Текст книги "Выбирая судьбу"

Глава 16

Телефон зазвонил на следующее утро, когда я мужественно сражалась со второй чашкой кофе. Я рассеянно сняла трубку, держа в другой руке газету.

– Алло!

– Он тебе понравился?

– Пэг! Остынь, пожалуйста. Я тебе все сказала вчера. С тех пор ничего не изменилось.

– Да что с тобой такое?

– Я все еще люблю Криса.

– Да, и это заведет тебя в тупик. Он ведь бросил тебя, не забыла?

– Пэг, хватит. Давай не будем об этом. Зато вечер вчера получился отличный.

– И я так думаю. А еще… черт. Ладно, Джилл. Я молчу. Однако хорошо бы тебе с ним встретиться. Это было бы удачное начало в Нью-Йорке. У него множество знакомых.

– Не сомневаюсь. Но Мэтт меня нисколько не воодушевляет.

– Поняла. В следующий раз подыщу тебе хиппи, дурочка. – Пэг рассмеялась, и мне сразу стало легче. – Ладно, просто я хотела замолвить словечко за беднягу Мэтта. А сейчас мне пора бежать – деловая встреча. Я тебе позвоню.

– Хорошо, Пэг. Увидимся.

Не успела я повесить трубку, как телефон зазвонил опять. На сей раз я догадывалась, кто это может быть. И оказалась права.

– Джиллиан?

– Да.

– Доброе утро. Это Мэттью Хинтон.

– Доброе утро. – Дальше что? Сегодня я была не в настроении.

– Джиллиан, я хотел пригласить вас на ужин, но подвернулось кое-что получше. Один из старших партнеров в нашей фирме предложил мне два билета на премьеру в оперу сегодня вечером. Как вы на это смотрите?

Я могла сколько угодно корить себя за внезапную перемену настроения. Однако случай был слишком заманчивый, чтобы пропустить его.

– Мэттью, это было бы чудесно! Вы меня балуете.

– Ерунда. Представление начинается в восемь часов, а потом мы сможем поужинать. Я заеду за вами в семь тридцать. Согласны?

– Конечно, согласна! Значит, увидимся. И спасибо.

Я взглянула на свое отражение в зеркале и почувствовала себя виноватой – согласилась встретиться с Мэттом только из-за оперы. Но, черт возьми, это действительно королевский подарок!

Он прибыл ровно в семь тридцать и даже присвистнул – долго и со значением, отчего у меня чуть не разболелась голова. На мне было кремовое атласное платье, подчеркивающее то, что еще оставалось от моего калифорнийского загара. Должна признать, я сама была польщена, когда перед выходом из гостиничного номера осмотрела себя в зеркале.

Мэтт был весьма привлекателен в строгом вечернем смокинге с сапфировыми запонками и на мгновение напомнил мне бывшего мужа. Я снова вступала в мир солидной респектабельности, пусть даже на один вечер. И этот мир был за миллион световых лет от той жизни, которую я делила с Крисом.

Такси остановилось перед Линкольн-центром, где на площади в причудливом ритме взмывали вверх грациозные струи фонтана. Небольшие группы изысканно одетых любителей оперы направлялись в том же направлении, что и мы, и я даже забыла о присутствии Мэтта, разглядывая яркие платья и красивых людей. Очевидно, мне довелось стать участницей События с большой буквы.

Из-за неприметных углов и темных закутков выскакивали фотографы, слепя вспышками камер входящую в зал публику. Сразу было ясно, кто займет места в ложах – их наряды поражали великолепием, и драгоценности сверкали.

– Мистер Хинтон, одну минуту, пожалуйста.

Мэттью повернул голову влево, чтобы увидеть того, кто его окликнул, и я проследила направление его взгляда. Свет ударил нам в лицо, и фотограф щелкнул затвором.

– Можно узнать, кто ваша дама? – спросила стоящая рядом с фотографом чернокожая девушка.

Ее гибкую фигурку тесно облегало ослепительно-красное платье, а в выборе прически она предпочла натуральный стиль. Девушка раскрыла маленькую записную книжку и с улыбкой записала мое имя. Я не верила своим глазам. Казалось, вокруг творилось сущее столпотворение, и любителям оперы приходилось буквально силой прокладывать себе путь среди репортеров и фотографов.

Мэттью повел меня к лестнице, ведущей в ложи, где ему улыбнулся пожилой капельдинер.

