Текст книги "WikiLeaks изнутри"

Потом был 26C3, то есть 26-й конгресс «Хаоса». Для меня он стал событием года. Наверное, так чувствует себя человек, которому прямо в мозг шприцем ввели дозу эндорфинов.

Нам, так сказать, предоставили ключевую позицию – у нас был самый солидный доклад, основное мероприятие дня в самое удобное время. Чтобы разместить в зале всех желающих, пришлось бы пристроить второй этаж.

Мы заранее раздали публике карточки с номерами. Потом я объявил, что в Исландии к нам якобы обратилась группа под названием «Рождественская бригада», которая передала нам сведения о специальном списке людей – на будущий год они, скорее всего, останутся без рождественских подарков, поскольку недостаточно добросовестно выполняют свои общественные обязанности. У каждого, кто получил карточку с номером, есть год на то, чтобы исправить ситуацию. А мы бы тогда похлопотали за них у Санта-Клауса.

И действительно, весь год к нам поступали пожертвования и предложения о помощи, связанные с номерами на карточках. В графе «предназначение платежа» денежных переводов в адрес фонда имени Вау Холланда (Wau Holland Stiftung), управляющего нашими немецкими счетами, тоже иногда указывались эти номера.

Затем мы рассказали присутствующим об Исландии и о нашей мечте превратить ее в свободную гавань для СМИ, о том, как мы рекламировали свою идею в ток-шоу на исландском телевидении. А потом мы задали публике общий вопрос – понимают ли они, сидящие здесь, в Берлинском конгресс-центре, всю значимость свободы интернета.

Это был самый прекрасный момент в моей жизни. Это был не концерт поп-звезд, и напитков бесплатных никто не сулил. Мы всего лишь делали доклад о международном законодательстве в отношении средств информации. Народ аплодировал нам как безумный. Сначала с места поднялся один человек, потом двое, трое, и, наконец, уже весь зал аплодировал стоя. Нам устроили настоящие бурные овации – аж уши закладывало. Я буквально физически ощутил волну восторга, захлестывающую нас из зала. Это было колоссально.

А потом постепенно стали поступать деньги.

Мы дали общественности понять, что на рабочие расходы нам нужно 200 тысяч долларов, а в идеале – еще 400 тысяч долларов на выплату окладов. Первые 200 тысяч мы получили уже в феврале или марте, причем только на счет в фонде имени Вау Холланда, заведенный нами в октябре 2009 года.

Фонд был привлечен к делу благодаря обществу «Хаос». Вау Холланд был одним из отцов-основателей клуба хакеров, а фонд заведовал его наследством и занимался поддержкой проектов, пропагандирующих свободу информации. Преимущество этого фонда заключалось в том, что поступающие платежи направлялись по официальным каналам. Отправитель в Германии мог законно списать свое пожертвование с налогов. Я наладил связь с фондом и взял на себя все хлопоты по делопроизводству. Большая часть пожертвований поступала из Германии.

Видеоматериал «Сопутствующее убийство», которым мы в апреле 2010 года завершили свой вынужденный перерыв, всего за две недели принес пожертвования в размере 100 тысяч долларов. Летом 2010 года на нашем банковском счете уже лежало 600 тысяч, а в лучшие времена фонд, по моим последним сведениям, располагал суммой более чем в миллион. До сентября, то есть до момента моего ухода из WL, из этой суммы были потрачены на оборудование и командировки приблизительно 75 тысяч. В последующие два месяца расходы многократно возросли, скорее всего и потому, что наконец-то появилась возможность платить сотрудникам.

В январе мы снова вышли в Сеть с системой передачи данных, позволяющей публиковать на нашем сайте новые документы. За время перерыва система значительно прогрессировала в техническом отношении. Wiki, то есть интерфейс пользователя вместе с главной страницей, пояснениями к опубликованным материалам и ссылками на соответствующие документы, был отключен от Сети в течение полугода. Полгода мы могли только получать новый материал, а в остальном связаться с нами по интернету возможности не было. Ремонтные работы оказались намного сложнее, чем мы изначально предполагали.

