Текст книги "Пути Миритов. Недобрые всходы"

С другой стороны, его гербовый девиз гласил: «Ничему не чужд». В том числе храбрости, отваге, спокойствию и уверенности в себе, поэтому, когда конь вынес герцога Мартина к родовому замку герцога Эртона, в котором по его ловким математическим и географическим подсчетам могла скрыться девица, юноша почувствовал прилив сил, несмотря на невыносимую усталость. Сколько он уже обходился без хорошей еды и крепкого сна?

Неважно. Надо ехать вперед, и он поедет, даже если над Эртвестом сгущается черная ночь. Конь, уже третий, которого удалось сменить, изрядно устал под седоком, и Мартин ласково потрепал его по гриве, уговаривая проехать еще чуть-чуть. И правда, только через ров по опущенному мосту, а расспрошенный молодой привратник проболтался, что рыжеволосая девушка, представившаяся графиней Кэйн, уже проехала. Мартина будто варом обдало: неужели старый герцог Эртон или его домочадцы в сговоре с этой невыносимой девчонкой? Что, если неано Фрэнсис велел ей отвезти кинжал в его родовой замок?

Нет-нет! Каждый может понять что-нибудь превратно, северянину нельзя делать поспешных выводов. Мартин помотал головой, отгоняя дурные мысли, а потом спрыгнул с уставшего коня, кинул поводья конюху и уверенно направился ко входу в старый высокий замок с его острыми башнями, рвущимися в темнеющее небо, и серыми каменными стенами, где его уже ждал услужливый лакей в бело-зеленой ливрее. В чем-то строение походило на талнорский замок, чем-то отличалось, но рассматривать красоты западной архитектуры у юноши не имелось ни желания, ни сил, ни времени.

– Герцог Дальгор, – сухо и хрипло сказал он, только сейчас ощутив, как пересохло горло. – Проводите меня к… герцогиням…

– Герцогиня Вилма Эртон изволит спать, ваша светлость. Герцогиня Вивьен Эртон занята гостьей. Желаете подождать в приемной?

– Отнюдь, мне бы хотелось присутствовать…

– Гостья герцогини Вивьен просила не беспокоить.

– О, – нашел он в себе силы на подобие улыбки, наверняка тусклой и неискренней, как и голос, – я, как герцог, уполномочен задержать графиню Кэйн и доставить в столицу. Прошу меня проводить к ним.

Особого рвения лакей не выразил, но и спорить не стал, лишь пожал плечами и пригласил Мартина идти за собой, по дороге подхватив блестящий начищенный подсвечник из серебра. В коридорах уже успело стемнеть, и от свечей на черных стенах метались огромные причудливые тени, но пугало Мартина не это. Что он скажет рыжеволосой девице, смеющей называть себя графиней Кэйн? Кэйнов истребили лет двадцать назад – об этом известно всему Фиаламу, не пожалев даже прекрасных беззащитных девушек, но память о них протянется сквозь кватрионы!

Помедлив отчего-то перед распахнутой дверью, юноша решился и шагнул в нее.

Полумрак. Рыжее пламя, пляшущее в камине. Много ярких свечей на столе. Мягкое, очень кстати предложенное кресло и встревоженное лицо совсем юной светловолосой девушки в голубом платье, которая смотрела на рыжеволосую девицу с тревогой. Окликнуть бы их, но он так спугнет псевдографиню, а чтобы рвануться вперед и схватить ее в охапку, просто не оказалось сил. А лакей тотчас ускользнул.

– Кто вы?

– Саманта Борген, ваше сиятельство.

– Но вы представились иначе… И что вам угодно?

– Не стоит бояться. Я вам не враг, а друг, и желаю предложить вам один интересный замысел, который вы вправе принять или отклонить.

Паршивка! Кровь бросилась в лицо Мартину, однако он усилием воли заставил себя сдержаться и не выдать своего присутствия. Хозяйка замка сжала и разжала тонкие бледные пальчики в замок, прикусила нижнюю губу – она волновалась.

– Я готова вас выслушать. Присядьте.

– Нет необходимости, неанита Эртон, я скоро покину ваш замок. Слушайте же и не перебивайте, – властно приказала Саманта, подняв тонкую руку, и продолжала: – Вашему отцу недолго осталось. После его смерти на замок слетится немало стервятников, да хотя бы коршуны, живущие по соседству.

