Текст книги "Серый тлен забвения"

Где-то вдалеке начали рождаться неясные шорохи. Кажется, люди, остановившиеся в гостинице и встревоженные шумом, робко выходили из своих временных пристанищ в коридор.

– Ведь я же говорила. – Раздался полный отчаяния голос у меня за спиной. – Я говорила тебе не покидать эту комнату после нашего возвращения. Почему ты не послушал меня? Почему столь легко поддался этому нелепому чувству объявшей тебя злости, совершенно забыв об осторожности? Почти любую опасность можно было просто переждать здесь. Она бы ушла, превратилась в мираж с первыми лучами рассвета. А теперь нет нам спасения.

Девочка, как и прежде, сидела в кресле. Но сейчас ее хрупкое тело было напряжено, а в широко распахнутых глазах читалась какая-то гнетущая безысходность. Больше она не произнесла ни слова. Не способный оторвать от нее своего взгляда, я готов был поклясться, что если бы в ней все еще теплилась жизнь, мне довелось бы увидеть слезы, стекающие по ее мягким бледным щекам.

Номер гостиницы разом содрогнулся. Нечто пришло за нами. Нечто страшное. Воздух вокруг вмиг охладился, став ледяным. Дыхание теперь неизменно обращалось клубами густого, заметного даже в полумраке пара. С тихим противным скрежетом лежавший на столе фотоаппарат пододвинулся к его краю, а потом, помедлив, упал. Несмотря на небольшую высоту, едва коснувшись пола, он тут же разлетелся на множество частей. Листы журналов, лежавших неподалеку, всколыхнулись будто от порыва сильного ветра, хотя на самом деле никакого ветра не было. Тонкая серая нить оборвалась, и картина с каким-то совершенно обыденным пейзажем, висевшая неподалеку от окна, съехала вниз по стене. Ударившись о стол, рама разбилась, освобождая заключенное в ней полотно. Зеркало у входа разделила надвое неровная косая трещина, и лишь чудом стекло не осыпалось, сохранив подобие своей прежней формы. Стулья, стоявшие в противоположных концах помещения, одновременно сорвались со своих мест и столкнулись друг с другом где-то над полом, превращаясь в груду бесформенных щепок. Сам по себе снова включился телевизор, как и утром, демонстрируя только черно-белую рябь. Звук изрыгаемых динамиками статических помех начал нарастать, превращаясь в единую сводящую с ума какофонию.

Все вещи вокруг разом пришли в движение, отрываясь от пола и медленно поднимаясь в воздух. Они плыли по комнате, время от времени срываясь, ударяясь о стены, распадаясь на части, но даже после этого так и продолжая парить вопреки любому здравому смыслу.

А потом появилась она. Женщина, призрак которой мне удалось запечатлеть на фотографии прошлым утром.

Реальность оказалась куда более ужасной, нежели сохранившееся в моей памяти нечеткое изображение. Потому что теперь я смог рассмотреть ее лицо. Глаза у этого существа заменяли два пустых бездонных провала. Длинные спутанные волосы спереди почти отсутствовали. Порванные полуистлевшие щеки обнажали гнилые зубы. При каждом даже самом незначительном повороте головы нижняя челюсть хаотично подрагивала, словно выходя из суставов, а затем еще некоторое время пытаясь вернуться на прежнее место.

Бесцветное платье жестко перетягивало худое тело. Сквозь его тонкую ткань отчетливо проступали очертания старых костей. На руках, шее и лице, не прикрытых одеждами, потемневшая иссохшая кожа потрескалась, покрылась сочащимися гноем глубокими язвами. Вся ее фигура была согнута, будто каждый миг она переживала приступы невероятной боли.

Сделав шаг вперед, она с легкостью схватила Мерцелу за горло и приподняла над полом. Тонкие грязные пальцы с длинными ногтями сомкнулись на шее девочки подобно стальному ошейнику. Та оказалась совершенно беззащитна перед внезапно возникшей тварью.

