Текст книги "Нездешний"

19

Лес был невелик, но в нем нашелся овражек, где Нездешний смог развести костер. Он продрог, и его ожоги, хотя и заживали быстро, все еще награждали его порой приступами лихорадки. Три дня он пролежал в пещере, а после двинулся на север. На пути он встретил горстку нотасов, которые продали ему некий зловонный бальзам – им Нездешний мазал спину и плечи. Молодая нотаска полечила рану у него на виске, а старый вождь дал ему новое имя: Бычий Череп. Нездешний посмотрел на себя в бронзовое зеркальце: на виске вздулась багровая шишка, кожа вокруг полопалась. Хорошо, что удар меча пришелся плашмя. Опухоль на глазу уменьшилась, но глаз все еще сильно слезился на ярком солнце.

Вождь нотасов, жизнерадостный старикан, ощупал ему голову.

– Трещины нет, Бычий Череп. Будешь жить.

– Далеко ли еще до Рабоаса?

– Пять дней, если ехать, ни о чем не заботясь. Семь, если смотреть в оба.

Девушка принесла в каменном кувшине холодной воды и обмыла Нездешнему рану – маленькая, миловидная, с нежными руками.

– Моя младшая жена, – сказал старик. – Хороша, правда?

– Хороша, – согласился Нездешний.

– Ты весь обвешан оружием, Бычий Череп. Ты ведешь войну?

– Да, – кивнул Нездешний, – и мне не хотелось бы ничего оставлять здесь.

– Твой вороной очень зол. Он укусил моего старшего сына за плечо.

– У него переменчивый нрав. Пусть твои люди доставят мои вещи обратно – я сам заверну их в одеяло и приторочу к седлу. Меня конь не укусит.

Старик хихикнул и отпустил девушку – но, когда входное полотнище юрты опустилось и он остался наедине с чужестранцем, улыбка исчезла с его лица.

– За тобой охотятся, Бычий Череп. Много-много всадников ищут тебя.

– Я знаю.

– И надиры, и южане.

– Знаю.

– Южане носят черные плащи, и глаза у них холодные. Они точно туча, закрывающая солнце, и наши дети боятся их – детские сердца прозорливы.

– Это злые люди. Их обещания – прах, но их угрозы чреваты кровью.

– Знаю. Они посулили нам золото за ответы и смерть за молчание.

– Когда они вернутся, скажи им, что я здесь был.

– Непременно скажу. Зачем они тебя ищут? Ты кто – король в изгнании?

– Нет.

– Кто же тогда?

– Мало ли врагов может нажить человек? – развел руками Нездешний.

Старик угрюмо кивнул, не сводя с него темных глаз.

– Знаешь, почему я прожил так долго? – спросил он, наливая гостю кубок лиррда. Нездешний, пожав плечами, принял кубок и выпил. – Потому что я благословлен свыше. Я вижу то, что сокрыто в тумане людского разума. Я хожу тропами духа и вижу, как рождаются горы. Для меня не существует тайн. Эти южане поклоняются Тьме и питаются сердцами младенцев. Они съедают длинные зеленые листья и взмывают ввысь на крыльях ночного ветра. Однако тебя они найти не могут. Эти люди, способные отыскать летучую мышь в кромешно-черной пещере, не могут найти всадника на голой равнине. Когда я закрываю глаза, я вижу детей, играющих у юрты, вижу, как твои лошади щиплют траву, вижу свою младшую жену – она говорит старшей, что боится моих прикосновений, ибо они напоминают ей о смерти. Но тебя, Бычий Череп, я не вижу. Почему?

– Не знаю.

– Это правда, не знаешь, – но я-то знаю. У тебя есть друг – друг могущественный, оградивший чарами твой дух. Ты доступен лишь особому зрению.

– Да, у меня есть такой друг.

– Сейчас он находится в осажденной крепости?

– Возможно. Не знаю наверное.

– Он в большой опасности.

– Я ничем не могу ему помочь.

– Мне думается, что ты – ключ ко всему.

– Там будет видно. Давно ли были здесь эти всадники? Не говорили они, что вернутся?

– Они не говорили, но я знаю. Они въедут в мой стан на закате.

– С какой стороны?