– Силиваны?

– Не они одни. Но вы всегда можете продать ваш замок Арании и ближайшие земли, а на вырученные деньги построить отличное поместье в предместьях столицы.

– Что? – воскликнула юная Вивьен, прижимая к губам дрожащую ладонь. – Что вы такое говорите?

– Истину, дорогая неанита, – пожала узким плечом Саманта. – Наверняка вы и ваша сестра хотите избежать брачного союза с троюродными братьями, но выбирать только вам. Обычно я не давлю на людей, но предлагаю лишь единственно верный выбор – так и сейчас. Подумайте над моими словами, я здесь не в последний раз.

– Я… Вы не можете…

– Могу, – хмыкнув, обронила Саманта. – Родина моей матери Фиалам, моя родина – Арания, и я всегда буду ей верна. Удачи вам, неанита Вивьен, но прощаться я не стану.

Что оставалось делать Мартину Дальгору?

Броситься следом за юрко метнувшейся в дверь Самантой и захватить ее, чтобы спасти королевскую реликвию?

Немедленно отговорить растерянную и испуганную дочь Фрэнсиса Эртона от ужасающей глупости, хотя это его не касалось?

Хотя нет, касалось, и еще как. Если аранийские дворяне, время от времени воевавшие с Фиаламом, купят эртвестский замок, то получат права на часть фиаламских земель, а это означает начало конца огромной страны. Страна важнее, чем королевская реликвия, значит, ему придется упустить Саманту Борген и на сей раз!

Где-то хлопнула дверь, и наступила тишина. По лицу Мартина мелькнул быстрый желтый луч света – это напуганная еще сильнее Вивьен поднесла свечу. Широко раскрытыми глазами она смотрела на неожиданного гостя, не зная, что сказать ему, однако герцог Дальгор сумел быстро взять себя в руки и представиться.

– Неанита Вивьен Эртон, – отчетливо проговорил он, – я настоятельно прошу вас не соглашаться на то, что предложила эта особа. Она опасна для всего Фиалама.

«И для меня лично», – подумалось Мартину внезапно, однако он продолжал сдерживаться, как уже привык. Жаль, что все складывается столь плачевным образом, однако долг – самое главное. И теперь, когда невозможно оставить эту ситуацию как есть, ему придется убедить сестер Эртон отдать приказ западным солдатам на поимку Саманты Борген.

Только это потом. Сейчас же он зверски устал и не в силах абсолютно ни на что. И чем он тогда лучше ленивых вассалов? Впрочем, перед любым трудным испытанием нужно отдохнуть, а сейчас, когда на исходе тридцатый и последний день месяца Осеннего Тепла, как он узнал за обильным ужином у Вивьен, начинается самое интересное и неприятное. На Севере говорили, что без этого не завершался ни единый кватрион, однако Мартину не хотелось оставаться суеверным, как его бедная матушка, и он продолжал рассчитывать на благоприятный исход кватриона и резких поворотов собственной судьбы.

Глава 10
Грета Ларсон

Несмолкаемые шум и гвалт в таверне утомляли не меньше, чем участившийся на улице ледяной дождь, и Грета все чаще ощущала тоску. Хотя, казалось бы, и тосковать некогда: то на рынок сбегать, благо некоторые постояльцы обрели совесть и стали платить деньгами вместо расписок, то помочь Лизель испечь ее «брошки», которые глуповатая девчонка так и не выучилась называть правильно, то подбежать к очередному гостю и спросить, чего он желает. Но повседневные хлопоты настолько вошли в привычку, что невозможно их казалось заменить чем-то иным.

И все-таки Грета сумела понять, насколько была счастлива в своей спокойной жизни, когда в третий день месяца Осенних Заморозков в таверну вошли солдаты – явно без цели вкусно поесть и сладко выпить. Хорошо, что она имела в молодости дело с солдатами, зарабатывая на жизнь ремеслом маркитантки, и теперь совершенно не испугалась этих шумных, грубоватых людей.

