, кого обучают с малых лет, однако Дину повезло не нарваться на них.

– Мне прислали записку насчет вашего поведения, – сурово сказал Фрэнсис, продолжая смотреть на покорно опущенную темно-русую макушку юноши свысока. – Будьте любезны объясниться.

– Я сбежал из дворца. – Порученец не стал кривить душой. – Выход отсюда возможен, но нежелателен. Я подумал, что имею право на прогулку, потому что донгминцы покидали дворец…

– И вы решили взять с них пример, – подытожил герцог. – Прекрасно, сударь.

– Разве Донгмин – плохой пример для подражания? – осмелился задать дерзкий вопрос Мейсон.

– Речь идет не про Донгмин, как часть Фиалама, – покривил душой Фрэнсис, с юных лет питавший к восточникам некоторое предубеждение, – а про поступки людей. Но не будем об этом. Расскажите лучше о причине, побудившей вас бросить вызов двум взрослым людям.

– Они не совсем взрослые, – хитро улыбнулся Дин, пытаясь хоть как-то оправдаться, но, наткнувшись на сурово-вопросительный взгляд герцога, тихо вздохнул. – Как я мог пройти мимо, неано Эртон, если они рассказывали анекдоты про Запад?

– Кажется, вы забыли о том, что я объяснил вам в дороге, – с ворчливой назидательностью произнес Фрэнсис. – Если станете чуть что хвататься за оружие, то долго не проживете. Жаль, что вы не прониклись этой простейшей истиной.

– Но я, как западник, не мог пройти мимо…

– И очень зря. Вам не пристало опускаться до их уровня, лучше расскажите, как прошла дуэль. – Отойдя от двери, герцог сел в мягкое кресло с зеленой обивкой, положил руки на подлокотники и выжидающе взглянул на нерадивого порученца.

Тот огорченно вздохнул и махнул рукой, а затем еще ниже опустил голову.

– Дуэли не состоялось, монсеньор, – прошелестело совсем тихо. – Ее решено перенести.

– Хм. Почему же?

– Нас заметили городские стражники, и пришлось убегать, – расстроенно сообщил глупый мальчишка. – Оказывается, проводить дуэли возле церквей нельзя, особенно во время утренней службы, а мы и не знали. То есть я, конечно бы, знал, если бы жил здесь подольше, а вот они, – в светлых глазах сверкнула озорная дерзость, – не имели сведений о правилах дуэлей вообще! Понимаете?

– Понимаю, – устало отозвался Фрэнсис. – И запрещаю вам приближаться к любому дуэльному месту хоть завтра, хоть в любой другой день, иначе я буду вынужден принять меры и написать графу Мейсону о вашем отвратительном поведении. Понятно?

– Да, монсеньор, – обиженно пробурчал себе под нос мальчишка.

Кажется, на этом неприятный разговор завершился – по крайней мере, герцогу Эртону очень хотелось верить, что Дин не полезет больше ни в какие аферы. Так что, дав ему задание прочитать книгу по военной тактике, Фрэнсис вернулся к письму, которое хотел написать дочерям, поскольку оно требовало его полной сосредоточенности. Порученец же, немного потоптавшись на месте, ушел исполнять приказ.

Наверное, не стоило брать его с собой – однако Джонатан, попросив за сына, очень надеялся на старого друга, потому что сам отправляться не мог из-за увечья. Кто же знал, что за мальчишкой нужен присмотр? А Фрэнсис не в тех годах, когда можно ретиво бегать туда-сюда, контролируя порученца: у него ноют по вечерам ноги и болит от резких движений спина. Придется долго приходить в себя после дороги из Эртвеста в Вету, однако это не самое страшное, главное – объяснить дочкам все как есть и на отдельном листе рассказать доходчиво, как в случае его смерти отвязаться от притязаний сынков Эдварда Эртона. Ах, как хотелось бы верить, что все будет идти хорошо и что родовой замок достанется тем, кому старшая, Вилма, отдаст свое сердце…

И Фрэнсису хотелось верить, что это будет не Гай Силиван. Странная и темная семейка всегда внушала ему опасения, особенно после таинственной кровавой смерти графов Кэйнов, случившейся лет сорок назад или около того. Хорошая была семья, богатая на красивых рыжеволосых женщин, и, останься они в живых, двоюродные братья Эртоны породнились бы с ними, а так Эдвард взял в супруги сестру Льюиса Холта – того самого, за кого Фрэнсис поспешно сосватал Гульду, а сам герцог Запада женился на северянке Хелене Винтер. Талнор находится рядом с Эртвестом, так что северяне и западники довольно часто вступают в брак.