– С востока. Направившись на север, ты избегнешь их – но ненадолго. Ваши пути пересекутся, и этого изменить нельзя. Тебе нужны еще друзья, Бычий Череп, – один ты пропадешь. – Старый нотас закрыл глаза, и его пробрала дрожь. Порыв холодного ветра пронесся по юрте, задувая светильники, – старик затрясся и поднял веки. – Ты должен уходить, а я – сменить место стоянки, – со страхом в раскосых глазах проговорил он.

– Что ты видел?

– Твои враги поистине могущественны. Они открыли девятые врата ада и выпустили оттуда перевертней. Тебе нужно уехать далеко и скакать быстро, Бычий Череп.

– Кто такие перевертни?

– Больше я ничего тебе не скажу. Время идет, и каждый удар сердца приближает нас к гибели. Запомни накрепко вот что: не пытайся сразиться с ними. Беги! Они несут смерть. Беги!

Старик вскочил на ноги и выбежал наружу. Нездешний услышал его испуганный голос, выкрикивающий приказы. Пожитки гостя сложили аккуратной кучкой около лошадей – он упаковал их и выехал из лагеря, оставив в уплату за помощь коня Кадораса.

Теперь, отъехав миль на восемь к северу, он размышлял над словами старика: «Не пытайся сражаться. Беги!»

Но что это за перевертни такие? Почему их нельзя убить? Сердца у них в груди нет, что ли? Что это за существа, способные выйти живыми из схватки с Нездешним?

Старик не трус. Он почуял зло, исходящее от Черных Братьев, но они его не испугали. Однако эта новая угроза лишила его всякого мужества. Зачем ему вздумалось переносить лагерь? Нездешний подбавил веток в огонь и погрел руки. Ночной ветер зашуршал листьями над головой, и где-то далеко завыл волк.

Он наточил метательные ножи и осмотрел арбалет, сделанный в свое время по его заказу вентрийским оружейником. Приклад из полированного черного дерева, оба курка – из матовой бронзы. Арбалет не имел себе равных, и Нездешний отвалил его создателю целую гору опалов. Не важно, что камни были ворованные, – оружейник заморгал от изумления, когда Нездешний высыпал их ему в ладони.

«Ты настоящий мастер, Арлес, а это – вершина твоего мастерства».

Конь испуганно заржал. Нездешний плавным движением поднялся на ноги, натянул арбалет и вставил на место обе стрелы. Конь рвал узду, стремясь сорваться с привязи, прижимал уши и выкатывал глаза.

«Не пытайся сражаться. Беги!» – отозвались в памяти слова старика.

Нездешний свернул одеяло и бросился к лошади. Затянув подпругу и приторочив одеяло, он отвязал узду, вскочил в седло – и едва усидел: конь взял с места в карьер, они вылетели из леса и понеслись на север.

Нездешний оглянулся – позади из леса показалось несколько темных фигур. Он напряг зрение, но облако скрыло луну, и призраки растаяли во тьме. Он пытался сдержать бешеный бег коня – безумием было скакать так по степи ночью. Стоит подвернуться рытвине, кроличьей норе, камню – и конь рухнет со сломанной ногой.

Проскакав около мили, конь начал выдыхаться – Нездешний натянул поводья и пустил его шагом. Бока скакуна покрылись пеной, он прерывисто дышал. Нездешний погладил его по длинной шее, шепча ласковые слова.

Позади ничего не было видно. С беглого взгляда преследователи запомнились ему великанами, одетыми в волчьи шкуры. Ему показалось, что они бегут согнувшись, – но это, должно быть, тусклый свет сыграл с ним шутку, ибо мчались они с поразительной быстротой. Воспользовавшись медленным шагом коня, Нездешний разрядил арбалет и ослабил тетивы.

Кто бы ни гнался за ним, они пешие и этой ночью его не догонят.

Он спешился, обтер коня от мыла и, ведя его в поводу, зашагал на север.

– А ведь ты, похоже, спас мне жизнь, – прошептал он, гладя бархатистую шею.

Так прошли они около мили. Облака рассеялись, луна засияла серебром над далекими горами.

Нездешний снова сел верхом, потер глаза и зевнул, закутавшись в плащ. Сон обволакивал его ум, как теплое одеяло.

Сова ухнула над головой и камнем упала вниз, вытянув когти. Раздался писк схваченного ею зверька.

