Текст книги "Дух викингов. Введение в мифологию и религию Скандинавии"

Желание создать «хорошо спланированный, рациональный мир» из космологических легенд, пропитывающих древнескандинавскую литературу, – это достаточно современная потребность. Викинги не разделяли наше стремление к рациональному порядку. Но если мы хотим дать себе волю и поддаться этому искушению, то, в конце концов, у нас получится список «девяти миров», выглядящий следующим образом:

1. Асгард – небесная крепость богов.

2. Ётунхейм – хаотичные, дикие регионы великанов.

3. Альвхейм – родина альвов, не описана ни в одном из источников.

4. Нидавеллир (Niðavellir, «Низкие поля») – изобилующий пещерами мир двергов.

5. Ванахейм (Vanaheimr) – родина Ванов, не описана ни в одном из источников.

6. Хель – загробный мир, где обитают умершие (его мы подробно рассмотрим в следующей главе).

7. Муспельхейм (Múspellsheimr, нечто вроде «Мир разрушающего огня»¹⁶⁰) – царство стихии огня.

8. Нифльхейм (Nifleheimr, «Мир тьмы») – царство льда.

9. Мидгард – материальный мир, единственный из девяти, не являющийся частью потустороннего мира.

Я еще раз подчеркиваю, что этот список – творение современности (на самом деле, мое собственное), основанное на источниках, а не то, что говорят сами источники. Но, возможно – только возможно! – где-то когда-то какой-то викинг учил своего сына тому, что эти девять царств являются основными составными частями космоса, и без всяких сомнений добавлял множество ярких, колоритных сведений, которые полностью утеряны в разверстой пропасти прошедших веков.

Мы показали, как викинги представляли себе пространственное расположение своего потустороннего мира и, если говорить более широко, космоса. Но что они думали о времени в пределах этого космоса?

В наши дни многие люди утверждают, что викинги имели, по сути, циклическое представление о времени с периодическим разрушением космоса, за которым следует его возрождение (в прошлом я тоже придерживался этой позиции). Тем не менее единственное «подтверждение» этой точки зрения в источниках – неправильное понимание двух отдельных древнескандинавских поэм, которые мы очень скоро рассмотрим в подробностях. Противоположное мнение, что скандинавы имели полностью линейную концепцию времени, имеет множество свидетельств в свою поддержку.

С одной стороны, как мы уже видели, боги и другие божественные существа естественным образом вмешивались в линейное время, создавая ход исторических событий. Исход битв определял Один; ландветте вознаграждали тех, кто их уважал, и наказывали тех, кто обижал их; каждый раз, когда Тор сокрушал гиганта, гремел гром; великаны насылали болезни, голод и все виды бед, если люди не приносили им жертвы, чтобы заставить исполинов держаться на расстоянии; Фрейя, Фрейр, Ньёрд, Тор, Сиф и другие боги способствовали плодородию земли и хорошим урожаям и так далее. Это не просто занятия, которыми божественные существа забавляются то тут, то там. Они были самой основой жизни как силы, которые активно поддерживают благополучие и порядок космоса – или, в случае с великанами, – силами, которые активно подрывают это благополучие и порядок. Обитатели потустороннего мира жили в линейном времени, и космос, который они формировали, разворачивался также в линейном времени.

Более того, этот космос виделся как имеющий определенное начало и конец. Он был создан в конкретный момент прошлого и будет разрушен в конкретный момент будущего – Рагнарёк. Мифы о творении и о Рагнарёке мы рассмотрим во второй части, а сейчас достаточно будет упомянуть, что течение времени в мифах ограничено этими двумя однократными событиями, имеющими решающее значение.

Существует три отрывка из древнескандинавской литературы, усложняющих эту картину. В них говорится о возрождении космоса после Рагнарёка. Так что мы должны с ними делать?

Два из них – эддические поэмы «Прорицание вёльвы» и «Речи Вафтруднира». Третий – «Младшая Эдда» Снорри Стурлусона. В его рассказе о падении и возрождении космоса не содержится никаких деталей, которых не было бы в двух других поэмах, обе из которых активно цитируются как во всей «Младшей Эдде», так и в этом отрывке. Самое разумное объяснение – Снорри использовал две поэмы из «Старшей Эдды», причем только их, как источники для своего рассказа о возрождении после Рагнарёка. Таким образом, в древнескандинавской литературе существует только два отрывка, созданных независимо друг от друга (по крайней мере, насколько мы можем судить) и рассказывающих о возрождении после конца света.

