Текст книги "Нездешний"

11

Нездешний отпустил двух служанок, вылез из ванны и стряхнул с себя цветочные лепестки. Потом, обмотавшись вокруг пояса полотенцем, подошел к большому зеркалу и не спеша побрился. Плечо у него болело, и мышцы ныли после битвы у стен Мазина, а на ребрах красовался огромный синяк. Нездешний нажал на него и поморщился. Три года назад такой синяк давно бы уже зажил – а десять лет назад его не было бы вовсе.

Время – самый опасный враг.

Нездешний посмотрел в свои темно-карие глаза, вгляделся в сетку морщин и в седину, обильно пробивающуюся на висках. Потом его взгляд переместился пониже. Тело у него еще крепкое, но мышцы уже сохнут и скоро будут как веревки. Недолго ему осталось заниматься своим ремеслом.

Он налил себе вина и подержал во рту, смакуя терпкий, почти горький вкус.

Дверь отворилась, и вошел Кудин – маленький, толстый, с блестящим от пота лицом. Нездешний кивнул ему. За купцом шла молодая девушка с охапкой одежды в руках. Она сложила вещи на позолоченный стул и вышла, опустив глаза. Кудин топтался, беспокойно потирая руки.

– Ну что, дорогой мой, – всем доволен?

– Мне понадобится еще тысяча монет серебром.

– Разумеется.

– Мои вклады приносят хорошую прибыль?

– Времена теперь тяжелые, но ты, думаю, не будешь разочарован. Большую часть твоих восьми тысяч я поместил в Вентрии, вложив их в торговлю специями, – на них война не повлияет. Ты можешь получить деньги у Исбаса, в банке города Тиры.

– Чего ты так волнуешься, Кудин?

– Волнуюсь? Да нет, это из-за жары. – Толстяк облизнул губы и безуспешно попытался улыбнуться.

– Меня ищут, верно? К тебе приходили?

– Д-да. Но я ничего им не сказал.

– Разумеется – откуда тебе было знать, где я? Но ты пообещал им дать знать, если я здесь появлюсь, и сказал им о Тирском банке.

– Нет, – прошептал Кудин.

– Не бойся, купец. Я тебя не виню. Ты мне не друг и не обязан рисковать собой ради меня – я этого и не жду. Я бы счел тебя глупцом, если бы ты вел себя иначе. Ты уже сообщил о моем приезде?

Купец плюхнулся на стул рядом с кучей одежды. Лицо у него обвисло, как будто все мышцы перестали действовать разом.

– Да. Я послал гонца в Скултик. Что мне было делать?

– Кто приходил к тебе?

– Кадорас Тихий. Боги, Нездешний, он смотрит, как сам дьявол. Я пришел в ужас.

– Сколько человек было с ним?

– Не знаю. Он сказал, что «они» разобьют лагерь в Опаловой Долине.

– Давно ли вы с ним виделись?

– Пять дней назад. Он знал, что ты приедешь.

– Видел ты его после этого?

– Да. Он сидел в таверне с одним разбойником, здоровенным, как медведь. Знаешь такого?

– Знаю. Спасибо, Кудин.

– Ты не убьешь меня?

– Нет. Но если бы ты стал отпираться…

– Понимаю. И благодарю.

– Не за что. Теперь вот что. В Скарту сегодня привезли двух девочек. Их поместили у священников Истока. Зовут их Крилла и Мириэль. Ты позаботишься о них? Есть еще женщина, Даниаль, – ей тоже понадобятся деньги. Доходы с моих вкладов предназначаются им, понимаешь?

– Да. Крилла, Мириэль и Даниаль. Я запомню.

– Я обратился к тебе, Кудин, из-за твоей репутации честного дельца. Смотри не подведи меня.

Купец пятясь вышел из комнаты, и Нездешний стал одеваться. Свежая полотняная рубашка, лежащая сверху, пахла розами. Завязав рукава, он натянул черные штаны из плотного холста, кожаный камзол на шерстяной подкладке и черные, доходящие до бедер сапоги. Потом водрузил на плечи кольчугу. Ее только что смазали, и металл холодил тело. Нездешний застегнул пояс с ножами и прицепил меч. Арбалет лежал на широкой кровати, рядом – колчан с пятью десятками стрел. Нездешний повесил то и другое на пояс и вышел.