Что-то темное мелькнуло справа от Нездешнего – он оглянулся, но не увидел ничего, кроме низкого кустарника. Резко встрепенувшись, он посмотрел налево – там, выскочив из высокой травы, неслись на него две тени. Пришпоренный конь взвился на дыбы и поскакал. Нездешний низко пригнулся к его шее.

Впереди возникла еще одна тень, конь шарахнулся в сторону. Тень прыгнула, и Нездешний с содроганием увидел перед собой клыкастую личину демона. Он ударил нападавшего кулаком по голове, конь толкнул плечом, и чудовище отлетело прочь. На этот раз Нездешний не пытался сдерживать коня – он сам испугался не меньше, увидев жуткие красные глаза и смоченные слюной клыки. Сердце бешено колотилось у него в груди. Неудивительно, что старик так спешил сняться с лагеря, – ему нужно было уйти подальше от запаха Нездешнего.

Только через три мили он смог взять себя в руки. Конь трусил рысью из последних сил. Нездешний пустил его шагом и оглянулся.

Позади – никого, но он знал: демоны бегут за ним, чуя его страх. Он оглядел горизонт в поисках убежища, ничего не нашел и поехал дальше. Звери непременно нагонят его: конь устал и способен оторваться от погони лишь на время, долгой охоты он не выдержит.

Сколько их, этих чудищ? Не меньше трех. Это еще не так страшно – уж с тремя-то он справится? Нет, поручиться за это он не мог.

В нем вспыхнул гнев. Дардалион сказал, что он, Нездешний, служит Истоку, – что же это за Бог, который бросает человека в такой опасности? Почему все преимущества достаются врагу?

– Чего еще ты хочешь от меня? – крикнул он, глядя в небо.

Впереди на равнине виднелась низкая гряда холмов. Там не росло деревьев и вряд ли можно было укрыться. Конь медленно взобрался вверх по склону, и Нездешний, натянув поводья, посмотрел назад. Сначала он не увидел ничего, но потом разглядел их вдали – их было шестеро, и они бежали по его следу. Еще несколько минут – и они настигнут его.

Нездешний натянул арбалет и вставил стрелы. Двух зверей он собьет, а третьего, если удастся, сразит мечом.

Он посмотрел в другую сторону и увидел реку, серебряной лентой вьющуюся по равнине к горам. У подножия холма стояла хижина, рядом был причален небольшой паром. Окрыленный надеждой, он направил коня вниз.

На середине склона он начал звать паромщика.

В оконце хижины блеснул фонарь. На порог вышел высокий мужчина.

– Перевези меня, – попросил Нездешний.

– Утром перевезу, – ответил паромщик. – Ночуй у меня.

– К утру нас не будет в живых. За мной гонятся шесть демонов из преисподней. Если у тебя есть семья, сажай ее на паром.

Паромщик поднял повыше фонарь. Он был высок, плечист, зарос густой черной бородой, и глаза его, хоть и раскосые, выдавали смешанную кровь.

– Объясни-ка толком.

– Некогда объяснять, поверь мне. Даю тебе за перевоз двадцать монет серебром – но если ты не поторопишься, я пущусь вплавь.

– Вплавь не сдюжишь – течение больно сильное. Погоди-ка.

Паромщик ушел в хижину. Нездешний выругался, кляня его за медлительность. Вскоре тот вышел с тремя детьми – девочка прижимала к себе тряпичную куклу. Отец завел детишек на паром и поднял брус, пропустив Нездешнего с лошадью. Нездешний вернул брус на место, подхватил с причала веревку и начал тянуть. Паром отчалил, паромщик перехватил веревку, а Нездешний стал на корме, глядя на берег.

На холме показались бегущие чудовища.

Паром отошел от берега всего на несколько ярдов.

– Боги, это кто же такие? – ахнул паромщик, выпустив веревку.

– Тяни, если жизнь дорога! – завопил Нездешний, и паромщик налег на канат что есть мочи. Оборотни выскочили на причал – впереди несся гигант с горящими глазами. Вытянув вперед когтистые лапы, он добежал до края причала и прыгнул. Нездешний спустил первый курок. Стрела вонзилась зверю в пасть, расколола нёбо и вошла в мозг. Оборотень ударился о брус парома, расщепив его надвое. Конь Нездешнего в ужасе заржал. С причала прыгнул второй зверь. Вторая стрела арбалета отскочила от его черепа, и он встал, шатаясь, на краю парома. Нездешний, подпрыгнув, пнул его сапогами в грудь, и демон свалился в бурные воды реки.

