Текст книги "Дух викингов. Введение в мифологию и религию Скандинавии"

Глава 6
Мораль

Думаю, вам не нужно объяснять, что отношения между религией и моралью – тот вопрос, о котором люди с большим жаром спорят в течение многих лет. Сегодня одни считают, что нравственность – это целиком и полностью тот дар, что дает людям Бог, и без веры в Бога (причем в определенного бога) она исчезает. Другие ищут обоснование моральной системы в эволюции Дарвина или в желаниях и страхах общих для всего человечества. Независимо от обоснований, к которым прибегает та или иная сторона для защиты этики, практически все приравнивают ее к кодексу поведения, основанному на альтруизме и всеобщем сострадании (даже несмотря на то, что детали в различных системах могут отличаться).

Викинги сказали бы, что все это – вонючая куча драконьего дерьма.

Единственная связь между религией и моралью в скандинавском мире состояла в том, что и та и другая были частью одной и той же культурной системы. Нравственность не проистекла из религии, а последняя не имела никакого отношения к первой.

Боги и богини не устанавливали никаких моральных кодексов. У викингов не было никаких «Десяти заповедей» или чего-то подобного. Естественно, божества благосклонно относились к ритуальному благочестию и были не слишком благожелательны к непочтительности и пренебрежению. Но этот вид религиозного благоговения совершенно не был и не мог быть связан с этикой, потому что правильное и почтительное исполнение ритуалов не имеет ничего общего с тем, как человек ведет себя в повседневной жизни.

Также богов и богинь нельзя назвать примерами нравственности. Существует распространенное заблуждение о том, что мифы – истории жизни и деяний божеств – должны учить правильным этическим нормам. Возможно, для каких-то народов это и верно, но определенно у скандинавов дела обстояли не так. В мифах предполагалось, что читатели держат в голове какие-то моральные концепции, на которые порой в неявной форме звучат намеки в каких-то деталях историй, но истории не должны были учить морали. Их цели лежат в какой-то другой области, а божества в них часто делают вещи, которые вызвали бы невыразимый стыд у викингов, например, нарушают клятвы и совершают инцест, причем каких-либо последующих «уроков» для читателей и слушателей не следует. Поведение богов и богинь в большей степени отражало зачастую мрачную и омерзительную реальность эпохи викингов, а не их нравственные идеалы.

Меч викинга. Ок. X в.

Таким образом, мораль скорее принадлежит к социальной сфере людей, а не к области религии.

Более того, вопрос о том, имели ли викинги вообще какой-то этический стандарт, является спорным и зависит от того, как вообще определять понятие морали. Если рассматривать ее просто как образец поведения, которому человек должен следовать в повседневной жизни – определение, которым мы пользуемся в этой главе, – тогда у викингов несомненно существовала своя собственная этика. Такое понимание достаточно широко, чтобы включать в себя то, что немецкий философ Фридрих Ницше называл «нравственностью обычаев» – то есть систему морали, состоящую исключительно из социальных норм¹⁸². Это единственный вид нравственности, которым обладали викинги.

Как вы уже могли предположить из предыдущих глав, викинги не слишком увлекались идеей «свободной воли», которую мы сегодня склонны считать основой моральных действий. Идея о раз и навсегда предначертанной судьбе очень сужает диапазон нравственных выборов, так что эта воля была «свободной» только частично, и выбор, который оставался у личности, в сущности, состоял только в том, чтобы встретить свою судьбу определенным образом.

Скандинавская этика так сильно отличается от наших современных понятий о нравственности, что для нас она почти неузнаваема. Действия, которые викинги называли «хорошими» или «плохими», очень сильно отличаются от того, что считается «хорошим» или «плохим» согласно большинству современных нравственных систем. А в некоторых случаях даже оказываются диаметрально противоположными. Некоторые вещи, которые большинство людей сегодня расценили бы как пример высокоморального поведения, для викингов были совершенно нейтральными или вообще аморальными. Оставшуюся часть этой главы мы посвятим исследованию именно этого положения.

