Текст книги "Нездешний"

14

Они предавались любви в укромной лощине вдали от лагеря, и то, что испытал при этом Нездешний, потрясло его. Он не помнил, как соединился с Даниаль, не помнил ничего. Его преследовало одно желание: слиться с ней, вобрать ее всю в себя или самому раствориться внутри нее. Впервые за много лет он перестал замечать, что происходит вокруг. Любовь захватила его целиком.

Теперь, наедине с собой, его грыз страх.

Что, если бы Кадорас подкрался к нему тогда?

Что, если бы вернулись надиры?

Что, если бы Братство?…

Хеула была права. Самый его страшный враг теперь – это любовь.

– Ты стареешь, – сказал он себе. – Стареешь и начинаешь уставать.

Он знал, что уже не столь скор и силен, как бывало. Где-то там в ночи ходит убийца моложе и опаснее, чем он, легендарный Нездешний. Кто же это? Кадорас? Или один из воинов Братства?

Столкновение с надирами сказало ему о многом. Тогда он действовал по привычке – рядом была Даниаль, и ему не хотелось умирать. Его величайшим преимуществом всегда было отсутствие страха – и вот теперь, когда самый малый перевес нужен ему как воздух, страх вернулся к нему.

Он потер глаза – нужно было поспать, но он не желал поддаваться сну. Сон – брат смерти, как поется в песне. Но добрый, ласковый брат. Усталость наливала тело теплом, и камень, у которого он сидел, казался мягким и манящим. Слишком усталый, чтобы заворачиваться в одеяла, Нездешний прислонился к камню и уснул. Во тьме перед ним явилось лицо Дардалиона: священник звал его, но он не слышал слов.

Дурмасту, спящему под передним фургоном, приснился сон. Он увидел перед собой юношу в серебряной броне, красивого и сильного. До того Дурмасту снилась женщина с каштановыми волосами с крепким, здоровым ребенком на руках – он попытался отогнать от себя образ воина, но тот не ушел.

– Чего тебе надо? – вскричал великан, когда женщина с ребенком растаяли. – Уйди прочь!

– Все, что ты нажил, пойдет прахом, если ты не проснешься, – сказал воин.

– Я не сплю.

– Нет, ты спишь и видишь сон. Ты Дурмаст, и твой караван идет в Гульготир.

– Караван?

– Проснись! Ночные охотники близко!

Дурмаст со стоном сел, больно ударился о днище фургона и выругался. Он вылез наружу и выпрямился – сон ушел, но сомнение осталось.

Дурмаст взял короткий обоюдоострый топорик и побрел в сторону запада.

Даниаль тоже проснулась. Дардалион явился ей во сне и велел найти Нездешнего. Перебравшись через спящее семейство пекаря, она вынула из ножен свою саблю и спрыгнула вниз.

Дурмаст круто обернулся, когда она поравнялась с ним.

– Ты что делаешь? Я чуть голову тебе не снес. – Тут он заметил саблю. – Куда это ты собралась?

– Мне приснился сон, – туманно объяснила она.

– Держись около меня, – приказал он, сворачивая в сторону.

Ночь выдалась ясная, но облака то и дело закрывали луну. Дурмаст выругался, вперившись во мрак. Что-то шевельнулось слева, и он толчком сбил Даниаль с ног, упав сам. Над ними просвистели стрелы. Потом к Дурмасту метнулась темная тень – топор великана врезался ей в бок, сокрушив ребра. Даниаль вскочила на ноги. Облака внезапно разошлись, и она увидела двух воинов в черной броне, бегущих к ней с поднятыми мечами. Она опять упала плечом вперед – воины наткнулись на нее и зарылись носом в землю. Тут же вскочив, она вогнала саблю одному из них в затылок. Второй бросился на нее, но топор Дурмаста раскроил ему спину. Он широко раскрыл глаза и умер, не успев издать ни звука.

– Нездешний! – взревел Дурмаст, видя, что из мрака возникли новые черные фигуры.