Хотя вел их молодой щеголь с сытым самодовольным лицом и в погонах старшего офицера, явно принадлежавший к знатному роду. Неано, значит, его называть. А еще он с Запада, потому что на мундире преобладал белый цвет. Как там говорилось, в древнейшем гимне?

Где пройдет Серый король Запада, разверзается земля и открываются жилы.

Один из солдат, которых она знала, увлекался миританством и произнес эту загадочную фразу, хотя к его краю она никак не относилась. Кажется, он пришел в западно-северную армию с юга, и звали его Селим, ну да будет вспоминать былое, все равно оно не вернется. А ей, Грете, сейчас одна дорога: заниматься таверной, зарабатывая упорно на жизнь, и стареть, стареть…

– Здравствуйте, сударь, – быстро и суетливо поклонилась она офицеру. – Желаете ли пообедать?

– Не желаю, – высокомерно кинул молодой нахал, расправив плечи, а потом махнул в воздухе листком бумаги с королевской печатью. – Старший офицер Генри Холт. В городе ищут пропавшую королевскую реликвию, в том числе и по многолюдным тавернам. У вас тут народ всякий собирается.

– Так горожане одни, – развела руками Грета, – не чернь какая-то.

– Все они едины, – отрезал юнец, – так что извините, обыск будет произведен в комнатах постояльцев и на кухне.

– Еще чего! – подбоченилась она, задрав подбородок, – знаю я вас! Устроите погром, всех людей мне разгоните, да и уйдут, не заплатив.

Выдержав небольшую паузу, Генри многозначительно посмотрел на десятерых солдат и закатил глаза. Грета молча ждала, понимая, что не может разрешить им обыскивать таверну без гарантий, к тому же Лизель и Жак дороги ей, как дети, хоть они на нее и работали.

– Даю слово дворянина, – сказал он лениво и с большой неохотой, – что ни вам, ни вашим людям и вещам не будет причинено никакого вреда.

– И коту, – зачем-то сказала Грета, подхватив подбежавшего напуганного Матти на руки.

– И коту. – Старший офицер, которому едва исполнилось восемнадцать лет, получивший звание не честной службой, а родственными связями, смерил ее презрительным взглядом. – В противном случае виновные будут строго наказаны.

Грета посторонилась, и серый теплый кот прижался к ней, испугавшись чужих людей и грубых голосов. Жаль, что она тут главная и не может ни за кого спрятаться, чтобы защитили, хотя раньше таких мыслей не возникало даже, хотя и визитеры такие посещали таверну впервые. Следовало позвать Жака и крикнуть, чтобы Лизель уходила с кухни, из комнат, если она там, из таверны вообще, но прежняя бойкая Грета словно дар речи потеряла, боясь сказать или сделать что-нибудь не то. Славно, что у нее люди перестали жить – у дворян есть свои дома, – а только пьют и гуляют, но все же в комнатах наверху имелись люди. И что теперь делать? Продолжая держать кота на руках, она вспомнила, что Лизель как раз сейчас на кухне, ведь сама же давала ей задание сварить суп, совсем с памятью беда! Во рту пересохло, когда Грета направилась в сторону кухни, из которой уже раздавались возмущенные голоса.

Один принадлежал испуганной Лизель, второй – одному из солдафонов. Ух, нелюди!

Осторожно посадив Матти на гладкий каменный пол, женщина велела ему сидеть тихо, а сама распахнула тяжелую дверь – как раз в этот момент один из солдат в бело-черном прижимал служанку к стене и норовил облапать, скаля желтые зубы. Тьфу, мерзость какая! Грета недолго думая метнулась к нему и отпихнула от девушки, и тут Лизель разрыдалась от страха и шока, не в силах сдвинуться с места. Трактирщице, обретшей снова боевой дух, только и оставалось, что схватить ближайшую чугунную сковородку и замахнуться на солдата. Полезет – получит!

– Скотина поганая! – рявкнула Грета на выругавшегося грязно солдата. – Тварь, забери тебя Падший! Я еще офицеру-то твоему доложу, не думай. Лизель, иди отсюда! Домой ступай, сегодня здесь безобразия творятся. Да черным ходом, слышишь! Ходят здесь всякие…

Заливаясь слезами, девица бросилась опрометью из кухни. Перепуганный Матти замяукал, вбежав в помещение, и пришлось подхватить его на руки, к счастью, на аппетитные запахи мяса и яичницы он не отреагировал – угощать кота сейчас совсем не имелось времени.

