Текст книги "Выбирая судьбу"

Мы ждали такси, и мое настроение улучшилось. Мне было приятно видеть, что он понравился Саманте.

– Умная девочка и очень непосредственная, – произнес Гордон.

– Точно. – Я рассмеялась и покачала головой.

Подъехало такси, и мы поспешили в музей.

Вечер получился прекрасный. Было приятно следовать за Гордоном, который знакомил меня с присутствующими. Мы, можно сказать, произвели фурор. Гордон входил в попечительский совет музея – факт, о котором он забыл упомянуть, приглашая меня на вечеринку. Тут присутствовала и Хилари, только без Рольфа, она была ослепительна в длинном облегающем черном вязаном платье, поверх которого была накинута не менее длинная облегающая белая накидка. Гордон пригласил ее поужинать с нами после завершения мероприятия. Я подумала, что это любезно с его стороны, но Хилари отказалась.

На сей раз Гордон повез меня ужинать в «Лютецию», где его принимали так, будто он владелец заведения. Или, по крайней мере, вносит арендную плату.

В музее мы столкнулись с Мэттью Хинтоном. Его сопровождала ослепительная рыжеволосая красотка, которая повисла на его руке так, будто была ему обязана по гроб жизни. Мы поздоровались весьма прохладно, и было ясно, что он испытывает интереса к той, кого газетка «Вуманс вэар» неделю назад назвала его новой возлюбленной, не больше чем я к нему.

И пусть общество Гордона Харта не делало меня героиней светской хроники, однако я наслаждалась от души.

Глава 22

В пятницу было светопреставление. Супружеская пара, обладатели экстравагантной столовой, была окружена целой толпой, жаждущей поскорее приступить к съемке. Четыре часа спустя мы все еще только начинали. Во время съемки хозяева умудрились нагрузиться спиртным и пытались перевернуть обстановку вверх дном, отчего наш фотограф едва не сошел с ума от злости. В полночь съемка завершилась, и я гадала, сделали ли мы хотя бы один приличный снимок. И у нас оставались дела, поскольку мы обещали всем ужин в качестве компенсации за проявленное терпение. Наконец в два часа ночи я доползла-таки до дому, совершенно без сил. Мне казалось, я вот-вот умру.

Через час после того, как легла спать, я снова встала, и меня вырвало. Бил озноб, живот свело судорогой. Неужели я теряю ребенка? Мне следовало позвонить Пэг, или врачу, или уж Гордону. Кому-нибудь, у кого есть голова на плечах. У меня головы не было, зато был животный ужас, когда тебя охватывает предчувствие смерти. Сейчас мной руководил инстинкт. Поэтому я набрала номер Криса.

– Алло!

– Крис? По-моему, я теряю ребенка. Чувствую себя ужасно. Мы работали до часу ночи… Нет, я серьезно. Нет, я не пьяна… Мне очень плохо… Что мне делать?

– Джиллиан, прекрати плакать. Зачем ты мне звонишь? Я ничем не могу тебе помочь, и ты помнишь, о чем мы говорили. Позвони врачу… Послушай, я сейчас занят. Позвоню тебе в понедельник.

В понедельник? В понедельник? Что он хочет этим сказать? Вот мерзавец… Я набросила на себя первое, что попалось под руку, и поехала в отделение срочной медицинской помощи при больнице Ленокс-Хилл. Там я провела всю ночь. Меня лечили от переутомления и истерии. В полдень отправили домой. Я чувствовала себя усталой и хотела спать. Едва я добралась до дому, как позвонил Гордон.

– Где вы находились все утро, ранняя пташка? Я звонил в девять часов. Слышал, вчерашняя съемка напоминала сумасшедший дом.

– Да. Так оно и было. – И потом я рассказала ему про ночь в больнице. Умолчала лишь о том, как звонила Крису.

Гордон посочувствовал, сказал, что навестит меня в воскресенье. И почему бы мне не взять выходной в понедельник?

Я проспала целый день. А когда проснулась, посыльный принес от него цветы – маленькую корзинку, похожую на гнездышко, наполненную крошечными синими и оранжевыми цветами. Карточка гласила: «Работа – неплохое снотворное, но вы, похоже, ошиблись дозой. Желаю хорошенько отдохнуть. Примите извинения от вашего старшего арт-директора, Гордона Харта». Забавно. Заботливо и мило. Не то что какое-нибудь бесцеремонное послание, подписанное «Г.», что всегда раздражает.