Остальные завыли в ярости, а Нездешний, став на ноги, снова зарядил арбалет и послал стрелу через двадцатифутовый прогал. Она попала в чью-то мохнатую грудь. Оборотень гневно взревел, вырвал стрелу и швырнул ее в реку.

Когтистая рука ухватила Нездешнего за лодыжку. Он бросил арбалет, выхватил меч и что есть силы рубанул сверху вниз. Клинок рассек руку, но не задел кости. Еще трижды Нездешний поднимал и опускал меч, прежде чем когти разжались. Тогда он высвободил ногу и отскочил назад.

Чудовище перевернулось на спину. Из пасти торчала стрела, из отрубленной руки била кровь. Нездешний пинком сбросил тело с парома, и оно камнем ушло под воду.

– Где тут поблизости брод? – спросил Нездешний.

– Двадцать миль вверх по реке, пятнадцать вниз. Кто они?

– Не знаю, да и знать не хочу.

Дети сбились в кучку на дальнем конце парома, слишком напуганные, чтобы плакать.

– Поди-ка займись ими, – сказал Нездешний. – Я потяну за тебя.

Паромщик передал ему веревку и обнял детей, что-то тихо приговаривая. Он достал из прибитого к палубе сундука одеяла, и дети улеглись, тесно прижавшись друг к дружке.

На переправу ушло около часа, и Нездешний преисполнился глубокой благодарности судьбе за то, что ему не пришлось пересекать реку вплавь. На середине течение было таким стремительным, что ни один человек с ним бы не справился.

На берегу показался мол. Паромщик вышел вперед с причальным концом. Нездешний помог паромщику отнести спящих детей в хижину. Там они уложили их на две кровати у задней стены. Паромщик развел огонь. Мужчины подсели к очагу.

– Мало мне было кочевников, – сказал паромщик. – Сдается мне, пора уносить отсюда ноги.

– Эти твари охотятся за мной. Не думаю, чтобы они сюда вернулись.

– Все равно. Я должен думать о детях. Здесь им не место.

– Давно вы тут?

– Три года. Переехали после смерти жены. У меня было хозяйство около Пурдола, но я разорился из-за постоянных набегов – у меня забрали все семена и запасы на зиму. Поэтому я обосновался здесь и стал помогать одному старому нотасу. Он умер в прошлом году – свалился в реку.

– Кочевники не досаждают тебе?

– Нет, покуда я держу паром. Но они не любят меня – я ведь полукровка.

– Да, ты выше большинства из них.

– Моя мать была вагрийка, а отец нотас. Я ни с кем не состою в кровной вражде – и на том спасибо. Я слышал, на юге идет война?

– Да.

– А ты зовешься Нездешним.

– Значит, всадники побывали и здесь. Кто – надиры или вагрийцы?

– И те, и другие. Но я тебя не выдам. Я обязан тебе жизнью своих детей.

– Ничем ты мне не обязан – это я у тебя в долгу. Я привел к тебе этих тварей. Когда всадники вернутся, расскажи им обо всем. И скажи, что я уехал на север.

– Зачем?

– По двум причинам. Во-первых, это правда, во-вторых, они и без того знают, куда я направляюсь.

Паромщик, кивнув, разворошил огонь и подбавил дров.

– Если им это известно, зачем ты туда едешь? Они будут поджидать тебя там.

– У меня нет выбора.

– Чепуха. Выбор всегда есть. Отсюда ты мог бы уехать на все четыре стороны.

– Я дал слово.

– Да, с этим не поспоришь, – понимающе улыбнулся паромщик. – Но мне хотелось бы знать, что может заставить человека дать подобную клятву?

– Глупость, помимо всего прочего.

– Не похоже, чтобы ты был глуп.

– Все люди глупы. Мы ведем себя так, будто будем жить вечно, и полагаем, что сможем сдвинуть горы, если захотим. Но мы обманываем себя – мир от наших потуг не изменится.

– В твоих словах сквозит горечь, Нездешний, но дела твои расходятся с ними. Твое путешествие, куда бы ни лежал твой путь, определенно вызовет какие-то перемены. Иначе зачем рисковать своей жизнью?