– Что здесь происходит?! – заорал минутой позже старший офицер Генри Холт, когда Грета вытолкала крепкой рукой солдата-грубияна и сама вышла из кухни, погасив везде огонь.

– Ваши люди здесь гадят, вот что! – резко ответила она. – Служанку вон обидеть хотели.

– Да девка сама вешаться стала! – взвыл негодяй за спиной Генри. – Ну, вы же знаете этих служанок, они шлюхи поголовно.

– Молчать! – громко велел Генри, на миг переменившись в лице, а потом повернулся к Грете с перекошенным от ярости лицом. – Значит, так, бить своих людей я не разрешал, хозяйка, так что извинитесь перед этим сударем, и мы решим все мирно.

– Извиниться? – задохнулась Грета. – Еще чего!

Прежде чем старший офицер успел ответить, она увидела сзади какое-то движение – это волокли за шиворот куда-то бедного Жака, не перестающего мотать головой без устали. Да что происходит, Падший их побери?! Грета метнулась вперед, умело проскользнув между Холтом и солдатом – сказывалась старая сноровка, – и встала на пути у здорового верзилы, схватившего взъерошенного мальчишку. За что?!

– Что же вы, господин хороший, – Грета уперла руки в бока, – нашли у него реликвию ту?

– Нет, – отрезал здоровяк, – этот не позволял притронуться к вещам посетителей. Значит, причастен. В Апимортене разберутся.

Съежившись, притихший Жак послал хозяйке умоляющий взгляд, и она поняла, что будет за него биться, как мать бьется за родное дитя, потому что своих Творец не послал, а защитить чужих сирот надо.

– Вот глупости! Я, дура старая, его не предупредила просто об обыске, а вы… А ну сейчас же отпусти!

– Хозяюшка, спасите! – тонко взмолился Жак.

– Забирай! – раздался голос Холта.

Солдат кивнул и с силой толкнул Жака в спину, а тот расплакался в голос от такой несправедливости. И Грета не нашла ничего лучше, чем опять заступить мерзавцу дорогу, хоть и понимала, что в лучшем случае ее просто отшвырнут прочь, а в худшем прихватят вместе с мальчишкой. Разве есть кому-то дело до жизни простой трактирщицы, да еще и с сомнительным прошлым?

Помощь явилась, откуда не ждали. Неано Шон Тейт пожаловал! Так вовремя! Взъерошенный, злой, глаза сверкают, кулаки сжаты – неровен час на Холта кинется! Грета уже совсем перестала что-либо понимать, радуясь лишь тому, что вниз не спустились немногочисленные постояльцы, возмущаясь шумом и беспорядком, ей только и оставалось стоять и смотреть на разозленных присутствием друг друга мужчин. Вернее, солдат не смущало ничего, а вот Шон был зол, Холт же раздосадован.

– Здравствуйте, братец, – процедил последний, глядя на Тейта угрюмо, исподлобья.

– И вам не хворать. – Побледневший Шон скрипнул зубами. – Не брат я ваш.

– Как бы я хотел, чтобы это оказалось правдой, но раз уж в замок Холтов забрела нечистая кровь в животе моей матери, приходится смириться, – осклабился Генри Холт.

Лицо Шона Тейта исказилось, рука метнулась к висевшей на поясе шпаге. Ох уж эти юнцы!

– Господа, – выдохнула снова растерянная и совсем уже напуганная Грета, – я прошу вас, не здесь. Отпустите мальчика и отправляйтесь подобру-поздорову.

– Он же не пускал солдат в комнаты – значит, мог спрятать где-нибудь там, чей-то сообщник, – отрезал Генри. – Идемте.

– Погодите! – Шон решительно и порывисто подался вперед. – Опоздали вы со своими людьми, виконт Холт, видимо, Его Величество не сообщил вам важной новости, что в краже кинжала подозревается герцог Мартин Дальгор. А не кухонный мальчишка!

– Что?… – остолбенел еще больше раздосадованный Холт. – Это правда?

– Самая что ни на есть.