Шум помех, клокотавший в комнате, стал нестерпим. От его громкости я почувствовал подкатывающий к горлу приступ тошноты. Экран телевизора задымился и погас, но динамики по-прежнему загадочным образом продолжали работать. Из-за этого разворачивавшаяся передо мной картина больше всего напоминала кадры из немого кино. Ничего, ни единого слова я больше не слышал.

Мерцела перебирала своими маленькими ногами, тщетно пытаясь задеть мертвеца. Даже в тот момент, когда корявая рука начала сгибаться в локте, ей так и не удалось это сделать. Удары с легкостью проходили сквозь призрачную плоть, словно на ее месте был лишь воздух. Лицо девочки исказилось. Его очертания начали медленно таять так, словно тусклый свет вдруг коснулся его, небрежно размазывая тонкие изящные формы. Кажется, она закричала. Во взгляде ее теперь блистали только боль и ярость, ибо она не желала вот так просто исчезнуть с лица этого мира.

Нас разделяло всего несколько метров. Я ринулся к ней, не представляя толком, чем именно могу помочь, как мне спасти ее. Но одним незначительным поворотом головы она остановила меня. Из ее рта, похоже, вырвался крик, но я снова не смог его расслышать. Тогда, утрачивая силы к сопротивлению, она обозначила губами всего одно слово.

Достав из кармана аккуратно свернутую салфетку, я тут же высыпал ее содержимое на ладонь, а затем, стараясь не попасть в Мерцелу, бросил горсть соли в озлобленного призрака. Белые песчинки пролетели сквозь истлевшее тело женщины, ударившись о стену. Шум динамиков тут же смолк. Предметы, парившие в комнате, обрушились на пол. Отпустив жертву и схватившись за свою голову, тварь с силой потянула вниз, выдергивая остатки грязных спутанных волос. Ее челюсть съехала, повиснув на лоскутах рваной кожи, а из горла вырвался пронзительный шипящий крик.

– Скорее! – Крикнул я Мерцеле, хотя она и так уже направлялась ко мне.

– Брошь. – Произнесла девочка слегка охрипшим голосом. – Мне нужна брошь!

Я вынул из кармана и протянул на раскрытой ладони связанный с ее духом предмет. Тело моей спутницы тут же растворилось, превращаясь в прозрачный серый туман. Его струйки потянулись к изящным завиткам украшения, растворяясь в них, сливаясь со старым, покрытым слоем едва различимого налета металлом.

Выбежав в коридор, перепрыгивая сразу через несколько ступеней, я спустился вниз по лестнице. Испытывать судьбу, дожидаясь лифта, я не решился. Сколько именно удалось выиграть времени, прежде чем призрак погонится за нами, мне было неизвестно. Но нечто подсказывало мне – оно исчислялось жалкими секундами.

Стойка, на которой все еще покоились стопки толстых журналов, пустовала. Похоже, портье сбежал, так и не вернувшись на свое место. Его вполне можно было понять.

Преодолев небольшое расстояние, отделявшее меня от главного входа, я толкнул показавшуюся в тот миг непозволительно тяжелой дверь, и оказался, наконец, за пределами гостиницы. Хлестнувший по лицу порыв холодного ветра принес с собой шепот сотен голосов. Даже глупцу было бы ясно, что эти звуки не предвещают ничего доброго. Они слышались отовсюду, бесцеремонно вплетаясь в незримую ткань воздуха. От стен зданий, из мрака самых темных углов начали отделяться черные силуэты. Их стоны, их отвратные утробные стенания были нестерпимы. Они тянули ко мне свои бледные бескровные руки в попытках прикоснуться к той жизненной силе, которой я делился с похожим на них существом. Они сплотились в единственном желании – высосать ее без остатка, тем самым уничтожив нас обоих.

Преисполненный ужаса, я побежал. Время вдруг превратилось в одну незримую затягивающую в себя воронку, потому что в этот момент оно точно было не на моей стороне. Я задыхался, мою голову покинули абсолютно все мысли. Она была пуста. И я уже не мог толком сказать, где нахожусь и сколько именно часов потратил на жалкие попытки уйти от своих бесплотных преследователей. Казалось, они были всюду. Среди толпы безликих теней я тут же увидел потемневшую гниющую кожу с наполненными тьмой провалами пустых глазниц. Этот образ теперь я не спутал бы ни с чьим иным.