А повелось это давным-давно, кватрионе в девятом, когда во время войны между Севером и Западом молодая сестра Эртвестского герцога явилась, пробравшись сквозь толщу зимнего ветра и невыносимого холода в Талнор, дабы предложить герцогу Дальгору брачный союз.

Стариковские мысли захлестнули Фрэнсиса, пока он писал письмо, так что процесс затянулся. Ставя перо в чернильницу, он подпирал морщинистой ладонью щеку и, то улыбаясь, то хмурясь, вспоминал невозвратное прошлое. Жаль, что семью Кэйнов не спасти, а с другой стороны, мошенники в ней жили похуже самих Силиванов подчас, однако тоже Творцовы создания, и грешно думать о мертвых плохо. А теперь нужно вложить письмо в конверт, запечатать и вручить личному посыльному Джону, благо что гонцы могли покидать дворец беспрепятственно.

Дальнейший день тянулся слишком медленно и бестолково, и Фрэнсис не знал, чем себя занять, кроме писем и книг. Старые кости к тому же вечером заныли из-за вновь начавшегося ливня за окном – пришлось обратиться к королевским лекарям, но даже они не смогли предложить западному герцогу чудодейственную мазь от неприятной, тягучей боли. Когда стемнело, он велел зажечь свечи, закутался в меховой халат, присел к столу и взял первую попавшуюся книгу из тех, что днем по его приказу принес Дин. Как ни странно, она оказалась содержащей в себе ту самую пьесу про Эльду, Раймонда и Ганнона, но читать полную версию того сокращенного убожества, что он увидел на сцене, оказалось довольно приятно. Жаль, что глаза стали слипаться, не успел Фрэнсис и до середины дочитать – пришлось заложить книгу и позвать слуг, чтобы помогли переодеться.

Молодые и расторопные Джад и Кайл справились со своей задачей быстро, и когда герцог улегся, кто-то из них задул свечу. Заметить он не успел – сполз ночной колпак, а потом резко наступил сон, впрочем, это Фрэнсиса не спасло: выспаться этой ночью ему не удалось из-за нагрянувших кошмаров, сменяющихся бессонницей. Странно, даже в тавернах, где останавливался он со свитой, сон не оставлял герцога своей милостью, а тут что? Раздраженный и измученный дурными сновидениями, Фрэнсис беспрестанно переворачивался с боку на бок и проклинал старческое бессилие. Ему снилось что-то темное, бесформенное и страшное, тянувшее к нему лапы и не желающее отступать – несомненно, это была сама смерть, да еще и проснулся после последнего кошмара он, чувствуя, как резко и неприятно колет сердце.

Дурной знак. Давно умерший отец тоже на подобное жаловался за два месяца до кончины – но и было-то ему под восемьдесят. Фрэнсису же шестьдесят один год: рано умирать. Надо будет утром обратиться к лекарям за целебными настоями, если доживет, а пока – спать. Погрузиться в плавно охвативший гладкой пеленой сон, уйти навстречу отдыху, не задумываясь ни об одной своей печали. Наконец-то.

Пробуждение наступило в девять или в десять часов утра, между неплотно задвинутых длинных занавесок пробирались юркие лучи, за окнами щебетали, словно летом, птицы. Ну да сейчас почти и есть лето, когда дожди не льют. Кряхтя, Фрэнсис кое-как сел на кровати, стащил колпак с головы, потер пальцами заспанные глаза, в мыслях раздосадованно посетовал на дурную голову, что после крепкого сна отчего-то ныла, на разбитое состояние, на все, что ему не нравилось и что раздражало.