Неожиданно мы обзавелись деньгами, и я, в отличие от Джулиана, был за то, чтобы ими пользоваться. В период с марта по май мы запустили семнадцать новых серверов. В конце августа мы провели еще одно обновление системы. Вскоре команде суждено было распасться. Когда я в сентябре 2010 года уходил из WL, проект наконец достиг технического уровня, о котором я все это время мечтал. У нас были криптофоны, спутниковые пейджеры и серверы в достаточном количестве. Мы расширили свой диапазон действия, а наша система отличалась образцово-показательной структурой.

Я считаю, что нам тогда нужен был офис и постоянные сотрудники. Эта тема долго обсуждалась. Наш головной офис должен был располагаться в Берлине или где-нибудь в Альпах – Джулиан любил природу и горы не меньше меня. Какое-то время мы даже подумывали, не приобрести ли бункер. Я уже навел справки в Управлении недвижимости Министерства обороны. За несколько десятков тысяч евро мы могли стать обладателями превосходного бетонного блока, вполне пригодного для обустройства в нем вычислительного центра. Может быть, даже имело бы смысл разместить там смежные проекты и над всем этим высоко поднять флаг WikiLeaks, подтверждая нашу репутацию неприступной крепости.

Нашим лозунгом вплоть до этого момента было «стать самой агрессивной медиаорганизацией в мире». Но неожиданно с появлением денег Джулиан изменил свою позицию. Он считал, что мы должны быть «повстанческой структурой», то есть организацией бунтовщиков. У бунтовщиков не бывает офисов, они действуют подпольно. Этим он, по моему мнению, поставил под вопрос все основные принципы, за которые мы так упорно боролись.

Он все чаще говорил о том, что нас преследуют, что мы должны стать «неприкасаемыми». Он был уверен, что нам небезопасно появляться на улице, что наша корреспонденция и наш багаж проверяются, что нам необходимо скрыться, уйти в подполье. Он начал рассуждать о международных секретных службах, которые нас отслеживают, о бронежилетах, которые необходимы нам для пущей безопасности.

Мне тоже не все нравится в нашем немецком государстве, но тем не менее здесь царит закон. Да и во время пребывания в Исландии, Италии или Венгрии нам не приходилось бояться, что нас похитят или пристрелят прямо на улице. А прежде чем жаловаться, что наш офис кто-то обыскивал, неплохо было бы вообще таковой завести.

К сожалению, деньги стали первой причиной открытых конфликтов. Я объявил Джулиану, что он не может самостоятельно и единолично распоряжаться счетом в фонде имени Вау Холланда. Я руководствовался отнюдь не желанием урвать куш для себя. Мне хотелось участвовать в принятии решений и иметь доступ к деньгам, когда они нам срочно нужны, а до Джулиана в очередной раз в течение нескольких дней не дозвониться. Оба техника со мной соглашались. Они даже предложили разделить деньги на две равные части, чтобы никто в одиночку не мог наделать глупостей. Даже если бы один из нас совершил ошибку, мы бы не лишились всей суммы разом.

Работа с фондом Вау Холланда была организована относительно просто: фонд выделял мне определенную сумму, я приобретал на нее все необходимое, а квитанции отдавал фонду. Один раз я получил 10 тысяч евро, а позднее еще 20, которые ушли на покупку оборудования, на транспортные и командировочные расходы.

Мы все вкалывали на WL полный рабочий день. Тема заработной платы обсуждалась уже давно. Мне бы хватило 2500 евро в месяц. Без вычета налогов. Мне много не надо. С фондом Холланда мы уже договорились. Фонд готов был платить нам очень неплохие оклады, они даже настаивали на том, чтобы мы не скромничали, поскольку слишком маленькие оклады могли вызвать подозрения в «ложном предпринимательстве». Меня это тоже вполне устраивало. Мы тогда решили ориентироваться на общественно полезные организации, как, например, Greenpeace или World Watch.