Страх захлестнул меня новой липкой леденящей волной. Я побежал еще быстрее, безжалостно выжимая остатки сил из своего изможденного тела.

Внезапно дорога передо мной расширилась. Я увидел знакомые здания и понял, что нахожусь на улице Грабен. Справа от меня бело-желтым монолитом уходили ввысь стены церкви Святого Петра. Несмотря на окутавший все вокруг сумрак ночи, с которым просто не в силах были справиться уличные фонари, я смог отчетливо различить ее формы. Слагавший строение камень будто светился сам по себе, мерцал неясным и каким-то блаженным светом. По обеим сторонам от входа в неглубоких нишах застыли статуи святых с золотыми нимбами. Сотворенная из камня, ткань их одежд выглядела абсолютно невесомой. Они словно сами были готовы ожить, спуститься вниз. Но вопреки всему, что успело со мной произойти, этого не случилось. Вверху, растворяясь во мраке, меж черных даже при свете дня окон, теснилось едва различимое теперь основание широкого купола, веками сохранявшего свой неизменный изумрудный цвет.

В моем сознании, снедаемом сонмом мертвых голосов, появилась казавшаяся мне на тот момент единственно-правильной мысль. Я вдруг уверился в том, что это последняя возможность укрыться от преследователей, ибо силы мои уже были на исходе. Подбежав к высоким дверям, мне ничего не оставалось, как попытаться открыть их, но к ужасу моему, те оказались заперты. Тогда я принялся стучать по ним, задыхаясь от тошнотворного предчувствия, что вот уже через несколько мгновений меня не станет, что я, по глупости своей, допустил роковую ошибку и проиграл, слишком быстро и бесславно в этом противостоянии.

Но хуже всего было то, что я подвел Мерцелу, будучи единственным человеком, которому она могла довериться. Несмотря на все, что она говорила о нерушимости нашей связи и о том, как будет преследовать меня до конца моих дней, если решу избавиться от броши, я вдруг снова увидел простую истину, сокрытую за этими грозными словами. И от осознания ее на моих губах тут же появился нестерпимый горький привкус.

Звуки ударов тонули в криках приближавшихся чудовищ. В отчаянии посмотрев назад, я увидел смыкавшуюся полукругом толпу обезумевших духов, словно поток затхлой воды заполонивших переулки и давно отрезавших мне пути к отступлению. Прямо над ними, пока еще в паре строений от меня, неловко ковыляя на своих толстых бесформенных обрубках, клацая острыми зубами множества оскаленных пастей, возвышалась тварь, таившаяся в камне чумного столба. Тела, сплетавшиеся в ней, дрожали и пульсировали.

Внутри церкви что-то тихо скрипнуло. Я с трудом оторвал взгляд от призраков, а когда снова посмотрел перед собой, увидел в приоткрывшемся проеме обрамленное мягким светом ламп и зажженных свечей, спокойное приветливое лицо священника. Не произнося ни слова, он отступил в сторону, давая мне возможность пройти, а потом неторопливо прикрыл за мной створку огромной двери. Стоны и крики снаружи тут же стихли. Затем, сохраняя почтительное расстояние, мужчина беззвучно прошел вперед и сел на одну из передних скамей напротив алтаря.

Пытаясь отдышаться, я медленно осмотрелся. Все вокруг было залито матовым мерцанием мрамора и блеском золота. Исходя от похожих на старинные уличные фонари светильников и пламени пропитанных воском фитилей, этот свет заставлял каждый незначительный штрих великолепных фресок то и дело вздрагивать в каком-то преисполненном одновременно нежности и благородства движении. Изображения святых и причудливая резьба на спинках скамей, картины, обрамленные в широкие рамы, скульптуры и даже миниатюрные в сравнении со всем этим перила балконов по обе стороны стен. Все это сливалось в нечто целое, неделимое, вдыхавшее вместе со мной густой, наполненный запахом ладана воздух.