Как и многие песни, вошедшие в состав «Старшей Эдды, «Прорицание вёльвы» и «Речи Вафтруднира» были созданы в конце эпохи викингов или в раннем Средневековье, когда древняя скандинавская религия переходила к раннему христианству¹⁶¹. Я говорю о переходном периоде, поскольку замещение никоим образом не проходило гладко и бесповоротно. Этот процесс занял столетия. И пока он происходил, у думающих личностей было достаточно времени, чтобы растолковать и прокомментировать и сам процесс, и его значение.

«Прорицание вёльвы» делает именно это. Несмотря на то что многие настаивают на том, чтобы рассматривать эту песню как консервативную дань викингов старым временам или даже как нечто вроде скандинавского катехизиса, в действительности это работа христианина или, по крайней мере, обращенного в христианство поэта, пытающегося показать, что традиционная религия его народа прорицала приход и триумф новой, более высокой религии.

Для изложения своих идей автор пользуется традиционными образами и идеями, но рассматривает их в совершенно новом свете. Сквозь всю песню проходит христианское влияние. Традиционно скандинавы воспринимали Вселенную как, по сути, находящуюся вне морали и действующую без какой-то «высшей цели» (до некоторой степени мы уже видели это в характерах богов и богинь, а полностью дополним картину в следующих главах). Но для автора «Прорицания вёльвы» дело обстояло совсем не так. Вместо этого космос и ход событий в нем были пропитаны моральной целью, как в средневековом христианстве.

К. Ларссон. Песнь Вельвы

В поэме говорится, что сразу после того, как боги создали космос, в нем не было великанов. Это была золотая эра процветания, мира, счастья, справедливости и веселья. Затем произошло падение, которое можно сравнить с падением Адама и Евы: «три великанши, могучие девы» явились в космос из хаоса Ётунхейма, и пришел конец этому изначальному блаженству и правильности¹⁶². Через несколько стихов мы обнаруживаем одно-единственное во всей древнескандинавской литературе описание наказания за нарушение морали в жизни после смерти: убийц, прелюбодеев и других безнравственных людей мучительно разрывают на части чудовища Нидхёгг и Фенрир в месте, которое называлось «Берег Мертвых»¹⁶³. С течением поэмы моральная ценность Вселенной (включающей богов и людей) постоянно слабеет. Как и в очень напоминающем ее апокалиптическом видении в Откровении Иоанна Богослова Нового Завета, Рагнарёк описывается как необходимое очищение, избавляющее мир от зла. Мир, который придет после Рагнарёка, – это новый золотой век, где не будет никаких гигантов, которые в ином случае могут испортить его. Стих 65 особенно показателен:

 
Нисходит тогда
мира владыка,
правящий всем
властелин могучий¹⁶⁴.
 

Кто же это еще мог быть, кроме Христа?¹⁶⁵ «Прорицание вёльвы», в конце концов, возвещает о грядущем владычестве всемогущего, всесильного нового бога с юга, чья победа видится неизбежной и достойной восхвалений.

Автор «Речей Вафтруднира» более нейтрален и менее изобретателен. Это просто собрание большого количества несвязанных отрывков мифов, которые пересказываются через сквозную историю о споре Одина и великана Вафтруднира. Тем не менее есть все основания полагать, что мифы, собранные автором в своем произведении, уже подверглись значительному влиянию христианства – в самом деле, очень трудно было избежать этого. Рассказ о возрождении космоса после Рагнарёка проистекает из того же социоисторического контекста, в котором было написано и «Прорицание вёльвы».

В Х и XI веках, когда скандинавская религия вытеснялась христианской по всей территории Скандинавии, многие викинги начали верить, что они живут во времена Рагнарёка. В конце концов, согласно всем историям, не должны ли боги потерпеть поражение в этой финальной битве? Теперь, когда боги и в самом деле пали, не означало ли это наступление предсказанного краха их самих и их мира? Но в тот период новый бог и новый мир поднимались из пепла старых богов и старого мира. Так что людям казалось, что, хотя пророчества о Рагнарёке и были верными, в них забыли упомянуть о том, что катастрофа еще не была концом всего. За ним следовал новый, другой мир. Не здесь ли истоки происхождения идеи о возрождении после Рагнарёка?¹⁶⁶