В воскресенье Гордон позвонил снова. Я чувствовала себя лучше, но по-прежнему очень усталой, поэтому он решил, что заходить ко мне не следует. Зато пригласил меня пообедать с ним в четверг.

Днем я лежала в постели, радуясь, что с Гордоном все так просто. Может, в данной ситуации я даже преисполнилась чувства некоего высокомерия, будто держала ее в своих руках. Неожиданно в дверь позвонили. Черт, кого еще несет? Я встала, чтобы открыть. Это был Гордон.

– Я передумал. Кроме того, Хилари говорит, что вы любите, когда по воскресеньям к вам заходят вот так, запросто. Мы с ней только что обедали, и она передает вам привет. Можно войти?

– Конечно. – Но я разозлилась. Просто кипела от раздражения. Я выглядела чучелом. И ведь он согласился не приходить! Мне было нехорошо, и непрошеный визит в моем списке прегрешений значился как акт давления.

– По-моему, вы не очень рады меня видеть, миссис Форрестер.

– Просто вы застали меня врасплох. Хотите чашку чаю?

– Да. Но я сам приготовлю чай. А вы ложитесь.

– Нет, все в порядке. Не хочу ложиться. Я уже выздоровела. – Я не собиралась доводить дело до одной из сцен из серии «А теперь скажите мне, доктор…», чтобы Гордон сидел на краю моей постели…

Из кухни доносилось чертыхание и звон посуды. Наконец появился Гордон.

– Вы выглядите прекрасно. Но я мало что смыслю в подобных проблемах.

С невозмутимым видом сел напротив, затеяв малозначительный разговор и с удовольствием оглядываясь по сторонам. Саманты не было, в квартире царила удручающая тишина.

Пока я придумывала натянутое, претенциозное замечание ни о чем, Гордон подошел к кровати, сел и поцеловал меня. Борода царапала мою кожу, однако губы были мягкими. И я была в таком замешательстве, что не удержалась и поцеловала Гордона в ответ. Потом он отстранился, взглянул мне в глаза и обнял меня.

Гордон меня обнял! Это были приятные объятия. Такие, о которых я грезила, когда мне было восемь лет и по которым тосковала сейчас, двадцать лет спустя. И вот, пожалуйста, меня обнимал замечательный Гордон Харт. Неожиданно я разрыдалась. Затем попыталась сделать вид, будто это несерьезно, потому что боялась, что он захочет сделать слишком решительные шаги вперед, а я пока не была готова к подобным сценам.

– Хотите, чтобы я за вами ухаживал?

– Что?

– Миссис Форрестер, мы могли бы посвятить следующие несколько недель совместным обедам дважды в неделю и наслаждаться прелюдией. Я мог бы ухаживать за вами, и мы бы говорили друг другу приятные вещи. Через три недели вы, вероятно, согласились бы лечь со мной в постель. Но мы можем отправиться в постель прямо сейчас и продлить наслаждение на целых три недели. Что скажете?

– Нет. Простите, но я не могу. Знаю, что потом пожалею, но тут уж ничего не поделаешь. – Мой голос упал почти до шепота, когда я произносила все это, глядя на собственные руки, которые положила на колени.

– Хорошо…

Я была несколько разочарована тем, что Гордон так легко отступил, однако испытывала облегчение.

Некоторое время мы тихо беседовали. Слушали шелест дождя и целовались на тахте в гостиной, и с каждым поцелуем мне хотелось, чтобы Гордон целовал меня еще. Мы не могли оторваться друг от друга, а потом он поцеловал мою грудь, и мое тело рванулось ему навстречу, и вдруг мы рука об руку бросились в мою спальню, целуясь и лаская друг друга на ходу. Чуть не снесли лампу, спеша добраться до постели. Гордон сбросил одежду, и я с изумлением увидела, что на нем не было нижнего белья.

– Вот это да, Гордон Харт! У вас всегда серьезный вид, а вы, оказывается, целый день разгуливаете по редакции без трусов! А если сломается «молния»? – Я уже смеялась. Действительно, очень смешно!

– Такого еще ни разу не случалось.