Наконец придя в себя, я шепотом позвал Мерцелу. Она не ответила. Хотя чего я, собственно, мог еще ожидать? Напавшее на нее порождение тьмы, похоже, успело лишить ее огромного количества сил. И теперь ей требовалось время, чтобы восстановить их, сделав это безопасно для нас обоих.

Стараясь ступать почти бесшумно, я подошел к святому отцу. Боясь прервать его во время молитвы, я стал поодаль. Однако глаза мужчины были открыты. Он тут же повернулся ко мне и одарил усталой улыбкой.

– Благодарю вас, падре, – смущенно начал я, тут же осознав, что ошибся. Но это было единственное обращение, которое в тот момент пришло мне на ум, – что впустили меня, не спрашивая ни о чем. Простите, что принес вам лишнее беспокойство.

– Двери сего места должны всегда быть открыты для тех, кто в этом по-настоящему нуждается. – Ответил мне старик. Его лицо, испещренное глубокими морщинами, не таило в себе и следа неприязни. Выглядевшая по-отцовски теплая доброта, перетекала в какую-то глубокую, приходящую лишь с опытом мудрость.

– Если позволите, мне хотелось бы остаться здесь до рассвета. – Собираясь было объяснить ему причину этой просьбы, я вдруг вспомнил слова Мерцелы о том, что способен видеть и чувствовать призраков лишь благодаря нашей связи. Замешкавшись, неожиданно для себя, я вдруг сказал ему: – Но, признаюсь, я в довольно плохих отношениях с верой.

– Не страшно. Я могу покаяться в том же прегрешении. – Усмехнувшись, отмахнулся он.

– Довольно странно слышать подобное от священника.

– Я говорю правду, и в этом нет ничего постыдного. За свою жизнь я видел множество людей. Они приходили сюда с совершенно разной целью. Каждый желал и просил у Бога чего-то своего, видя при этом его тоже по-своему. У каждого было, на что он уповал, и что ни под каким предлогом не хотел принять. Каждый из тех, кого я знал, находил что-то свое в священном писании, сомневался в его толковании, убеждая себя, что даже эти сомнения – испытание их веры. Под конец своей долгой и, честно говоря, не слишком разнообразной жизни, усомнился и я. Но это неважно. Абсолютно неважно. Я все еще здесь. А впереди, передо мной, простирается нечто неотвратимое. И мне остается лишь надеяться, лишь слепо верить, что сделанный мной шаг не окажется шагом в бездну.

Встав со своего места, священник неспешно прошел по залу и зажег несколько погасших свечей. Я завороженно следил за этим действом. Вспоминая об увиденном ранее, о рассказах моей спутницы про Чистилище, я подумал о том, что мне следует поделиться со стариком своим знанием. Попытаться хотя бы немного заглушить его невероятную тоску в благодарность за спасение.

– Не спрашивайте, откуда мне это известно. Но там, далеко за границей жизни, определенно что-то есть. Смерть – не конец всему. И наш путь простирается гораздо дальше.

– Возможно. – Спокойно ответил он. – Да, наверное, так и есть. Я тоже знаю это. Хотя что именно нас ожидает, доподлинно не известно никому. Как и то, имеют ли наши грехи и благие деяния хотя бы самое небольшое значение. Могу я спросить, во что верите вы?

– В то, что если Бог и существует, его величие и суть не способен понять и описать ни один из смертных.

В ответ он снова улыбнулся.

Так мы проговорили до рассвета. Свечи вокруг тихо потрескивали, медленно покрываясь гроздьями оплавляющегося и мгновенно застывающего воска. Свет их тускнел и мерк, а полумрак медленно обволакивал огромный зал. Темы веры мы больше не коснулись ни разу.

Под утро я заснул на одной из скамей, незаметно для самого себя. Я пробудился от шума прихожан и яркого сияния солнца, пробивавшегося сквозь оконные проемы под самым куполом. Моего собеседника рядом уже не было. Вместо него неподалеку от меня стоял кроткий мужчина, облаченный в монашеские одеяния, и терпеливо говорил мне что-то по-немецки. Само собой, совершенно не знакомый с этим языком, я не понял даже слова.