За дверью ждала давешняя девушка, и он дал ей четыре серебряных монеты. Она улыбнулась и хотела уйти, но он удержал ее, заметив синяк на ее руке выше локтя.

– Прости, что был так груб с тобой.

– Бывает и хуже. Ведь ты не нарочно.

– Нет, не нарочно. – Он дал ей еще монетку.

– Ты плакал во сне, – тихо сказала она.

– Извини, если разбудил тебя. Скажи, Хеула еще живет в Скарте?

– Ее хижина стоит на северном конце. – Девушка, явно испуганная, объяснила ему дорогу. Нездешний вышел из дома, оседлал коня и поехал к северной окраине.

Хибара, кое-как сколоченная из сырого дерева, перекосилась, и в щели набилась грязь. Входная дверь тоже сидела косо, и за ней висела занавеска для защиты от сквозняков. Нездешний спешился, привязал коня к крепкому кусту и постучался. Ответа не последовало, и он осторожно вошел в дом.

Хеула сидела у соснового стола, глядя в наполненное водой медное блюдо. Старуха почти облысела и еще больше высохла с тех пор, как он навещал ее два года назад.

– Добро пожаловать, Черный, – усмехнулась она. Зубы, белые и ровные, казались чужими на дряхлом лице.

– Низко же ты пала, Хеула.

– Жизнь – это маятник. Я еще вернусь. Налей себе вина – или воды, если хочешь.

– Вина, с твоего позволения. – Он наполнил глиняный кубок из каменного штофа и сел напротив нее. – Два года назад, – тихо начал он, – ты предостерегала меня против Каэма. Ты говорила о смерти принца и о священнике с огненным мечом. Очень красиво, поэтично и совершенно бессмысленно. Теперь это обрело смысл… и я хочу знать больше.

– Ты не веришь моим предсказаниям. Я ничем не могу тебе помочь.

– Да, в слепую судьбу я не верю.

– Идет война.

– Да что ты говоришь?

– Замолчи, мальчишка! Ты ничего не узнаешь, пока не закроешь рот.

– Виноват. Продолжай, пожалуйста.

– Война идет не здесь, и ведут ее силы, недоступные нашему пониманию. Одни называют их Добром и Злом, другие – Природой и Хаосом, третьи полагают, что Исток воюет сам с собой. Но в чем бы ни заключалась истина, война идет. Я сама склоняюсь к наиболее простому объяснению: Добро сражается со Злом. В этой борьбе существуют лишь мелкие победы – никто не одерживает верх окончательно. В этой войне участвуешь и ты – наемник, в решающий миг перешедший на другую сторону.

– Скажи, что ждет меня в пути.

– Вижу, высокие материи тебя не занимают. Хорошо. Ты заключил союз с Дурмастом – смелое решение. Он злодей без чести и совести, убивавший на своем веку и мужчин, и женщин, и детей. Он не отличает добро от зла и предаст тебя, ибо не понимает, что такое дружба. За тобой охотится Кадорас Тихий, Человек со Шрамом, – он не менее опасен, чем ты, непревзойденный мастер меча и лука. Черное Братство гонится за тобой, ибо им нужны доспехи Ориена и твоя смерть, а вагрийский император послал на твои розыски отряд головорезов за то, что ты убил его племянника.

– Я его не убивал.

– Верно. Это подстроил Каэм.

– Продолжай.

Хеула уставилась в блюдо с водой.

– Смерть караулит тебя со всех сторон. Ты завяз в самой середине тенет судьбы, и пауки приближаются.

– Но добьюсь ли я удачи?

– Это зависит от того, что ты понимаешь под удачей.

– Обойдемся без загадок, Сеула. Я спешу.

– Хорошо – но знай, что в пророчествах многое зависит от толкования. Ясно там ничего не говорится. Если ты метнешь свой нож в чащу леса, есть ли вероятность, что он убьет лису, передушившую моих кур?

– Нет.

– Это не совсем так. Закон вероятности гласит, что это возможно. Вот и прикинь, какая задача стоит перед тобой.

– Почему это выпало именно мне, Хеула?

– Я не впервые слышу этот вопрос. Если бы с меня снимали год всякий раз, как мне его задают, перед тобой сидела бы молодая красотка. Но ты спросил честно, и я отвечу. В этой игре ты – средство, ускоряющее ее ход. Благодаря тебе в мир явилась новая сила. Она родилась в тот миг, когда ты спас священника. Сила эта бессмертна и будет совершенствоваться до конца времен – но о тебе, Нездешний, не вспомнит никто. Пыль веков сокроет тебя.