– Добрый вечер, мистер Хинтон!

Ну и ну.

– Мэтт, вы часто бываете в опере?

– Иногда случается.

Однако что-то начинало казаться мне подозрительным.

Давали «Лючию де Ламермур» с Джоан Сазерленд, и представление оказалось великолепным. В перерывах шампанское лилось рекой, и светские фотографы усердно продолжали собирать дань.

– Я заказал столик в «Раффлс», поскольку вы отказали мне в этом удовольствии вчера. Не возражаете?

– Нет.

В «Раффлс» нас вновь засыпали всеми этими «добрый вечер, мистер Хинтон» – со стороны каждого официанта, кто находился в поле зрения. Пэг была права. Мэтт действительно был светским человеком.

Однако вечер оказался чудесным, разговор необременительным, к тому же у Мэтта обнаружилось приятное чувство юмора. Он заказал копченого лосося, жареную утку и суфле. Мы выпили еще шампанского и немного потанцевали в приглушенно-оживленной атмосфере клуба. Обстановка, созданная по замыслу знаменитого дизайнера Сесиль Битон, была лишена тепла, зато публика явно принадлежала к сливкам Нью-Йорка.

В час мы были уже в «Ридженси» и, прощаясь в холле отеля, пожали друг другу руки. Вечер завершился. Все было именно так, как я предполагала. Премьера в опере. Всего-то. Не меньше и не больше. Пока на следующее утро не увидела газеты.

Утром телефон снова зазвонил в девять часов, но на сей раз я спала.

– Ты говорила, что не собираешься с ним встречаться!

– Что?

– Ты слышала. – Это была Пэг. – Как опера?

– Там было очень мило, спасибо. – Я старалась сбросить с себя сонное оцепенение и вдруг насторожилась. – Откуда ты знаешь, что я была в опере? Тебе звонил Мэтт? – У меня мгновенно испортилось настроение.

– Нет. Прочитала в газетах.

– Вот черт. Он тебе звонил. – Я села в постели.

– Он мне не звонил. У меня в руках сегодняшний выпуск «Вуманс вэар дейли», и я цитирую. «Кто новая возлюбленная плейбоя Мэтью Хинтона? Конечно, это Джиллиан Форрестер. Вчера вечером они посетили оперную премьеру, которая состоялась… Они занимали ложу его отца, а позже их видели в «Раффлз», частном дискоклубе, где собираются сливки общества. Они пили шампанское и танцевали до утра».

– Бога ради! Я вернулась в отель уже к часу ночи! – Я была ошеломлена. «Новая возлюбленная плейбоя Мэттью Хинтона»? Боже.

– Я еще не закончила. «На миссис Форрестер мы увидели кремовое атласное платье с открытыми плечами. Похожее платье было в прошлогодней коллекции модного дома “Диор”. Приятная молодая женщина. Так держать, Мэтт!»

– Большое спасибо. Между прочим, платью уже шесть лет, и неизвестно, кто его шил. Пэг, ничего глупее не слышала. Я в шоке.

– Тогда успокойся. «Таймс» ограничилась фотографией. На ней ты выглядишь прекрасно. Теперь скажи… Мэтт тебе нравится?

– Нет, разумеется. Черт, да откуда мне знать? Я так радовалась, что пойду на премьеру, а он пресный, как овсянка. Сплошные стереотипы и такой добропорядочный, что ужас. И если честно, то мне совсем не нравится, что газеты тычут в меня пальцем и называют новой возлюбленной.

– Не будь занудой. Расслабься и получай удовольствие.

– Как бы не так.

– Ну, по крайней мере некоторое время можешь ходить на свидания.

– Еще чего! Чтобы газеты потом обсуждали, что мы с ним ели на обед. Оно того не стоит. Однако спасибо за знакомство, Пэг.

– Привереда. А может, ты в чем-то права. Мэтт немного скучный. В любом случае, оставлю себе вырезки из газет и подпишу: «Моя подруга Джиллиан Форрестер – новая возлюбленная плейбоя»!

– Какая пошлость. – И я повесила трубку, рассмеявшись. Не послать ли пару газетных вырезок Крису?

Огромный букет роз принесли в тот момент, когда я заказывала завтрак. Карточка гласила: «Прошу прощения за газеты. Надеюсь, вы сумеете выдержать бурю. В следующий раз ужинаем в “Недик”. Мэтт». Выдержать бурю? Правильно сказано. Совсем не того я ожидала. Я положила цветы на стол и сняла трубку – телефон звонил снова. Может, это Пэг?