Если рассмотреть все эти доказательства в целом, то можно предположить, что дело обстояло именно так. Опять же, ни в одном из других произведений древнескандинавской литературы не упоминается возрождение мира после Рагнарёка. Но можно найти несколько отрывков, а также множество произведений литературы Северной Европы, от народных сказок до формул клятв, где упомянут некий будущий катаклизм, конец космоса, после которого никакого восстановления не последует¹⁶⁷. Некоторые из них, например скальдические поэмы «Песнь о короле Эйрике» и «Песнь о короле Хаконе», значительно старше, чем «Пророчество вёльвы» и «Речи Вафтруднира»¹⁶⁸. Более того, их строки звучат зловеще и трагично. Любой намек на радостное возбуждение и надежду на возрождение, как в «Прорицании вёльвы» и «Речах Вафтруднира», абсолютно отсутствует. Разумеется, если бы эти произведения просто не упоминали о широко распространенном веровании в перерождение космоса после Рагнарёка, их бы не было так много и они, по крайней мере, отражали бы эту веру в лучшее своим тоном и другими более тонкими средствами. Но ничего подобного нигде не обнаружено.

Таким образом, можно сделать сенсационный вывод – скандинавы, по крайней мере изначально, считали Рагнарёк единичным событием в будущем, уничтожающем все следы существования космоса, к которому они принадлежали и который оберегали их драгоценные боги.

Точка зрения скандинавов на время и его конец может поразить нас как чрезвычайно мрачная и даже безнадежная. И на одном уровне она действительно мрачна и безнадежна. Но, как мы увидим в следующей главе, викинги находили экзистенциальное успокоение не в том, что произойдет в будущем, а в том, как они примут все, что бы ни происходило с ними.

Глава 5
Судьба

– Что я видел во сне? – спросил Один, проснувшись. – Мне казалось, что я иду по кругу и бужу благородных воинов, которые живут со мной в Вальгалле. Я приказываю им покрыть скамьи в пиршественном зале самыми лучшими мехами и вымыть рога для вина. Я велю валькириям сварить мед и приготовиться подавать его. Кажется, мы должны быть готовы к великолепному пиру, чтобы приветствовать великого героя среди нас.

Стены Вальгаллы задрожали, вначале это было едва-едва заметно, а потом дрожь становилась все сильнее. Можно было услышать низкий, настойчивый гул, приближающийся издалека.

Один оставил свои покои и нашел Браги, придворного поэта, который сидел в главном зале. Он спросил искусного менестреля:

– Откуда весь этот шум? Такое ощущение, что приближается свирепая армия врагов.

– Воистину, балки скамеек трещат так, как будто сам Бальдр возвращается из глубин.

Хотя Браги произнес эти слова как бы невзначай, Один не мог ничего с собой поделать: он почувствовал острую боль от упоминания о смерти своего возлюбленного сына. Как бы он ни жаждал снова увидеть Бальдра, Один знал, что это невозможно.

– Перестань дурить, Браги! – предостерег он сурово, что удивило даже его самого.

Восстановив свое самообладание, Один продолжил:

– Нет, тот, кто настолько мудр и умен, как ты, несомненно, должен знать, что это кто-то другой. И я даже могу предполагать, кто именно.

– Тогда кто же он? – спросил Браги с явным любопытством.

– Это не может быть никто иной, кроме как король Эйрик Кровавая Секира, – ответил Один, который самолично организовал гибель внушающего страх короля.

Изображение Вальгаллы. Ворота охраняются Хеймдаллем. Исландская рукопись XVII в.

К тому времени все воины, обитающие в покоях, проснулись и собрались вокруг правителя и его поэта, сгорая от нетерпения узнать, что происходит. Один повернулся к Сигмунду и Синфиотли, двум своим лучшим людям.

– Идите и поприветствуйте короля Эйрика, если это и в самом деле он, – сказал Один, указывая на дверь.

К.Э. Деплер. Браги

Прежде чем выполнить приказ своего правителя, Сигмунд набрался смелости задать вопрос, мучивший его уже некоторое время: почему бог разит самых лучших и благородных воинов и забирает их в свой чертог? Вместо того чтобы задать вопрос напрямую, что могло показаться дерзким, Сигмунд облек его в более завуалированную форму:

– Мой господин, если я могу узнать, ответь: почему ты возжелал забрать в свой чертог именно Эйрика, а не многих других королей мира?

– Потому что, – быстро и вроде бы беззаботно ответил Один, – он обагрил кровью свой меч в столь многих государствах, что их не сосчитать.

Любопытство Сигмунда победило его благоразумие, и он выпалил в ответ:

– Почему же тогда ты вырвал из его рук победу, которая принадлежала ему, когда по твоему собственному соизволению он был так доблестен?

