Текст книги "Выбирая судьбу"

Глава 38

Миссис Мэтьюс и Линдквисты дожидались меня в комнате священника за церковью. Мы встретились, подавленные, облаченные в траур. Каждый из нас был погружен в свои мысли. Беседа со священником заняла несколько минут, потом он ушел, а мы услышали, как где-то вдали зазвучала тихая печальная музыка. У меня совсем вылетело из головы, что надо бы переговорить с органистом. Мы вошли в церковь, и я села на переднюю скамью вместе с семьей Криса. Пэг и Том Барди расположились позади нас, и я оглянулась на нее, всего один раз. Я протянула подруге руку, и она сжала ее. Вскоре я заметила, что в церкви собрались еще человек семьдесят или восемьдесят. Не так уж много. Не сравнить с пышными похоронами, которые мы устроили бабушке. Однако, если смотреть глазами Криса, который не любил находиться в толпе, народу набилось более чем достаточно. Я увидела девушку в черном платье с вуалью, через проход слева, и сразу догадалась, кто она. Это была Мэрилин. Наши глаза встретились, и это был долгий взгляд. Не настоящее родство душ, не связь, какую я ощущала с семьей Криса. Однако мы с ней понимали друг друга лучше, чем его родные могли понять любую из нас. Мы обе остановились перед пропастью. А Крис двинулся дальше.

Крис лежал в гробу, усыпанном цветами.

– Возлюбленные братья и сестры… да покоится он с миром. Аминь.

Мы встали, чтобы вознести безмолвную молитву, и орган заиграл – по-моему, это был Бах, а я пожалела, что забыла заказать музыку Равеля. Сотрудники «Хобсона» покатили гроб по проходу, миссис Мэтьюс, опираясь на руку Дона, медленно побрела за гробом. Сейчас она казалась еще миниатюрнее, чем раньше. За ней шла Джейн, а потом уже я, гадая, не собирается ли Мэрилин замкнуть шествие. Направляясь к выходу, я чувствовала, что присутствующие наблюдают за нами, провожают нас взглядами, и услышала несколько сдавленных всхлипов и громких рыданий. Эти люди могли плакать, мы – нет. Я была уверена, что Мэрилин тоже не плачет. Как правило, громче всех на похоронах плачут те, кто знал покойного меньше остальных.

Выйдя из церкви, мы погрузились в длинный красно-коричневый лимузин от «Хобсона», сразу за гробом. Я видела, как Пэг села в автомобиль Тома Барди, и процессия тронулась. Вниз по Сакраменто до Гоф-стрит, а потом по автостраде за черту города, где расположены многочисленные площадки по утилизации подержанных машин, а также кладбища.

По дороге Джейн и Дон перебрасывались словами, а мы с миссис Мэтьюс хранили молчание. Мы сидели рядом; опустив голову, она смотрела на собственные колени, а я в окно. Я узнала эту дорогу – по ней проезжали мы с дочерью, прилетев из Нью-Йорка. Взятый напрокат микроавтобус «фольксваген» и красно-коричневый лимузин. Всего одна короткая неделя, а мы как будто на другой планете.

Мы собрались возле могилы. Нас четверо, да еще Пэг с Томом и пятеро человек, которых я не знала. И Мэрилин. Сначала я ее не увидела. Она находилась поодаль. Была очень красивая и печальная, и вуаль нежно-серым облачком закрывала ее лицо, отчего огромные глаза казались еще больше. Черное платье превосходного кроя. В ней угадывалась особая грация, свой стиль, достоинство. Мэрилин стояла такая одинокая, и все же – она пришла сюда ради Криса и вопреки всем нам. Я восхищалась ее смелостью. Наверное, на ее месте я бы сделала то же самое, но нервничала бы и смущалась. Ничего подобного в Мэрилин я не заметила.