– Мне это безразлично – но ты не ответила на мой вопрос.

– Верно. Почему ты? Потому что ты один имеешь шанс, хотя и слабый, изменить ход истории этого народа.

– А если я откажусь?

– Вопрос не имеет смысла – ты не откажешься.

– Почему ты так уверена?

– Честь – твое проклятие, Нездешний.

– Скажи лучше – благословение.

– Не в твоем случае. Она погубит тебя.

– Странно – а я-то думал, что буду жить вечно.

Он встал, чтобы уйти, но старуха жестом остановила его.

– Одно тебе скажу: остерегайся полюбить жизнь. Твоя сила в том, что ты не боишься смерти. Власть Хаоса многолика и не всегда заключается в острых клинках.

– Я не понимаю.

– Любовь, Нездешний. Остерегайся любви. Я вижу рыжеволосую женщину, которая принесет тебе горе.

– Я ее больше не увижу, Хеула.

– Кто знает? – проворчала старуха.

Как только Нездешний ступил за порог, слева от него мелькнула какая-то тень. Он пригнулся, и над головой у него просвистел меч. Упав плечом вперед, он привстал на колени, и его нож, пролетев по воздуху, вонзился нападавшему в горло. Враг упал на колени, выдернул нож – из раны хлынула кровь, и он рухнул ниц, уже бездыханный. Нездешний огляделся и подошел к убитому – этого человека он видел впервые.

Он вытер нож и убрал его на место. Хеула вышла на порог.

– С тобой опасно знаться, – хмыкнула она.

Он впился глазами в ее морщинистое лицо:

– Ты знала, что он здесь, старая ведьма.

– Да. Удачи тебе, Нездешний. Будь осторожен.

Нездешний ехал на восток. Лес здесь стоял стеной, и воин держал арбалет наготове, пристально вглядываясь в чащу. Ветви переплетались над головой, солнечные лучи едва пробивались сквозь листву. Через час он повернул на север, чувствуя, как сводит шею от напряженного ожидания.

Кадорас – не тот человек, от которого можно просто отмахнуться. Его имя в темных притонах всех городов произносят не иначе как шепотом: Кадорас Тихий, Прерыватель Снов. Говорят, что хитростью с ним не сравнится никто, а жестокостью – лишь немногие. Впрочем, Нездешний пропускал эти россказни мимо ушей, зная, как может приукрасить молва самое невинное деяние.

Уж он-то понимал Кадораса как никто другой. Он, Нездешний, Похититель Душ, Меч Хаоса.

Сказители слагали жуткие истории о нем, странствующем убийце, неизменно приберегая их напоследок, когда огонь в очаге уже догорает и посетители таверны собираются по темным улицам идти домой. Нездешний не раз сидел незамеченный в углу, слушая рассказы о своих злодеяниях. Вначале шли сказки о славных героях, прекрасных принцессах, замках с привидениями и блистающих серебром рыцарях – но, когда спускалась ночь, рассказчики подбавляли страху, и люди, расходясь по домам, с опаской вглядывались во тьму, где им чудились Кадорас Тихий или Нездешний.

То-то заплясали бы от радости сказители, услыхав, что Кадораса наняли навеки прервать сон Нездешнего!

Нездешний повернул на запад вдоль линии Дельнохских гор и скоро въехал на большую поляну, где стояло около тридцати повозок. Мужчины, женщины и дети завтракали у костров, а Дурмаст расхаживал между ними, собирая деньги.

Выехав из леса, Нездешний успокоился и рысью двинулся к лагерю. Он разрядил арбалет, ослабил обе тетивы, повесил оружие на пояс и слез с седла. Дурмаст с двумя седельными сумками, перекинутыми через плечо, помахал ему рукой, закинул свою поклажу в ближайший фургон и подошел к приятелю.

– Здорово, – усмехнулся он. – На этой войне можно неплохо заработать.

– Это беженцы?

– Да, едут в Гульготир со всем своим добром.

– Как их угораздило довериться тебе?

– По глупости, – с еще более широкой ухмылкой сказал Дурмаст. – В наши дни запросто можно разбогатеть!

– Не сомневаюсь. Когда отправимся?