В старости всегда ухудшается здоровье, что же поделать. Хелена, бедняжка, не дожила, а то бы они ворчали друг на друга беспрестанно, раздражая окружающих. Оделся герцог Эртон самостоятельно, гоня прочь от себя мысль о слабости и немощи, а потом решил для разнообразия позвать к себе Дина и расспросить о том, что тот прочитал вчера.

Однако порученец уже успешно покинул свою комнату. Разобранная помятая постель, неаккуратно кинутая в угол белая рубашка, торчавший из небрежно захлопнутого сундука конец шелкового платка – видимо, паршивец очень торопился, собираясь на дуэль, и тем самым выдал себя. Пришлось, проклиная все на свете, дотронуться до подушки – та еще сохранила тепло головы Дина, а потом, прорычав несколько злобных ругательств, быстрыми шагами покинуть комнату.

И сразу же он наткнулся на Джада и Кайла, застывших возле прикрытой двери в его покои, как деревянные истуканы. О, Творец, а эти-то что здесь забыли?!

– Господин герцог. – Как и подобает хорошему слуге, белобрысый верзила Джад поклонился, в то время как его хмурый дружок Кайл продолжал стоять не шелохнувшись. – Его сиятельство недавно ушел, сказал, чтобы вам не докладывали, но мы ведь не можем так, чтоб без утайки…

– На дуэль, – напряженно обронил Кайл. – Шпагу с собой взял с утра-то, и…

– Сколько сейчас времени? – резко перебил тугодума герцог.

– Семь часов, господин…

Понятно, он ошибся со временем, а от них толку не дождешься. Надо делать все самому, на то и герцог – пусть и уже развалина.

Фрэнсис Эртон снова проклял досадную старость, сковывающую едва ли не все обычные движения, мешающую бегу, верховой езде, злую, болезненную, ехидную… И поспешил прочь из покоев, в просторный коридор третьего этажа, куда еще не успели выйти смешливые пажи, скромные фрейлины и прочая придворная знать, надеясь, что еще не опоздал. Меньше всего хотелось сейчас догонять Дина Мейсона, ну а что еще делать? Как он будет смотреть в глаза Джонатану?

К счастью, ширина лестницы не подвела – если схватиться за перила, то можно даже идти быстрее, чем обычно, так что скоро он оказался на первом этаже. Здесь тоже пусто, хоть и яркий солнечный свет щедро лился в небольшие окна, играя на бронзе рам, в которых заключены картины. Единственный раз после приезда Фрэнсис находился тут в день коронации, но тогда устал, волновался и в целом не имел времени на рассматривание роскошных пейзажей; не нашел его и сейчас. Впереди, где-то далеко, за мраморными белоснежными колоннами мелькнул знакомый силуэт, но облаченный не в бело-зеленый дублет, а в красно-белое – родовые цвета Мейсонов. Шагал поганец упрямо и быстро, не оглядываясь по сторонам, – опаздывал, что ли?

Какая разница, все равно он на свою дуэль не попадет!

Собрав последние силы, Фрэнсис Эртон бросился за беглецом, тяжело дыша от болезненного сердцебиения, благо сейчас не вечер и ноги ныть не должны. Давно ему не приходилось так быстро мчаться, зато Дин, не ожидавший преследования, покачнулся, когда его схватили за короткий воротник дублета, едва не упав. Слепо вытянул руку, оперся о гладкую стену, рвано выдохнул с досадой.

– Монсеньор… Неано Эртон, я сейчас все объясню.

Герцог сурово промолчал и окинул юношу настолько красноречивым взглядом, что тот явно понял: пощады можно не ждать. И смирился, решив не испытывать судьбу. Нет ничего хуже для такого мальчишки, когда он мнил себя взрослым, а через пару минут сюзерен таскает за шиворот, как провинившегося щенка. Фрэнсис все это видел и все понимал, равно как и то, что перегибать палку не стоит. Надо уводить глупца прочь отсюда, пока не увидели стражники и придворные, а то потом род Мейсонов позора не оберется.

– Пошел! – рыкнул он со злостью, но хрипотца запыхавшегося старца никуда не делась. И дернул Дина, увлекая за собой.

