Текст книги "Выбирая судьбу"

Глава 20

В среду на открытии конноспортивной выставки было примерно то же самое, что на премьере оперы. Великосветское мероприятие! Место, чтобы себя показать и других посмотреть. Мэтт, как всегда, был очарователен, но мне показалось, что его лоск несколько потускнел. Он уже начал мне надоедать. Потом мы пообедали в «Каравелле», где все кланялись и расшаркивались перед месье Хинтоном. На сей раз газеты были милосерднее, чем прежде, но и полностью игнорировать нас не стали. Отметили наше присутствие, напечатав лишь фотографию.

В четверг я явилась брать интервью у Милта Хаули. Он обитал в пентхаусе на Юнион-Нэшнс-плаза, и я, собираясь с мыслями, замерла на тротуаре. Глядя вверх, в который раз поражалась величественным высоткам Нью-Йорка. Здесь все стремилось ввысь, было огромным. У вас захватывало дух от этой довлеющей мощи, и каждую минуту каждого дня вы знали – это то самое место. Мекка. Содом. Ад и райский сад. И я, подобно любому другому человеку, пронизанному трепетом жизни, была им очарована и покорена. Разглядывая дом высотой в пятьдесят этажей, я неожиданно поняла – мы с Нью-Йорком квиты, пусть даже завтра я уеду отсюда, чтобы никогда не вернуться. Именно такое обещание я себе дала, когда наш самолет приземлился в Нью-Йорке. Я держала этот город за хвост. А он держал меня за горло.

В апартаменты Милта Хаули меня впустила миниатюрная блондинка. По определению Хаули, его старушка. Нынешняя любовница. И с этого момента мой день завертелся, как вихрь. Из Рокфеллеровского центра Хаули нужно было бежать на встречу в «Даблдэй», чтобы подписывать поклонникам диски, потом к своему агенту для обсуждения контрактов, затем к трем часам на обед в итальянском ресторане, где в промежутке между салатом и фруктовым мороженым удалось вклиниться и мне, чтобы взять у него интервью. Интересная личность! Милт Хаули начал десять лет назад в Чаттануге, штат Теннесси, где пел блюзы, и успел выпустить незначительный хит в Голливуде, прежде чем вляпался в какое-то протестное движение, которое с завидной регулярностью, тридцать семь раз, приводило его в тюрьму. В общем, ему стало не до карьеры. Однако теперь он снова был на коне, этот мистер Суперзвезда. Три альбома за год, причем каждый разошелся миллионом копий, контракт на два фильма и выступления в Лас-Вегасе, Голливуде и Нью-Йорке. Полный набор.

После обеда в арендованном лимузине я отправилась с ним в аэропорт. Хаули собирался на званый обед в Белом доме. С ним было весело, и он мне понравился. В нем чувствовался мужчина, и у него легко было брать интервью. Отвечал честно, не злословил, и бьющий через край юмор помогал переносить напряжение его рабочего распорядка.

Помощник перенес чемодан Хаули в машину еще днем, и пока мы неслись в аэропорт, Милт спокойно отвечал на мои вопросы, отдавая дань двойному бурбону и регулярно пополняя содержимое стакана. Будто сидеть в лимузине, пить на ходу спиртное и давать интервью, когда президент страны ждет тебя к обеду, было для него делом обычным. Да, в нем чувствовался стиль.

Я бросила на Хаули последний взгляд, когда он шел на посадку в самолет. Но сначала Хаули склонился ко мне, чмокнул в щеку и промурлыкал в самое ухо:

– Джиллиан, ты классная… для белой дамочки, конечно!

Рассмеявшись, я помахала ему рукой. Мне оставалась ровно семьдесят одна минута, чтобы добраться до дома Хилари.

Хилари открыла мне дверь. Выглядела она прекрасно. Смесь Генри Бендела, Парижа и самой Хилари. Само совершенство, а не женщина – из тех, кому другие женщины завидуют, зато мужчины побаиваются; не дай бог, испортишь прическу. Она проводила время с гомосексуалистами, женщинами и старыми друзьями. Все ее любовники были до неприличия молоды и привлекательны. Со временем почти все они перекочевывали в ранг друзей. Наверное, непросто любить Хилари. Я бы могла пожалеть ее, если бы только осмелилась. Жалость – то, о чем в отношении Хилари Прайс думаешь меньше всего. Скорее уж уважение. Нечто вроде того чувства, что внушала мне моя бабушка. Жесткие, напористые женщины подобного типа призывают к совершенству и вас – надо отдать им должное! Таковы женщины, которых друзья возносят на пьедестал: одной рукой они делают все для этих самых друзей, а другой – кастрируют своих мужчин и собственных сыновей.