– Мы только тебя и ждали, дружище. Шесть дней до Гульготира, потом по реке на северо-восток – итого недели три. Потом Рабоас и твои доспехи. Проще простого, не так ли?

– Проще некуда – все равно что змею подоить. Ты слышал, что Кадорас в Скултике?

Дурмаст в насмешливом ужасе вытаращил глаза.

– Нет.

– Он охотится за мной – так мне сказали.

– Будем надеяться, что он тебя не найдет.

– Ради его же блага. Сколько у тебя с собой людей?

– Двадцать. Хорошие ребята, надежные.

– Хорошие, говоришь?

– Ну, подонки, само собой, но в бою молодцы. Хочешь поглядеть?

– Спасибо, я только что поел – еще стошнит. А беженцев сколько?

– Сто шестьдесят. Есть смазливые бабеночки, Нездешний. Нас ждут приятные деньки.

Нездешний, кивнув, обвел взглядом лагерь. Они, конечно, решились на это со страху – но все-таки жаль их. Жаль, что они вынуждены довериться Дурмасту. Жизнь-то они сохранят, но в Гульготир прибудут нищими.

Он перевел взгляд к югу, оглядел лесистые холмы, и его внимание привлекла вспышка света.

– Что там такое? – спросил Дурмаст.

– Кто его знает. Может, кварц блеснул на солнце.

– Ты думаешь, это Кадорас?

– Все возможно. – Нездешний отвел коня в сторону и устроился в тени под разлапистой сосной.

Высоко на холме Кадорас вложил подзорную трубу в кожаный футляр и сел на поваленный ствол. Это был высокий худощавый человек, черноволосый и угловатый. Шрам, протянувшийся от лба до подбородка, раздвигал в дьявольской усмешке губы. Глаза у него были серые, как хмурое небо, и холодные, как зимний туман. Он носил черную кольчугу, темные штаны и высокие сапоги. По бокам на поясе висели два коротких меча.

Внизу в повозки запрягали волов, и караван выстраивался головой на север. Дурмаст занял место впереди, поезд двинулся к Дельнохскому перевалу. Нездешний ехал в хвосте.

Заслышав позади шорох, Кадорас резко обернулся. Из кустов вылез молодой человек и изумленно заморгал, глядя на нож в руке Кадораса.

– Он не пришел, – сказал парень. – Мы ждали там, где ты велел, но он не пришел.

– Прийти-то он пришел, да вы его проморгали.

– Валвин пропал. Я послал Макаса поискать его.

– Он найдет его мертвым.

– Откуда ты знаешь?

– Как не знать? Он сам на это напрашивался.

Кадорас встал, глядя вслед каравану. Боги, ну откуда берутся такие дураки? Ничего им в башку не вдолбишь. Конечно же, Валвин мертв. Ему было велено следить за хижиной Хеулы, но ни в коем случае не трогать Нездешнего. «Почему, – спросил Валвин, – что в нем такого особенного?» Кадорас так и знал, что этот дурак сотворит какую-нибудь глупость, – да ладно, невелика потеря.

Через час вернулся Макас, плотный коротышка с капризным ртом, заядлый грубиян. Он направился прямо к Кадорасу и доложил кратко:

– Убит.

– Ты прикончил старуху?

– Нет. С ней было двое волков – они жрали Валвина.

– И ты не решился прервать их завтрак?

– Нет, Кадорас. Я еще жить хочу.

– Вот и умница. Хеула уложила бы тебя на месте – ее сила очень велика. Кстати сказать, никаких волков там не было.

– Но я сам видел…

– Ты видел то, что хотела она. Ты не спросил у нее, как умер Валвин?

– Не было нужды. Она сказала, что бесполезно натравливать на льва шакалов, и велела передать это тебе.

– Она права, но шакалы тоже должны выполнить свою часть работы. Ну, живо – по коням.

– Ты недоволен нами? – спросил Макас.

– Вами-то? Как можно? Хватит разговоров, едем.

Кадорас грациозно сел в седло. Караван уже скрылся из виду, и он двинулся вниз по склону, откинувшись назад и задрав голову коня вверх.

– Не делай задачу слишком легкой, Нездешний, – прошептал он. – Не разочаровывай меня.

12

Карнак вошел в зал совета, и двадцать офицеров, встав, отдали ему честь. Генерал сделал им знак садиться и занял место во главе стола, набросив плащ на спинку стула.