Сконфуженный виконт Мейсон поплелся за герцогом Эртоном с самым несчастным видом, однако старика не задевало ни выражение его лица, ни прочие смягчающие вину Дина обстоятельства, так что он, задыхаясь, поднимался по лестнице. После первого этажа требовалась передышка, и Фрэнсис сделал ее, но сократил до безобразия – всего полминуты, чтобы дождаться, пока перестанет колоть сердце и саднить горло. А потом потащил мальчишку дальше.

В отведенных эртвестцам покоях можно было, наконец, втолкнуть Дина в его комнату под пристальными взглядами Джада с Кайлом, все еще не убравшихся из коридора, закрыть дверь и прислониться к ней, держась за сердце. Кололо несильно, но достаточно болезненно – что и говорить, поездка подкосила его и без того не прекрасное здоровье.

– Монсеньор, вам дурно? – перепугался Дин.

– Да! – в рычании на сей раз хрипа не послышалось. – Благодаря вам, молодой человек!

– Но, монсеньор, я просто…

– Молчите, сударь.

– …Хотел защитить честь Эртвеста и доказать, что наш народ не бросается словами впустую…

– Молчать, я сказал! – не выдержал Фрэнсис, разжимая пальцы, и мальчишка вздрогнул, а гнев отхлынул. – Наш народ… Наш народ, сударь, – это в первую очередь Фиалам – или вы захотели новой гражданской войны, как кватрион назад?

– Нет, – поник Дин, – но они…

– Они смеются над вами, как недостойные своего сюзерена вассалы, так не будьте же таким по отношению ко мне! Ладно, подведите меня к креслу. В моем возрасте гоняться за такими юнцами, знаете ли…

Расстроенный и встревоженный виконт подхватил герцога под руку, помог дойти до кресла, осторожно усадил и принялся с виноватым видом переминаться с ноги на ногу. И постепенно Фрэнсис почувствовал себя лучше; унялась сердечная боль, отступила одышка, вот только усталость никуда не желала деваться. Немного выждав, он в упор взглянул на безутешного Дина. Нет, при себе его оставлять нельзя, если он хочет прожить хотя бы еще пять лет.

– Полно вам, виконт. В вашей жизни будет столько боев и дуэлей, что вам еще надоесть успеет, – заверил он молодого несмышленыша и вдруг, кое-что внезапно придумав, спросил: – Сколько вам полных лет?

– Шестнадцать, – пробурчал Дин.

– Прекрасно. Значит, вы вошли в тот возраст, когда можно отправляться на службу королю и отечеству, – заключил Фрэнсис и, оставив растерянного порученца в его комнате, велел слугам его охранять, чтобы не покидал покоев Запада и тем более дворца, пока герцог не вернется.

Дело оставалось за малым – написать хорошему знакомому, который точно должен сейчас находиться в столице. Как-то Фрэнсис спас старому генералу Вилару жизнь, и тот не откажет ему в такой малости, как передача особы виконта под начало одного из столичных офицеров. И Фрэнсис не ошибся в своем выборе – девятого дня месяца Осеннего Тепла он получил длинное письмо, в котором, помимо всего прочего, говорилось о том, что виконт Дин Мейсон может быть зачислен под начало некоего офицера Тейта, зарекомендовавшего себя с прекрасной стороны.

Фамилия показалась Фрэнсису смутно знакомой, но ничего толкового не вспомнилось – память уже не та. Северная фамилия, да и что с того? Мало ли в Вете приезжих талнорцев, приехавших служить? Страна-то одна. И он, написав подробное письмо офицеру Тейту, отправил вместе с ним Дина в городские казармы.

– Ступайте, – велел он напоследок, стараясь не смотреть на мальчишку, чтобы тот не заметил в глазах старика блестящего чувства вины. – Я напишу вашему отцу про ваше рвение служить, а о дурном поведении ни слова.

На миг ему показалось, что Дин Мейсон сейчас расплачется, однако юноша собрался с силами, коротко кивнул и сдержанно попрощался с сюзереном. Вещи были собраны, письмо отправлено с виконтом, а душа Фрэнсиса почти чиста.