Хилари являлась иконой стиля. Все, к чему бы она ни прикоснулась, приобретало степень совершенства: маникюр, дом, обеды, которые она готовила, работа и дружба. Но была другая Хилари, которая могла быть холодной и жестокой, однако эти качества она приберегала для тех, кто осмеливался разозлить ее. Мне еще ни разу не случалось вызвать ее гнев, чему я очень радовалась. Я-то была свидетелем тому, какой сокрушительной могла быть Хилари; воистину потрясающее и ужасное зрелище! Вероятно, мужчины чувствовали это, поэтому и держались от нее подальше.

Наши отношения с Хилари были далеки от той сентиментальной непринужденности, которой я могла наслаждаться в обществе Пэг или прочих подруг. Ни за что не стала бы ковырять при ней в зубах или выражаться, хотя и знаю кое-какие неприличные словечки. Не появилась бы я в доме Хилари в джинсах и поношенном свитере. Но с ней меня связывает нечто такое, что невозможно с другими. Они-то знали меня с детства, и когда мы собирались вместе, снова становились школьницами, словно не было этих долгих лет и наши отношения только начались. Однако с Хилари мы сдружились, будучи взрослыми женщинами, отсюда, наверное, и повышенные требования друг к другу. Кроме того, было невозможно представить, чтобы Хилари ходила в школу – разве что в костюмах от «Шанель» и с тщательно уложенными волосами. Неужели она могла бы играть в хоккей? В гостиной мадам де Севинье – пожалуйста. Но не на спортивной же площадке!

На разговоры у нас было часа полтора, пока не явится первый гость, и мы обсудили почти все, что хотели. Хилари заметила – кратко и едва ли не безразличным тоном, – что у нее новый любовник. Молодой немец по имени Рольф. Поэт, моложе нее и – по словам Хилари – «милое дитя». Его ожидали к обеду. Как и раньше, она жила одна, потому что так ей было удобнее. Вот бы мне так. Ее принцы мечты все умерли или сгинули, если вообще существовали. А мои принцы все еще дожидались своего часа. Ведь Крис, как бы я ни любила его, отнюдь не был принцем. И даже я это понимала.

Я не хотела говорить о Крисе, однако Хилари сама завела о нем речь, пока смешивала себе второй коктейль.

– Джиллиан, что суждено, то сбудется. Даже лучше – сбудется на твоих условиях. А если ничего не получится – как ни тяжело тебе будет, однако попытайся осознать, что ты немного потеряла. Не сомневаюсь, Крис – привлекательный парень, но вряд ли он тебе подходит. По правде говоря, я считаю, ты заслуживаешь большего. И Крис никогда не сможет дать то, что тебе действительно нужно. Он слишком похож на меня. Не верит в тот порядок вещей, в какой веришь ты. Однако какой бы ты ни выбрала путь, знай, что я всегда рядом и готова помочь или выслушать. Больше мне нечего сказать.

Слова Хилари меня тронули. Беспокоила мысль, что она думает, будто Крис для меня недостаточно хорош. Неправда, он достоин… я хотела, чтобы он был меня достоин, и не важно, сколько мне пришлось бы пережить. Я была готова лезть из кожи вон… лишь бы у нас все получилось.

Пока я об этом размышляла, Хилари подошла к книжной полке и вскоре вернулась с переплетенной в кожу и очень старой на вид книгой. Вещица в стиле Хилари или моей бабушки.

– Вот, прочитай. Тебе это может показаться банальным, но в этих словах немалая доля правды.

И она протянула мне книгу, раскрытую на первой странице, где твердым почерком коричневыми чернилами было написано:

 
Тот, кто вымаливает радость,
Погубит быстротечной жизни сладость.
Того, кто поцелуем счастье провожает,
Своей улыбкой вечность принимает.
 