– Пурдол вот-вот падет, – объявил он, обведя голубыми глазами угрюмые лица собравшихся. – Ган Дегас стар, утомлен и почти что сломлен. Священников Истока в Пурдоле нет, и ган больше месяца не получает от нас известий. Он думает, что остался в полном одиночестве.

Карнак помолчал, давая всем время усвоить его слова и оценивая степень напряжения. Геллан – воплощение полнейшего безразличия, а вот молодой Сарвай явно подавлен. Йонат шепчет на ухо Геллану – известно о чем: о допущенных в прошлом ошибках. Молодой Дундас с нетерпением ждет, всем сердцем веря в Карнака. Генерал знал всех, кто сидел здесь, знал их слабости и сильные стороны – были тут и меланхолики, и бесшабашные головы, которые опаснее всякого труса.

– Я отправляюсь в Пурдол, – произнес он, сочтя, что время пришло. Вокруг стола прошел шумок, и он вскинул руку, призывая к молчанию. – Против нас воюют три армии, и львиная доля досталась Пурдолу. Если крепость падет, освободится сорок тысяч солдат, готовых вторгнуться в Скултик. Против такого числа мы не устоим – поэтому я еду в Пурдол.

– Вам туда не попасть, – покачал головой бородатый Эмден, офицер Легиона. – Ворота закрыты наглухо.

– Есть другой путь – через горы.

– Где обитают сатулы, – пробормотал Йонат. – Я бывал в тех местах. Предательские перевалы, обледенелые тропы… Пройти там невозможно.

– Возможно! – вскочил на ноги Дундас. – Более полусотни наших солдат работают там, расчищая дорогу.

– Но через горы нельзя попасть в крепость, – вмешался Геллан. – Пурдол примыкает к отвесному утесу – спуститься с него не удастся.

– Мы не станем с него спускаться, – сказал Карнак. – Мы пройдем сквозь него. Утес весь пронизан пещерами, и один из ходов ведет прямо в подвалы замка; сейчас он завален, но мы расчистим его. Йонат прав: путь этот труден, и лошади там не пройдут. Я намерен взять с собой тысячу человек, каждый из которых будет нести шестьдесят фунтов груза. Тогда мы сможем продержаться, пока Эгель не придет к нам на подмогу из Скултика.

– А если он не придет? – перебил Йонат.

– Тогда уйдем в горы и разобьемся на партизанские отряды.

Сарвай поднял руку.

– Один вопрос, генерал. Насколько мне известно, Пурдол рассчитан на гарнизон из десяти тысяч человек. Если даже мы доберемся туда, нас вместе с защитниками окажется не более шести тысяч. Сможем ли мы удержать крепость?

– Точный расчет нужен только зодчим да чиновникам, Сарвай. Первая крепостная стена уже пала – значит гавань в руках вагрийцев, что позволяет им высаживать новые войска и подвозить припасы. Во второй стене всего двое ворот, и защитники держатся стойко. В третьей – одни ворота, и остается еще замок. Крепкий гарнизон способен удерживать крепость по меньшей мере три месяца – а больше нам и не понадобится.

Геллан откашлялся.

– Известно ли нам хоть что-нибудь о потерях в Пурдоле?

– Да, – кивнул Карнак. – Восемьсот человек. Шестьсот убитыми и двести тяжелоранеными.

– А как же Скарта? – спросил Йонат. – Дренаи, которые здесь живут, надеются на нашу защиту.

Карнак, не спеша с ответом, потер глаза. Этого вопроса он и боялся.

– Настало время трудных решений. Да, наше присутствие дает здешним жителям надежду, но надежда эта лживая. Скарту отстоять нельзя. Я это знаю, и Эгель тоже знает – вот почему он совершает маневры на западе, связывая вагрийцев и надеясь предотвратить вторжение. Мы без всякого толку держим здесь людей, которые отчаянно требуются в другом месте. Мы оставим здесь символическое прикрытие человек в двести… и это все.

– Город сотрут с лица земли! – с пылающим от гнева лицом поднялся Йонат.

– Его сотрут в любом случае, если вагрийцы решат взять его приступом. Сейчас враг ждет, когда падет Пурдол, и не решается вторгаться в лес. Если Пурдол выстоит, он спасет и Скарту, и прочие скултикские города. У Эгеля останется всего четыре тысячи человек, но из Скодийских гор придет пополнение. Мы должны помочь ему выиграть время.