Викинги ощущали, что живут во Вселенной, которая по самой своей сути враждебна. Они были бессильны против жестоких ударов судьбы. Им приходилось жить в холодном климате, в окружении опасной и непреклонной природы. Враги всегда оставались неподалеку и могли появиться как внутри близкой социальной группы, так и вне ее. Ничто в жизни не доставалось просто так. Человеку приходилось тяжело работать и бороться за все, что он имел. Поэтому ничего удивительного, что скандинавы ценили умелых, опытных воинов и те черты характера, которыми они обладали.

Такие качества, как миролюбие, доброта и сопереживание не относились к обязательным положительным идеалам. Люди часто были миролюбивы, добры и сострадательны, но так же часто – а, может быть, даже чаще – они становились жестоки, грубы и мстительны. И эти образцы поведения ценились не меньше, а, возможно, больше, чем более приятные. Вот яркий и несколько пугающий пример подобной подмены понятий: врагов принято сравнивать со «зверями» или «чудовищами», чтобы оправдать их уничтожение, викинги же вполне привычно во время молитвы называли «зверями» и себя (если говорить конкретно, то сравнивали с такими хищниками, как медведи и волки), и своих врагов. Прибегая к таким образам, скандинавы оправдывали собственную жестокость не на основании своей невиновности в совершении каких-либо проступков, но, скорее, на том основании, что они следовали за высшей силой и подчинялись естественному порядку вещей¹⁸³.

Ю. Флинту. Поединок Эгиля Скаллагримсона с Берг-Энундом

Но точно так же, как не было никакого «золотого правила» (поступай с другими так, как ты бы хотел, чтобы они поступали с тобой) и никаких альтруистических обоснований, определяющих, что именно имеет цену, жестокость только ради жестокости не ценилась. Вместо этого основой скандинавской морали был меркантильный интерес, который определялся и выражался через определенный кодекс чести. Понятие чести позволяло викингам воплотить свой внутренний эгоизм в делах, служащих интересам общины, которой они принадлежали.

Для скандинавов, как и для многих других культур в истории, придававших большое значение личной чести, величайшим благом было собственное имя или репутация. Определенные действия повышали статус человека в глазах других, а другие действия понижали его. К самым достойными образцам поведения и чертам характера, о чем особенно часто говорится в сагах, относились мужественность, щедрость, гостеприимство, удаль, храбрость, красноречие и преданность¹⁸⁴. Действиями, повышающими статус, являлись те, которые приносили пользу другим членам общины (но, что важно, не членам других общин). Некоторые из таких деяний в другом контексте можно было даже рассматривать как альтруистические. Поэт Эгиль Скаллагримссон, например, однажды сказал: «Я готов воспеть хвалу [щедрому] человеку, но спотыкаюсь на словах, говоря о скупце»¹⁸⁵.

Но в таком контексте даже щедрость и гостеприимство не были полностью альтруистическими. Они могли помочь другим, но главное намерение было совсем иным. По словам антрополога Ричарда Баумана, «честь не только должна была проявляться и наблюдаться со стороны, она должна была быть признана публично, о ней должны были говорить, ее должны были ценить… Поиск чести, таким образом, состоял в создании репутации и основывался на необходимости в том, чтобы о человеке хорошо говорили»¹⁸⁶. Вождь раздавал воинам дорогие подарки и устраивал роскошные пиры, потому что хотел, чтобы они – и такие поэты, как Эгиль, – восхваляли его за щедрость. Семья, которая позволяла путнику провести ночь в их доме, делала это, потому что хотела, чтобы другие увидели их гостеприимство. И так далее. Можно поспорить, что даже альтруистическая мораль на самом деле руководствуется эгоистическими побуждениями, но в любом случае викинги не питали никаких иллюзий о своих в конечном счете меркантильных интересах.

Теперь мы подходим к той стороне скандинавской чести и морали, которая огорчает – или, по крайней мере, вызывает отвращение – у многих людей. Но она была центральным элементом ценностей эпохи викингов и красной нитью проходит через всю скандинавскую мифологию и религию, так что с ней рано или поздно придется столкнуться любому, кто интересуется этой темой. Рассмотрим следующий эпизод из «Саги о Гисли».