Внизу вместо подписи стояла буква «Л» и дата.

– Он был первым мужчиной, с которым я спала, Джиллиан. На тридцать лет меня старше – а мне тогда было семнадцать. Величайший скрипач Европы, и я любила его так сильно, что думала, будто умру, когда он сказал мне, что теперь я большая девочка и он решил, что больше мне не нужен. Я хотела умереть, но не умерла. Никто никогда не умирает, и я поняла, что в этих стихах заключена правда. Они помогают мне жить.

Я была тронута. Книга все еще находилась в моих руках, когда раздался звонок в дверь. Хилари встала, чтобы впустить гостя, и вошел высокий красивый молодой человек года на три моложе меня, со светлыми волосами и большими зелеными глазами. Он обладал грацией юноши, в нем не было и намека на неуклюжесть. Наблюдать за ним было сродни чувственному удовольствию. Только немного смущал полный обожания взгляд, устремленный на Хилари. Это и был Рольф. Он поцеловал мне руку и назвал меня мадам, отчего я почувствовала себя столетней каргой. Однако именно этого и ожидала Хилари; ей это нравилось. Таким образом она могла не напрягаться. И на меня снизошло озарение. Я поняла, что Хилари сама сделалась тем знаменитым скрипачом, мужчиной, которого любила двадцать лет назад. Она давала им от ворот поворот, всем этим мальчишкам, когда чувствовала, что они в ней больше не нуждаются. Как профессиональная танцовщица на выпускном балу. Странная мысль. Может, она выдает им бронзовую медаль с выгравированными строчками, которые я только что прочитала? Так сказать, подарок в честь окончания школы. Я тихо рассмеялась, Хилари покосилась на меня, а Рольф смутился, словно его угораздило сказать нечто неподобающее. Бедняга Рольф.

Вскоре прибыли и остальные гости. Редактор из офиса Хилари, элегантная итальянка, Паола ди Сан-Фракино, дочь графа или вроде того. Она прекрасно говорила по-английски, и в ней чувствовалось превосходное воспитание. Вскоре появилась бойкая девица, чем-то напоминающая лошадь. Смех у нее был громкий, а лицо доброе. Она только что опубликовала свою вторую книгу, только внешне ничем не выдавала принадлежности к писательской братии. Зато обладала чувством юмора и весьма оживила компанию собравшихся. Ее муж был музыкальным критиком в одной английской газете, и оба они напоминали мелкопоместных сельских сквайров. Писательница была в тунике с ворохом марокканских украшений и не могла похвастать утонченностью и шиком Хилари или Паолы, однако в ней ощущался собственный стиль. Супруг не обладал неземными достоинствами Рольфа, зато на меня словно повеяло свежим воздухом. Златовласый поэт начинал меня утомлять. Потом появился ужасно напыщенный, но симпатичный француз, владелец картинной галереи на Мэдисон-авеню, и последним из гостей пришел Гордон Харт, который был знаком и с Паолой, и с Рольфом. Они с Хилари обнялись, и он проследовал к бару, чтобы смешать себе коктейль. Было заметно, что Гордон чувствует себя как дома. В отличие от Рольфа, у которого был такой вид, будто ему не разрешено ни до чего дотрагиваться без дозволения Хилари. Прежде чем что-нибудь сделать или открыть рот, Рольф бросал неуверенный взгляд на Хилари. Так же вела себя я, когда только вышла замуж. Было странно видеть, как кто-то другой делает те же глупости, что и ты раньше.

Вечер получился восхитительный. Как будто порхаешь на трапеции в составе акробатической группы – туда-сюда. Поговорив о японской литературе, мы бросились обсуждать французские гобелены, новые вспышки насилия в Париже, последние статьи Рассела Бейкера, политический подтекст произведений американской – в противовес русской – литературы на рубеже XX века. Затем – о гомосексуалистах в Италии, об упадке церкви и организованных религиозных течениях в нашем обществе… и дальше… рассуждения о восточных культах, философии йоги и китайской «Книге перемен». Было интересно, хотя отнимало все силы. Такой вечер можно выдержать не чаще раза в полгода. А потом еще долго приходить в себя. Типичный вечер у Хилари!