Я знаю: вы думаете, что это безумие. Согласен с вами! Но все преимущества сейчас за вагрийцами. У них в руках все крупные порты. Лентрийская армия отступает перед ними. Дренан пал, дороги в Машрапур перекрыты. Один только Пурдол еще держится. Если он падет до выступления Эгеля, нам, как и всем дренаям, настанет конец. Дренайские земли раздадут вагрийским хозяевам, а их купцы только и ждут, когда наше государство вольется в Большую Вагрию. Если мы не возьмем свою судьбу в собственные руки и не рискнем всем, мы можем считать себя покойниками.

У нас, друзья мои, просто-напросто не осталось больше места для маневра. Выбора нет – остается хватать тигра за горло, уповая на то, что он выдохнется раньше нас. Завтра мы выступаем в Пурдол.

В глубине души Геллан сознавал, что это гибельная затея, и что-то шептало ему, что Карнак в своем стремлении помочь Пурдолу руководствуется скорее честолюбивыми, нежели стратегическими замыслами. И все же…

Не лучше ли последовать за одаренным свыше вождем к вратам ада, чем потерпеть бесславное поражение под началом у заурядного полководца?

В сумерки совещание закончилось, и Геллан побрел в свою каморку, чтобы собрать скудные пожитки в полотняные и кожаные седельные сумки. Три рубахи, две пары шерстяных носков, рукописный устав Легиона в истертом кожаном переплете, украшенный драгоценностями кинжал и овальная миниатюра на дереве с изображением белокурой женщины и двух маленьких детей. Геллан присел на койку и снял шлем, глядя на портрет. Когда ему впервые показали миниатюру, он остался недоволен, сочтя, что прелесть и радость этих милых лиц передана недостаточно хорошо. Теперь портрет казался ему работой истинного гения. Он тщательно завернул дощечку в промасленную кожу и уложил ее между рубахами. Потом вынул из ножен кинжал, полученный в награду два года тому назад: Геллан стал первым человеком, шестикратно завоевавшим Серебряный Меч.

Дети так гордились им на праздничном пиру! Одетые в лучшие платья, они сидели как маленькие взрослые, широко раскрыв глазенки и улыбаясь до ушей. И Карие не пролила ни капли супа на свое белое платьице, о чем весь вечер твердила отцу. Только жена Ания не пошла на пир, сказав, что от шума у нее болит голова.

Теперь они все мертвы, и души их затерялись в Пустоте. Смерть детей была тяжким горем, невыносимо тяжким. Геллан ушел в себя, не давая Ании никакого утешения. Одиночество сломило ее, и через восемнадцать дней после несчастья она повесилась на шелковом кушаке… Геллан сам нашел ее тело. Чума отняла у него детей, а жена ушла сама.

Теперь у него остался только Легион.

Завтра он отправится в Пурдол – к вратам ада.

* * *

Дардалион молча ожидал гостя. Час назад к ним на луг явился генерал Карнак и изложил свой план обороны Пурдола. Он спросил, может ли Дардалион помочь ему, удерживая на расстоянии Черных Братьев.

– Главное – пройти туда незамеченными, – сказал Карнак. – Если хоть какой-нибудь слушок о нашем походе просочится к вагрийцам, они встретят нас во всеоружии.

– Сделаю что смогу, генерал.

– Сделай больше, Дардалион, – убей этих ублюдков.

Когда он ушел, Дардалион опустился на колени перед шатром и склонил голову в молитве. Так он простоял около часа, а после пришел настоятель и преклонил колени рядом с ним.

Почувствовав его присутствие, Дардалион открыл глаза. Вид у старика был усталый, веки покраснели, глаза смотрели скорбно.

– Здравствуй, отец настоятель.

– Что ты сделал? – спросил старик.

– Отец, я сожалею о боли, которую причинил тебе, но сделал я то, что считаю правильным.

– Ты внес раскол в ряды братьев. Двадцать девять священников готовят себя к войне и смерти. Не может это быть правильным.

– Если мы на неверном пути, мы сами заплатим за это – Исток справедлив и не потерпит зла.

– Дардалион, я пришел к тебе с мольбой. Уйди отсюда, найди дальний монастырь в чужом краю и вернись к своим занятиям. Исток укажет тебе путь.

– Он уже указал мне путь, отец.