У фермера по имени Торбьёрн была прекрасная дочь с волевым характером по имени Тордис. Когда она достигла возраста вступления в брак, претендент на ее руку по имени Скегги Драчун – грубый буян, как можно судить по его имени, – пришел на ферму Торбьёрна и попросил руки Тордис. Торбьёрн отказал, предложив надуманный повод. Но все знали, в чем реальная причина отказа: Тордис уже была посватана за другого мужчину по имени Колбьёрн, преуспевающего местного фермера.

Так что злой и униженный таким приемом Скегги штурмом взял дом Колбьёрна и вызвал его на дуэль за руку Тордис. Колбьёрн был в ужасе, но согласился, заметив, что никто не сочтет его достойным Тордис, если он откажется.

Вечером перед дуэлью к Колбьёрну пришел брат Тордис Гисли и спросил его, готов ли тот к бою. Он обнаружил, что Колбьёрн в панике и в ужасе спрашивает себя, останется ли он вообще жив после поединка. Во время этого разговора Колбьёрн попросил более сильного и смелого Гисли сразиться вместо него. Гисли жестоко высмеял Колбьёрна, назвав того самым презренным отребьем в мире и сказав – совершенно справедливо, – что Колбьёрн будет стыдиться до конца жизни. Но, в конце концов, Гисли согласился занять место Колбьёрна.

На следующий день Скегги и его люди прибыли в назначенное место и стали ждать Колбьёрна. Прошло много времени, но ни Колбьёрн, ни Гисли не появились. Так что Скегги велел своему плотнику Рэву: «Вырежи две деревянных статуи Колбьёрна и Гисли в полный рост. Установи их одну за другой, так, чтобы один проникал в другого. И пусть этот памятник их сраму (níð) останется здесь навеки, чтобы все могли над ними смеяться!»

В этот самый момент из леса появился Гисли. «Пусть руки твоих холопов найдут себе занятие получше!» – прорычал он на Скегги. Помахав топором в воздухе, Гисли завопил: «Вот настоящий мужчина, который сразится с тобой!»

Поединок был яростным. Оба мужчины дрались свирепо и умело. Но, в конце концов, одним ужасным ударом топора Гисли разрубил щит Скегги и попал ему в ногу, отрубив ее у колена. Несмотря на невыносимую боль Скегги сохранил трезвость рассудка, понимая, что у него осталось несколько секунд, чтобы спасти свою жизнь. Поэтому он предложил заплатить Гисли большую сумму денег, чтобы тот прекратил дуэль и не убивал его. Гисли принял предложение. С того дня победа Гисли значительно укрепила его репутацию, тогда как Скегги пришлось передвигаться на деревянной ноге – предположительно, ему ее изготовил плотник Рев¹⁸⁷.

Единственным и самым важным словом в понятиях скандинавов о чести и морали было drengskapr¹⁸⁸, что означает «мужественность», «идейность» и «храбрость»¹⁸⁹. Для викингов, таким образом, «мужественность» означала не просто иметь гениталии одного вида, а не другого. Она включала в себя все виды достоинств – тех, которые мы обсуждали, когда рассматривали кодекс чести. Именно они составляли разницу между просто биологическим мужчиной (a maðr) и настоящим мужчиной (a drengr).

Противоположным качеством было ergi. Это слово, прежде всего, означало «немужественность», но, как и drengskapr, оно включало в себя ряд других значений. Главным оскорблением было то, что такой мужчина принимал на себя пассивную роль в гомосексуальных отношениях. По словам филолога Эльдара Хейде, «для мужчины то, что в него проникал другой мужчина, было последней степенью немужественности, потому что это символическим образом превращало его в женщину. Ранение в ягодицы оказывало тот же эффект»¹⁹⁰. Того, кто сделал что-то, совершенно не соответствующее статусу drengr, следовало также лишить и других качеств настоящего мужчины. В частности, он был трусом¹⁹¹ – именно отсюда попытка Скегги представить Гисли и Колбьёрна гомосексуалистами из-за того, что они не появились на поединке. В более широком смысле, если кто-то собирался играть пассивную роль в гомосексуальных отношениях, то он должен был принять такую же роль и в жизни – по крайней мере, так можно предполагать¹⁹². Занятия колдовством или, по крайней мере, определенными видами колдовства, подобным же образом считались чрезвычайно argr (прилагательное, образованное от ergi, «постыдный, срамной, женоподобный») по причинам, которые станут понятнее в главе 10.