Больше всего мне понравились писательница и Гордон. Они были и образованными, и начитанными, но более приземленными в отличие от остальных. Неизмеримо ближе к реальности – а после романа с Крисом я стала особенно ценить реальное. Канули в прошлое дни, когда я наслаждалась чисто теоретическими посылами. Я научилась уважать здравый смысл.

Стоило гостям разойтись, как вечер потерял флер сверхинтеллектуальности. Гордон отвез меня в отель, и мы еще поболтали обо всем и ни о чем. Когда мы подъехали к отелю, я ждала, что Гордон пригласит меня выпить. Ничего подобного.

– Как насчет вместе поужинать завтра? – спросил он.

– С удовольствием, – ответила я.

– Отлично. Я позвоню вам завтра утром и сообщу когда. У меня в пять часов совещание с Джоном, так что это вряд ли будет раньше восьми.

– Мне подходит. Спасибо, Гордон. И еще раз спасибо, что подвезли. Доброй ночи.

Я уже предвкушала завтрашний ужин. Поднимаясь в лифте, сделала себе мысленную зарубку: купить новое платье.

Глава 21

– Мамочка, куда ты идешь?

– На ужин, дорогая.

– Опять?

– Да. Но я тебе обещаю, что в выходные останусь дома. – Малоубедительный компромисс.

– Это что, новое платье?

– Это что, инквизиция?

– Что такое «инквизиция»?

– Это, Сэм, когда задают слишком много вопросов.

– Так что, это новое платье?

– Да.

– Мне нравится.

– Вот это приятно слышать! Спасибо.

Растянувшись на диване, дочь окинула меня критическим взглядом.

– Знаешь, мама, а у тебя толстеет живот! Раньше ты была такая худая, а теперь нет.

– Растет живот? Разве? – У меня екнуло сердце. Мне казалось, еще ничего не заметно.

– Совсем чуть-чуть. Не беспокойся.

Зазвонил телефон, и я поцеловала дочь в макушку.

– Не стану. А теперь беги в ванную, а я отвечу на звонок.

Сэм ушла, а мне вдруг стало грустно. Наверное, звонит Гордон, подумала я. Хочет сказать, что наши планы отменяются. Его задержали в редакции. Или он отравился за завтраком. Или сломал лодыжку. Может, простуда или другое свидание… Ничего страшного, Гордон… Я понимаю… но как же мое новое платье?

– Алло?.. Да, это я… Алло, Крис… Да… Что такое? Нет, я не злюсь… нет… нет… Я одна… Ладно… хорошо… Я уже собиралась уходить, меня пригласили на обед… «Быстро же ты»? Что ты хочешь этим сказать? Просто обед, с другом Хилари. – И почему я должна оправдываться? – Нет, это не сальный итальянский граф, этот человек работает в журнале «Вуманс лайф»… Знаешь, что я думаю? Что ты мог бы воздержаться от подобных замечаний. Для человека, который живет с другой девушкой, ты слишком обидчив, мой милый… Ах вот как… И в чем же разница? Хочешь, чтобы я объяснила? Вряд ли. Я все еще беременна, или ты уже забыл эту маленькую подробность? Не поздно для чего? Забудь, это не обсуждается. Как поживает Мэрилин? Ладно, я не хочу об этом слышать. Не оправдывайся, и так все ясно. Уезжает? Когда? Поверю, когда увижу. Послушай, Крис, хватит выносить мне мозг насчет сегодняшнего вечера. Я здесь, потому что ты так захотел. Это была не моя идея. Хорошо, сменим тему… Не станем огорчать дядю Криса, правда? Она в порядке. Да, по-прежнему спрашивает о тебе. А ты сегодня вспомнил про свою маленькую семью? С чего бы это? Мэрилин устраивает тебе сцены? Послушай, Крис, я думаю, что было бы лучше, если бы ты перестал сюда звонить. Я этого не вынесу. Все только осложняется. У тебя есть Мэрилин, я тебе не нужна, и мне с этим не справиться. Я сама тебе позвоню. Прекрасно. Понимаю. Слушай, катись к черту! У тебя есть она, поэтому не висни у меня на шее, сделай одолжение. Тогда напиши мне. Нет, я встречаюсь с доктором на следующей неделе. Думаю, что все в порядке. Не знаю. Устала немного, а так все хорошо. Крис, как ты там? Я так тоскую по тебе, сил нет. Нет, я вовсе не поэтому встречаюсь сегодня с приятелем Хилари…

В дверь позвонили.