Священник читал «Отче наш», а мы стояли, склонив головы. Потом воцарилось молчание. Я вздрогнула, когда громкий голос возвестил:

– Кристофер Колдуэлл Мэтьюс, мы предаем тебя земле и в руки Господа.

И я мысленно добавила: «Ступай с Богом».

Мы вернулись к машинам. Выезжая, я оглянулась и увидела, что Мэрилин так и стоит возле могилы. С прямой спиной, надменная и одинокая. Вдова в черной вуали.

Глава 39

Линдквисты покинули Сан-Франциско сразу после похорон и забрали с собой миссис Мэтьюс. Она собиралась пожить некоторое время во Фресно. Я обещала позвонить, когда родится малыш. На том мы и расстались. Они высадили меня возле дома, и я увидела машину Тома Барди. Когда я вошла, Том, Пэг и Саманта разговаривали, но замолчали при моем появлении.

– Привет, мамочка! Где дядя Крис? – В ее голосе я слышала печальную мольбу. Пара огромных глаз взирала на меня, желая наконец получить ответ.

Сейчас или никогда. Я глубоко вздохнула и произнесла:

– Сэм, присядем на минуту.

– Он уехал, как мой настоящий папа?

– Нет. Крис не уехал. – Я не хотела, чтобы моя дочь пришла к выводу, будто в этой жизни мужчины только и делают, что уезжают и время от времени возвращаются. Может, так оно и было, но только не с Крисом. – Сэм, помнишь, как бабушка Джин отправилась на небеса?

– Ты про папину маму?

– Да.

Пэг и Том встали, направились на кухню и тихо прикрыли за собой дверь. Мне показалось, что Пэг плачет. Я должна была сказать дочери нечто такое, что будет сопровождать ее всю жизнь.

– Знаешь, дорогая… Иногда Бог любит человека очень сильно. И смотрит, чтобы этот человек совершил все, что должен был в жизни. А потом берет его к себе, на небеса.

– Он всех любит так сильно?

– Да, всех, но некоторым людям позволяет задержаться здесь подольше. А других забирает к себе пораньше.

– Мамочка, а тебя Бог тоже очень сильно любит? – У нее задрожал подбородок.

– Сэм, милая, со мной ничего не случится. – Я понимала, к чему она ведет. – Но Бог захотел, чтобы дядя Крис помог Ему в одном деле. Поэтому сейчас дядя Крис на небесах, с Богом и бабушкой Джин.

– Он когда-нибудь вернется, чтобы нас проведать?

– Не так, как ты представляешь, Сэм. Однако каждый раз, когда ты станешь думать про дядю Криса, это будет, как если бы он заглянул к нам в гости. Если ты будешь вспоминать дядю Криса, он всегда будет с тобой. Мы будем говорить о нем, думать о нем, любить его и дальше. И поэтому он останется с нами навсегда.

– Но я хочу, чтобы дядя Крис находился с нами здесь!

– Я тоже, но так уж пожелал Бог. Мы будем по нему скучать, но у меня есть ты, а у тебя есть я. И я очень-очень тебя люблю. – Дочь бросилась в мои объятия. Мы обе плакали. – Сэм, пожалуйста, не огорчайся. Дядя Крис не хотел, чтобы ты печалилась. Ему не грустно и не больно, и он по-прежнему нас любит.

Мы сидели обнявшись, слезы дочери смешивались с моими. Маленькие пальчики сжимали мой затылок, будто Сэм отчаянно искала у меня защиты. Мы укачивали друг друга, а потом дочь замерла, и я увидела, что она заснула. Моя маленькая храбрая девочка, которая на прошлой неделе сунула в руки Криса трех червей и которой придется смириться с тем, что он ее покинул! Я сидела и смотрела на Сэм в сгущающихся сумерках, затем уложила ее на кушетке. На лице дочери еще не высохли слезы.

Я глубоко вздохнула и пошла искать Пэг и Тома. Они все еще сидели на кухне, но глаза у обоих были подозрительно красными.

– Может, хочешь выпить? – спросила Пэг.