– Джиллиан, вы меня простили? – Это был Мэтт.

– За что? Это был обычный выход, чтобы отпраздновать мой второй день в Нью-Йорке. Однако вы пользуетесь популярностью, мистер Хинтон!

– Не такой уж большой, как, видимо, полагает «Вуманс вэар». Давайте поужинаем сегодня?

– Чтобы подтвердить слухи?

– А почему бы нет?

– Простите, Мэтт, но мне это не подходит. Однако вчера я провела действительно чудесный вечер.

– Не знаю, верить ли вам, но весьма рад, если это так. Я позвоню в конце недели, и мы решим, как еще можно подразнить прессу. Вы любите лошадей?

– В каком смысле? В качестве блюда или средства передвижения?

– В смысле развлечения. Можно посетить конно-спортивную выставку. Как вам такая идея?

– Звучит заманчиво, но мне нужно подумать. Мне предстоит уладить много дел, Мэтт. – И у меня не было желания заводить роман под пристальным вниманием репортеров и фотографов.

– Хорошо, деловая леди. Я вам позвоню. Желаю приятного дня.

– Спасибо, и вам того же. Кстати, благодарю за розы.

Вот это да! Всего три дня в Нью-Йорке, и на моем столе розы. А еще две фотографии в колонках светских сплетен, ужины в ресторанах «Двадцать одно» и «Раффлс», да еще открытие сезона в опере. Неплохо, миссис Форрестер. Совсем неплохо.

Глава 17

Наступил четверг – время ланча с Ангусом. Я отчаянно хотела получить у него работу, однако почти не нервничала. Стоял великолепный солнечный день. Настроение у меня было приподнятое, и жизнь казалась прекрасной.

Я прибыла в ресторан «У Анри» в две минуты второго. Ангус уже дожидался меня в баре, ослепительно элегантный, тщательно выбритый. Волосы, правда, слегка поредели на макушке, и умелая рука парикмахера приложила немало усилий, чтобы это скрыть. Стоило мне переступить порог, как лицо Ангуса озарилось привычной улыбкой.

– Джиллиан! Ты выглядишь потрясающе. Просто божественно! Очень посвежела, да еще этот загар! Сделала новую прическу!

Позднее, наслушавшись комплиментов, я набралась смелости спросить, не светит ли мне шанс обрести работу в священных чертогах журнала «Декор», и получила от ворот поворот. Душка Ангус был так очарователен и любезен, его улыбка сделалась еще шире, чтобы я знала – «ему действительно жаль», «он бы с радостью, но…». Он произнес все, что положено. «Это ужасно… дела идут не важно… но ведь ты все равно не была бы у нас счастлива, дорогая?» Отчасти Ангус был прав, но я искала работу, и он был первый, о ком я подумала. И вообще, мне, может, понравилось бы снова работать у них, но… Если ты уходишь из журнала «Декор», то уходишь навсегда. Как из монастыря или материнского чрева. Назад дороги нет.

Однако ланч прошел отлично, к тому же на следующий день у меня была назначена встреча с Джоном Темплтоном.

Пятница началась сплошным ливнем и жуткой нервной дрожью, которая выдавала мое отчаянное желание получить работу в «Вуманс лайф».

Я тряслась в автобусе по пути в редакцию, жалея, что не выпила еще одну чашку кофе, чтобы походить на деловых людей, которые любят свою профессию и находят в ней источник энергии и вдохновения. Я понимала, что произвожу обратное впечатление, и хотела исправить это. Важно делать вид, будто тебе ничего не надо. Плыть на всех парах по течению, и тогда работа сама свалится тебе в руки, как созревшее яблоко. А если вам необходима работа, потому что нет денег или вам некуда себя деть, так это сразу бросится в глаза. Нужда отпугивает. Никому не нравится голодный бедняга, который сидит на углу улицы. Вам его жаль, но вы держитесь от него подальше и не дадите ни гроша, невольно опасаясь очутиться с ним «на одной доске». Его скорбь как будто заразительна. Зачем испытывать судьбу?

В десять минут десятого я стояла у отделанного черным мрамором входа в редакцию журнала «Вуманс лайф» с бронзовой табличкой на двери: 353, Лексингтон. Внутри смахивали пыль с канделябров – весьма безвкусных, а я поспешила ко второй из четырех лифтовых кабин. В лифте звучала музыка, и я воспряла духом. Медленно поднимаясь, я надеялась, то есть отчаянно внушала себе надежду, что через час выйду отсюда, получив заветный приз под названием «работа».