– Слушай, Крис, мне нужно идти. Я тебе позвоню. Ладно, ладно. Нет, не раньше понедельника. Выходной. Я и забыла. Послушай, мне нужно идти. Я люблю тебя. Крис? Да, ребенок. Я знаю. – Занятный получился разговор по телефону. А под дверью дожидался Гордон.

Мы с Гордоном провели чудесный вечер. Он повез меня в маленький итальянский ресторанчик, а потом мы отправились выпить в ресторан на южной стороне Центрального парка. Он располагался на крыше небольшого, неприметного на вид офисного здания. Но, едва выйдя из лифта, мы будто очутились в другом мире. Ресторан был в индийском стиле. Девушка в золотом сари, поприветствовав нас, распахнула перед нами занавес с богатой вышивкой, и мы вошли в зал. В воздухе висел густой аромат ладана. Столики были низкими и длинными, и зал, казалось, пульсировал в такт музыке. Мне захотелось закрыть глаза и раскачиваться, повинуясь этому чувственному восточному ритму. Каждый столик украшала одна-единственная роза, официанты были сплошь высокие и смуглые, многие с бородой, а некоторые даже в тюрбанах.

Мы пили экзотические напитки, и я молча наблюдала за тем, что происходило вокруг. Похоже, куда бы ты ни отправился в Нью-Йорке, всегда найдешь что-нибудь новое! Вот, пожалуйста, под иным углом, глядя на север – Центральный парк, который лежал внизу, как детская игрушка, украшенная рождественскими огоньками. С трех сторон парк окружали здания. Мне казалось, что я нахожусь за много миль от привычного мира, а пейзаж за окном – лишь искусно выполненная декорация, призванная напомнить о Нью-Йорке, и не более.

Гордон заказал легкое белое вино и пирожные с розочками. После того как официант принес заказ и удалился, Гордон посмотрел на меня и спросил:

– Джиллиан, почему вы не остались на Западе?

– Я захотела вернуться.

– Это неправда. Вы решили сбежать? По-моему, вы на это способны.

– Не уверена, что понимаю вас. Нет, я не сбегала. Просто вернулась.

– Из-за мужчины?

Я долго колебалась, а затем кивнула.

– А вы? Почему вы уехали из Испании?

– Проголодался.

– Теперь вы не желаете говорить правду. – Я улыбнулась и достала розу из вазы, чтобы потрогать лепестки.

– Хорошо. Скажем так – мое время вышло.

– Вы сбежали? Или она? – Я имела право задать этот вопрос.

– Ни я, ни она. Или мы оба. Она совершила самоубийство, а после этого я уехал.

Его лицо выражало грусть, отнюдь не то потрясение, что испытала я. Никогда не приходилось мне встречать столь прямолинейных мужчин. Невероятно.

– Простите, Гордон. – Я отвернулась. Зря мы затеяли эти расспросы. Не следует играть в столь опасную игру. Нам обоим было тяжело вспоминать прошлое.

Он отвел взгляд. Его лицо было серьезно и печально.

– Все в порядке. Это произошло давным-давно. Ее звали Хуанита. Она была самая красивая девушка, которую мне приходилось видеть. Добрая и чистая, словно дитя. Я узнал, что Хуанита была проституткой в Малаге. И поэтому она убила себя. Самой смешное, что я бы не стал поднимать шум. Мне было безразлично, ничего бы не изменилось. И в любом случае я подозревал нечто подобное. Но она не знала. Человек, который сообщил мне, сказал и ей. Она умерла, прежде чем я успел вернуться домой. После этого я уехал. Больше не мог оставаться там. Собственно, я никогда не был там своим, хотя мне в Малаге нравилось. А ваш мужчина, Джиллиан? Кто он?

– Обычный человек. – Я не хотела говорить о Крисе, поскольку не могла отплатить Гордону той же искренностью. Для меня Крис пока не ушел в прошлое в отличие от его Хуаниты. Рана болела. И если рассказ Гордона был повествовательным, мой прозвучал бы как исповедь.

– Вы продолжаете отношения?