Уже произнеся эти слова, Сигмунд понял, что ими он оспаривает суждения своего господина. Он приготовился к тому, что может последовать дальше. Но вместо гнева или даже угрозы на лице Одина можно было прочитать уныние. Верховный бог глубоко вздохнул и на несколько долгих секунд опустил глаза к полу. Несмотря на грохот снаружи, полное молчание потрясенных воинов в зале можно было ощутить физически. Наконец, все еще глядя в пол, Один мрачно ответил:

– Потому что никто не знает, когда наступит Рагнарёк, и волк сорвется с цепей, чтобы убить меня.

Так говорится в «Песне о короле Эйрике»¹⁶⁹. Откуда Один мог знать, что ужасный зверь (Фенрир) однажды поразит его, и это заставляло бога собирать армию самых отборных воинов из числа людей в бесплодной надежде избежать своей смерти? Отчасти его знание связано с пророческими способностями Одина. Но для того, чтобы он мог получить сведения о том, что произойдет в будущем, это будущее должно было быть предопределено.

Идея судьбы пронизывает всю религию викингов. Всё во Вселенной подчинено ей – даже боги.

В древнескандинавском было, по крайней мере, шесть слов, обозначающих это понятие: ørlög, sköp, mjötuðr, auðna, forlög и urðr. Среди них auðna, mjötuðr и urðr обозначали «судьбу» в самом непосредственном смысле с некоторыми тонкими различиями. Слова forlög и ørlög значили «первый закон», первоначальный и самый мощный набор основополагающих принципов, управляющих поведением. А sköp, слово, происходящее от того же корня, что и современное английское «shape» (форма), относилось к упорядоченной структуре, приводящей к закономерномуу исходу¹⁷⁰. В мировоззрении скандинавов судьба занимала примерно то же место, что и законы науки в современном мире. Она обеспечивала невидимый ведущий принцип, определяющий то, как будут разворачиваться события в мире, и могла объяснить уже произошедшее. Сомнения по поводу реальности и всевластия судьбы считались смешными и практически немыслимыми. Эддическая песня «Речи Фафнира» предупреждает читателей, что бороться против судьбы смешно и безрассудно, словно пытаться плыть в лодке против сильного ветра¹⁷¹.

Судьба не имела никакого отношения к таким понятиям, как мораль или справедливость – будь то мораль и справедливость по стандартам викингов или по каким-либо еще. Карма, к примеру, – идея, совершенно чуждая эпохе викингов. Для скандинавов характерна квинтэссенция «слепой судьбы», совершенно безучастной к благополучию тех, кто попал в ее сети.

Бесспорно, то, что мы сегодня называем «причиной и следствием», викинги принимали во внимание. Судебные прецеденты, ссылающиеся на предыдущие примеры, действовали, основываясь на предположении о личной ответственности за свои действия. Но понятия причины и следствия, личной ответственности виделись как необходимые поверхностные представления и увязывались с дающей более глубокие объяснения структурой судьбы. Например, те же самые судебные прецеденты скандинавы часто рассматривали как инструменты судьбы, и законы, которые они поддерживали, воспринимали как построенные на «первом законе». В конце концов, с такой точки зрения как дело могло обстоять иначе?

В нескольких древнескандинавских источниках упоминается группа сущностей женского пола, формирующих судьбу всех живых существ, – норны (древнескандинавское Nornir, ед.ч. norn). Они жили у основания Иггдрасиля, могучего дерева в центре космоса, в великом чертоге около Источника Судьбы (Urðarbrunnr). Из источника они брали грязь и воду и лили их на корни дерева, не давая им засохнуть или сгнить¹⁷². Руны – магический алфавит скандинавов – были вырезаны на ногтях норн¹⁷³.

Для того чтобы изобразить, как норны создавали судьбу человека, использовались разные образы. Иногда считалось, что они плетут эту судьбу как замысловатую сеть, а в конце обрезают последнюю нить¹⁷⁴. В других версиях норны вырезали судьбу на куске дерева. Обычно в таком случае имелось в виду, что они обозначали течение жизни рунами, и это вполне могло быть именно так. Как бы то ни было, в Норвегии время традиционно вычисляется с помощью зарубок, вырезаемых на деревянной доске над окном, и вполне вероятно, что именно на этот обычай ссылаются такие тексты¹⁷⁵.