Нездешний зашевелился у своего камня и открыл глаза, но тело его еще не проснулось. Над ним нагнулся человек с кривым клинком в руке.

– Теперь ты умрешь, – сказал человек, и Нездешний был бессилен остановить его. Внезапно воин с кривым клинком застыл, челюсть у него отвалилась. Стряхнув с себя сон, Нездешний ударом сбил его с ног и увидел, что в затылке у него торчит длинная, с гусиными перьями стрела.

С ножами в обеих руках Нездешний бросился на возникшую перед ним темную фигуру и принял удар меча на эфес левого кинжала. Опустив правое плечо, он пырнул врага в пах, и тот упал, вырвав нож из руки Нездешнего.

Облака снова скрыли луну – он бросился наземь, прокатился несколько ярдов и замер.

Вокруг было тихо.

Несколько минут он пролежал так, закрыв глаза, насторожив слух и стараясь мыслить трезво.

Уверившись в том, что злоумышленники ушли, он медленно поднялся на ноги. Луна вышла из-за туч.

Он крутнулся на месте, выбросил руку – и нож с черным лезвием вонзился в плечо стоявшего на коленях лучника. Нездешний бросился к нему, но лучник шарахнулся и удрал в темноту.

Оставшись без оружия, Нездешний припал на одно колено и стал ждать.

Оттуда, куда убежал раненый, донесся вопль, а за ним голос:

– Поосторожнее надо быть, Нездешний. – И черный нож, пролетев по воздуху, хлопнулся о землю рядом с хозяином.

– Зачем ты меня спас?

– Затем, что ты мой, – ответил Кадорас.

– Я буду готов, когда мы встретимся.

– Надеюсь.

Дурмаст и Даниаль подбежали к Нездешнему.

– С кем это ты говорил? – спросил великан.

– С Кадорасом. Все это пустяки. Вернемся в лагерь.

У фургонов Дурмаст разворошил угасающий костер и обтер топор от крови.

– Ну и баба у тебя! – Он покачал головой. – Троих мужиков убила! А ты мне заливал, что она обыкновенная шлюшка. Хитрый ты дьявол, Нездешний.

– Это были воины Братства, – ответил Нездешний, – и это они своими чарами навели на меня сон. Мне следовало бы догадаться.

– Тебя спас Дардалион, – сказала Даниаль. – Он явился мне во сне.

– Светловолосый воин в серебряных доспехах? – спросил Дурмаст. Даниаль кивнула. – Он и ко мне приходил. Хороши у тебя друзья – дьяволица и колдун.

– Да еще великан с топором, – ввернула Даниаль.

– Не путай дело с дружбой, – проворчал Дурмаст. – Пойду-ка я досыпать, с вашего разрешения.

Старик устало смотрел на вагрийских воинов, сидевших перед ним в здании, где прежде помещался дворец владетеля Пурдола. Их лица сияли торжеством близкой победы, и старик слишком хорошо знал, каким дряхлым, усталым и слабым видится он им.

Ган Дегас снял шлем и поставил его на стол.

Каэм, сидевший напротив с каменным лицом, произнес:

– Насколько я понимаю, вы готовы сдаться.

– Да – при соблюдении некоторых условий.

– Назовите их.

– Моих людей не должны трогать. Пусть они беспрепятственно разойдутся по домам.

– Согласен – когда они сложат оружие и крепость будет сдана.

– В крепости укрылось множество горожан – их также должны отпустить и вернуть им дома, занятые вашими солдатами.

– Ну, это уже мелочи. Нечего их и обсуждать.

– Какие гарантии можете вы дать мне?

– Какие же тут могут быть гарантии? – улыбнулся Каэм. – Я даю вам слово – между воинами этого должно быть достаточно. Если вам этого мало, не отпирайте ворот и продолжайте драться.

Дегас опустил глаза.

– Хорошо. Так вы даете мне слово?

– Само собой, Дегас.

– Мы откроем ворота на рассвете.