– Вряд ли это поможет.

– Где Сэм?

– Заснула на кушетке. Я не буду будить ее к ужину. Она тоже измучилась за эти два дня. Надеюсь, она спит крепко.

– Хотите, я перенесу ее в кровать? – предложил Том.

– Спасибо, это отличная мысль. Наверное, я тоже лягу. У меня нет сил.

Я едва ковыляла вверх по лестнице. Том шел впереди с Сэм на руках. Ее руки и ноги бессильно болтались, точно у тряпичной куклы. Пэг – за мной. Я чуть не попросила ее подтолкнуть меня, потому что верхняя площадка лестницы вдруг показалась мне недостижимо далекой.

Я рухнула навзничь в постель, даже не сняв нового серого платья. Пришла Пэг, чтобы помочь мне раздеться.

– Пэг, я не могу!

– Просто сними платье. И лежи.

Я разделась, а Пэг задернула шторы и погасила свет. Я провалилась в сон – так же внезапно, как Сэм.

Меня кололи ножами. Кто-то пытался меня убить или искалечить. Спину разрывало от боли. Мне располосовали живот, терзая каждый мускул. Господи, помоги! Я силилась проснуться и избавиться от мучительной боли. Сбежать от кошмарного сна. Я проснулась, измученная, измочаленная, как тряпка, и повернулась, чтобы взглянуть на часы возле постели. Подняла голову, чтобы лучше видеть, и знакомая боль пронзила меня снова, разрывая спину и подбираясь к животу, точно руки, терзающие мою плоть. Я закричала, и Пэг вбежала в мою спальню в то мгновение, когда я пыталась отдышаться. Боль отступила.

– Джилл! Что с тобой? Я слышала, ты кричала. Господи, у тебя жуткий вид.

– Я неважно себя чувствую. – Я попыталась сесть, и меня опять скрутило от боли. Вцепившись в простыню, я извивалась на постели, стараясь не завопить во весь голос.

– Не двигайся. Я позвоню доктору. Как его зовут?

– Морс. Номер в блокноте на кухне… Скажи ему… Кажется, у меня схватки… – Новый приступ нестерпимой боли; я пыталась побороть панику и справиться с болью. Сейчас придет Пэг…

– Он велел немедленно привезти тебя в клинику. Сможешь дойти до машины?

Я попробовала встать, но не сумела даже сесть. Тогда попыталась перекатиться на край постели и тут увидела, что на том месте, где я лежала, расползается кровавое пятно.

– Господи, Пэг, что это…

– Ты только не волнуйся, Джилл. Я позвонила Тому, он приедет и побудет с Сэм. Том перенесет тебя в машину.

Я снова легла. Мне было так больно, что я не могла разговаривать. Пэг теряла очертания и расплывалась, потом возвращалась опять. Боль не отпускала, сжимая меня в стальных объятиях, поднимала вверх и с размаху швыряла на… Похоже, это были острые скалы. Я хотела держать Пэг за руку, но не могла – меня сотрясали судороги. А вскоре я увидела в дверях Тома Барди. И в следующую минуту он уже стоял надо мной, а затем подняли с постели вместе с одеялом и перенесли в машину Криса. Я видела, как Том и Пэг переглянулись. Вскоре я, вероятно, потеряла сознание, потому что в следующий раз, когда открыла глаза, надо мной горели тысячи ламп. Шум, люди, позвякивание металлических инструментов. У меня закружилась голова. Я будто парила под этими лампами и над людьми, висела между двумя мирами. Некоторое время я еще парила, а потом… Боже мой, они разрывают мне внутренности… убивают меня… Боже… Крис… Пэг… умоляю, остановите их, я больше не вынесу. Я не могу… не могу… не могу… Вокруг меня сомкнулась тьма.