– Хм, я сегодня же проверю, уточню. Отпустите мальчишку и пошли отсюда.

И конечно, никого он за содеянное наказывать не станет. Обманщик поганый! Грета погрозила бы вслед старшему офицеру кулаком, не будь безопасность мальчика и кота столь хрупкой, как сейчас. Ничего, зло обычно к таким нелюдям возвращается, да будь он проклят!

Толстый солдат в бело-черном мундире отшвырнул с силой Жака, отчего тот рухнул плашмя на пол, и вместе с остальными важно покинул таверну – очень скоро громкие шаги стихли, наступила звенящая неловкая тишина. Серое пушистое облачко прильнуло к ногам и замурчало, и Грета, тихо вздохнув, хотела снова поднять его на руки. Но тут сел маленький Жак, посмотрел вокруг огромными темными глазищами и горестно заплакал, так что Матти вывернулся из рук хозяйки, прыгнул на коленки мальчика и ткнулся носом в раскрасневшееся лицо: не реви, мол. А Шон тихо удалился, ссутулившись, видимо, этот Генри сильно задел его, бедолагу.

Прежде никогда с Гретой таких случаев не происходило, ни одно зазнавшееся офицерье не заставляло ее дрожать от ярости, отчаяния и гнева, и потому сегодня она выпила стаканчик красного южного вина, чтобы успокоиться. Жака, дрожащего, поникшего и молчаливого, тоже пришлось угостить разведенным вином и конфетами – надо было изгнать из него обиду со страхом, чтобы не захворал от переживаний. А ближе к вечеру раздобрилась еще больше и послала мальчика за неано Шоном, потому что и тому требовались утешение и поддержка.

Разговор за новой бутылкой вина состоялся серьезный, пусть и выпивать сперва Шон противился.

– Да, – надтреснутым голосом сказал он в ответ на немой вопрос Греты, крепко сжимая стеклянный стакан, – я бастард. Чей, не знаю, не рассказали дома, да и смысла, видимо, нет. А только мой единоутробный братец Генри любит этим попрекнуть.

Грета отпила еще горьковатого вина и задумчиво посмотрела в густую холодную мглу за окном, предвещавшую черные, недобрые времена, в скором времени грозящие обрушиться на бедный, измученный войнами и мятежами Фиалам. Чего еще ждать, раз герцоги воруют королевские реликвии, а в столице творится настоящий произвол?

– Вот что я вам скажу, неано Шон…

– Я просто Шон. Не надо титулов, я свой, видимо, не получу и после двадцати лет службы. В наше время бастарды такая редкость, – молодой человек печально усмехнулся, – что мое существование – сущая нелепица.

– Неважно происхождение, – возразила решительно Грета, – важен сам человек. Ваш брат – самое прекрасное тому напоминание.

– Мур, – согласился довольный и уже успевший забыть дневное происшествие Матти, свернувшись клубочком на коленях у Шона, как бы подводя итог этому невеселому разговору.

Глава 11
Аминан Анвар

Наверное, невозможно было найти в Эн-Мериде человека, любившего промозглый холод месяца Осенних Заморозков, пусть даже и самое его начало. Такая погода присуща Северу и Западу, но никак не Югу, пусть даже и столичные южане успели прижиться и смириться – а те несчастные, кто уже родился здесь, и вовсе не терпели неудобств. Разве только чаще простужались. Но Аминан Анвар завидовал им белой завистью. Ему, привыкшему к обильной эн-меридской душноватой прохладе, казалось трудным и почти невозможным жить в дождях и грязи столицы. Наверное, поэтому, а может, из соображений безопасности Аминан не рисковал покидать не то что дворца, а даже покоев, несмотря на насмешки уже успевшего прогуляться несколько раз Адиса.

– Ты не настолько болен, – весело усмехался лучший друг во время совместных обедов и ужинов, – насколько себя считаешь. Я бы на твоем месте не уподоблялся западному старику и побродил бы хоть по дворцовым коридорам, нашел бы себе… красавицу.

– А ты сам что не найдешь? – хмуро интересовался Анвар, отпивая душистое, приправленное специями горячее вино, которое было популярным у северян.

– Времена нынче не те, – уклончиво отзывался Адис и делал вид, что очень и очень голоден.