– Простите. – Прервал его я. – Кажется, мне не стоило задерживаться здесь так надолго.

– Можете оставаться в церкви столько, сколько потребуется. – Ответил он, на этот раз на английском. – Я лишь хотел бы попросить вас сесть. Похоже, вы слегка смущаете некоторых прихожан.

– Мне и правда нужно идти. – Я направился к выходу, но потом вдруг остановился. – Единственное, что я хотел бы сделать перед тем, как покину это место – поблагодарить святого отца, впустившего меня прошлой ночью.

– Конечно. Но сначала мне нужно узнать, о ком вы говорите.

Вспоминая внешность старика, я попытался рассказать о ней как можно более детально. Его сухое лицо, испещренное сетью глубоких морщин, влажный блеск искрящихся жизнью глаз и скупую, но невероятно теплую улыбку нельзя было спутать ни с чьей иной. Чем больше я говорил, тем более хмурым становился священник.

– Боюсь, я не в силах вам помочь. – С сомнением проговорил он.

– Почему?

– Здесь нет никого, подходящего под ваше описание. Сказанные вами слова напоминают лишь об одном человеке, ранее являвшемся частью этого прихода. К величайшему сожалению, поговорить с ним сейчас будет просто невозможно. Он умер более шести лет назад.

Пребывая в полнейшем замешательстве, я еще раз извинился перед священником. А потом покинул церковь Святого Петра.

Возвращаясь в гостиницу, я вдруг отметил очередную странность. У плавно обрамляющей стены домов полосы тротуара, стояли вереницы разноцветных автомобилей. Но вчера, в отчаянии пытаясь спастись от озлобленных призраков, я не видел ни одного из них. Как не встретил ни единого прохожего в этой сгущавшейся вокруг меня первозданной тьме. Что-то произошло. Что-то случилось в тот самый момент, когда я оставил позади стойку портье и широкие стеклянные двери. Мне стоило бы подробнее расспросить обо всем Мерцелу, но сейчас было не время и не место.

У входа в невысокое здание стояли две полицейские машины. Напряжение, царившее внутри, было ощутимо даже за пределами гостиницы. Честно говоря, представителей власти я опасался сейчас не меньше, чем полчища душ, преследовавших меня вчера. Наверняка, многие постояльцы, вышедшие на шум, видели, как я в спешке покидал номер. Кроме того, телевизор на стене был безнадежно испорчен. Кто знает, какие обвинения мне способны были предъявить и на сколько часов или дней отсрочить наш отъезд? Каждая минута, приближавшая меня и Мерцелу к грядущей ночи, могла стать для нас роковой.

Но самым худшим было то, что задержав меня, на время забрав все имевшиеся при мне вещи, эти люди не преминули бы поступить точно так же и с брошью. А это означало, что они разделили бы меня и мою спутницу, тем самым, возможно, разорвав нашу связь. Не станет ли это причиной ее забвения? Не обратится ли она снова в блуждающего духа или кого-то, подобного тем тварям, которых я встретил накануне?

Собрав всю свою решимость, я глубоко вдохнул немного терпкий воздух Вены, после чего открыл дверь и зашел внутрь.

Мужчины, находившегося здесь вчера и сопровождавшего меня по пути к злосчастному номеру, я не увидел. Вместо него за стойкой стоял совершенно незнакомый человек. Вид у него был крайне серьезный и при этом немного испуганный. Я поприветствовал его, но, громко объясняя что-то по телефону, он не обратил на меня никакого внимания.

Поднявшись на лифте, я снова оказался в начале коридора, лампы в котором по-прежнему горели, с трудом рассеивая своим блеклым светом витавший вокруг сумрак. В его центре стояли три работника полиции, терпеливо опрашивавшие нескольких человек, снимавших здесь комнаты. Я неспешно прошел мимо них и скрылся в своем номере. На меня взглянули лишь мельком, однако вскоре после того, как дверь за мной захлопнулась, в нее постучали. Тихо, но весьма настойчиво. Внутренне содрогаясь, я все же впустил незваного гостя.