Старый ган встал и повернулся к выходу.

– Не забудьте шлем, – насмешливо бросил Каэм.

Двое солдат в черных плащах вывели Дегаса из зала, и он услышал, как грянул позади смех. Во мраке ночи он прошел вдоль гавани к восточным воротам. С надвратной башни ему спустили веревку – он обмотал ее вокруг руки, и его подняли наверх.

Каэм, утихомирив своих офицеров, обратился к Дальнору:

– В крепости около четырех тысяч человек. Надо еще подумать, как лучше избавиться от них – мне не нужна гора трупов, от которых, чего доброго, пойдет чума. Предлагаю разбить пленных на двадцать частей, которые вы поочередно будете выводить в гавань, где имеется достаточное количество пустых складов. Убитых следует грузить на порожние суда, перевозящие зерно, после чего топить их в море.

– Слушаюсь – но это займет некоторое время.

– Времени у нас вдосталь. Оставим в крепости тысячу человек, а сами двинемся на запад, в Скултик. Считай, что война окончена, Дальнор.

– Поистине так – благодаря вам, мой господин.

Каэм обернулся к чернобородому офицеру справа от себя.

– Что слышно о Нездешнем?

– Он жив, господин. Прошлой ночью он и его друзья отбили атаку моих братьев. Однако новые рыцари уже в пути.

– Я должен получить эти доспехи!

– Вы получите их, господин. Император отрядил на поиски Нездешнего известного убийцу Кадораса, и двадцать моих братьев вот-вот будут на месте. Кроме того, мы получили известие от разбойника Дурмаста – он запросил за доспехи двадцать тысяч серебром.

– И вы, конечно же, согласились?

– Нет, мой господин, мы сбили цену до пятнадцати тысяч. У него зародились бы подозрения, если бы мы заключили сделку, не торгуясь, – а теперь он нам доверяет.

– Будьте осторожны с Дурмастом, – предостерег Каэм. – Он точно лев-одиночка – готов наброситься на кого угодно.

– Несколько его людей состоят у нас на жалованье, мой господин, – мы все предусмотрели. Доспехи все равно что наши – как, впрочем, и Нездешний, и весь Дренай.

– Не будьте столь уверены, Немодес. Не считайте зубов в пасти льва, пока над ним не закружатся мухи.

– Но ведь в исходе войны сомнений нет?

– Был у меня когда-то конь – самый резвый из всех, которыми я владел. Он просто не мог проиграть скачки, и я поставил на него целое состояние. Но перед началом состязаний пчела ужалила его прямо в глаз. Исход всегда сомнителен.

– Вы же сами сказали, что войну можно считать оконченной, – возразил Немодес.

– Так и есть – но пока она не окончена, не будем терять бдительности.

– Да, мой господин.

– Есть трое, которые должны умереть. Первый – Карнак, второй – Эгель, но пуще всего я желал бы увидеть на пике голову Нездешнего.

– Но почему Карнак? – спросил Дальнор. – Одного сражения еще недостаточно, чтобы почитать его столь опасным.

– Потому что он человек беспокойный и честолюбивый – кто может знать, что придет ему в голову? Есть хорошие фехтовальщики, хорошие стрелки и хорошие стратеги – а есть такие, которых боги одаривают всем одновременно. Таков и Карнак – я не могу предугадать, что он предпримет, и это тревожит меня.

– Говорят, он в Скарте, у Эгеля, – сказал Дальнор. – Скоро мы до него доберемся.

Каэм боролся с волнением, стоя во главе второго легиона перед восточными воротами. Уже несколько минут как рассвело, но за воротами по-прежнему ничего не было слышно. Только лучники на стене мерили его враждебными взглядами. Каэм стоял на виду в красных с бронзой доспехах, и пот стекал у него между лопатками.

Позади ожидал Дальнор в окружении отборных воинов-гвардейцев, лучших бойцов второго легиона Псов Хаоса.