Л. Пич. Норны

Источники однозначно не указывают, сколько именно было норн. В некоторых из них говорится, что их много, но конкретное число не указывается¹⁷⁶, тогда как другие источники настаивают на том, что норн именно три¹⁷⁷. В последнем случае им обычно даются имена: Урд (Urðr, «Судьба»), Верданди (Verðandi, «Становление») и Скульд («Долг») – подходящие имена для таких существ¹⁷⁸.

Нет никаких доказательств того, что норнам когда-нибудь поклонялись. Возможно, нам не стоит этому удивляться. В конце концов, на что могли надеяться викинги, вознося молитвы сущностям, которые были совершенно неумолимы.

Само понятие судьбы стало для скандинавов способом разрешения вечной экзистенциальной тревоги. Естественно, люди решали эту задачу по-своему, и даже один и тот же человек мог прибегать к разнообразным подходам в тех или иных случаях.

Многим хочется знать будущее – посмотрите только, как серьезно мы в нашем обществе относимся к метеорологическим прогнозам. Но если мы видим будущее как открытое поле возможностей и обычно воспринимаем прогнозы погоды несколько скептически, скандинавы были вынуждены иметь дело с будущим, основная структура которого была жестко предопределена. По большому счету события могли происходить только одним, предначертанным образом. Поэтому викинги часто прибегали к помощи колдунов и колдуний, имеющих особый доступ к будущему формированию вещей. Они делали это либо из желания принимать это предопределение в расчет, составляя планы, либо просто из страха. Конунги и другие военные лидеры советовались с колдунами и колдуньями об исходе битвы, а общины могли пригласить их перед весенней посадкой. Это только два примера. Люди были не единственными существами, прибегающими к услугам профессиональных предсказателей: боги тоже обращались к ним.

В других случаях судьба была безнадежно проклята. «Зло – это замысел норн», – жалуется одна сага¹⁷⁹.

Но отношение к судьбе, которое поддерживалось в обществе викингов, можно назвать героическим стоицизмом. По словам археолога Нила Прайса, «результат наших действий, наша судьба уже предопределены и таким образом не имеют никого значения. Что важно, так это то, как мы себя поведем, встретившись с ними»¹⁸⁰. Вы не можете изменить то, что произойдет с вами, но, по крайней мере, можете встретить неблагоприятные обстоятельства с честью и достоинством. Лучшая смерть – это смерть в бою, желательно с улыбкой на устах. Жизнь рискованна по самой своей сути, но особенно актуально это положение было в эпоху викингов, что делало фатализм и стоицизм особенными и проникновенными при столкновении с ней.

Г.И.О. Розен. Один-странник

Эгиль Скаллагримссон. Фрагмент исландского манускрипта XVII в.

Образец этого совершенства – создание Одином армии в Вальгалле в преддверии Рагнарёка. Он знал, что волк Фенрир убьет его тем или иным образом. Возможно, в глубине души он надеялся, что, собрав всех лучших воинов на своей стороне, сможет предотвратить неизбежное. Но еще глубже Один понимал, что его борьба безнадежна, однако был настроен бороться до конца и умереть, снискав столько славы, сколько получится.

Еще один пример того же отношения, на этот раз менее космический и более скромного масштаба, мы можем найти в биографии воина и поэта Эгиля Скаллагримссона. Согласно его саге, когда он был уже пожилым человеком, умер последний из его сыновей. Горе Эгиля было так глубоко, что он был готов покончить с собой, но оставшаяся в живых дочь убедила его жить и использовать свой поэтический талант, чтобы сочинить поэму в память о своих погибших детях. Эта поэма называется «Утрата сыновей» (Sonatorrek). В ней автор жалуется на свою участь и проклинает Одина, своего бога-покровителя, за то, что заставил его так много страдать. Но Эгиль обнаружил, что это страдание дало ему и неожиданный дар, потому что жестокая боль вдохновила его на создание куда более совершенной поэзии, чем раньше. Он позволил вырваться из своей души выразительному плачу, полному одновременно отчаяния и радости или, по крайней мере, умиротворенного принятия. Последние три стиха звучат так:

 
Рад я не чтить
брата Вили,
главу богов
отвергнуть гордо,
но Мимира друг
дал дар мне дивный,
все несчастья
возмещая.
 
 
Сей боевой
ворог Волку
дал мне речь
безупречну
и взор ясный,
чтоб явью вражьей
легко бы стали
ковы лукавых.
 
 
Тошно стало!
Стоит на мысу
в обличье страшном
Волчья сестра.
Все же без жалоб
буду ждать
по всей охоте
Хель прихода^.181.