– Нет… то есть не совсем. Мы общаемся. Но я думаю, все кончено. – В глубине души я понимала, что лгу, ведь я вовсе не считала, что все кончено.

– Каким он был?

– Как мой отец.

– А каким был ваш отец?

– Если одним словом… подлец. – Я подняла голову и усмехнулась, испытав облегчение, оттого что сказала.

– И о чем это вам говорит, Джиллиан?

– Только о плохом. Но я не замечала сходства до недавнего времени.

– Вы были счастливы с этим человеком?

– Да, очень счастлива. В нем много хорошего, иначе я бы не оставалась с ним так долго. Но внутри он подлец, как мой папаша. Не подарок. Теперь я понимаю. В нем нет того, что мне нужно. Я знала это с самого начала, однако закрывала глаза. Не хотела знать. – Было так странно говорить о Крисе, будто наша история уже в прошлом.

– Тогда почему вы оставались с ним, раз уж вы не можете мне сказать, почему уехали? Тот факт, что он подлец, на самом деле ничего не объясняет. Вероятно, он нравился вам и таким.

Да, Гордон не ошибся. Так оно и было.

– Я уехала, потому что он меня заставил. Я оставалась с ним, поскольку любила его. Не могла без него. Мечтала, чтобы все получилось. И все было хорошо, пока я соблюдала его условия. Да, я оставалась с ним, потому что было еще кое-что. В общем, запутанная история.

– Она еще не завершена, Джиллиан?

– И да, и нет. – Я подняла голову и взглянула Гордону в глаза. – Да, все кончено, потому что я думаю, что он меня не любит. И нет, потому что я ношу его ребенка. В этом смысле наша история никогда не завершится. – И мне стало страшно от того признания, которое я только что сделала.

– Кто-нибудь знает?

– Только одна подруга. И мой герой знает, разумеется. Но ему, похоже, безразлично.

– Вы думали о том, чтобы сделать аборт?

– Да. Я рассматривала подобную возможность. Но я хочу этого ребенка. Понимаю, что беру на себя тяжелую ношу, но не могу по-другому.

– Значит, вы поступаете правильно. Однако, Джиллиан, как бы я ни восхищался вашей решимостью, для такой женщины, как вы, данный стиль жизни неприемлем.

– Да. Я собиралась хранить тайну. Не знаю, что сегодня на меня нашло. Просто сорвалось с языка. – Я попыталась улыбнуться, не глядя на Гордона, и почувствовала, как он взял мою ладонь в свою руку.

– Не печальтесь, Джиллиан. Вы обязательно справитесь.

– Спасибо за доверие. Сейчас мне это нужно, как никогда.

Странно, какая-то карусель откровений. Не прошло и часа, как мы с Гордоном Хартом исследовали каждый шрам и каждую отметину, которую нанесла жизнь каждому из нас. Будто нам обоим понадобилось вызнать все о прошлом друг друга. А потом, почти не отдавая себе отчета, я снова забросила мяч на его половину поля:

– А ваш брак?

– Джиллиан, в каком-то смысле брака не было.

– Но вы сказали…

– Бога ради, не смотрите на меня так. Я был женат. Но с тем же успехом мог вовсе не жениться. Все произошло быстро. Много боли и никаких чувств.

– Тогда каким образом вы оказались связаны узами брака?

– Легко. Я был вынужден. Или мне казалось, будто я обязан жениться. Дело было двадцать пять лет назад, я совсем недолго встречался с одной девушкой… Ну и…

– Она забеременела?

– Да. И отказалась делать аборт, вот я и решил совершить благородный поступок. Я женился на ней. Провальная была затея. Как только родился Грег, мы развелись. Вот как все случилось.

– Что ж, по крайней мере, у вас есть сын. Вы с ним близки?

– Вряд ли. Грег – приятный молодой человек. Образованный, независимый, с чувством юмора. Но для меня чужой. Когда уехал, я выбросил Грега из головы и вообще попытался забыть о его существовании. И никогда не видел, каким он был в раннем детстве. Не забывайте, что я десять лет провел в Испании. Когда вернулся, Грегу было пятнадцать. Трудно стать отцом пятнадцатилетнему парню, которого ты даже не знаешь.

– Возможно, когда-нибудь у вас получится.