Я проснулась в странной комнате. Кажется, меня тошнило. Оглядевшись, увидела Пэг. Потом все поблекло опять. Сознание то прояснялось, то меркло. Просыпаясь, я видела Пэг. Затем она исчезала. Снова прояснение и опять мрак. Где-то в другом мире кто-то лежал в кровати в окружении капельницы и трубок. Что они с ней делали? Я все видела ясно, но не знала, кто эта женщина. Мне было любопытно, однако не настолько, чтобы спрашивать. Я слишком устала… слишком устала…

Господи, как же болит у меня внутри!

– Пэг, что произошло? – Я повернула голову, чтобы поговорить с ней. Мой живот… он плоский… ребенок… – Пэг, ребенок…

Но я уже поняла, что произошло. Мой малыш умер.

– Лежи, Джиллиан. Ты долго была без сознания.

– Плевать. – Я затряслась в рыданиях, и боль усилилась.

Вскоре я спросила, который час.

– Два часа.

– Дня?

– Да, Джилл, но сегодня вторник.

– Вторник? Господи, помилуй.

Сиделки приходили и уходили, Пэг тоже, да и время не стояло на месте. Мне больше некуда было спешить, да и думать было не о чем. Сэм находилась дома с Пэг и миссис Джегер, а Крис и малыш умерли. Теперь всё было безразлично. Всё и все. И Крис, и ребенок, и Сэм, и Пэг, и я сама. Пустота.

Наверное, Пэг снова взялась за телефон, потому что снова принесли цветы – от Хилари, от Гордона, от Джона Темплтона и коллег. Смахивало на еще одни похороны. Только на сей раз мне было все равно.

Еще я поняла, что в больнице женщин, которые потеряли детей, принято помещать в родильное отделение вместе с остальными. Вероятно, с психологической точки зрения это гуманный прием современной медицины. Так нужно. Особенно когда слышите, как неподалеку пеленают новорожденных, и они вопят. И вам хочется умереть.

Меня проинформировали насчет того, сколько весил мой ребенок, какой был срок, какая у него была группа крови и сколько он прожил на свете. Семь часов и двадцать три минуты. А я его даже не увидела. Это был мальчик.

К концу недели я немного окрепла, и врачи решили отпустить меня домой в воскресенье. Да и в любом случае мне было пора. Пэг нужно было возвращаться в Нью-Йорк.

– Я останусь еще на неделю.

– Нет, даже не думай. Ты и так находишься тут целую вечность. Возишься со мной и с моими нескончаемыми бедами.

– Хватит драматизировать. Я остаюсь.

– Послушай, Пэг. Я позвоню в агентство и найму няню. Мне предписано не отрывать задницу от стула три недели. Ведь ты же не собираешься терять столько времени, правда?

Пэг дрогнула, и мы пришли к компромиссу. Она останется до следующей среды.

В воскресенье я отправилась домой. Меня выпустили на свободу вместе с полудюжиной юных мамочек, у которых сияли глаза, а на руках покоились младенцы, завернутые в одеяльца нежных расцветок. Пэг приехала на машине, чтобы забрать меня, и я выхватила у медсестры свой маленький саквояж, забралась в машину и воскликнула:

– Давай, Пэг, уберемся из этого ада скорее!

Она дала полный газ, и мы умчались. На Сакраменто-стрит.

Дома царил идеальный порядок. Энергичная женщина, моя Пэг Ричардс, постаралась. В дверях меня ждала дочь с букетиком цветов, которые она нарвала в саду. Как же хорошо снова находиться вместе с ней! Меня грызло чувство вины, потому что я мало думала о дочери, пока лежала в клинике. Я о ней почти забыла! Почти перестала ее любить! Но теперь я снова была со своей дорогой Сэм…

Пэг уложила меня в постель и принесла чашку чаю. А я почувствовала себя пусть и больной, но королевой. Мне абсолютно ничего не нужно было делать. Только лежать и принимать заботы окружающих.