Один обращается к воронам Хугину и Мунину. Изображение XVIII в. в исландской рукописи

Ergi было главной темой формализованных оскорблений (níð), которые упомянуты в скандинавских сводах законов. Эти оскорбления включали в себя сравнение мужчины с животным женского пола («кобыла», «сука» и т. д.), а также утверждения, что он родил кого-то, что он играет роль женщины каждую девятую ночь и что занимается колдовством. Nið обычно производился в словесной форме или воплощался в дереве – в надписях рунами или в скульптурах, как в истории Скегги. Nið был преступлением таким же омерзительным, как изнасилование или убийство, и карался полным отлучением от закона – во многих случаях это означало фактически смертный приговор¹⁹³. Разумеется, никаким совпадением не было то, что Гисли появился из леса, чтобы убить Скегги, сразу же после того, как тот произнес обвинения в ergi. Гисли защищал свой drengdkapr, свою честь, с тем же рвением и жестокостью, как действовал бы в случае, если бы Скегги убил или изнасиловал одного из членов его семьи. Ergi было настолько постыдно, что судебные чиновники иногда пытались убедить вовлеченные стороны уладить дело между собой, а не выносить его на суд перед собранием, где о нем мог услышать каждый¹⁹⁴.

Среди божеств Одина можно причислить к argr, поскольку он занимался колдовством. Над ним насмехались, и однажды он даже был изгнан – объявлен вне закона как за это, так и за другое постыдное поведение. Локи же буквально являлся образцом ergi. Это более четко можно увидеть в истории о том, как он стал матерью жеребенка в мифе о строительстве стен Асгарда. Локи не просто принял на себя пассивную гомосексуальную роль, он и в самом деле превратился в кобылу (формализованный níð) и дал жизнь (еще один формализованный níð) живому существу.

А что же насчет женщин викингов?

К сожалению, источники дают намного меньше информации о понимании викингами чести и морали в отношении женщин. Но в них можно отыскать несколько ключей. С одной стороны, женщин иногда называли argr и судили по подобным нормам – это, вероятно, были обвинения в нимфомании¹⁹⁵. Поскольку действия, определяющие честь человека или семьи, почти всегда осуществлялись мужчинами, женщины также играли более-менее социально определенную, но закулисную роль в подобных вещах, побуждая мужчин к действию, к конфликту или к примирению, когда мужчины не совершали то, что в их глазах казалось приемлемым деянием. В сагах можно найти множество примеров подобного подстрекательства¹⁹⁶.

Не нужно говорить, что викинги совершенно не разделяли наши современные идеи о равенстве полов и сексуальной свободе. Гендерные роли и ожидания определялись достаточно четко, и «мужественность» была гораздо более высоким идеалом по сравнению с «женственностью». Хотя женщины наслаждались некоторыми правами, которых были лишены с принятием христианства, и хотя в эддах и сагах содержится много примеров сильных и независимых женщин, общество викингов в целом наделяло мужчин гораздо более значительной силой и авторитетом, чем женщин.

Глава 7
«Я» и его части

Сегодня большинство из нас думают о своем «я» как о состоящем из двух или трех частей: тело, сознание и, возможно, – в зависимости от ваших религиозных убеждений, – душа. Викинги тоже думали о «я» как о состоящем из различных компонентов, но этих компонентов было больше, и они отличались от того, к чему привыкли мы.

«Я» в понимании викингов было чем-то цельным и неделимым; все части добавлялись к более или менее единому целому, как и в нашем понимании себя. Но части могли функционировать и отдельно друг от друга, и при определенных обстоятельствах разъединяться и идти своими собственными путями¹⁹⁷.