– Грег считает меня приземленным. И он прав – я такой и есть. Чтобы завоевать его уважение, мне следовало бы совершить нечто грандиозное. Например, стать художником во имя мира в Афганистане. Однако благородный подвиг не входит в мои планы. А теперь, леди, когда мы открыли друг другу достаточно тайн нашего темного прошлого, пора доставить вас домой. Уже поздно.

Он сделал знак официанту в тюрбане, и стало ясно, что с откровениями покончено. Гордон Харт взял события этого вечера под свой контроль. А потом взглянул на меня и произнес:

– Наверное, вы как-то странно влияете на меня. Много лет я ни с кем так не разговаривал.

Это был приятный комплимент. Гордон протянул мне руку, помогая подняться с подушек, на которых мы сидели. Он сжал мою ладонь бережно, но крепко, и не выпускал моей руки, пока мы спускались на лифте. Мы вышли на улицу. Вечер был чудесный, дул легкий ветерок. С противоположной стороны улицы доносилось тихое ржание лошадей, запряженных в нарядные кареты.

– Этот город кажется мне декорацией из фильма. Какой-то он нереальный. – Я снова оглянулась и увидела, что Гордон за мной наблюдает.

– Идемте, Джиллиан. Прогуляемся до отеля пешком.

До «Ридженси» было три квартала, и мне было приятно чувствовать, как Гордона обнимает меня за плечи. Во время этой короткой прогулки мы не сказали ни слова. Когда подошли к отелю, он посмотрел на меня с улыбкой.

– Как насчет того, чтобы завтра пообедать за городом? Я собираюсь навестить друзей в Бедфорде. Вам было бы полезно подышать деревенским воздухом.

Гордон не сказал: «Я хочу, чтобы ты была со мной». Просто: «Вам полезно подышать деревенским воздухом». Я была бы рада, если бы он произнес эти слова. Гордон ждал, что я отвечу.

– С удовольствием.

– Может, возьмете с собой дочь?

– У нее другие планы. Спасибо. Она проведет день в гостях у школьной подруги.

– Отлично. Тогда я заеду за вами в одиннадцать часов. И не грустите из-за сегодняшнего вечера. Вам нужно было выговориться, и мне тоже. – Гордон не сделал попытки поцеловать меня, лишь погладил по руке прежде, чем уйти.

Мы помахали друг другу на прощание. Я вошла в отель, размышляя, что уготовило мне будущее, опасаясь, что волшебство может рассеяться уже на следующий день.

– Джиллиан, будьте добры, достаньте из бардачка карту.

Мы неслись по Ист-Ривер-драйв. Верх машины был опущен, и Гордон держался довольно прохладно, когда я села к нему в автомобиль. О признаниях вчерашнего вечера мы не вспоминали; былой теплоты почти не осталось.

– Конечно. – Я щелкнула крышкой в приборной панели, извлекла карту и подала ему.

– Разверните ее, пожалуйста.

Меня немного удивил его тон, однако я послушно раскрыла карту и рассмеялась. Внутри обнаружилась карикатура, где я и Гордон Харт в весьма смешном виде поедали хот-доги под фонарным столбом возле здания с вывеской «Вуманс лайф», в то время как две собаки, чихуа-хуа и сенбернар, деловито задирали задние лапы возле этого же самого столба. А из окон выглядывали все сотрудники журнала. Заголовок гласил: «Давай сбежим подальше!» Гордон казался польщенным, когда я подняла голову, не скрывая восторга.

– В таком случае вы должны мне обед на этой неделе.

– Договорились. Гордон, вы – молодец!

– И вы тоже.

Обед в Бедфорде удался. И мне понравились друзья Гордона, так что день пролетел незаметно. К пяти часам я уже находилась в отеле. Как раз вовремя, чтобы встретить Саманту.

В воскресенье мы с дочерью с помощью Пэг переехали в нашу прежнюю квартиру, и нам было ужасно жаль покидать «Ридженси». По крайней мере, мне. Сэм радовалась, что вернулась домой. Я же не горела энтузиазмом. Вечер воскресенья ушел на то, чтобы отмыть полы и выбросить хлам из шкафов и чулана. У меня едва получилось хоть немного поспать перед началом новой рабочей недели.

– Саманта! Завтракать! Быстро, а то опоздаешь в школу!