Но Джулиан все эти начинания блокировал, хотя денег в нашем распоряжении было больше, чем когда-либо. И вот теперь нам приходилось выпрашивать каждый цент. Эти споры из-за денег были унизительны. Но основная проблема лежала намного глубже. Мне постепенно стало ясно, что конфликт неизбежен. Гнусный конфликт. Речь шла о структуре WikiLeaks и его будущем.

Закон для Исландии

После нашего грандиозного выступления на 26-м конгрессе «Хаоса» в конце 2009 года мы с Джулианом в начале января 2010-го снова полетели в Рейкьявик, чтобы вплотную заняться инициативой IMMI. Проект Icelandic Modern Media Initiative должен был превратить остров в страну с самым сильным в мире законодательством, защищающим права средств массовой информации. Официально заявить об этой идее нам уже удалось, теперь мы хотели посодействовать ее осуществлению. На эту миссию были выделены две недели, в крайнем случае три.

В Германии мы как раз помогли предотвратить издание Министерством по делам семьи «Закона об ограничении доступа»; тогдашний президент Хорст Кёлер в конце ноября отказался подписать этот закон. Теперь перед нами стояла задача продвинуть свой собственный закон в исландском парламенте. Мы ожидали, что возникнут проблемы, но не настолько сложные, чтобы мы не смогли их преодолеть. На самом деле прошло еще шесть месяцев, прежде чем парламентарии вообще вспомнили о нашем запросе на резолюцию в парламенте.

Мы сняли номер в гостинице «Фоссхотель», относящейся к очень неплохой сети отелей и превышающей наши финансовые возможности. Однако по каким-то запутанным каналам Джулиан заключил выгодную для нас сделку. В итоге мы заплатили символическую сумму за целый месяц, Джулиан полностью взял на себя оплату счета и посему считал себя вправе изображать хозяина.

Джулиан ввел в курс наших дел неприметного вида типа, который почти каждую ночь сидел за стойкой администратора, и дал ему понять, с каким эксклюзивным клубом тот имеет дело и насколько это все опасно. Парень сразу включился в игру. Когда мы поздно возвращались в отель с деловых встреч, он ожидал нас с заговорщицким видом. А потом, наверное, всю ночь вел наблюдение за гостиничной парковкой перед входом в отель в ожидании черного лимузина американской секретной службы.

Поселились мы в довольно скудно обставленных апартаментах на третьем этаже, рассчитанных человека на четыре, со встроенной кухней, фиолетовыми занавесками и жалкой имитацией паркета. Наш отель, внешне напоминающий уродливую серую колоду, располагался в тихом переулке, совсем недалеко от набережной. В спальне (одной на двоих) имелось всего одно очень маленькое окно, расположенное на уровне пупка. Зато вид на бухту Фахсафлоуи из него открывался великолепный. Когда теснота и беспорядок нашего временного жилища начинали действовать мне на нервы, я нередко лежал у окна, любуясь четкими очертаниями горной панорамы.

В ванной окон не было вовсе, и когда по утрам все по очереди принимали душ, воздух, наполненный сернистым паром, буквально обжигал легкие. Кроме нас с Джулианом в номере останавливались хакеры и активисты, приехавшие в Исландию, чтобы поддержать инициативу IMMI. Среди них были Роп из Голландии, Джейк Эппельбаум из США и Фолькерт, мой хороший приятель из Гонконга. Все они обладали опытом и специальными знаниями, необходимыми для детальной проработки нашей идеи.

С Биргиттой, исландской депутаткой, с которой познакомились в первый свой приезд, а также с Гербертом и Смари мы встречались почти ежедневно. Они же все жили в Рейкьявике. Кроме того, приехал еще и Харальд Шуман, журналист берлинской газеты «Тагесшпигель», который собирался писать о нас репортаж.