Передо мной появилась женщина в строгой темной форме. Ее поблескивавшие на рукавах запонки будто бы с удвоенной силой отражали даже самый неяркий свет. На вид ей было около сорока лет, или чуть меньше.

Выражение ее лица показалось мне крайне необычным. Она будто бы каждое мгновение с величайшим усилием пыталась сдерживать эмоции, так и рвавшиеся наружу, внешне стараясь оставаться спокойной и беспристрастной. Но это выходило у нее довольно плохо. Хотя возможно, именно так и должен выглядеть человек, постоянно готовый к любым, даже самым непредсказуемым действиям со стороны оппонента. Ростом она была гораздо ниже меня. И все же, когда женщина проходила в центр комнаты, что-то в ней невольно заставило меня отступить.

– Меня зовут Леа Штейнер. – Представилась она, располагаясь в том же кресле, в котором еще вчера сидела Мерцела. – Я представляю полицию Вены, как вы, должно быть, уже догадались. Позвольте заверить вас, что этот разговор не займет много времени. Мне нужно лишь задать вам несколько вопросов.

Стараясь изобразить спокойствие с примесью некого радушия, я кивнул. Даже если она и заметила мое волнение, то не подала вида. Не придавала она ровным счетом никакого значения и беспорядку, оставшемуся с прошлой ночи после того, как на этот номер обрушилась вся ярость бушевавшего здесь полтергейста.

Мы обменялись несколькими стандартными фразами, после чего она попросила объяснить, чему именно я стал вчера свидетелем, и почему, покинув отель, вернулся лишь утром. Как я и предполагал, некоторые из постояльцев все же успели заметить, что я в страхе убегал прочь.

– Боюсь, если расскажу вам правду, вы сочтете меня сумасшедшим.

– Поверьте, ваши опасения напрасны. За прошедший час я успела услышать столько невероятных историй, что у вас, пожалуй, с трудом получится меня удивить. – Она позволила себе слабо улыбнуться.

Все еще борясь с сомнениями, я рассказал ей обо всем, само собой, опустив подробности, связанные с моей спутницей, напавшим на нас буйным духом и призраками на улицах города. Я поведал о шуме из соседнего номера, о том, как позвал портье и о безумии, которое нам обоим удалось увидеть. Сказал, что вещи в моей комнате начали перемещаться сами по себе, телевизор взорвался и погас. Это испугало меня окончательно. Я выбежал из отеля и всю ночь провел в церкви Святого Петра.

– Вы и правда все это время были там? – С сомнением спросила женщина.

– Расспросите об этом одного из священников. Имени его я не знаю, но думаю, вы без труда найдете нужного человека. – Конечно же, я солгал, ведь святой отец, о котором мы говорили, встретил меня лишь утром и обнаружил спящим на скамье. Кем являлся мужчина, беседовавший со мной всю ночь, я по-прежнему точно не знал. Но, судя по всему, Леа мне поверила.

Она вдруг замолчала и надолго задумалась.

– Честно говоря, я впервые в своей жизни сталкиваюсь с чем-то подобным. Все это можно было бы счесть откровенным бредом. Однако самая непостижимая странность состоит в том, что показания всех, кого мы сегодня опросили, сходятся. У каждого из них вещи и предметы мебели самопроизвольно перемещались по комнате. А электроприборы вроде кондиционеров, телефонов или, как в вашем случае, телевизора, либо начинали неправильно работать, либо попросту выходили из строя. Не могу сказать, что я до конца верю в это, но люди, которых я опрашивала перед вами, убеждены, что видели подобные… проявления собственными глазами.

– Каково ваше решение по поводу моей дальнейшей судьбы? Вы арестуете меня? – Решился я на прямой вопрос.

– Почти все постояльцы здесь – иностранные граждане. – Покачала головой она. – Так что даже просто задержать их будет являться проблемой. Да и, честно говоря, я с трудом представляю, какие обвинения можно вам предъявить. Те, кто видел вас вчера, говорят лишь о том, что вы выглядели испуганным и просто убежали из гостиницы. Как и портье за несколько минут до вас. Мы нашли его и, смею вас заверить, показания этого человека гораздо более бессвязны. Будем считать, что я этого не говорила, но разве можно винить вас в том, что вы, узрев нечто настолько странное, попытались найти спасение в церкви? Кто знает, возможно на вашем месте я поступила бы точно так же.