– Что бы ни ждало меня, успех или неудача, – через сотню лет, если не меньше, об этом никто уже не вспомнит. Если мне повезет, над горой ненадолго проглянет солнце, если не повезет – прольется дождь. Не все ли равно горе?

– Это нам неизвестно. Зато тебе не все равно. И этого достаточно. Мир слишком равнодушен, слишком много в нем алчности и насилия. Я люблю, когда вокруг меня все растет, люблю слышать смех.

– Да ты романтик, как я погляжу.

– Меня зовут Гурион, – сказал, протянув руку, паромщик.

Нездешний пожал ему руку и хмыкнул.

– А я когда-то звался Дакейрасом.

– Ты тоже романтик, Дакейрас, – только романтики хранят верность своему слову вопреки всему миру. Казалось бы, в этом наша сила, но нет: честь – это цепь, которая сковывает нас.

– Ты, Гурион, не только романтик, но и философ. Тебе бы учителем быть, а не паромщиком.

– Куда ты держишь путь, Дакейрас?

– За бронзовыми доспехами.

– Зачем они тебе?

– Есть один дренайский полководец по имени Эгель – я должен доставить их ему. Это поможет ему в борьбе, которую он ведет.

– Я видел их.

– Ты побывал на Рабоасе?

– Да, много лет назад. Доспехи хранятся в пещере, в самом сердце горы. Но их хорошо стерегут.

– Кто, надиры?

– Хуже – чудища, живущие во мраке пещер.

– Как же тебе тогда удалось поглядеть на доспехи?

– Я шел с племенем моей жены, с Волчьей Головой. Нас было пятьдесят человек. Хан женил своего младшего сына и хотел показать ему легендарные доспехи.

– Меня удивляет, что надиры не взяли их себе.

– Это невозможно. Ты разве не знаешь? На самом деле их не существует.

– Говори яснее.

– Доспехи – лишь видимость. Если тронуть их, рука пройдет насквозь. Настоящие доспехи спрятаны в другом месте горы – никто не знает где. А те, что видны, всего лишь мерцающий призрак – ему-то все и поклоняются.

Нездешний промолчал, задумчиво глядя в огонь.

– Я думал, ты знаешь, где спрятаны настоящие доспехи, – сказал Гурион.

Нездешний покачал головой и рассмеялся, а опечаленный Гурион отвел глаза.

– Будь прокляты все романтики! – воскликнул, отсмеявшись, Нездешний. – Гореть бы им в седьмом круге ада!

– Ты ведь это не всерьез.

Нездешний запустил пальцы в волосы и встал.

– Знал бы ты, до чего я устал. Мне кажется, будто я тону в зыбучем песке, а мои сострадательные друзья позаботились привязать камни к моим ногам. Я наемный убийца и убиваю за деньги. Хорошее занятие для романтика, верно? Я охочусь на людей. Но на этот раз все охотятся за мной – люди, звери и духи Тьмы. Если верить моему другу Дардалиону, мое дело служит Истоку. Слыхал ты об Истоке? – Гурион кивнул. – Так вот, дружище: служить Истоку нелегко. Его не видно и не слышно, и помощи от него не дождешься.

– Однако он привел тебя к парому.

– Мои враги умеют незримо летать в ночи, – усмехнулся Нездешний, – вызывать оборотней из преисподней и читать чужие мысли. А на моей стороне Бог, способный, самое большее, привести человека к парому.

– И все-таки ты жив.

– Пока да – но завтра все начнется сызнова.

20

Дардалион отвернулся от Астилы и облокотился на широкий подоконник. Само окно, как и все окна в замке, представляло собой узкую щель и предназначалось скорее для защиты, нежели для освещения. Лучник из этой амбразуры мог стрелять вправо, влево и прямо, захватчики же не имели возможности проникнуть через нее в замок, а вражеская стрела могла попасть в нее разве что случайно. Дардалион, опираясь на локти, смотрел на крепостную стену.

Там опять кипел кровавый бой, но защитники держались стойко. За стеной громоздились обгоревшие останки двух вагрийских осадных башен, вокруг валялись почернелые трупы. Третью башню медленно подтягивали к крепости. Защитники поджидали ее с маслом и огнем наготове. За башней шла вагрийская пехота, готовая по команде устремиться на приступ. Дардалион заморгал и отвел взгляд от стены.