– А если вы попадете в аварию? Моя бабушка всегда говорила…

Тут уж он взревел от смеха. Подскочил ко мне, помог мне снять с себя последнее, что еще оставалось…

– Джиллиан, ты прекрасна!

Гордон сказал это так, будто эти слова шли из глубины его души. А потом была вечность, когда наши тела сплетались и соприкасались, проникая друг в друга. Мы наслаждались любовью, а позднее просто лежали, ощущая полную близость и доверие. Нам было так легко друг с другом! Ведь мы давно стали друзьями. Нашли… не любовь, а приязнь и симпатию. Впервые в жизни мне не надо было кричать: «Я тебя люблю!», чтобы оправдать то, о чем мне всю жизнь твердили – это плохо! Мы обнимались и смеялись, и я чувствовала, что мне улыбается весь мир.

С Гордоном мне было так хорошо, как никогда не было с Крисом, что казалось странным, ведь я не любила Гордона. Но в этот день я перестала злиться на Криса. Я занималась любовью с Гордоном не потому, что хотела отомстить Крису из-за Мэрилин, а потому, что так мне захотелось и он мне нравился.

Я лежала в объятиях Гордона и улыбалась. А он чертил восьмерки, обводя пальцем мои груди, и мне вспомнилось стихотворение с заглавной страницы книги Хилари: «Того, кто поцелуем счастье провожает, своей улыбкой вечность принимает».

Глава 23

Во всех отношениях октябрь был хорошим месяцем. Множество встреч и дел. Саманта была довольна школой. А я, хотя и не полюбила Нью-Йорк, все-таки добилась большего, чем простое примирение с этим городом. Нью-Йорк был ко мне добр, старался изо всех сил и вел себя просто паинькой. Осенью в Нью-Йорке наступает особый сезон, который длится совсем недолго, однако успевает влюбить вас в себя на весь оставшийся год и, уезжая, вы навсегда запомните Нью-Йорк, залитый золотистым светом. Но если вас угораздит остаться, вы увидите и грязь, и сажу, и слякоть, а потом почувствуете вонь и нестерпимый зной нью-йоркского лета. Однако осенью город становится прекрасным – в красных, золотых и коричневых тонах, когда воздух прозрачный, свежий и бодрящий, а улицы светлые и чистые. Люди шагают будто на параде, аромат жареных каштанов витает повсюду. Молодежь остается в городе на уик-энд, и думаешь – да, в этом городе живут симпатичные молодые люди, потому что летние уик-энды уже в прошлом, а для лыж пока рано. Это мой любимый период и, если уж в сердце есть теплый уголок для Нью-Йорка, так это для Нью-Йорка в это волшебное время года, очарование которого длится две, три или четыре недели поздней осени.

В этот раз Нью-Йорк постарался на славу. Эти чудесные дни наступили и были еще лучше и красивее, чем прежде. Нью-Йорк казался мне женщиной, вечно замученной делами. Меня отнюдь не восхищает образ жизни этой особы, но, учитывая ее место в этом мире, я должна со всем уважением признать, что и у нее бывает торжественный выход. А в октябре это получается стильно.

Мы с Гордоном виделись два-три раза в неделю, ходили в какое-нибудь милое местечко, встречаясь где-нибудь после работы. Или один из нас готовил ужин – у меня или у него дома. Примерно в середине месяца мы объединяли наши ресурсы и имена из адресных книжек и устраивали вечеринку. Безумно веселую, с толпой народа и привычным набором забавных стереотипов – как большинство вечеринок в Нью-Йорке.

У Гордона было весьма плотное расписание, да и у меня дел было по горло, так что в наших отношениях не ощущалось повседневности. Мы не злоупотребляли временем друг друга, просто все казалось само собой разумеющимся, как погода. И жизнь текла своим чередом.

Наступил праздник Хеллоуина, и с его окончанием Саманта стала намного богаче и счастливее – собрала богатую дань в нашем доме и в доме Гордона. Он свозил девочку к себе, чтобы испытать терпение соседей, и она была в восторге. К этому времени Саманта и Гордон успели крепко сдружиться.

День благодарения мы решили отпраздновать вместе, тихо, у меня дома, и я как раз собиралась покинуть офис, чтобы забрать нашу индюшку, когда зазвонил телефон. Это была Джули Уэйнтрауб.