Переубеждать ее я не стал. В конце концов, единственное, чего я сейчас желал – поскорее уехать из Вены. И ее слова, ее внезапное расположение, были мне теперь только на руку. Попросив меня подписать несколько бумаг и оставить номер телефона, Леа Штейнер исчезла за дверью так же тихо, как и появилась. Я же принялся собирать свои уцелевшие, разбросанные повсюду вещи. Уже через пол часа, привычным жестом коснувшись старой потемневшей броши, я покинул гостиничный номер и отправился на вокзал. Вопреки моим опасениям, времени до прихода поезда у меня в запасе оставалось еще довольно много.

Вскоре я уже подходил к зданию с широкой прозрачной стеной, округлым циферблатом часов и надписью Wein hauptbahnhof над главным входом. Построено оно было в каком-то совершенно необычном стиле, угадать название которого я даже не пытался. Скорее всего, самым подходящим словом, описывающим изыски данного строения, было определение «модерн». Впрочем, кто знает?

Огромный зал внутри, по обе стороны которого располагались бесчисленные двери самых разных магазинчиков и небольших кафе, имел широкий спуск, плавно и как-то совершенно естественно перетекая в метро. Венский центральный вокзал имел два уровня. Сверху располагались выходы к каждой из его двенадцати платформ.

Я двинулся вперед, через толпу заполнявших все внутреннее пространство людей. Искусственный шум, звуки шагов и гомон голосов не смолкали ни на секунду, сливаясь в единую, проникающую всюду мелодию. Стоило лишь переступить порог, как она тут же заражала суетой и чувством предвкушения чего-то нового, но неизменно волнующего, по-своему прекрасного, что ожидало тебя на другом конце пути. Здесь по-настоящему ощущалось течение жизни и, в первые мгновения растерянно глядя по сторонам, просто невозможно было его не почувствовать.

Выйдя на перрон, я увидел ряд белых скамей. Опустившись на одну из них, я откинулся назад и поднял взгляд вверх. Рельсы, уходящие бесконечно далеко вперед, были надежно защищены от капризов погоды высоким потолком, сложенным из различных фигур правильной геометрической формы. В самом центре, подобно сверкающей молнии, крышу пересекала узкая полоса отрезанного стеклом яркого неба.

Когда я вновь опустил взгляд, то увидел Мерцелу, находившуюся по правую руку от меня. Все повторялось. Мы снова сидели вместе в ожидании поезда, и впереди не было ничего, кроме неизвестности. На этот раз девочка молчала. Вопреки тому, что вчера ночью напавший на нас призрак, похоже, лишил ее значительной части сил, выглядела она немного старше. Теперь по виду ей было не меньше двенадцати лет. Кажется, она пренебрегла своими собственными правилами и забрала больше жизненной силы, чем позволяла себе прежде. Подтверждение этому я нашел в объявшей все мое тело непомерной усталости.

Но разве можно было винить ее в желании поскорее вернуть свой истинный облик? Особенно теперь, когда мы находились в относительной безопасности. Говорить ей что-либо по этому поводу я не стал. И без моих слов она не решалась даже просто посмотреть на меня.

Подходивший поезд принес с собой порывы жесткого ветра. Улыбнувшись, я встал и подал Мерцеле руку, приглашая ее идти за собой. Она, наконец, позволила себе встретиться со мной полным растерянности и смущения взглядом. Вскоре ее лицо озарила ответная улыбка, и она все же сделала вид, что касается пальцами моей ладони. Тело ее давно истлело, и единственное, что составляло ныне ее естество – беззащитный бесплотный дух. Но клянусь, я почти наяву ощутил это прикосновение.

Удача не отвернулась от нас и в этот раз. Нашим соседом по купе оказалась хмурая и крайне молчаливая женщина. Она то и дело покидала свое место, выходя за дверь. Примерно через два часа пути она собрала свои немногочисленные вещи и сошла на одной из станций. Мы снова остались одни.