– Почему ты не хочешь слушать меня, Дардалион? – спросил Астила.

– Я слушаю тебя, брат, – повернулся к нему Дардалион, – но ничем не могу тебе помочь.

– Ты нужен нам здесь. Мы гибнем. Уже семеро наших ушли к Истоку – без тебя нам не обойтись.

– Нездешний тоже нуждается во мне. Я не могу его бросить.

– Мы теряем мужество. – Астила опустился на узкую койку и обхватил голову руками.

Дардалион впервые заметил, как устал его друг, заметил сгорбленные плечи и багровые круги под яркими некогда глазами. Он отошел от окна и сел рядом с Астилой.

– Силы мои ограничены, а дел непочатый край. Я искренне верю в то, что Нездешний спасет дренаев. Не могу объяснить почему – но, сколько бы я ни молился, доспехи еженощно являются мне: я вижу, как они светятся в своей темной пещере. А между тем столь бесценное для нас сокровище ищет один-единственный человек. Один-единственный, Астила! Он один противостоит Братству, надирам, а теперь еще и адским чудовищам. Без меня ему конец. Попытайся понять меня. Ну пожалуйста.

Астила, помолчав, взглянул в лицо Дардалиону.

– Ты мой наставник, и я буду следовать за тобой до самой смерти, да и после нее. Но знай, наш конец близок. Скажу без ложной скромности, из братьев я самый сильный – и мои силы на исходе. Если я отправлюсь ночью в дозор, я уже не вернусь. Ты хочешь этого? Пусть будет так. Но верь мне, Дардалион, дело обстоит именно так: либо Тридцать, либо Нездешний. Полагаюсь на твой суд.

Дардалион положил руку ему на плечо.

– Я тоже изнурен до предела. Мне стоит великого труда держать вокруг Нездешнего щит, но я не вправе убрать его – даже ради тебя.

– Понимаю, – глухо промолвил Астила. – Пойду готовиться к ночи.

– Нет. Давай признаем честно: битву мы проиграли. Теперь мы будем защищать только Карнака да нескольких офицеров.

– Тогда Братство займет крепость.

– Что поделаешь? Наши воины – сильные люди, Астила. Хорошие люди. Они выстоят даже в пелене отчаяния.

– Ты правда в это веришь?

– Во что же еще остается нам верить? Кто-то дрогнет, кто-то умрет – но другие дадут отпор. Я не верю, что зло восторжествует. Не могу поверить.

– Оно торжествует повсюду – страна лежит в руинах.

– Здесь оно еще не восторжествовало, Астила.

– Но и война еще не окончена, Дардалион.

Йоната мучили дурные сны, и он проснулся в поту. Он видел, как пляшет его отец, снятый с виселицы, с багровым лицом и вывалившимся изо рта языком. Он плясал, а знатные господа смеялись и швыряли ему медяки – эти господа лакомились соловьиными язычками в то время, когда отец просил на хлеб; за один кубок вина они платили больше, чем он тратил в месяц на всю семью. Они подшучивали и насмехались над ним.

Йонат сел, весь дрожа. По стене шли Карнак с Гелланом и Дундасом. Йонат плюнул, обуреваемый злобой.

Если бы хоть кто-то послушал его год назад, вагрийцы никогда не вторглись бы в страну. Но господа думают не так, как простолюдины. Им бы урезать Легион, лишить солдат честного заработка. Обречь их на голод – ведь земля всех не прокормит. Кого заботит судьба простого солдата? Никого – а всего меньше господ в шелковых одеждах, с мечами, оправленными в драгоценные каменья. Любопытно, что бы они стали делать, если бы солдаты взяли да и разошлись по домам? И вагрийцы, и дренаи? Стали бы сражаться друг с дружкой? Ну нет – такая игра им быстро бы приелась.

Его думы нарушил Геллан.

– Я вижу, ты не спишь. Можно посидеть с тобой?

– Сделайте милость.

– Как у тебя дела?

– Неплохо.

– Хотел бы и я сказать то же самое. Вряд ли я долго протяну, если все дни будут похожи на этот. Ты когда-нибудь испытываешь такое чувство?

– Время от времени. Это пройдет, командир, с первой же завтрашней атакой.