Половина десятого. Третий этаж… секретарша в приемной…

– Миссис Форрестер, присаживайтесь, пожалуйста. Секретарь мистера Темплтона сейчас выйдет.

Обтянутое виниловой кожей кресло; семь номеров журнала «Лайф», два выпуска «Холидэй» и последние номера «Вуманс лайф» на низком столике, который изо всех сил пытался притвориться элегантным творением «Ван дер Роэ». Седьмая за утро сигарета, второй приступ тошноты как напоминание о моем положении. Я вдруг заметила, что у меня взмокли ладони, и тут появилась улыбающаяся дамочка примерно моего возраста, похожая на уроженку Кливленда, которая должна была представить меня пред светлые очи мистера Темплтона. Внезапно я ощутила себя простушкой, малосведущей в своем деле и совершенно бесполезной – по сравнению с этой особой. В конце концов, у нее-то была работа, не так ли?

Будет тебе, Джиллиан, успокойся… Три длинных коридора, единственным назначением которых, очевидно, было произвести впечатление на посетителей и лишить их способности ориентироваться в пространстве, – со мной этот фокус сработал, не успела я дойти до второго. Затем приемная, вся в бежевых тонах, с большой оранжевой пепельницей на столе, еще один псевдомодернистский столик и дверь. Дверь с большой буквы. В проеме стоял Джон Темплтон и улыбался. Энергичный и явно напряженный, однако настроенный вполне дружески. Быстро впустил меня в кабинет, предложил кофе, раскурил трубку и заговорил о пустяках, рассыпаясь в похвалах Сан-Франциско. В общем, комедия под названием «Джон Темплтон, добрый приятель свободной художницы Джиллиан Форрестер, блудной дочери Нью-Йорка, которая наконец вернулась домой». Роль мне отлично удавалась. Я знала, какой должна быть Джиллиан Форрестер. И, если ему угодно изображать друга, значит, все будет отлично. Я расслабилась, любуясь видом из окна. Расспросила о детях, сказала о Нью-Йорке все, что положено, и поинтересовалась, как «Вуманс лайф» переживает кризис в издательском деле. Я будто забыла, что явилась на собеседование, и была сейчас человеком, который знает, что такое издательский бизнес.

Последовала краткая лекция – о положении в издательском деле вообще и об изданиях, которым грозит закрытие, и о тех, которым не грозит, хотя положение их – «насколько нам известно» – исключительно серьезно.

Неожиданно на середине очередной сентенции, когда я пила уже вторую чашку кофе, Джон поднял голову и, устремив на меня пристальный взгляд, спросил:

– Джиллиан, почему вы вернулись?

Джон Темплтон не числился среди моих ближайших друзей, чтобы с ним откровенничать. Итак? «Мне пришлось…» «Мне захотелось…» «Я скучала по Нью-Йорку…» «Постучала в ваши двери, чтобы найти работу» – единственным правдоподобным объяснением была бы чистая правда, но это выглядело бы нелепо, и я не знала, с чего начать. Казалось, прошло лет восемь, хотя в действительности вряд ли дольше трех секунд, пока я таращилась в кофейную чашку, прислушиваясь к гулу в ушах. Потом подняла голову и произнесла две внятные фразы, которые только смогла придумать:

– Я захотела на время уехать из Сан-Франциско. А теперь думаю, может, мне следует вернуться.

Смысла в моих словах было мало. Разве что вообразить, будто в Сан-Франциско меня разыскивает полиция нравов? Но Джон принял это объяснение и только поинтересовался, вернулась ли я насовсем. Вот чего я сама не знала… и так ему и ответила. Я сказала, что вернулась по крайней мере на полгода, или на год, или навсегда, в зависимости от того, как пойдут дела в Нью-Йорке и что будет со мной через год.

– Вы уже пробовали искать работу? – спросил Джон.

– Да… и нет. То есть я позвонила вам потому, что… знаете ли, мне нравится журнал «Вуманс лайф». Я не хочу возвращаться в рекламный бизнес. К тому же, как вы только что отметили, многие издания близки к тому, чтобы закрыться. Вот я и подумала, может, мне нужно позвонить вам.