Старик склонил голову, и слезы упали на траву.

– Значит, я бессилен помешать тебе?

– Да, отец. Но ведь я не враг тебе.

– Ты теперь вождь, избранный теми, кто идет за тобой. Как же ты будешь именоваться, Дардалион? Настоятелем Смерти?

– Нет, я не настоятель. Мы будем сражаться без ненависти, не находя никакой радости в бою. А после победы – или поражения – мы снова станем теми, кем были.

– Неужели ты сам не понимаешь, насколько безумны твои речи? Вы намерены сразиться со злом его же оружием. Допустим, вы одержите победу. Но кончится ли на этом война? Вы остановите Черное Братство, но есть другие братства и другое зло. Зло не умирает, Дардалион. Это сорная трава, растущая в саду жизни. Ее срезают, жгут, вырывают с корнем, но она вновь вырастает, и еще сильнее, чем была. У дороги, которую ты избрал себе, нет конца – одна война сменяет другую.

Дардалион молчал: правота этих слов поразила его в самое сердце.

– Тут ты прав, отец, – наконец проговорил он. – Я это вижу. И вижу также, что ты был прав, назвав меня настоятелем. Мы не можем оставаться простыми воинами духа. Мы должны основать орден и четко определить свою цель. Я подумаю над твоими словами.

– Но решения своего не изменишь?

– Нет. Я поступил так во имя веры и не изменю ей, как и ты не изменил бы своей.

– Отчего же, Дардалион? Ты уже изменил однажды. Когда-то ты присягнул в том, что жизнь всякого человека – и не только человека – будет священна для тебя. Теперь ты убил нескольких человек и начал есть мясо. Что для тебя еще одно прегрешение против «веры»?

– Я не могу спорить с тобой, отец. Правда за тобой, и это удручает меня.

Настоятель поднялся с колен.

– Надеюсь, история забудет о тебе и твоих Тридцати, – но боюсь, что моя надежда не осуществится. Насилие всегда оставляет след в памяти человеческой. Будь осторожен, созидая свою легенду, иначе она разрушит все, за что мы стоим.

Настоятель ушел в сгущающиеся сумерки, где молча ждали Астила и остальные. Они склонились перед ним, но он им не ответил.

Тридцать собрались вокруг Дардалиона. Он завершил молитву и поднял голову.

– Мир вам, друзья. Сегодня мы должны будем помочь генералу Карнаку, а кроме того, поразмышлять о себе. Очень возможно, что путь, на который мы ступили, приведет нас к погибели, ибо то, что мы делаем, расходится с волей Истока. Поэтому мы должны сохранять веру в своих сердцах и уповать на то, что поступаем правильно. В эту ночь кто-то из нас может погибнуть, и нельзя нам совершать странствие к Истоку с ненавистью в душе. Мы начнем с того, что соединимся в молитве. Помолимся за наших врагов и простим их в сердце своем.

– Как можно простить их, а потом убивать? – спросил молодой священник.

– Если мы не простим их, нас поглотит ненависть. Подумай: если бы у тебя была собака и она бы взбесилась, ты ведь убил бы ее, хотя и жалея. Ты не испытывал бы к ней ненависти. Об этом я и прошу. Помолимся.

Когда стемнело, они завершили совместную молитву и поднялись в ночное небо.

Дардалион огляделся. Все Тридцать облеклись в серебряную броню, и в руках у них появились сверкающие щиты и огненные мечи. Звезды пылали ярко, и горы в лунном сиянии отбрасывали резкие тени. В полной тишине Тридцать ожидали появления Черного Братства.

Дардалион чувствовал, как нарастает тревога его товарищей. Сомнения вспыхивали и гасли, вспыхивали и гасли… Вновь и вновь… Ночь стояла ясная и тихая, и лес внизу купался в серебре.

Тянулись немыслимо долгие часы. Страх подступал и уходил, коснувшись каждого своими ледяными пальцами.

Ночь становилась все более грозной, и на западе собирались мрачные тучи, заслоняя луну.

– Они идут! – передал другим Астила. – Я чувствую их.

– Сохраняйте спокойствие, – мысленно произнес Дардалион.

Темные тучи придвинулись ближе, и меч в руке Дардалиона вспыхнул белым огнем.