Аминан молча смотрел на его смуглое, гладко выбритое лицо, вспоминал, что выглядит со своей бородкой старше Адиса, и возвращался мыслями к собственной неудавшейся жизни. Что бы ни говорили, а молодость прошла впустую за закрытыми дверями родового замка, и если он теперь не приглядит за правящим сыном покойного друга, ломаный медный куп ему цена. Страшна и неприятна такая участь, когда даже вассалы, за исключением Адиса и старых Инамов, не воспринимают всерьез, но герцогу Эн-Меридскому приходилось как-то с ней считаться. Если до конца этого кватриона ничего не случится, то исключительно по воле Творца, и никак иначе.

Однако даже Творец не в силах защитить от покушений, ему придется рассчитывать самому на себя.

Пятый день месяца Осенних Заморозков начался с унылого стука ледяных капель в запотевшее от обильной влаги окно. Велев Хасану затопить все угасшие камины, Аминан Анвар надел немного надоевший камзол родовых цветов, с тоской посмотрел на растерянного унылого человека, отражающегося в зеркале, и подумал, что это вовсе не тот Хранитель Юга, которым хотел бы его видеть отец. Ведь Селим Анвар никогда не позволял себе страдать, переживать, печалиться – он просто шел и делал, тому же старался и сына научить. А сын непутевый не сумел приструнить вздорных вассалов, чтобы слушались и служили ему, а не собственной прихоти.

Зато спас Антуана Моранси, бывшего короля, от предательского покушения, и то славно.

Аминан до сих пор вспоминал со слабой улыбкой, как они, будучи мальчишками-погодками, играли в дворцовом саду, полном цветущей зелени, благоухающих ярких цветов и щебета птиц. Воспитанный при дворе как сын самого преданного короне человека, он не мог отплатить за такую честь черной неблагодарностью, а потому лично явился в родовое поместье Батара Эльмаза, чтобы допросить его по всей строгости. Вместо Эльмаза попался долговязый и добродушный Эмин Мириам, бывший приятель по службе, пробормотавший, что хозяев дома нет, а он, как добропорядочный гость, их ожидает.

Сделать непростой выбор между дружбой и долгом оказалось очень непросто, только Аминан сумел себя заставить, и арестованный Эмин, без сомнения что-то знающий о готовившемся мятеже, стал своего рода заложником для остальных. Вассалы Бедилей, возможно, и сам дядя Адиса, Мехмет, и брат его, Ильяс, попали в неловкую ситуацию, и в тот день, когда они вместе с Эльмазом и толпой солдат пришли выяснить причину пленения Эмина, герцог Анвар проявил свой гнев в полной мере. Без лишних слов он схватил рапиру и всадил ее в живот молодому племяннику так и не явившегося Эльмаза – тот схватился за пистолет. Слишком жестоко и беспощадно, но тогда ему очень сложно было держать себя в руках, хоть того поступка не оправдать Анвару никогда за свою жизнь.

Жалобно на него взглянув, мальчишка рухнул на каменный пол, заливая его обильной кровью.

Подбежавшая мать Аминана холодно взглянула на сына, затем на погибшего и на пришедшую свору, и ее темный взгляд смягчился. Положив тонкую морщинистую руку на его плечо, Ясмина молвила, что всегда будет на его стороне, а потом удалилась, расправив плечи. Она всегда держалась твердо и несгибаемо, но обладала горячим сердцем, и Аминан понимал, что пошел в мать характером.

Слова… Что звучало в этих криках и возгласах, в этих голосах, напоминающих шакалий визг? Пятнадцать или шестнадцать лет было тому юнцу? Аминан Анвар рад был бы забыть, помнить было слишком жестоко, но память не менее злая штука, чем судьба.

Толпа взбешенных людей ворвалась в его замок и наступала на него. Солдатские колеты со шляпами, длинные тонкие плащи с белыми чалмами и множество ненавидящих взглядов. Анвар пятился, понимая, что в лучшем случае его станут кромсать тупыми кинжалами, в худшем – доберутся до матери и слуг, но растеряться было невозможно.

– Вот то, что вы хотели сделать с нашим королем. Любуйтесь!