Я была еще очень слаба, и хорошо, что Пэг взяла на себя все контакты с внешним миром. После моего возвращения домой телефон звонил дважды. В первый раз это была миссис Мэтьюс, вторым звонившим был Гордон. Пэг бросала на меня вопросительные взгляды, а я качала головой. Не сейчас. Все и так всё знали. Мне нечего было добавить. Миссис Мэтьюс заверила бы меня, что ей очень жаль, а я и без того горевала и чувствовала себя соответственно – зачем же огорчать пожилую даму еще больше? Гордон начал бы уговаривать меня разрешить ему приехать в Сан-Франциско. Или чтобы я вернулась в Нью-Йорк. Зачем мне это выслушивать? Ведь я выбрала джинсы и ромашки… и они были дороги мне, как прежде. Нью-Йорк, журнал и прочее – я не желала ничего слышать. Что бы ни случилось, все это осталось позади.

Я просмотрела почту и увидела, что Гордон прислал фотографию, где мы втроем стоим на фоне красного «роллс-ройса». Едва взглянув на фотографию, я бросила ее на прикроватный столик. Пэг молча наблюдала за мной.

– Пэг, это было сто лет назад.

Она кивнула и сунула фотографию обратно в конверт.

Единственное доброе дело, которое сделала мне клиника, так это отсрочка. Я хотя бы ненадолго ушла от жестокой реальности, так внезапно разрушившей мою жизнь. Мне не пришлось бродить по дому, трогать вещи, смотреть на них и вспоминать. Не сразу. А теперь мне нужно было отлежаться.

Пролетели еще несколько дней, и в среду Пэг уехала, после бурных объятий, прощаний и благодарностей. Она обещала звонить и писать. Сказала даже, что весной выберется на недельку в гости. Том Барди повез ее в аэропорт, и я задумалась – похоже, тут кроется нечто большее, нежели простое желание мне помочь. За те полторы недели, что Том и Пэг провели вместе, между ними установилась связь наподобие той, что порой наблюдаешь во время морского путешествия. Пришельцы из разных миров, они оказались вместе. Только это не увеселительный круиз; они вынуждены бороться с тяжелыми обстоятельствами, когда одна беда следует за другой. Пэг с Томом бросили мне спасательный круг и ухватились за него сами. Вероятно, позднее, вернувшись из путешествия, они осознают, что ничто их больше не связывает. Потом, когда встретятся снова… если встретятся… Перед отъездом Пэг не сказала ни слова; так что я могла лишь догадываться.

Том принадлежал миру Криса и напоминал его своей прямотой и неприязнью к условностям. Но был проще, чем Крис, добрее, без этой безжалостной честности. Кстати, и без особой искры тоже, если на то пошло. Однако я подозревала, что именно поэтому с Томом было бы проще жить. А еще он не был мастер говорить, и я заметила – до того, как Пэг уехала, – что он смотрел на нее с неким благоговением. Впрочем, над этим мне еще предстояло поразмыслить.

К этому времени я обзавелась новой няней. Потянулись день за днем. Ко мне возвращались силы, а душевная боль, напротив, успела притупиться. И, как я обещала Сэм, Крис всегда был с нами. Мы говорили о нем, и его лицо, возникая в памяти, озаряло мои дни, и во сне я слышала голос Криса. Наверное, поэтому я много спала. Легкий способ сбежать от мира; во сне со мной всегда находился Крис. Он ждал, пока я не засну, чтобы протянуть руку и потянуть на свою сторону… прочь от опустевшего дома… и от жестокой реальности.

Глава 40

В марте из письма Джона Темплтона я узнала, что Джули Уэйнтрауб, пролежав в коме почти три недели, скончалась, так и не придя в сознание. И это было милосердием небес, поскольку ее последние ясные дни были исполнены мучительной боли. Для меня это стало завершением целого этапа собственной жизни: Крис, ребенок, Джули. Все ушли! Моя жизнь начала заполняться призраками. Почти все дни я сидела дома, немного рисовала, занималась Самантой и наблюдала, как течет время. Я отчасти набрала потерянный вес, а долгие прогулки с дочерью вернули мне здоровый вид.