– Надеюсь. Ты нынче вел себя молодцом, Йонат, – удержал своих, когда все казалось потерянным. Немногие способны на такое. Это дается человеку свыше, и я первым разглядел в тебе этот дар. Я горжусь тобой – говорю это искренне. Потому-то я и сделал тебя офицером.

– А не потому ли, что я смутьян? – буркнул Йонат.

– Нет. Ты и ворчишь потому, что тебе не все равно. Тебя заботит судьба легионеров – а значит и самого Легиона. В тебе есть напор и отвага, и тебя уважают – для офицера это главное. Называться можно как угодно, но человек не всегда соответствует своему званию. Ты своего достоин.

– Но не по праву рождения.

– Я не знаю, да и знать не хочу, от кого ты родился. А известно ли тебе, что мой отец торговал рыбой? Однако я им горжусь, ведь он из кожи вон лез, чтобы дать мне образование.

– Мой отец был пьяницей, и его повесили за то, что он увел лошадь у дворянина.

– Но ты-то не таков.

– Еще бы! И скажу вам вот что: никогда я не буду служить чужому королю.

– Я тоже. Но об этом подумаем завтра, а сейчас надо спать.

Геллан встал, и Йонат спросил с усмешкой:

– Ваш отец правда был рыбник?

– Нет, он был князь. Я приврал немного, чтобы тебя позлить.

– В это мне больше верится.

– Охотно понимаю. Спокойной ночи, Йонат.

– Спокойной ночи, командир.

– Кстати, Дардалион говорит, что священники не могут больше сопротивляться Черному Братству. Он просит последить за тем, чтобы люди не предавались унынию, – враг постарается вывести из строя тех, кто послабее, так что поглядывай.

– Хорошо.

– Вот и отлично. За твой участок я спокоен.

Геллан зашагал прочь, усмехаясь во мраке. Его отец владел пятью рыболовными флотилиями – как бы старому князю понравилось, что его назвали рыботорговцем?

Проспав около часа, Нездешний оседлал коня и попрощался с паромщиком. Ночь была ясная, и далекие горы стояли, точно стена на краю света.

– Береги себя, – сказал Гурион, протянув на прощание руку.

– Ты тоже, дружище. На твоем месте я переправился бы обратно. Эти зверюги охотятся за мной – сюда они не вернутся.

Три дня ехал он, по возможности скрывая следы, переправляясь через быстрые ручьи, взбираясь на каменистые склоны. Но вряд ли его усилия могли надолго задержать демонов, идущих по следу, – а помимо них оставались еще враги в человеческом обличье.

Дважды он останавливался в лагерях нотасов и один раз перекусил с четырьмя охотниками – они встретили его холодно и явно примеривались ограбить. Но в высоком южанине было нечто такое, что удержало их: не лук, не ножи и не меч, скорее расчетливый взгляд и уверенность осанки. Поэтому они дали ему поесть и с видимым облегчением посмотрели ему вслед.

К ночи в их стан нагрянули другие надиры, которых было куда больше, – они долго расспрашивали охотников, а потом зверски убили их.

Назавтра девять Черных Братьев вспугнули стервятников, кормившихся трупами, и тут же двинулись дальше.

Ближе к сумеркам в охотничий лагерь явился первый оборотень, привлеченный запахом крови. Из пасти у него капала слюна, красные глаза горели. Стервятники, захлопав крыльями, с трудом оторвали свои погрузневшие тела от земли и расселись на ближних деревьях, глядя оттуда на новых пришельцев.

Из кустов вылезли остальные оборотни. Один, одолеваемый голодом, запустил клыки в окровавленный труп, но тут же закашлялся, выплюнул кусок и громко завыл.

Четверо зверолюдей устремились на север.

В сорока милях от них Нездешний приближался к южным отрогам гряды. Степь здесь, точно искромсанная ножом, изобиловала глубокими каньонами. В каньонах бежали ручьи, росли деревья и порой попадались заброшенные хижины. На склонах паслись дикие козы и овцы, а на северо-востоке, у водопада, щипал траву табун диких лошадей.

Нездешний съехал вниз по склону в тенистый лес.

Земля здесь, в отличие от засушливых степей, была черной и жирной, не хуже, чем на Сентранской равнине. Но ни рожь, ни пшеница, ни фруктовые деревья не росли на ней.