– Что? Он еще прикрывается честью?!

– Ах ты!..

– Хорош вояка – с детьми воевать!

– В Живой Лес его!

– Да какое там, лишь бы в Мертвую Пустыню Падший пустил. А вот в Апимортен надо бы…

– Спокойно! Эмин еще в плену у этой мрази!

Кто бы мог подумать, что заложник выйдет, как потом оказалось, освобожденный из запертой комнаты Ясминой, навстречу явившимся людям и заявит, что он в главном замке Эн-Мерида гость, а не пленник? Этим все и закончилось, а озверевшие, смешавшиеся люди с яростными оскалами и перекошенными лицами просто ушли, забрав мертвого, чтобы с этих пор не воспринимать своего герцога всерьез. Он стал для них никем, и время от времени Аминан думал, что лучше было бы ему тогда умереть. Чего ради лишил он жизни отрока, еще толком не познавшего жизни, какую такую опасность тот представлял для молодого герцога? Славно, что избежали кровной мести, за неимением у Аминана близких родственников, а потом и забылась в основном необходимость кровопролитий. И все-таки он виноват, кругом виноват…

Аминан знал, что Адис не сказал ни единого дурного слова против обозлившихся на герцога вассалов, но и не согласился с ними, пусть даже кровь смылась, а чужая смерть не забылась. Уже за это следовало уважать друга, что герцог Анвар и делал.

Сам Эльмаз не особо огорчился потере племянника, так как был женат и с двумя сыновьями, хоть и скорбел на похоронах как положено. В ситуации яростного дележа любых свободных земель, когда из-за них готовы убивать, понять Батара мог даже Аминан. А вот сам Батар понимать своего герцога не спешил, обращая на него свой тихий гнев всякий раз при случайной встрече.

Если у Аминана будет когда-нибудь сын, то станет называться сыном убийцы, и это справедливо. Не выйди в тот страшный час Эмин на помощь, герцог давно был бы мертв или гнил бы в тюрьме Апимортен, а Ясмина Анвар тихо доживала бы свой век в старом замке. Но что сейчас думать о том? Бессмысленно.

За этим завтраком к нему присоединился Адис Бедиль, и, словно через толщу воды, не расставаясь со своими тяжкими мыслями ни на минуту, герцог услышал его голос:

– Если ты обзаведешься наследником, можешь быть спокойным. Хоть бы на стороне. Слышал я, старый неано Эртон…

– А ты не слушай, – любезно посоветовал Аминан другу, хотя на измученной раскаянием душе бушевало серое ненастье и хотелось тихо выть. – Это на Западе бастарды чуть ли не в почете, а у нас за ними охотятся.

В ответ Адис недоверчиво хмыкнул, но ничего не ответил – наверное, понял, что герцог пребывает в самом тягостном из своих настроений и что негоже давить на него своим бодрым отношением к жизни. Обижаться на Бедиля нелепо, ведь тот убивал только в армии, когда хитрые аранийцы изменили прежним тактикам, обогнули Талнор морским путем и ударили из лесистой местности, находившейся между севером Фиалама и границей Каламона с Хельмондом – примыкающих к Фиаламу с двух сторон стран. Скорее всего, тогда Адис был зол и бился с достойными противниками, а не с мальчишками – все аранийские мальчишки явно умерли во время длинного пути через море.

Время до вечера прошло бездарно, не считая настойчивых попыток Адиса поговорить с ним. Слушать не хотелось то ли потому, что речь должна была зайти о Джан – теперь-то он вопреки своим желаниям вспомнил ее имя, – то ли по иной причине. Но вылитой воды обратно не собрать, даже если обсуждать способы, как это сделать. Адис ел мало, говорил много, давая понять, что никогда не судил друга за убийство малолетнего Эльмаза. Аминан, отвернувшись, делал вид, что изрядно увлечен поглощением густого острого супа, а когда глубокая фарфоровая тарелка опустела, неано Бедиль сдался.

Все равно жизнь Аминана Анвара протекает впустую и почти никому не нужна – так имеет ли смысл возвращать ее в прежнее русло? Только такого жестокого вопроса он задать другу не смог, лишь пожал плечами, усмехнулся и отшутился.