– Привет! Я только что говорила с врачом, и, похоже, у вас есть работа еще на месяц. Вот ведь как вышло, а? На самом деле мне нравится отдыхать, а еще тут есть парочка стажеров, ради которых стоит задержаться. Кому нужен Джон Темплтон при подобном раскладе? – Она пыталась шутить, но я слышала боль и разочарование. Это совсем невесело – лежать плашмя на спине, когда в тебя вонзаются иглы и держат на вытяжке. Хоть со стажерами, хоть без них. Я бы предпочла Элоизу Фрэнк. Бедняжка Джули.

– Джули, ты уже сказала Джону?

– Да, я только что ему звонила. Наверное, мчится по коридору, чтобы принести благую весть.

– Будет тебе! Ты же знаешь, здесь все ждут, когда ты вернешься. Только так и говорят: «Когда Джули вернется…» – Это была не совсем правда, но я решила, что мои слова ее поддержат.

– Спасибо, что попыталась утешить. Между прочим, я видела статистику по последнему номеру. Мне понравилось. Может, когда я выйду отсюда, у меня больше не будет работы…

Я понимала, что это стало бы для нее страшным ударом.

– Я тут просто изображаю принцессу Грейс. Временная должность! Могу натянуть белые перчатки, если тебе от этого полегчает. – И она рассмеялась. Это уже было похоже на настоящую Джули… – Послушай. Серьезно, что сказал доктор? Дело на поправку?

– Неизвестно. Никто мне почти ничего не говорит. Я только понимаю, что они хотят что-то сместить, а это означает, что будет еще один хирург-ортопед, снова операционная… не самое любимое мое место. И еще четыре недели. Уныло это, вот что.

– Да ладно, выше нос! Наверное, лучше сделать все сейчас, чем возвращаться в больницу через полгода. С этим шутки плохи. Кроме того, не думаешь ли ты, что я стану замещать тебя каждые полгода, как по расписанию? – Я услышала, что Джули снова усмехнулась. – В субботу или воскресенье заскочу тебя проведать и расскажу все новости. Кстати, помнишь тот миленький диванчик в кабинете Джона?

– Да.

– Говорят, будто вчера Льюис Баркли трахнул на нем Элоизу.

Льюис был редактором отдела красоты. Странноватый тип: даже ярая феминистка не стала бы возражать против его кандидатуры в качестве редактора в отделе красоты. В нем не было ничего мужского. Абсолютно.

Однако шутка удалась, и на другом конце провода Джули зашлась смехом.

– Эй, послушай, не надо так… очень больно. – Снова фырканье и сдавленный смех. – И, кроме того, ты все перепутала. Сегодня утром мне уже рассказали эту историю. Это Элоиза трахнула Льюиса.

– Ладно, Джули, я должна идти, но я заскочу в эти выходные. Хочешь, чтобы я тебе что-нибудь принесла?

– Да. Секс.

– А эти молодые врачи? Прибереги одного для меня. Джули, нам так тебя не хватает! Просто не дождусь, когда можно будет взвалить работу на твои плечи. Хочу побыть безработной.

– Это не твоя специальность. Не продержишься и шести месяцев. А если полагаешь, что я собираюсь проваляться тут полгода, то ошибаешься. Поэтому хорошенько береги мою работу… Увидимся. Эй, Джиллиан… Спасибо тебе.

– Это тебе спасибо. И бросай этот чертов телефон, пока мы обе не разревелись от умиления. Увидимся… и береги себя.

«Бедняжка Джули». Это прозвучало неубедительно, и я задумалась, как в действительности обстоит дело. В эту минуту телефон зазвонил опять, и меня известили: «Миссис Форрестер, мистер Темплтон хотел бы видеть вас через пять минут».

Через полчаса, когда я покидала кабинет Джона, мне больше не хотелось смеяться.

Джон пообщался с Джули, как она и предупреждала, но он также побеседовал с ее врачом. О поправке не шло и речи. У нее был низкий гемоглобин. Доктора подозревали самое плохое. Они не были уверены, просто подозревали, поэтому и собирались оперировать, чтобы знать наверняка. Думали, что у Джули, возможно, рак костей. Джули не знала.

Когда Джон замолчал, я почувствовала ужасную слабость. Мне сделалось дурно. Он велел никому не сообщать. Слава богу, ему хватило такта не заводить речи о том, что моя работа из временной может стать постоянной. Иначе меня бы стошнило. Или я бы разрыдалась.