Нас часто навещал Том Барди. Привозил небольшие подарки для Сэм и оставался на обед. Нам было приятно его присутствие. Мы с дочерью полюбили его. Том никогда не упоминал Пэг, но если о ней говорила я, то ловил каждое мое слово. Было интересно наблюдать это, и я гадала, знает ли Пэг. Однажды я не выдержала и спросила:

– Том, ты получаешь весточки от Пэг?

– Нет. – Он покраснел.

– Почему бы тебе не звонить ей иногда?

– Звонить ей?

У него был такой изумленный вид, что я оставила эту тему. Они оба были взрослыми людьми; Пэг умела брать быка за рога – таких решительных и откровенный людей, как она, еще поискать. Том также производил впечатление мужчины, который умеет о себе позаботиться. Поэтому я решила не лезть в чужие дела.

От Гордона – до того, как он отбыл во Францию, – я получила два письма. Это были страстные мольбы подумать о себе и о нем, приехать к нему. Но я не хотела покидать Сан-Франциско. Не хотела покидать Криса.

До сих пор я так и не разобрала вещи Криса. Когда было особенно одиноко, я открывала шкаф и смотрела на ботинки, джинсы и свитера. Его запах словно тянул ко мне руки, и казалось, будто Крис просто вышел на минуту. Студия была в неприкосновенности. Лишь однажды я поднялась туда, чтобы поискать кое-какие документы. Все в доме знали, что ходить туда запрещено. Студия становилась чем-то вроде святилища.

Я регулярно писала Пэг и рассказывала ей о наших делах. Знала, что подруга очень устает на работе, но неожиданно она намекнула, что готова приехать. Ей было известно, что мы ждем ее, и я надеялась на скорую встречу.

В своих письмах Пэг мне советовала: «Тебе нужно встречаться с мужчинами… найти работу… отправиться в путешествие…» Но она ни разу не предложила мне вернуться в Нью-Йорк. Пэг все понимала.

В конце мая у Сэм закончился школьный год, и однажды утром мы с ней сидели за завтраком и вспоминали, что со дня смерти Криса миновало пять месяцев. Казалось, что мы с Сэм так жили всегда, и вместе с тем можно было думать, будто в это утро Крис только что прошел по дому. Я поддерживала эту иллюзию: Крис жив.

Мне было одиноко, но это было другое одиночество, не то, что терзало меня в Нью-Йорке, когда я вернулась. Тогда на меня накатывало яростное чувство обиды; не находя себе места от тревоги, я пребывала в состоянии бесконечного отчаяния – пусть в то время даже не отдавала себе в этом отчета. Это было время гнева. Но весной я уже не испытывала гнева. Все было не так, как прежде. За исключением того факта, что я снова была одна. И я покорно признала, что это одиночество уже навсегда. Мой корабль бросил якорь, ему больше некуда было плыть. Да я и не хотела. Я посвящала больше времени живописи, читала и много размышляла. Наверное, так живут монахини. Порой мне казалось, будто я нахожусь в темном туннеле. Мне нужно пройти его насквозь. А когда доберусь до противоположного конца… если, конечно, доберусь… вот тогда посмотрим.

В июне Сэм предстояло отправиться к отцу, а я подумывала, не поехать ли в горы, на озеро Тахо, чтобы немного развеяться, но не решалась. Мне было хорошо дома, ведь там меня окружали вещи Криса. Я была счастлива спать в его постели, носить его свитера и рабочие рубашки. Вот я наконец и вышла замуж за Криса. Но моим мужем стал мертвец, который увлекал меня за собой. Я была почти так же мертва, как он.

– Сэм, звонят в дверь! Будь большой девочкой и посмотри, кто пришел. Я наверху. Только сначала спроси, кто там.

И в следующую минуту Том Барди летел вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступени.