– А ваше прежнее место, «Декор»? Вы звонили Ангусу Олдриджу?

– Да. Не получилось.

Джон кивнул, а я порадовалась собственной честности. Всегда подозревала, что они в определенном роде соперники. Но в любом случае я сыграла в открытую.

– Джули Уэйнтрауб…

Что? Она-то тут при чем? Зачем, черт возьми, он говорит о ней?

– Джули Уэйнтрауб? – Это было единственное, что я могла сказать, чтобы вернуться в русло разговора. Может, Джон повторит то, что я пропустила мимо ушей?

– Вы ее помните. Вы с ней работали над парой проектов. Рождество и…

Разумеется, я ее помнила, но не могла сообразить, зачем Джон назвал это имя.

– Так вот, как я уже сказал, на прошлой неделе она повредила тазовую кость, и ей предстоит лежать пластом недель восемь или десять. Или даже двенадцать. Джин Эдвардс и девочки лезут из кожи вон, чтобы заменить ее, и все равно у нас проблемы. Я как раз подумываю взять кого-нибудь на временную работу, даже на неполное время, например, три-четыре дня в неделю. По-моему, вам следует обдумать такую возможность. Предупреждаю вас, Джиллиан: рабский труд за смешные деньги, и ваше имя даже не будет указываться. Зато неполная рабочая неделя, поэтому вы сможете больше времени проводить с дочерью. Что думаете?

Что мне было думать? Кто-то где-то любит меня! Вот что я думаю! Подожди, вот я расскажу Крису!

– Джиллиан, перестаньте улыбаться. Отвечайте же что-нибудь.

– Я полагаю, уважаемый мистер Темплтон, что яблоня наконец бросила мне на колени яблоко. И я его беру. Серьезно – я очень этого хочу. Скажу… что это просто отлично. Как во сне.

– Вы сможете начать с понедельника? – Я молча кивнула, чувствуя, что язык мне не повинуется. – Хорошо. И можете строить свои планы с учетом того, что у вас есть работа по крайней мере на восемь недель. Я хочу, чтобы вы обсудили с Джули то, чем она занималась в последнее время. Сейчас мы трудимся над мартовским номером. Это все, что вам пока нужно знать. Вот в понедельник и приступайте к штурму крепости.

Я только блаженно улыбалась во весь рот, мысленно благословляя тазовую кость Джули Уэйнтрауб.

– Прекрасно, Джон! – Глупая усмешка никак не желала покидать мое лицо.

Он встал, и мы пожали друг другу руки. Я взяла плащ и выпорхнула из кабинета, словно на крыльях. В бежевой приемной секретарша больше не казалась небожительницей, в лифте звучала моя любимая мелодия, а бронзовые цифры 353 на табличке здания смотрелись по-домашнему уютно. Итак, со следующего понедельника я выхожу на работу!

Вернувшись в отель, я подумала: не позвонить ли Крису? Я колебалась, опасаясь, что он остудит мой пыл, будет безразличен или вообще не станет меня слушать. А я хотела, чтобы он возликовал вместе со мной. Ведь удовольствие от нового долгожданного платья – отчасти предвкушение того, что скажет по этому поводу прекрасный принц. С замиранием сердца ждешь, что он восхищенно ахнет и воскликнет: «Какая ты красавица!» Поэтому, когда принц заявляет, что платье замечательное, но вот тебе сбросить бы еще фунтов десять, или что для этого платья у тебя маловата грудь, или ноги недостаточно длинные… у тебя падает сердце, а твоя звезда тускнеет. Такое же чувство одолевало меня по поводу работы, и я не желала, чтобы Крис стер с нее позолоту. Но, право же, мне так хотелось ему рассказать! Поэтому я выжидала… однако часам к четырем не выдержала и набрала номер. Затаив дыхание слушала, как на том конце провода гудок звучит за гудком, а душа наполнялась разочарованием. Похоже, его нет дома.

– Да?

Так он все-таки дома. Отлично! А я между тем ощущала себя девчонкой лет четырнадцати.

– Крис? Это я! И я нашла работу! Стилистом в журнале «Вуманс лайф». Начиная с понедельника, следующие восемь или десять недель буду заменять редакторшу, которая загремела в больницу. Разве не здорово? – Все это я выпалила на одном дыхании. Будто я не взрослая женщина, не профессионал, черт возьми. Я радовалась и смущалась оттого, что говорила с Крисом, и собственные слова показались мне детским лепетом. Или дело было во мне и я представляла себя маленькой и глупой?