Мерцела сидела у окна, с абсолютным безразличием вглядываясь в проносящиеся мимо пейзажи. Она будто не видела их вовсе. На лице ее застыло столь загадочное выражение, что вырывать ее из собственного мира, в который она была погружена, сейчас казалось истинным кощунством.

– Расскажи, о чем ты сейчас думаешь? – Все же спросил я.

Девочка ответила не сразу. Повернувшись, она остановила на мне свой долгий задумчивый взгляд.

– Извини, наверное, мой вопрос мог показаться слишком личным.

– Я вспоминаю людей, которые раньше были мне дороги. Тех, кто прежде окружал меня, и чье существование я принимала, как нечто само собой разумеющееся. Забавно, правда? Я говорю о том, как в один миг вся твоя жизнь может измениться, и вот ты уже гниешь в темнице собственного замка, а недруги пируют над твоей головой, попирая ногами все, что ты ценил.

– Прости, я не хотел.

– Тебе не за что извиняться. – Она примиряюще накрыла своей рукой мою ладонь. Ее пальцы прошли сквозь кожу. – Я давно смирилась со всем этим, ведь прошла уже не одна сотня лет. Даже собственная смерть и тот небольшой отрезок жизни, что я провела в мире людей, представляются мне теперь чем-то эфемерным, отдаленным от реальности. Сожаления, страхи, которые я испытывала, обратились туманным сном.

Меня пугает другое. Все эти люди почти стали для меня безликими. Я забываю, как они выглядели, забываю их голоса. Я почти забыла всех друзей, мать, которую некогда горячо любила, бравого и немного простоватого отца. Служанка, что присматривала за мной с самого рождения, начисто стерлась из моей памяти. Знаю, их уже слишком давно нет на этом свете. Они мертвы, как и я. И совершенно не в чем себя упрекать, мне известно и это. Время не подвластно таким, как я. Не подвластна и его неизменная способность сглаживать воспоминания, делая их блеклыми, едва различимыми. Но все же мне стыдно. Я стыжусь настолько, что если мне когда-либо суждено будет повстречать их души, я не смогу смотреть им в глаза. Я не способна буду даже просто находиться рядом, ощущая себя преисполненной грязи и порока, осознавая при этом, что ни того, ни другого во мне на самом деле не больше, чем в любом ином человеке.

– Не вини себя. Есть вещи, совершенно нам неподвластные, и это одна из них. В конце концов, мы приходим в наш мир одни и покидаем его тоже в полном одиночестве. Возможно, отринуть часть своих воспоминаний – неизменная цена, которую нам требуется заплатить за этот переход.

– Наверное, ты прав. Ведь я давно уже перестала быть человеком.

– Объясни мне кое-что. – Начал я, желая сменить тему разговора. – Почему мне нельзя было покидать номер гостиницы после наступления темноты? Это моя ошибка, но я совершенно несведущ в том, что кажется тебе естественным и логичным.

– Большая часть призраков, за редким исключением, не способна самостоятельно проникать в жилище человека. Это касается даже временного пристанища. Они могут зайти туда только если ты сам впустишь их внутрь, если откроешь дверь по собственной воле. Чаще всего они обманом заставляют смертного сделать это, не дожидаясь удобного случая.

– Стук за стеной. – Догадался я.

– Именно. – Кивнула Мерцела. – Мне не было известно, есть ли в соседнем номере люди. И я подозревала, что этот шум – лишь уловка. Но проверять мои догадки, как ты сам теперь понимаешь, было смертельно опасно. Призрак мог просто вселиться в тебя, и тогда мы оказались бы в гораздо более скверном положении. Думаю, он не сделал этого лишь потому, что тогда ему было бы крайне сложно добраться до меня. Его силы подавляла бы твоя воля, а я смогла бы попытаться изгнать его. Несмотря на всю свою мощь, такое сражение он наверняка бы проиграл. Правда, ты вполне мог впасть в безумие, или же вовсе навсегда утратить контроль над собственным телом.