– Пэг приезжает! – крикнул он.

– Когда?

– Завтра!

– Правда? Ты уверен? Но откуда ты знаешь? – Странно. Я-то почему ничего об этом не слышала.

– Она только что мне звонила.

Казалось, Том даже рассердился на меня за то, что я сомневаюсь. Как будто мои расспросы могут отменить ее приезд. Но я же ничего не знала! Разве что был смутный намек в одном из ее писем.

– Пэг прилетает завтра утром. Я поеду ее встречать.

Мне хотелось спросить, нельзя ли и мне с ним поехать. В конце концов, я знала Пэг всю жизнь. И вот, пожалуйста, – посторонний мужчина едет встречать ее в аэропорту. Однако я промолчала. Вероятно, так захотела сама Пэг. Ведь она сообщила ему, а не мне.

Зазвонил телефон, это была Пэг.

– Завтра я прилетаю.

– Знаю.

– А-а…

– Том стоит здесь рядом.

– Передай ему от меня привет. Можно мне снова пожить у тебя?

– Конечно. Буду счастлива. Как думаешь, насколько тут задержишься?

– На неделю, может, на две или три. В моем распоряжении три, но на обратном пути мне нужно навестить маму.

– Отлично. Том говорит, что встретит тебя. А потом сюда? Ладно, увидимся завтра, Пэг. Жду не дождусь. – Мы попрощались, и я повесила трубку.

– Она хотела со мной поговорить?

– Ей нужно было бежать. Том, Пэг будет здесь завтра.

Он обиделся. Так когда-то вел себя Крис. Так же дулась Саманта.

Вскоре Том исчез, грохоча каблуками по ступенькам лестницы, и в следующий раз, когда я увидела его в дверях своего дома, он стоял за спиной у Пэг. У него был такой вид, словно он надеется сорвать джекпот в лотерею. Пэг бросилась ко мне в объятия. Мы смеялись, кричали от радости и обнимались. Сэм тоже принимала во всем этом живейшее участие. Прямо вечер встречи выпускников.

– Добро пожаловать домой! Как же нам тебя не хватало!

– Да, вижу, тут ничего не изменилось. Господи, как же здорово, что я вернулась!

Том отнес багаж Пэг на второй этаж, в комнату Саманты, и спустился к нам. Мы вместе пообедали и еще посидели немного, а потом они отправились на прогулку и сказали, что пойдут в кино. Я легла спать рано и не слышала, как вернулась Пэг.

На следующее утро подруга спустилась к завтраку с тем особенным выражением лица, которое означало, что она собирается со мной поговорить. Матушка Пэг. Самое время почитать нотацию.

– Джиллиан! – Вступление было сделано твердым тоном.

– Да, Пэг? Или мне следует обращаться к тебе Маргарет? Похоже, сегодня тебя надо называть полным именем.

– Где Сэм?

– Пошла погулять с друзьями. Почему ты спрашиваешь?

– Мне надо с тобой поговорить, но я не хочу, чтобы слышала Сэм. Джилл, когда вчера я сказала, что тут ничего не изменилось, я даже не предполагала всей правды. Джилл, вещи Криса до сих пор в доме! Его бумаги, одежда, даже зубная щетка. Что ты с собой делаешь? Тебе двадцать девять лет. Он мертв. А ты нет. Готова поспорить на что угодно – ты даже не касалась его студии. Я угадала?

Да, Пэг била ниже пояса. Это было правдой, но как же ей понять? У Пэг горячее сердце, она живет насыщенной жизнью. Но она никогда не была замужем, не рожала детей, не теряла любимого мужчину или его ребенка!

– Пэг, ты не понимаешь!

– Понимаю лучше, чем ты думаешь. Мне гораздо виднее, чем тебе. И Том тоже видит. Он сказал, что ты носишь одежду Криса и говоришь о нем так, будто он еще жив. Ты ничем не занята. Никуда не ходишь. Господи, Джилл, у меня даже мурашки по коже!