Биргитта вскоре стала не просто связным звеном между нами и исландским парламентом. Мы довольно быстро заметили, что она мало похожа на типичного политического деятеля. Если сравнивать ее с Урсулой фон дер Лайен, то мы говорим о полной противоположности. Одевалась она всегда очень просто. Например, носила длинное черное пальто, сапоги со стальным носком, а к ним почти детские аксессуары вроде серебряной цепочки или заколки с цветочком.

Биргитта стала движущей силой инициативы IMMI. У нее совершенно другой взгляд на вещи, и она нередко помогала нам оценить ситуацию в WL со стороны. А еще она свойская, отличная девчонка.

Биргитта нашла нам адвокатов, тоже увлеченных идеей свободной гавани. Об этом я и не мечтал. Адвокаты взяли на себя подробную разработку юридической структуры IMMI.

Мы арендовали помещение в «Министерстве новшеств», старом комплексе складских помещений в Рейкьявике, где нашло приют большинство общественных проектов и политических группировок. Там можно было снять офис за очень умеренную плату. «Министерство» было огромным и гулким, с полом из серого бетона. Вся обстановка – столы и стулья – напоминала классную комнату. В задней части притаился маленький кофе-бар, а мы обычно располагались на стоящем поблизости от него диване. Там мы совещались, строили планы по развитию инициативы IMMI.

Если я не сидел у компьютера, то встречался с потенциальными деловыми партнерами. Задача состояла в том, чтобы убедить обслуживающие организации и ответственные ведомства, центры обработки данных и фирмы, которым принадлежали подводные линии связи, в необходимости поддержать нашу инициативу.

В Исландии богатые ресурсы «зеленой» энергии и прохладный климат, что, бесспорно, создает оптимальные условия для установки серверов. Но этого не достаточно, чтобы в будущем достигнуть намеченного повышения объема потока данных на 30 тысяч процентов. А именно такими неиспользованными возможностями обладали недавно проложенные по дну океана подводные линии связи. Еще большее значение для провайдеров и их клиентов имеет вопрос правовой безопасности. Уверенность в том, что отныне не будет ни предупреждений, ни непредвиденных судебных издержек, являлась куда более важным преимуществом, чем сотня сертификатов по производству экологически чистой энергии. Кроме того, этот проект обеспечил бы людей работой и принес деньги в обанкротившуюся страну.

Регулирующие органы Исландии возражали, что таким образом могут возникнуть проблемы с зарубежными странами на почве закона о конкуренции и прочих юридических установок. Возможно, такое интернет-Эльдорадо привлечет прежде всего валютных махинаторов и распространителей порнографии. Но эти аргументы были необоснованными. IMMI прежде всего касалась средств массовой информации. Кроме того, IMMI ориентировалась на ряд уже существующих в мире законов, из которых были отобраны наиболее подходящие.

Следующей задачей было найти подходящий момент, чтобы представить инициативу парламенту. Предварительно нас должны были заслушать. Нам с большим трудом удалось для этой цели составить доклад. Здесь я должен подчеркнуть, что я в любое время, даже если бы меня разбудили среди ночи, готов был сделать подробный доклад о WL. Но инициатива IMMI была для нас новшеством. Нам приходилось так же, как и всем остальным, вникать в юридические и политические тонкости, не говоря уже о том, что мы не очень разбирались в политической системе Исландии.

Наше выступление в парламенте прошло не очень успешно. Наш доклад был назначен на вторник, на вторую половину дня. Мы надеялись завоевать симпатию, по крайней мере, половины членов парламента, превратив их в пламенных сторонников инициативы IMMI. Пока в наших рядах состояли только Биргитта и еще два-три депутата. Биргитта уже давно приняла нашу идею и усердно ее пропагандировала. Она пыталась привлечь к нашей инициативе всех членов парламента, независимо от партийной принадлежности. Но, сколько именно у нас было сторонников, мы точно не знали.

Еще на пути в конференц-зал меня поразила тишина в коридорах здания парламента. В германском бундестаге я привык к куда более оживленной атмосфере. Когда мы вошли в конференц-зал, нас чуть удар не хватил. В зале с десятью рядами стульев сидели два человека. Кроме них – только пустые стулья и ветерок, который врывался через открытое окно и шуршал бумагами. Как выяснилось позднее, остальные депутаты либо были в отпуске, либо разъехались по выборным округам.