Мы уже видели множество примеров того, что скандинавская религия так и не была приведена в гармоничную систему, но оставалась живой традицией, и того, насколько неформальной и переменчивой она была. Скандинавская точка зрения на «я» – еще один яркий пример сопротивления или равнодушия к тому, чтобы навести порядок в неровном и шумном живом опыте. Источники никогда не предлагают список или «карту» того, что составляет «я». В них упоминаются самые разные части, а их характеристики также бывают и противоречащими друг другу. Эта тенденция слишком распространена, чтобы ее можно было свести к простому непониманию того, что первоначально было хорошо организованной и согласованной системой. Никакое мировоззрение никогда не было и никогда не будет полностью организованным и согласованным. Но в случае с древней племенной религией, которую никто никогда не пытался привести к стройной системе доктрин даже в то время, когда в нее еще верили и поклонялись ее богам, ожидать того же уровня организованности, который можно обнаружить, к примеру, в системах воззрений отдельных философов, не стоит.

Как уже было сказано, источники демонстрируют, что вера в некоторые части «я» была распространена более широко, чем в другие, и их концепции разработаны более полно. В этой главе мы рассмотрим четыре самые упоминаемые части «я» по версии викингов и их доминирующие характеристики.

Одна из них была физической, другие три – духовными. Тем не менее весьма любопытен тот факт, что в скандинавской религии если что-то было духовным, то оно не обязательно являлось полностью нематериальным или бестелесным. Вместо этого дух представлял собой особо высококачественный вид материи, во многом похожий на воздух; как и во многих древних культурах, скандинавы считали дух синонимом дыхания. Как в латинском (animus/anima и spiritus) и в древнееврейском (ruach), в древнескандинавском было слово, обозначающее и дыхание, и дух, – önd. Духовные части человека после смерти могли выйти через дыхательные пути, а во время жизни духи были способны войти по тому же самому пути. Например в тех случаях, когда духовная часть отделялась от одного человека и переходила в другого, получатель духа часто ощущал зуд в носу¹⁹⁸.

Первая из этих частей «я» и единственная состоящая из твердого вещества – hamr. Буквально слово означает «кожа» или «шкура»¹⁹⁹, но в сущности это то же самое, что мы сегодня называем телом²⁰⁰. Это видимая часть «я», которая хранила в себе невидимые части.

Если мы склонны рассматривать тело как нечто прочное и неизменное, скандинавы воспринимали hamr как то, что некоторые люди могут полностью изменить. Hamr был главным словом, описывавшим оборотней, поскольку это «форма», которая «меняется» в магических процессах. Того, кто меняет форму, называли hamhleypa («hamr-прыгун»)²⁰¹, а глагольная фраза, описывающая перемену формы, звучала как skipta hömum (hömum – форма дательного падежа от hamr)²⁰².

Одна из трех невидимых, духовных частей «я» называлась hugr. Это чья-то личность или сознание, нечто неосязаемое, наиболее близко соответствующее тому, что мы имеем в виду, когда говорим о чьем-то «внутреннем я»²⁰³. Hugr объединяет в себе мысли, желания, интуицию (на древнескандинавском предчувствие называлось hugboð²⁰⁴) и личное обаяние человека – те чувства, которые испытывают другие в его присутствии²⁰⁵.

О людях, которые имели особенно сильный hugr, говорили, что они могут делать какие-то вещи на расстоянии, без своего физического присутствия²⁰⁶. Временами hugr даже мог покинуть своего первоначального «хозяина» и перейти к кому-то еще. Кто-то мог заставить другого почувствовать себя больным, просто позавидовав ему, hugr первого человека отправлялся в путешествие, входил в того, о ком думали, и провоцировал физические реакции. Подобное могло произойти более или менее невольно и без участия сознания или быть намеренным нападением. В последнем случае атака могла либо повредить человеку напрямую или оказать более незаметное, опосредованное влияние, когда жертва становилась сонной, подавленной или в целом слабела, так что нападающий мог взять верх физически или заставив жертву сделать что-то, чего она в противном случае никогда бы не сделала²⁰⁷.