Надиры – кочевой народ: охотники, воины и убийцы, они не создавали ничего и не заботились о будущем. Их девизом было «Победить или умереть» – и Нездешний мог убедиться, что скорее полагалось бы говорить «победить и умереть».

Что ждет народ, не имеющий ничего своего?

Где их книги, их стихи, их архитектура, их философия? Где весь этот громадный каркас, из которого складывается цивилизация?

Надиры обречены стать пылью веков – они пронесутся по земле словно ураган и исчезнут.

Для чего они вообще живут на свете? Разрозненные, враждующие друг с другом племена никогда не станут единым народом.

В этом тоже есть свое благо – по крайней мере они никогда не обеспокоят народы юга. Им хватает своих забот.

Нездешний остановился отдохнуть в пещере на дальней стороне каньона. Достав скребницу, он вычесал репьи из шерсти коня и сводил его на водопой. Потом развел костер, сварил похлебку из вяленого мяса и лег поспать на пару часов. На долгом подъеме он то и дело оглядывался назад и впервые после переправы через реку заметил за собой погоню. Он поднимался к северу, а около двадцати надирских всадников спускались в каньон с юга.

Он поехал дальше. Всадники отставали от него часа на четыре, и за ночь он увеличит отрыв.

Погони он не боялся, но впереди вставал Рабоас, Священный Великан, и там охотники неминуемо сойдутся с жертвой.

Мысли его обратились к Кадорасу. Почему тот отдал жизнь за человека, которого едва знал, которого поклялся убить? Что побудило хладнокровного убийцу поступить подобным образом?

Нездешний усмехнулся.

А что побудило его самого спасти Дардалиона? Зачем он так яростно сражался за Даниаль и детей? Зачем он едет на верную смерть, взявшись за дело, обреченное на провал?

Перед ним возникло лицо Даниаль, тут же сменившееся бородатой топорной физиономией Дурмаста. Вновь пронеслось видение, явившееся ему в огне. Он не мог в него поверить, но разве Дурмаст прежде не убивал женщин и детей?

Солнце закатилось, а конь все трусил вперед. Стало прохладно, и Нездешний, отвязав плащ от седла, накинул его на плечи. С приходом ночи страх перед оборотнями усилился. Где-то они теперь?

Он оглядывался то по сторонам, то назад в густеющих сумерках, борясь с искушением зарядить арбалет. От длительной нагрузки механизм портится, а этих чудищ надо встречать во всеоружии.

Облака разошлись, и луна залила белым светом лесистый склон. Не хотелось ему ночью въезжать в чащу, но лес раскинулся далеко на запад и восток. С тихим проклятием Нездешний направил коня в гущу стволов.

В лесу его сердце забилось быстрее и дыхание участилось. Сквозь листву пробивались серебристые лунные лучи. Копыта глухо стучали по мягкому лесному ковру. Вот перебежал дорогу барсук, весь серебряный в лунном свете. Нездешний выругался и зарядил арбалет.

Ночную тишину огласил пронзительный волчий вой. Нездешний непроизвольно спустил курок, и стрела ушла куда-то вверх.

– Ну ты, остолоп, держи себя в руках! – сказал он себе.

Он вставил новую стрелу и снова натянул арбалет. Вой донесся с востока, и Нездешний определил по звуку, что волчья стая травит свою добычу – вероятно, оленя – и что погоня близится к концу. Волки гнали зверя много миль, понемногу изматывая его, и теперь ему некуда деться.

Нездешний продолжил свой путь. Волки умолкли: значит, добыча опять ускользнула от них. Он натянул поводья, не желая пересекать им дорогу. Конь, заржав, попытался свернуть в сторону, но всадник удержал его.

Впереди, шагах в тридцати от него, из-за деревьев показался бегущий человек. Он был ранен и приволакивал левую ногу. В руке была зажата громадная дубина. Волк, бегущий следом, прыгнул на добычу. Человек обернулся и дубиной сокрушил ему ребра. Волк отлетел футов на десять.

Человек был очень велик – Нездешний в жизни еще не встречал таких здоровенных, – и в темноте казалось, будто на нем надета жуткая маска с белым наростом на лбу. Нижнюю часть маски занимал безгубый рот с торчащими клыками. В сумерках трудно было что-либо разглядеть, но ясно было одно – это не надир.