– Я не собираюсь тебя пугать. Просто мне нравится такая жизнь. А ты говоришь так, будто я извращенка, разгуливающая в мужской одежде. Хватит проедать мне мозг, слышишь? – Я начала раздражаться, потому что мне не нравились ее слова.

– У меня нет права так с тобой разговаривать, однако… Я тебя люблю, Джилл, и не могу видеть, что ты с собой делаешь. Ты совершила много ошибок, но я всегда была на твоей стороне. Ты вернулась в Нью-Йорк, чтобы рожать его ребенка. Я не сказала ни слова, полагая, что ты, наверное, права. Я так не поступила бы. Но, по крайней мере, могла тебя понять. А сейчас… Это уже болезнь. Прошу тебя, Джилл, открой глаза… пожалуйста… посмотри, что ты делаешь с собой… и с Сэм. Какого черта! Да понимаешь ли ты, как это на нее влияет?

Я снова не сомневалась, что Пэг права, однако взвилась, чтобы дать ей отпор. Но когда я наконец соизволила посмотреть на Пэг, то увидела, что она плачет. Из-за меня, из-за Саманты и, может, даже из-за Криса. Мои глаза тоже налились слезами. И я разрыдалась, уронив голову на кухонный стол. За десять минут многие месяцы с таким трудом обретенного покоя рассыпались в прах. Я достигла покоя, потому что жила иллюзией и боялась взглянуть правде в лицо. Вероятно, мне было бы проще свыкнуться со смертью Криса, если бы у меня был его ребенок. Но с потерей малыша не осталось ничего. Ничего реального. Поэтому я создала свой мир, мир иллюзий, средоточием которого явился Крис. В эти десять минут раковина, в которую я спряталась, треснула пополам. И я оказалась голой, беззащитной, истекающей кровью – открытой всем ветрам, от которых старательно пряталась все эти месяцы. Беззащитная перед лицом правды. Крис давно был мертв.

Пэг дала мне возможность выплакаться, бесшумно передвигаясь по кухне. Только один раз она положила руку мне на плечо и произнесла:

– Джилл, я сожалею.

– Не надо.

Пэг была права. Я поступала плохо и, в том числе с Самантой.

– Пэг, ты мне поможешь?

– Чем, дорогая?

– Разобрать вещи Криса.

Она кивнула.

– Когда?

– Прямо сейчас.

– Правда?

– Да. Если я не сделаю это сейчас, наверное, не сделаю никогда. И останусь навечно жить в этой паутине, которую сама вокруг себя сплела.

– Вот и хорошо. Приступим.

Долгие часы мы разбирали, сортировали и раскладывали вещи по коробкам. С тем же успехом я могла бы заняться этой работой на следующий день после похорон; разницы не было. Моя боль никуда не делась. Ее не стало меньше.

Кое-что я отобрала для миссис Мэтьюс: подумала, что ей захочется хранить эти вещи как память о сыне. А себе взяла небольшую стопку того, с чем была не в силах расстаться. Ведь эти вещи напоминали мне о Крисе. Только на сей раз я сложила их в коробку. Пусть лежат. Я не собиралась их носить или нюхать каждый вечер. Но я буду знать, что они у меня есть. Остальное мы отправили в чулан на первом этаже. Потом отдадим в благотворительные учреждения.

Ближе к концу дня я вспомнила, что скоро придет дочь, и мы закончили работу. В любом случае, на первых двух этажах нам делать было нечего. Вещей Криса там больше не было.

– Завтра студия.

– Хочешь, чтобы нам помог Том?

– Да.

На следующий день мы снова разбирали вещи. Я много чего отдала Тому, например, профессиональное оборудование, которое могло ему пригодиться. Мы трудились весь день как одержимые, и в шесть часов вечера студия опустела. То, чем был богат в своей земной жизни Кристофер Колдуэлл Мэтьюс, было собрано и убрано. Конец эпохи.