Мы начали свой доклад. Одно только распределение текста – кто, что и когда должен говорить – стоило нам многих часов, если не дней подготовки. Джулиан и остальные держались как ни в чем не бывало. Я был краток – ситуация сложилась уж очень абсурдная. Тот факт, что слушателей набралось меньше, чем докладчиков, лишало все мероприятие смысла. Можно было с тем же успехом вместо доклада просто поговорить по-человечески. Тем более что обоих присутствующих парламентариев ни в чем не требовалось убеждать.

Джулиан, как всегда, сделал вид, будто ничего не случилось. После мероприятия он быстренько смылся то ли в «Министерство», то ли куда-то еще. Я был немного расстроен. Как же мы сможем пробиться с IMMI в исландское законодательство, если на наш доклад явилось всего два человека? Двое депутатов и Биргитта. Для полного счастья нам не хватало еще шестидесяти. А мы ведь уже больше трех недель пробыли в Исландии.

Я уже почти забыл, как выглядит пустой конференц-зал и как это странно – говорить в пустоту. Тогда я понял, что мы успели отвыкнуть от неудач. Не знаю, с чего мы вообще взяли, что нам удастся быстро провернуть эту операцию.

Кроме многочисленных встреч, IMMI была связана с бесчисленными формальностями. Нам нужно было закончить подготовку сайта, придумать эмблему, договориться о структуре. Нужно было написать тексты и, что тоже немаловажно, распределить обязанности. Мы увлеклись и несколько недооценили трудоемкость операции.

Следующее вскоре настигшее нас бедствие уже зарождалось в наших собственных рядах. В наших гостиничных апартаментах между кучами набросанной как попало одежды и коробками из-под пиццы бушевала эпидемия «тюремного синдрома». Все мы, так прекрасно друг друга понимающие и так эффективно сотрудничающие в интернете, с каждым днем все тяжелее переносили физическое присутствие остальных. Сначала мне это наблюдение показалось забавным: во всем мире информационные технологии обвиняются в том, что порождают проблемы в области межчеловеческого общения, потому что отдаляют людей друг от друга – встречи с глазу на глаз заменяются видеоконференциями и электронными сообщениями, и люди страдают от ощущения изоляции и недопонимания, которое при непосредственном общении даже не возникло бы. В нашем случае все выходило ровно наоборот. Этого первого конфликта, повлекшего за собой серьезные последствия, скорее всего, не произошло бы, если бы мы не были вынуждены вместе жить в этом исландском отеле, если бы у каждого, по крайней мере, была своя комната.

Страсти впервые накалились в среду вечером, на третьей неделе нашего пребывания в Исландии. Поводом послужило открытое окно. Я куда-то уходил по делам и вернулся в номер, где все остальные усердно корпели над своими ноутбуками: Роп и Джулиан, Герберт и Смари. Наверное, в могиле, впервые вскрытой после десяти лет погребения, воздух и то был бы чище.

Я зажал пальцами нос, подошел к так называемому французскому балкону на другом конце комнаты и открыл балконную дверь, чтобы немного проветрить помещение. Герберт взглянул на меня с благодарностью, он уже пару раз выбегал в коридор подышать воздухом. Джулиан же замер над своим компьютером, поднял на меня взгляд и спросил, кто мне позволил просто взять и открыть окно. Его глаза метали искры. «Ты с ума сошел, Роп же замерзнет!» – произнес он резко.

Не знаю, почему он вдруг решил опекать Ропа. Скорее всего, ему самому было холодно. Все испуганно посмотрели на нас с Джулианом. Роп действительно сказал, что ему прохладно, но я же не собирался держать окно открытым всю ночь, о чем тут же сообщил. Джулиан ничего не ответил, но продолжал испепелять меня взглядом. Было совершенно ясно, что он ожидает от меня каких-то действий. Я вернулся к балкону и закрыл дверь, возможно при этом хлопнув ею несколько сильнее, чем требовалось, после чего покинул помещение. В тот вечер стало ясно, как быстро может накалиться обстановка.