Тучи изрыгнули сонм воинов в черных плащах. Исходящая от них ненависть захлестнула священников. Дардалион ощутил на себе ее темную силу, но освободился и устремился навстречу врагу. Меч его рубил направо и налево, щит звенел, принимая ответные удары. Тридцать бросились ему на помощь. Битва закипела.

Черных воинов было больше полусотни, но они не смогли устоять против серебряных Тридцати и устремились обратно за тучи. Тридцать ринулись за ними в погоню.

Внезапно Астила издал предостерегающий крик, и Дардалион, бывший у самых туч, отклонился в сторону.

Туча раздувалась, образуя темное чешуйчатое тело. Вот на нем отросли огромные крылья, а впереди разверзлась красная пасть. Чудище принимало в себя Черных Братьев и на глазах обретало силу.

– Назад! – передал Дардалион, и Тридцать помчались обратно к лесу.

Зверь гнался за ними, Дардалион замер на миг, лихорадочно обдумывая случившееся. Черные Братья, соединившись, создали это чудовище. Реально ли оно? В глубине души Дардалион понимал, что да.

– Ко мне! – передал он, и Тридцать собрались вокруг него. – Один воин. Один разум. Одна цель, – произнес он, и Тридцать слились воедино.

Дардалион ощутил, как его разум тает, соединяясь с другими, а сила растет.

Там, где были Тридцать, возник Единый с горящими глазами и мечом, похожим на застывшую молнию.

С яростным криком Единый бросился на зверя. Чудище взревело и выбросило вперед когтистые лапы, но Единый обрушил на него свой меч. Отрубленная лапа полетела вниз. Взвыв от боли, зверь разинул пасть и устремился на врага. Единый заглянул в пасть и увидел там многочисленные ряды зубов, острых, как черные мечи Братства. Он высоко занес свой клинок и метнул его, как молнию, в разверстое жерло. В руке у Единого возникали все новые и новые молнии, и он метал их во врага. Зверь пятился под ударами и клубился, меняя форму.

Вот темные фигурки разлетелись от него в разные стороны, и он весь как-то съежился. И тогда Единый раскинул руки и ворвался в самое сердце тучи, терзая ее в клочья. Вопли и боль гибнущих Братьев захлестывали его. Туча рассеялась. Души уцелевших устремились в свои тела. Единый, обстреляв их напоследок громовыми стрелами, впервые увидел звезды и полетел к ним.

«Как они прекрасны! – думал он, оглядывая всевидящими глазами мерцающие разными красками планеты, где клубятся облака над пересохшими океанами, и примечая вдали комету, пересекающую просторы Вселенной. – Как много в мире чудес!»

Дардалион, заключенный в Едином, рвался на волю. Он позабыл свое имя, и сонливость одолевала его. Мысли Астилы накатывали на него, как туманные волны. Он один. Нет, не один. Их много. Вот нахлынула радость, и он увидел в воздухе радужный дождь метеоров. Это зрелище восхищало Единого. Астила упорствовал. Их много. Сколько? Нет, не один. Он медленно считал, выискивая в памяти собственные мысли. Потом всплыло имя – Дардалион. Это его так зовут? Нет, другого. Астила слабо позвал, но не получил ответа. Сколько их?

Тридцать. Вот оно, магическое число. Тридцать. Единый содрогнулся, и Астила вырвался на волю.

– Кто ты? – спросил Единый.

– Астила.

– Зачем ты ушел от меня? Мы – одно.

– В тебе есть еще Дардалион.

– Дардалион? – повторил Единый, и молодой священник шевельнулся в его глубине. Астила одно за другим выкликал имена Тридцати, и они оживали и разъединялись, смущенные и растерянные.

Уже близился рассвет, когда Астила наконец повел их домой.

Их души вернулись в тела, и они проспали несколько часов.

Дардалион проснулся первым, разбудил остальных и позвал к себе Астилу.

– Ночью ты спас нас, – сказал Дардалион. – У тебя есть дар видеть истину сквозь обман.

– Но Единого создал ты. Без него мы расстались бы с жизнью.

– Мы чуть было не расстались с ней. Единый был не менее опасен для нас, чем Облачный Зверь, и во второй раз нас спас ты. Вчера настоятель предостерег меня, и я обещал подумать над его словами. Нам нужен порядок, Астила… нужен устав. Я стану настоятелем Тридцати, но и тебе отведу не менее важную роль. Я буду Голосом, а ты – Глазами. Вместе мы отыщем путь, угодный Истоку.