Но вот в крепости зашуршали веревки и заскрежетали ржавые шестерни – это с дубовых, окованных железом ворот снимали огромный бронзовый засов. Еще несколько минут – и ворота со скрипом отворились. Чувство всепоглощающего торжества охватило Каэма, но он взял себя в руки – не к лицу ему проявлять подобную слабость.

Позади него солдаты переминались с ноги на ногу, радуясь концу долгой осады и тому, что сейчас ворвутся в ненавистную крепость.

Ворота открылись пошире.

Каэм прошел под тенью подъемной решетки в освещенный солнцем двор…

И остановился столь внезапно, что Дальнор невольно толкнул его, и шлем съехал военачальнику на глаза. Вдоль всего двора стояли воины с обнаженными мечами. В середине же, опираясь на боевой топор с двойным лезвием, высился здоровенный детина, разряженный точно шут гороховый. Он передал топор своему товарищу и выступил вперед.

– Кто этот жирный паяц? – шепнул Дальнор.

– Молчи, – бросил ему лихорадочно размышляющий Каэм.

– Добро пожаловать в Дрос-Пурдол, – улыбнулся детина.

– Кто ты такой и где ган Дегас?

– Ган отдыхает и поручил мне обсудить условия сдачи.

– Что за чушь!

– Чушь, мой дорогой генерал? Но почему же?

– Ган Дегас обещал сдаться еще вчера, когда я согласился на его условия. – Каэм облизнул губы, а детина ухмыльнулся, глядя на него сверху вниз.

– Ах да, условия. Боюсь, что здесь произошло недоразумение. Когда ган Дегас условливался, что его людей не тронут, он вовсе не имел в виду, что их будут выводить в гавань по двадцать человек и убивать там. – Глаза воина сузились, и улыбка исчезла с его лица. – Я открыл тебе ворота, Каэм, чтобы ты мог посмотреть на меня. Узнать меня… Понять меня. Никакой сдачи не будет. Я привел с собой три тысячи человек и принимаю командование крепостью на себя.

– Да кто ты такой?

– Карнак. Запомни это имя, вагриец, – оно означает твою смерть.

– Шуму от тебя много, Карнак, но знаешь поговорку: собака лает – ветер носит.

– Но ты-то моего лая боишься, коротышка. Считаю до двадцати – за это время ты должен убраться из ворот. После этого в воздухе станет густо от стрел. Убирайся!

Каэм, обернувшись кругом, оказался лицом к лицу с цветом своего войска, и тут он в полной мере осознал обрушившееся на него унижение. Они вошли в крепость, но он не может скомандовать своим людям «вперед», ибо лучники стоят наготове и одна из стрел целит в него самого. Чтобы спасти себя – а он должен себя спасти, – он вынужден отдать приказ об отступлении. Это значительно повредит его репутации и плохо скажется на состоянии боевого духа – но делать нечего.

Каэм обернулся назад, багровый от ярости.

– Наслаждайся своей минутой, дренай! Не много таких минут выпадет на твою долю в последующие дни.

– Я досчитал до пяти, – сказал Карнак.

– Назад! – вскричал Каэм. – Назад за ворота.

Язвительный смех грянул вслед вагрийскому полководцу, проталкивающемуся сквозь ряды собственных солдат.

– Закрыть ворота, – скомандовал Карнак, – приготовиться!

К нему подошел Геллан.

– Что вы такое говорили о гавани и убийстве наших людей?

– Дардалион рассказал мне, что они замышляют. Каэм пообещал Дегасу не причинять зла защитникам, но это была гнусная ложь. Ничего иного и ожидать было нельзя от Каэма. Просто Дегас слишком устал, чтобы понимать это.

– Кстати, об усталости: я сам немного притомился после того, как мы десять часов подряд пробивались сквозь эту скалу.

Карнак огрел Геллана по спине.

– Ваши ребята потрудились на славу, Геллан! Одним богам известно, что было бы, приди мы на час позже. Отрадно думать, что удача на нашей стороне, верно?