Я купил себе плавки и маску для подводного плавания, отправился в бассейн и с головой окунулся в теплую воду. Я наслаждался изоляцией от внешнего мира, лишь приглушенно воспринимая его гул: крики детей, плеск воды, чмоканье приближающихся и снова удаляющихся купальных шлепанцев. В Исландии люди даже при минусовой температуре ходят в открытый бассейн. Проблемы расходов на подогрев бассейна никого не волнуют. На вулканическом острове повсюду бурлят источники, извергающие воду оптимальной для купания температуры. Вечером, когда от потемневшей воды поднимался пар, а взгляду открывались окружающие город заснеженные холмы, атмосфера была почти мистической.

У бассейна, в раздевалках, в душевых кабинах и даже в туалетах были развешаны предупредительные таблички самого разнообразного содержания: «Не нырять с бортика», «Не плавать на полный желудок», «Осторожно, скользко», «Соблюдайте чистоту», «Примите душ перед купанием». Иногда ко мне еще кто-нибудь присоединялся, например Роп и Фолькерт. Тогда мы вместе предавались буйным фантазиям. Роп выдвинул идею всемирной кампании по обеспечению всеобщей безопасности. Почему бы не увешать весь мир предупредительными табличками на все случаи жизни? Таким образом политики будут перегружены этой объемной темой и в итоге выведены из строя. Это был бы переход к анархии в очень безобидной форме.

Рождались у нас и другие замечательные идеи. Например, купить судно, лучше всего из тех, что предназначены для прокладки кабеля по морскому дну, и перестроить его в плавучий офис, чтобы путешествовать на нем по всему миру. Или добыть средства на покупку автобуса, на котором можно было бы разъезжать по Европе с первой в истории передвижной библиотекой секретных документов.

Мы и не заметили, как пролетело несколько недель. Никакого прогресса в отношении IMMI мы так и не достигли, и встал вопрос о том, что мы вообще делаем в Исландии. Я этот вопрос озвучил и тем самым нажил себе врагов.

«А как насчет WL?» – поинтересовался я. Наша основная работа простаивала вот уже в течение целого месяца. У нас скапливалось все больше новых документов, которые нужно было просмотреть и подготовить к публикации. «Когда мы вернемся к работе?» – спросил я.

Я видел нашу задачу в том, чтобы направить законодательство в нужное русло, а теперь процесс должен был продолжаться самостоятельно. В конце концов, этим кроме нас занимались еще и исландцы. «Почему бы нам эту тему не закрыть?» – спросил я.

Но Джулиан не хотел и не мог расстаться с этой темой. Он считал IMMI своим детищем. Впоследствии он своими недипломатичными высказываниями умудрился нанести серьезный политический ущерб всему проекту.

Мы все были людьми непростыми, и по мере нарастания давления межчеловеческие отношения стали давать первые трещины. В основном это касается нас с Джулианом. Остальные были скорее статистами, беспомощно наблюдавшими за нашими ссорами. В конце концов Джулиан обвинил меня в потере перспективы. Он утверждал, что я якобы упустил из виду глобальную цель и сосредоточился на мелочах. Я не могу назвать никакого ключевого события. Я не помню, с чего начались наши первые ссоры, но, скорее всего, с мелочей вроде открытого окна.

К тому же я начал откровенно критиковать поведение Джулиана. Например, посоветовал ему побольше внимания уделять своему внешнему виду. Он за это на меня сильно обиделся, но разве разумно идти на прием к министру юстиции как последний оборванец?

Кроме того, в Исландии начались утомительные дискуссии на тему, кто главный. Джулиан установил определенную субординацию: кто имеет право кого критиковать, а кто нет. Сам он, разумеется, занимал верхушку пирамиды. Это он объяснял своим незаурядным интеллектом и опытом. А поскольку он тогда был в хороших отношениях с Биргиттой, то постановил, что я не имею права критиковать не только его, но и ее, так как это и его коснулось бы.