– Это очень хорошо, Джилл. Некоторое время тебе будет чем себя занять. Но почему бы не поискать что-нибудь на срок побольше? Ведь так через два месяца ты снова будешь на мели.

Принц в своем духе… типа, как неудачно смотрится эта юбка с твоими ногами…

– Послушай, Джилл. Думаю, тебе не следует больше сюда звонить. Только не сходи с ума и не злись. Все это ерунда. Временная мера. Я теперь живу не один. Она будет вносить половину платы за дом, и это мне поможет.

– Не один? Она? И давно? И кто она такая, черт подери, что мне больше нельзя звонить тебе? Что все это означает? – Господи, что я несу, это же не мое дело! Почему дрожу и вот-вот хлопнусь в обморок? Третья сигарета… кому интересна эта работа у Джона Темплтона? Между мной и Крисом все кончено. Королева мертва, да здравствует королева…

– Послушай, Джилл, все это ерунда. Ты ее даже не знаешь, и это только временно.

– Нет, я очень даже ее знаю. Слышу по твоему голосу. Кто же она? Ты сам говоришь, все это ерунда, так расскажи, кто она. – Я уже срывалась на крик.

– Мэрилин Ли.

Сукин сын! Так я и знала. Та самая, о которой Крис однажды сообщил мне на пляже. Единственная и неповторимая, которую он любил. Однако предполагалось, что между ними все давно закончилось. А теперь выясняется, что ничего не закончилось. Эта девица вернулась.

– Эй, Джилл, остынь! Она позвонила вчера и сказала, что приехала в город на пару недель, вот и остановилась у меня. Может, на месяц, сущая ерунда.

– Прекрати твердить, что это ерунда, Крис, пожалуйста, прекрати! – Снова истерические нотки. – Если это такой уж пустяк, почему же мне нельзя тебе позвонить? Боишься ее огорчить? Она разозлится, узнав, что я звонила? Ревнует? Да с чего ей ревновать, Крис? Ты ее не забывал, так что она ничего не теряет.

– Полегче, полегче, не принимай это близко к сердцу. Ребенку может повредить, если ты станешь расстраиваться.

Ребенку? С каких это пор его волнует ребенок?

– Ладно, Крис, забудь. Это твоя жизнь. Я только хотела сообщить тебе про работу. Сейчас я повешу трубку. Чтобы не принимать близко к сердцу. Крис… я больше не буду тебе звонить. Желаю счастья. – Глупая и нелепая фраза. Почему я не могу быть спокойной и беззаботной? Он ведь услышит, как ты плачешь, дурочка…

– Джиллиан… Малышка, ты же знаешь, что я тебя люблю.

– Иди и скажи это Мэрилин! – И тут я разрыдалась, чувствуя себя униженной, словно умоляла его о любви. Почему не сдержалась? К чему эти слезы? Но остановиться я не могла.

– Джилл, я позвоню на следующей неделе.

– Не нужно. Не трудись понапрасну. Вдруг Мэрилин не понравится? Хотя бы раз в жизни, Крис, доведи дело до конца, не бросай на полпути. Если желаешь быть с ней – будь. Хочешь находиться со мной, приезжай в Нью-Йорк. Но не надо портить жизнь ни ей, ни мне, ни себе, разрываясь между всеми женщинами, с которыми ты провел хотя бы час. Просто для разнообразия – будь честен с самим собой!

– Если собираешься меня оскорблять, я тебе не позвоню.

– Отлично. Расскажи все это Мэрилин.

– Джилл, я думал, ты меня понимаешь. Ты единственная, кто знает, каково мне приходится. Что, по-твоему, я должен делать? Притвориться, будто я не такой, какой есть? Не могу. Так уж устроен.

Господи, он повернул все так, что теперь я должна пожалеть его. Маленький мальчик, пинающий ногой грязь, потому что никто в целом мире его не понимает. Бедный милашка Крис, а рядом большая гадкая Мэрилин, да еще я, злобная тетка.

– Поговорим об этом как-нибудь в другой раз. Я люблю тебя, Джилл.

Значит, Крис живет с другой. Утро мгновенно растеряло свое очарование, от былой радости не осталось и следа. Казалось, я вышла из кабинета Джона Темплтона месяц тому назад. Кому вообще нужен этот глупый журнал «Вуманс лайф»?