В общем, я пошла к себе в кабинет, закрыла дверь и прислонилась к ней. Слезы струились по моему лицу. Я не знала, как смотреть в глаза Джули в День благодарения. Какая ирония: мыльные оперы все-таки бывают. Порой даже с теми, кого знаешь.

На следующий день Сэм, Гордон и я устроили обед на День благодарения. Было чудесно и уютно. Я старалась не думать о Джули.

Я находилась на пятом месяце беременности и не видела Кристофера более десяти недель. Я все еще тосковала по нему, однако начинала привыкать. Была счастлива на работе, наслаждалась отношениями с Гордоном и вообще радовалась жизни. Ребенок был моим и почти не имел отношения к Крису, и мужчины на улице больше не были, как один, похожи на него. Они уже напоминали Гордона.

Гордон покинул мою квартиру вскоре после полуночи Дня благодарения, а в два часа ночи зазвонил телефон, и я едва не упала в обморок, услышав на линии голос Криса:

– Джилл, я сейчас в аэропорту. В следующем месяце у меня съемки в Нью-Йорке. Самолет приземляется примерно через шесть часов. «Американ эрлайнс». Встречай меня.

Глава 24

Самолет совершил посадку, и пассажиры начали спускаться по трапу – в основном мужчины, которые несли костюмы на плечиках в пластиковых чехлах и плоские чемоданчики для документов, и несколько женщин, среди которых одна была с двумя маленькими детьми. Люди. Еще люди. Но Криса не было. Где же он? Неужели опоздал на рейс? Или я не расслышала названия авиакомпании? Может, он прилетит следующим рейсом? И тут появился он. Улыбающийся, сонный и очень красивый – красивее, чем я его помнила. Если бы Крис остановился, я бы бросилась в его объятия. Но он просто шагнул ко мне, и мы пошли рядом.

– Привет, Джилли, как жизнь?

Как жизнь? После почти трех месяцев разлуки? Ах ты, негодяй…

– Отлично.

– Разве ты меня не поцелуешь? – И он подставил щеку для поцелуя, когда мы очутились в зоне выдачи багажа.

– Подожди, пока доберемся до дому.

– Вот как? Леди изволит сердиться? – Крис даже развеселился.

Его веселило все, и я в особенности. Я чувствовала себя глупо и пыталась придумать, что бы такое ответить.

Он был занят исключительно своими вещами. А я наблюдала за ним и размышляя, отчего же так привязана к этому мужчине. Почему, глядя на Криса, я до сих пор способна верить в прекрасных принцев? А ведь я верила.

Я смотрела на него и хмурилась. Он казался выше и шире в плечах, был загорелым и пышущим здоровьем! Совсем не то, что мы, бледные обитатели Нью-Йорка.

Крис подхватил последнюю из своих сумок, и мы направились к выходу, чтобы взять такси. Пока ехали в город, я смущалась. Я уже привыкла слышать только его голос по телефону, и было странно смотреть в глаза этому высокому, загорелому мужчине. Он заметил мою меховую шапку, и она ему понравилась. А еще сухо бросил, что я не похожа на беременную.

– Ты что, избавилась от него?

– Крис, все дело в пальто. Под одеждой пока не очень заметно.

– Ну да. Я бы ни за что не догадался, что ты беременна.

Я понимала, что он лжет, однако это замечание было настолько в духе Криса, что мне захотелось убить его. Но я сдержалась.

Когда мы добрались до дому, Крис бросил сумки в прихожей и направился на кухню, где Саманта вслух рассуждала о достоинствах своей учительницы.

– Дядя Крис!

Крики, вопли, объятия. Дикие прыжки и снова вопли. Было так забавно наблюдать за их встречей! Два моих самых любимых человека обнимались и смеялись. И я засмеялась вместе с ними; мне вспомнились наши дни в Калифорнии. Солнечный свет, пляж, любовь!

– Дядя Крис, я хочу показать тебе свою комнату. Но тебе, мама, нельзя входить!

– Ладно. Я приготовлю завтрак.

Они удалились рука об руку. Саманта рассказывала ему о школе, а Крис спрашивал, хорошо ли она себя вела и не забывала ли класть мед в кукурузные хлопья, как он ее учил.