– Удача, генерал? Мы с великим трудом пробились в осажденную крепость и разозлили самого могущественного на свете полководца. Хороша удача!

– Был могущественный, да вышел весь, – хмыкнул Карнак. – Сегодня он подвергся унижению, которое проделает небольшую прореху в плаще его славы.

Йонат расхаживал перед своей полусотней, честя солдат на чем свет стоит. Нынче утром они позорно ударились в бегство, когда вагрийцы ворвались на стену около надвратной башни. Йонат бросился в брешь с десятком воинов и каким-то чудом остался невредим, хотя шестеро его товарищей пали рядом с ним. Карнак, заметив опасность, поспешил на подмогу во главе сотни бойцов, размахивая своим огромным топором. У башни произошло короткое, но кровопролитное сражение, к концу которого люди Йоната вернулись обратно.

Теперь, на закате солнца, Йонат дал волю своему языку. Впрочем, несмотря на свой гнев, он знал причину их бегства и даже понимал их. Половину его отряда составляли легионеры, а другую половину – добровольцы из крестьян и ремесленников. Солдаты не доверяли боевым качествам новобранцев, а те совсем растерялись среди звона мечей и яростных криков.

Хуже всего было то, что первыми побежали как раз легионеры.

– Поглядите вокруг! – кричал Йонат, хорошо сознавая, что за этой сценой наблюдают и другие солдаты. – Что вы видите? Каменную крепость? Ошибаетесь – это замок из песка, и вагрийцы накатывают на него, как бурное море. Крепость стоит, пока песок не рассыплется. Дошло до вас, остолопы? Сегодня вы бежали не помня себя, и вагрийцы прорвались. Если бы не быстро принятые меры, они хлынули бы во двор, к воротам, и крепость обратилась бы в одну громадную могилу. Можете вы вбить себе в башку, что бежать нам некуда? Либо мы будем сражаться, либо умрем. Рядом со мной сегодня погибли шестеро воинов. Они были хорошие люди – лучше вас. Вспомните о них завтра, когда вам придет охота бежать.

Один из солдат, молодой торговец, смачно сплюнул и заявил:

– Я сюда не просился.

– Ты что-то сказал, дорогуша? – прошипел Йонат.

– Ты слышал, что я сказал.

– Верно, слышал. А утром я тебя видел: ты так припустил от стены, точно тебя сзади поджаривали.

– Старался не отстать от твоих легионеров, – огрызнулся тот. – Они бежали впереди. – В ответ на его слова раздался сердитый ропот, но тут на стене появился высокий офицер. Он с извиняющейся улыбкой положил руку на плечо Йонату.

– Можно я скажу, Йонат?

– Разумеется, командир.

Офицер присел на корточки среди солдат и снял шлем. После шести дней и ночей изнурительной битвы в его голубовато-серых глазах поселилась усталость. Он вытер их и взглянул на молодого солдата.

– Как тебя зовут, приятель?

– Андрик, – с подозрением ответил тот.

– А меня Геллан. То, что сказал Йонат о замке из песка, – чистая правда, и он нашел очень верные слова. Каждый из вас значит очень много. Паника подобна чуме и способна решить исход боя – но то же относится и к мужеству. Когда Йонат, рискуя жизнью, бросился в бой с десятком солдат, вы все вернулись. Думаю, после этого случая вы стали сильнее, чем были. За этими стенами стоит жестокий враг – он прошел по дренайской земле, убивая без разбору мужчин, женщин и детей. Он точно бешеный зверь. Но здесь он остановился, ибо Дрос-Пурдол – это удавка на шее бешеного пса, а Эгель будет копьем, которое прикончит его. Я не мастер говорить – Йонат свидетель, – но я хочу, чтобы все мы здесь были как братья: ведь все мы здесь дренаи, и в нас, по правде говоря, заключена последняя надежда дренайского народа. Если мы не выстоим здесь, то и в живых оставаться не имеем права. Теперь посмотрите вокруг – и если увидите незнакомое лицо, спросите, как зовут этого человека. У вас есть несколько часов перед следующей атакой – используйте их, чтобы получше познакомиться со своими братьями.