Ко всему прочему, Джулиан решил, что должен серьезно со мной поговорить, потому что я якобы действую Биргитте на нервы. Позднее я ее об этом спросил, и она меня высмеяла – оказалось, это чистой воды выдумка.

– Тебя здесь все терпеть не могут, – сказал он.

– Кто это все? – переспросил я.

– Абсолютно все, – ответил он. – Каждый, кто имеет с тобой дело.

Его явно не устраивало то, что мы общаемся между собой. Он считал, что, если мы начнем обмениваться мнениями, «правда станет асимметричной». В интернете он мог держать группу в узде, а в Исландии она вышла из-под его контроля. У нас вдруг появилась чреватая бунтом возможность вместе сходить в кафе и обсудить WL.

В кратчайший срок наш гостиничный номер превратился в дурдом для особо неряшливых. Сначала уборщицам с большими черными пылесосами еще удавалось пробираться между кучами сваленных как попало вещей. Вскоре им даже в дверь стало не войти. Добродушные исландские уборщицы пару дней мужественно сражались за право уборки номера 23, но самое позднее дней через пять они сдали позиции. В итоге мы заключили перемирие и периодически совершали обмен пакетов с мусором на чистые полотенца и туалетную бумагу.

Никто из нас не готовил, даже никакой нормальной еды никто не покупал. Между разбросанной по полу грязной одеждой скапливались полупустые пакеты с чипсами. Целая гора вяленой рыбы, которую кто-то когда-то купил, но никто так и не стал есть, постепенно начинала разлагаться. От часа к часу зловоние усиливалось. Эту смесь из вонючих носков, обглоданной пиццы, вяленой рыбы и сероводорода следовало бы запатентовать в качестве орудия пыток.

Мне для выживания нужен хотя бы минимальный порядок, хотя бы крошечный намек на какую-то систему. Я не могу сконцентрироваться, когда вокруг меня царит сплошной хаос. Тут уж сколько апельсинового сока с улыбающимся апельсином на этикетке ни пей, все равно рано или поздно голова начинает гудеть. Даже десять раз проплыв бассейн туда и обратно, я не приходил в себя.

Однажды вечером я решил, что мне позарез необходимо избавиться от хронической усталости, и попросил Джулиана дать мне выспаться. Через некоторое время я услышал, как он по телефону разговаривает со знакомой. Он весело хохотал в трубку. Она явно предложила ему встретиться у нее дома. Я про себя вздохнул. Джулиан настаивал на том, чтобы она пришла к нам в номер. Проблема заключалась в следующем: у нас не только была всего одна комната, но и одна двуспальная кровать на двоих. Я отвернулся и накрыл голову подушкой.

Еще мы ссорились из-за того, что почти всегда приходилось его ждать. И без того сложно скоординировать довольно большую группу людей, склонных к анархизму. Для этого требуются незаурядные организаторские способности. Собирались ли мы на деловую встречу или просто на ужин, все регулярно стояли в дверях в полной готовности, и только Джулиан ждал персонального приглашения. Я был единственным, кто открыто возмущался, когда Джулиан продолжал безмятежно что-то печатать в своем ноутбуке.

Мне становилось все хуже. Я увяз в стрессе, беспокойстве и раздражении и ни на минуту не мог выйти из этого состояния. Исландия – чудесная страна, я потом ездил туда в отпуск с семьей, но что-то в нашем гостиничном номере, в воздухе, в сернистой воде, в отсутствии солнечного света, хаосе и высокомерной манере Джулиана невыразимо меня утомляло. Чтобы не свихнуться окончательно, я на 5 февраля заказал билет домой.

«Послезавтра улетаю, больше не могу», – сообщил я ему.

Наше расставание было уже отнюдь не задушевным.

Тогда мы с ним виделись в последний раз. После этого мы общались исключительно по интернету.