Бедняжка Сэм, она скучала по Крису не меньше меня. Он был для нее как постоянный папа, а наши дни в Калифорнии внушали иллюзию нормальной семейной жизни.

– Завтрак! Идите за стол!

– Ща-а-ас…

Приглушенный ответ донесся из глубины квартиры, а потом появился Крис. Его голова была обмотана скакалкой, а Саманта прыгала у него за спиной и громко понукала свою «лошадку».

– Лошади не садятся завтракать за мой стол, мистер Мэтьюс.

– С каких это пор? Похоже, за эти месяцы многое изменилось.

Мы все засмеялись и принялись за яйца, вафли и тосты с грудинкой. Мы ели, болтали и шутили друг с другом, и я поняла – как же мне не хватало Криса!

Когда с завтраком было покончено, пришла няня, чтобы повести Саманту в парк.

– Не хочу! Я останусь с дядей Крисом. – Дочь надулась, явно намереваясь плакать.

– Ладно, цыпленок. Маме и мне нужно поговорить. А ты иди в парк и поищи сена для лошадок. Когда вернешься домой, я буду тут. Вперед, галопом!

Саманта все еще сомневалась, но потом ушла, помахав нам на прощание:

– Пока, дядя Крис! Увидимся. Пока, мамочка!

– До свидания, дорогая!

– Джиллиан, ты по-прежнему балуешь дочь. Ничего не изменилось.

– Ей нужна любовь.

– Ее как раз очень любят. Что ей нужно, так это чтобы ты проводила с ней больше времени. И баловством горю не поможешь. Не будь у тебя этих чертовых алиментов, ты не стала бы нанимать няньку, чтобы та водила ее в парк. Вам обеим было бы лучше!

– Я должна работать, знаешь ли.

– Это не оправдание… Мне нужно принять ванну. Где наша комната?

– Я тебе покажу. – Я двинулась вперед по коридору, досадуя на Криса. Что он знает о детях?

– Джилл, налей мне ванну, ладно? А я пока распакую сумки.

Я открыла краны, чувствуя раздражение. Снова мной помыкают! «Да, сэр, мистер Крис, сэр. Ваша ванна готова, ваша честь, сэр…»

Он вошел в ванную комнату обнаженный. Я заметила след от купальных плавок – летний загар еще не успел смыться.

– Ты подглядываешь.

– Не смеши.

– Да ладно тебе! Раздевайся, будем принимать ванну.

– Я уже мылась перед отъездом в аэропорт. Я распакую твои вещи.

– Нет, свои вещи я буду разбирать сам. Снимай одежду и забирайся в ванну. Хочу видеть твой живот.

– Крис, я не буду принимать ванну.

– Но ты это сделаешь. Ну же, девочка, шевелись. – Он вытянулся в ванне, глядя на меня снизу вверх. – И шапку тоже можешь снять. Я сказал, что она мне нравится, но, полагаю, сейчас ты обойдешься без нее.

– Ну, хорошо. – И под его внимательным взглядом я начала поспешно раздеваться, чувствуя себя полной дурой.

Обнаженная, я встала возле ванны, и Крис протянул мне руку, помогая забраться в воду.

– Да, ты действительно беременна.

– Кто тебе сказал?

– Намыль мне спину, Джилл.

– Конечно.

Я послушно взяла благоухающее гарденией мыло и принялась намыливать спину Криса, улыбаясь каждой родинке и веснушке. Я могла бы составить карту, показывающую расположение каждой из них. Подробнейшую карту! Я была счастлива… Скажи мне кто-нибудь, что на следующий день после Дня благодарения я стану намыливать спину Кристофера Мэтьюса, я бы рассмеялась этому человеку в лицо. Однако вот мы вдвоем, в ванне, и я широко улыбаюсь.

– Чему радуешься, маленькая толстушка?

– Что ты хочешь этим сказать – «маленькая толстушка»?

– То и хочу сказать, маленькая толстушка. Так чему ты радуешься?

– Ничему. Нам. Тебе. Как хорошо, что ты снова со мной, Крис. Совсем не то, что говорить по телефону. Я стала забывать, как ты выглядишь. Ты же не можешь передать через трубку взгляд или улыбку. Как же я по тебе соскучилась!