Геллан встал, надел шлем и пошел прочь в густеющих сумерках, прихватив с собой Йоната.

– Благородного человека сразу видно, – сказал Ванек, садясь и расстегивая ремешок шлема. Он был в числе тех десяти, что последовали за Йонатом, и тоже вышел из боя без единой царапины – только шлем получил вмятины в двух местах и теперь сидел на голове неуклюже. – Зарубите себе на носу все, что он сказал, – это на камне следовало бы высечь. Для тех «братцев», которые меня еще не знают, – я Ванек. Уведомляю также, что я счастливчик, – тем, кто хочет пожить подольше, советую держаться ко мне поближе. Все, кому завтра захочется улепетнуть, бегите ко мне – двух таких речей, как давешние, я уж больше не вынесу.

– Ты правда думаешь, что мы можем удержать это место, Ванек? – спросил Андрик, садясь рядом с ним. – Вагрийские корабли с пополнением подходят постоянно, а теперь вот они строят осадную башню.

– Пусть их – все занятие. А что до пополнения, то как ты думаешь, откуда оно берется? Чем больше их тут, тем меньше их в других местах. Они накапливаются здесь, у нас, братец Андрик, точно гной в чирье. Думаешь, Карнак пришел бы сюда, не будь он уверен в победе? Это тонкая бестия, и Пурдол для него – ступенька к славе.

– Не слишком-то это лестно для него, – сказал солдат с длинной челюстью и глубоко посаженными глазами.

– Может, и так, братец Дагон, но я говорю то, что думаю. Пойми меня правильно: я его уважаю и даже выбрал бы его в правители. Но он нам не чета: на нем лежит печать величия – он сам себя ею отметил, если ты понимаешь, о чем я.

– Нет, не понимаю, – покачал головой Дагон. – Я вижу одно: он великий воин и сражается за дренаев так же, как и я.

– На этом и покончим, – улыбнулся Ванек. – Оба мы согласны, что он великий воин, а братьям ссориться не пристало.

Наверху, в башне, Карнак, Дундас и Геллан сидели под только что вышедшими звездами и слушали эту беседу. Карнак с широкой ухмылкой поманил Геллана в другую сторону стены, где их самих никто не мог услышать.

– Умный, однако, мужик этот Ванек, – сказал генерал, пристально глядя на Геллана.

– Это правда, – усмехнулся Геллан, – вот только с женщинами дурак дураком.

– Не родился еще такой мужчина, который вел бы себя умно с женщинами. Уж мне ли этого не знать? Я был женат трижды, но так ничему и не научился.

– Ванек чем-то беспокоит вас?

Карнак сощурился, но в его глазах блеснул веселый огонек.

– А если и так, то что?

– Если бы это было так, я не пошел бы за вами.

– Хорошо сказано. Люблю самостоятельно мыслящих людей. Ты разделяешь его взгляды?

– Конечно – как, впрочем, и вы. Таких героев, о которых поется в песнях, в жизни не бывает. Каждый человек идет на смерть по своим собственным соображениям – чаще всего потому, что хочет защитить свою семью, свой дом либо себя самого. Ваши мечты, генерал, простираются немного дальше, но ничего дурного в этом нет.

– Рад, что ты так полагаешь, – язвительно заметил Карнак.

– Если вам не угодно слышать правду, дайте мне знать. Я могу врать не хуже кого другого.

– Правда вещь опасная, Геллан. Для одних это сладкое вино, для других яд – а между тем она все та же. Пойди приляг – у тебя измученный вид.

– О чем это вы? – спросил Дундас, когда Карнак снова появился на башне.

Тот пожал плечами и подошел к парапету, глядя на вагрийские костры вокруг гавани. Два корабля скользили по угольно-черному морю к причалу, и на их палубах выстроились солдаты.