Мне пришлось приложить героические усилия к тому, чтобы начать этот день – отправить дочь в школу и самой явиться на работу. Я подрастеряла навыки: собрать все к восьми часам утра было равносильно тому, чтобы вскарабкаться на вершину айсберга на роликовых коньках. Вскочить и одеться в шесть в Сан-Франциско было гораздо легче. Впрочем, проблема в том, что там мы надевали меньше одежды.

– Сэм! Пошевеливайся! Да где же ты?

– Иду, мамочка! – Дочь появилась, размахивая ковбойским пистолетом, который когда-то подарил ей Крис. – Вот я!

– Хорошо, дорогая. Ешь кукурузные хлопья. Нам нужно торопиться.

– Ковбои не едят кукурузные хлопья. – Она, казалось, была оскорблена.

– Очень даже едят. Не капризничай, Сэм. – Я пила на ходу кофе, держа в другой руке салфетку и прикидывая, не надо ли почистить туфли.

На работе меня ожидали тысяча телефонных звонков и подготовка к съемкам детских комнат. Следовало договориться насчет съемки экзотической столовой и выполнить массу мелких поручений, которые припас для меня Джон Темплтон.

Во вторник, как было условлено, мы с Гордоном пообедали вместе, и он пригласил меня на официальный прием. Его устраивали для прессы в Музее современного искусства вечером в среду.

Днем в среду я примчалась с работы домой, чтобы надеть черное бархатное платье и длинное пальто из малинового атласа, и стала дожидаться Гордона, который должен был заехать за мной в семь часов. И пока ждала, когда он появится, вдруг поняла, что радость от предвкушения очередного выхода с Гордоном приправлена изрядной долей уныния. Крис не звонил целую неделю! Как всегда, мне было больно. Я отчаянно тосковала по Крису Мэтьюсу, по его объятиям, по спокойному голосу. Даже по равнодушию. От него я могла принять что угодно.

– Мамочка! В дверь звонят! – Голосок дочери заполнил всю квартиру.

– Я сама открою. – Я даже не услышала звонка. Это пришел Гордон.

– Готовы? Господи! Вы выглядите сногсшибательно. Джиллиан, да вы просто красавица. – Окинув меня восхищенным взглядом, он легонько поцеловал меня в лоб.

– Благодарю вас, сэр. Как провели день?

– Как обычно. Джиллиан, что-то не так?

– Нет. Почему вы спрашиваете?

– У вас такой вид, будто выдался тяжелый день. Вы нездоровы?

Какой вы наблюдательный, мистер Харт!

– Нет. Просто немного устала. Не хотите ли выпить, прежде чем мы поедем?

– Нет. Думаю, нам пора.

– Ты кто? – Внезапно Саманта возникла в дверях, с любопытством рассматривая гостя.

– Гордон, это Саманта. Сэм, а это мистер Харт.

– Он кто?

– Мой товарищ по работе и друг тети Хилари. – Я наблюдала за ними с настороженностью. Вдруг она скажет какую-нибудь грубость и Гордон рассердится? Ведь он не привык разговаривать с детьми.

– Можно потрогать твою бороду? Она настоящая? – Дочь осторожно приблизилась, и Гордон наклонился к ней.

– Да, она настоящая. Привет, Саманта.

Я с замиранием сердца ждала, что сейчас дочь дернет его за бороду, но она только погладила ее, и у меня перехватило в горле.

– Будто у лошадки. Ты знаешь?

– Это комплимент, – перевела я.

– Саманта, ты любишь лошадей?

– Да! Ужасно люблю!

Последовала длительная дискуссия, и я удивилась – похоже, Гордон неплохо разбирался в этом предмете. Но я была просто поражена, когда он взял блокнот с моего стола и в одну минуту сделал несколько набросков для Сэм, чем привел ее в восторг.

– Джиллиан, нам нужно ехать. Саманта, надеюсь, мы еще увидимся.

– Конечно. Приходите к нам в гости, мистер Гордон.

– Мистер Харт, Сэм. Спокойной ночи, дорогая. Слушайся Джейн. – Мы крепко обнялись и расцеловали друг друга, а потом Гордон вызвал лифт.

– Очень мило с вашей стороны, Гордон. Спасибо.