– Да, я знаю.

Почему-то с нами снова оказалась Мэрилин. Я видела, что Крис тоже подумал о ней. Она словно находилась здесь, я видела, как она пускает пузыри на поверхности воды, точно выпускает газы.

– Ладно, хватит. Теперь вымой мне грудь.

– Брось, Крис, ты вполне можешь вымыться сам.

– Нет, я хочу, чтобы меня вымыла ты. Намыль мне грудь. Послушай, не сделаешь ли ты мне одолжение? Пожалуйста, раздобудь в понедельник нормальное мыло. И выброси эту дрянь, воняющую орхидеей.

– Это не орхидея, а гардения. Из универсального магазина «Магнин».

– Вот и выброси его. Попробуй мыло из обычной бакалеи.

– Ты плебей.

– Я, может, и плебей, но не педераст. И не желаю вонять дурацкой гарденией. А теперь вымой мне грудь.

И я намылила его грудь, а потом нагнулась, чтобы поцеловать… Он снова улыбался.

– Иди сюда, маленькая толстушка… скорее же.

Мы брызгали друг на друга мыльной пеной, как во французском фильме. Пытались заняться любовью в скользкой ванне, залив водой весь пол, и смеялись до колик, будто дети.

– Давай же… – И Крис, не смыв мыльной пены, помог мне выбраться из ванны. Мы любили друг друга прямо на полу в ванной комнате.

Потом мы лежали и улыбались друг другу.

– Крис!

– Да, малыш?

– Я тебя люблю.

– Знаю. И я тебя тоже люблю. – Он слегка сжал мою руку и поднялся. – Я встану под душ и смою пену. Принеси мне стакан молока.

– Конечно.

Жизнь возвращалась в привычную колею. Крис пел в душе, а я, голая, наливала ему стакан молока, и мыльная пена застывала на коже коркой. Неожиданно я подумала о Гордоне. Какая разница между ним и Крисом! С Гордоном я становилась старше, Крис же возвращал меня в юность. И эта сторона моей души еще не рассталась с мечтами; они никак не желали исчезать.

Я поставила стакан с молоком на раковину в ванной и отправилась в спальню. Тем временем Крис продолжал наслаждаться паром и горячей водой. И тут зазвонил телефон.

– Джиллиан? Как насчет того, чтобы пообедать вместе? – Это был Гордон.

Господи, что же я ему скажу? Хорошо, что Крис в ванной и не может нас слышать.

– У меня возникли кое-какие дела, извини, Гордон.

– Какие-нибудь проблемы?

– Нет. Но сейчас я не могу вдаваться в объяснения. Давай пообедаем в понедельник.

– Ничего плохого не случилось?

– Нет, не беспокойся. И еще, Гордон… Мне очень жаль.

– Ничего страшного. Все равно у меня полно работы. Увидимся в понедельник. Позвоню тебе позднее. До свидания.

– Кто это был? – раздался из ванной голос Криса.

Я не заметила, что вода больше не шумит.

– Приятель из редакции.

– О-о-о… У маленькой толстушки завелся любовничек?

– Нет. И прекрати называть меня маленькой толстушкой.

– Ладно. – Крис послал мне воздушный поцелуй.

Меня поразило, что он сразу почувствовал себя как дома – в этом у Криса был талант. Я направилась в ванную, чтобы смыть мыльную пену. Я размышляла о Гордоне и о том, что сказала ему и Крису. Нет, Гордон не любовничек. И нет, ничего не случилось. Беда только в том, что я солгала им обоим, и мне от этого тошно. Да, этот месяц, пока Крис будет жить у меня, обещает быть интересным!

Я вошла в спальню, и Крис шлепнул меня по попе.

– Накинь на себя какое-нибудь старье, Джилл. Я хочу пойти прошвырнуться.

– Хорошо, любимый…

Хлопнула дверь, и стены квартиры задрожали от восторженного вопля:

– Дядя Крис! Дядя Крис! Привет, мамочка! Угадай, кого я встретила по дороге домой? Горррдона! – Это имя прокатилось у нее во рту, словно стеклянный шарик. – Я сказала ему, что приехал дядя Крис, а он ответил, что это здорово. Просил передать тебе привет.

Счастливого Дня благодарения… В эту самую минуту я почувствовала себя индейкой, отправляемой на убой.