– Геллан беспокоит меня, – сказал Карнак.

– Почему? Он хороший офицер – вы сами так говорили.

– Он чересчур сблизился со своими людьми. Он считает себя циником, но на самом деле он романтик – ищет героев в мире, который не приспособлен для них. Что побуждает людей это делать?

– Очень многие почитают героем вас, командир.

– Но Геллану выдуманный герой не нужен, Дундас. Как, бишь, назвал меня Ванек? Тонкой бестией? Разве это преступление – желать создания сильной державы, куда не могли бы вторгнуться варварские полчища?

– Нет, не преступление – и вы не выдуманный герой. Вы герой, который пытается показать, что он не таков.

Но Карнак сделал вид, что не слышит. Он смотрел на гавань, где подходили к причалу еще три корабля.

Дардалион прикоснулся ко лбу раненого – солдат закрыл глаза, и гримаса боли исчезла. Он был юн, и бритва еще не касалась его лица, но его правая рука висела на одном сухожилии, и только широкий кожаный пояс мешал внутренностям вывалиться наружу.

– Этот безнадежен, – передал Дардалиону Астила.

– Я знаю. Он уснул… и больше не проснется.

Походный лазарет был забит койками, тюфяками и носилками. Женщины ходили между рядами, меняя повязки, вытирая мокрые лбы, говоря тихие слова утешения. Сам Карнак попросил их помочь, и их присутствие действовало лучше всякого лекарства: ни один мужчина не станет проявлять слабость перед женщиной, поэтому раненые стискивали зубы и делали вид, что им не больно.

К Дардалиону подошел главный лекарь, хрупкий человек по имени Эврис. Они как-то сразу подружились, и лекарь был несказанно рад, что священники в трудное время пришли ему на помощь.

– Нам становится тесно здесь, – сказал Эврис, вытирая окровавленной тряпицей лоб.

– Да, здесь слишком душно, и в воздухе чувствуются болезнетворные миазмы.

– Это от трупов внизу. Гану Дегасу негде было хоронить их.

– В таком случае их следует сжечь.

– Надо бы, но подумай, как это повлияет на солдат. Видеть, как твои друзья падают, – одно дело, а смотреть, как они корчатся в огне, – совсем другое.

– Я поговорю с Карнаком.

– Видел ты в последнее время гана Дегаса?

– Нет. Уже несколько дней как не видел.

– Он гордый человек.

– Как большинство воинов. Без гордости не было бы и войн.

– Карнак обошелся с ним круто – обозвал его трусом и пораженцем. Это все неправда. Не было еще на свете человека столь сильного и стойкого, как Дегас. Он думал только о благе своих людей – знай он, что Эгель до сих пор сражается, он даже не помыслил бы о сдаче.

– Чего ты хочешь от меня, Эврис?

– Поговори с Карнаком – убеди его извиниться, пощадить чувства старика. Карнаку это ничего не стоит, а Дегаса избавит от отчаяния.

– Ты хороший человек, лекарь, коли способен думать о таких вещах посреди своих изнурительных трудов. Я сделаю, как ты просишь.

– А потом поспи немного. Ты выглядел на десять лет моложе, когда прибыл сюда шесть дней назад.

– Это потому, что днем мы работаем, а ночью охраняем крепость. Но ты снова прав. Я проявил бы гордыню, делая вид, что могу продолжать так вечно. Я непременно отдохну, обещаю тебе.

Дардалион прошел в боковую каморку и снял с себя окровавленный фартук. Потом наскоро помылся, налив воды из ведра в глиняный таз, оделся и начал застегивать панцирь. Латы показались ему слишком тяжелыми – он оставил их на узкой койке и вышел в прохладный коридор. У выхода во двор он услышал звуки битвы – лязг мечей, яростные крики, выкрики командиров и стоны умирающих.