А ночь вновь принадлежала липким, лишающим разума кошмарам. Уж не сонным мороком явился к нему Антуан, ругая за безответственность перед самим собой и родом Анвар, не отец пришел посмотреть с укоризной и отвернуться, а самые черные страхи Аминана сбывались в темном, слепом и глухом царстве снов. Захватчик верного вассала, убийца малолетнего юноши, он, именем короны Фиалама, должен был в цепях отправиться в Апимортен до конца своих жалких дней.

Аминан молча смотрел на незнакомого ему Виктора Моранси, ухмыляющегося и беспечного, с чьих уст слетел приговор, а потом опустил голову и позволил гвардейцам увести себя прочь. Мимо белоснежных колонн, золоченых рам, изящных украшений и всего того, с чем ему отныне суждено распрощаться до последнего вздоха.

Но потом гвардейцы отпустили его плечи, и с запястий внезапно спали оковы – Аминан сам не заметил, как остановился на расстоянии локтя от высокой могучей фигуры незнакомого человека, чьи густые золотисто-рыжие волосы доходили до середины спины, а цвет глаз напоминал хороший янтарь. Он помнил эту дивную смолу – сам однажды тайно подарил янтарные бусы смуглой красавице Джан, сильно смутившейся и пообещавшей хранить украшение.

За кого ее потом выдали? За Деметрия Силивана?

Сны порой подбрасывают людям самые неприятные воспоминания. Аминан подумал об этом и вздрогнул, когда крепкая ладонь золотого человека опустилась на его дрогнувшее плечо.

– Не о том думаешь, неано, – пробасил человек без улыбки. — Где пройдет Золотой король Юга, все иссыхает, не живое и не мертвое.

– Так вы миританец? – голос прозвучал слабо и безнадежно.

– Неверно, – отрезал собеседник. – Мирит Соурен.

– Я не ваш, – зачем-то сказал герцог.

– Не мой, – согласился Мирит, одарив его ясным желтым взглядом. – Ты сын Юга, ты – Хранитель Юга. Все, что мог, ты уже иссушил, так в твоих силах вернуть жизнь заново. Не твоя вина, Анвар. Предки Юга каждый кватрион иссушают, а затем возвращают отобранное. Пришло время и для тебя.

Аминан не успел и слова вымолвить, как полыхнуло жаром, Соурен резко исчез, а сам он проснулся – чтобы увидеть рядом со своей головой блеснувшее при лунном свете, бесстыдно ворвавшемся в свободное от занавесок окно, острие кинжала. Сонный морок, навалившийся, будто бы в Летний Зной, сняло словно рукой, и, внезапно обретя праведный гнев вкупе со стремлением выжить, южанин, перевернувшись на бок, резко подался назад. Спасительный свет молодой луны лился прямо на стройную фигуру среднего роста, застывшую над его кроватью, но лица не увидеть.

Покушение?!

Почему бы и нет? Вассалы живут рядом с ним в соседних покоях, чудо, что до сих пор не осмелились. Явившийся к нему молодчик сообразил, что обнаружен, метнулся к двери, но недаром Аминану приходилось воевать между Каламоном и Хельмондом. Скорости и прыткости было не занимать, хотя некоторые боевые приемы остались в далеком прошлом. Резкий бросок вперед, на спину незваного гостя, пинок по ногам, крепкий захват за шею и рывок за мягкие волосы, чтобы уже наверняка. В ответ молчание и слабое трепыхание, однако герцог Анвар слишком силен и хитер, чтобы поверить в столь простой маневр. Чужие запястья под ладонями казались тонкими и слабыми, неужели эти злодеи подослали девушку? Впрочем, даже это не помешало бы Анвару снять пояс со спального халата и стянуть им за спиной руки пойманного.

Тот продолжал вести себя тихо, а может, выжидал подходящее время для нужного маневра. Кинжал… Лезвие продолжало блестеть, Аминан едва не порезался, наклонившись за ним, и тут же закружилась голова. Рукоять сделана из легкой стали, не на Юге ковали, и то славно, у северян и западников не бывает тяжелых кривых клинков, есть только маленькие изогнутые ножички, охотно скупаемые Западом у Востока, специально для тихих тайных убийств, но этот гораздо больше и прямее.