Он медленно поднялся по истертым ступеням в замок, оставив гнетущий душу шум позади. Комнаты Дегаса помещались на самом верху. Дардалион постучался, но не получил ответа. Тогда он открыл дверь и вошел. Большая комната, опрятно убранная, была обставлена скромно – резной стол с несколькими стульями, ковер на полу перед обширным очагом и шкафчик у окна. Дардалион с глубоким вздохом прошел к нему. Внутри хранились медали, полученные за сорок лет службы, и памятные дары – резной щит, пожалованный дуну Дегасу за некую кавалерийскую кампанию, золотой кинжал и длинная серебряная сабля с вытравленной на клинке надписью «Единственному».

На нижней полке лежали дневники Дегаса – по одной тетради на каждый год военной службы. Дардалион открывал их наугад. Фразы, написанные безупречно четким почерком, изобличали чисто воинское мышление.

Запись десятилетней давности гласила:

Летучий отряд сатулов напал на окраины Скарты одиннадцатого числа. Посланы две полусотни с целью истребления. Альбар командовал первой, я второй. Неприятель был захвачен моим отрядом на горном склоне за Экарласом. Лобовая атака представлялась опасной, ибо врага прикрывали валуны. Я разделил отряд на три части, и мы обошли их сверху, обстреляв из луков. В сумерки они попытались прорваться, но к тому времени я развернул людей Альбара в овраге под горой, и сатулы были перебиты. С сожалением отмечаю, что мы потеряли двоих, Эсдрика и Гарлана, оба отменные кавалеристы. Сатулов было восемнадцать человек.

Дардалион осторожно убрал тетрадь на место и взял самую последнюю. Там почерк был уже не столь твердый.

Пошел второй месяц осады, и я не вижу надежды на успех. Я лишился былого крепкого сна. Всю ночь меня мучают кошмары.

И далее:

Люди гибнут сотнями. Меня посещают все более странные сны, как будто я летаю в ночном небе и вижу внизу дренайскую землю. Ее населяют одни мертвецы. Ниаллад мертв, Эгель мертв, и только мы дерзаем жить в мире призраков.

Десять дней назад Дегас записал:

Сегодня погиб мой сын Эльнар, защищавший надвратную башню. Ему минуло двадцать шесть, и он был крепок как бык, но стрела сразила его, и он упал со стены на сторону врага. Он был хороший человек – его мать, мир ее душе, гордилась бы им. Я убежден теперь, что мы одни воюем против Вагрии, и знаю, что долго мы не продержимся. Каэм посулил распять каждого в Пурдоле – мужчин, женщин и детей, – если мы не сдадимся. Сны продолжают терзать меня, словно демоны шепчут в моей голове. Мне все труднее мыслить ясно.

Дардалион перелистнул страницу.

Сегодня прибыл Карнак с тысячью человек. Я возрадовался, узнав от него, что Эгель продолжает сражаться, но тут же понял, сколь близок я был к измене всему, что всю жизнь защищал. Каэм перебил бы всех моих людей до последнего, и Дренай был бы обречен. Суровые слова я услышал от молодого Карнака, но они вполне заслужены мною. Я не оправдал доверия.

И последняя запись:

Сны покинули меня, и я спокоен. Мне вдруг подумалось, что за все годы своего брака я ни разу не говорил Руле о любви.

Никогда не целовал ей руку, как это заведено при дворе, и не дарил ей цветов. Как это странно. Все знают, как я ее любил, – я похвалялся своей женой везде и всюду. Однажды я сделал ей стул, на котором вырезал цветы. Я трудился над ним целый месяц, и она любила этот стул. Он до сих пор хранится у меня.

Дардалион закрыл тетрадь и посмотрел на резную спинку стула, любовно выполненную и отполированную – это была работа настоящего мастера. Потом встал и прошел в спальню. Дегас лежал на пропитанных кровью простынях с ножом в руке. Глаза его были открыты, и Дардалион бережно закрыл их, прежде чем накинуть на лицо старика простыню.

– Владыка Всего Сущего, – сказал священник, – прими его и укажи ему путь домой.