Текст книги "Нездешний"

13

Нездешний откинулся в седле, глядя на Дельнохский перевал и надирские равнины за ним. Караван остановился на ночлег перед опасным завтрашним спуском. Перевал около мили шел вниз по предательским осыпям, и нужна была недюжинная смелость, чтобы провести повозки по узкой извилистой тропе. Почти все беженцы заплатили за это людям Дурмаста большие деньги, а сами собирались идти пешком позади.

С севера задувал холодный ветер, и Нездешний позволил себе немного умерить бдительность. Ни Кадораса, ни Братства не было пока не видно не слышно, хотя он беспрестанно оглядывался назад. Нездешний усмехнулся. О Кадорасе говорят: если ты не видишь его, ты в опасности, если ты видишь его – это смерть. Нездешний соскочил с седла и отвел коня в отгороженный веревками загон. Он расседлал его, вытер, покормил зерном и прошел в середину лагеря, где кипели на кострах чугунные котелки.

Дурмаст сидел, окруженный путниками, и потчевал их рассказами о Гульготире. В красном свете костра его рожа казалась не столь зверской, а улыбка – теплой и дружественной. Дети собрались вокруг, тараща глаза на великана и с разинутыми ртами слушая его сказки. Трудно было поверить, что эти люди бегут от страшной войны, что многие из них лишились друзей, братьев и сыновей. Надежда на скорое избавление прорывалась в чересчур громком смехе и шутках. Нездешний перевел взгляд на людей Дурмаста, сидящих в стороне. Крутые ребята, сказал Дурмаст, и Нездешний знал, что это такое. Головорезы, одно слово. В дни мира и благоденствия достойные горожане из тех, что сейчас смеются и поют у костров, запирают от таких двери – а уж в путешествие с ними никто и ни за какие деньги не отправился бы. Теперь же их спутники смеются, как дети, не понимая, что попали из огня да в полымя.

Нездешний повернулся, собираясь принести одеяла, – и застыл. Футах в десяти от его костра стояла Даниаль. Блики огня плясали в ее рыжих волосах. На ней было новое платье с вышивкой и золотой каймой на подоле. Нездешний проглотил комок в горле и втянул в себя воздух. Тут она обернулась и увидела его. Она улыбнулась с искренней радостью, и он возненавидел ее за это.

– Наконец-то ты заметил меня, – сказала она, подойдя.

– Я думал, ты осталась в Скарте с детьми.

– Я оставила их у священников Истока. Устала я от войны, Нездешний. Хочу куда-нибудь, где можно спать спокойно, не боясь завтрашнего дня.

– Нет такого места на свете, – бросил он. – Давай-ка пройдемся немного.

– Я готовлю ужин.

– Потом приготовишь. – Он отошел к перевалу, и они сели рядом на камни. – Знаешь, кто ведет этот караван?

– Да. Человек по имени Дурмаст.

– Он убийца.

– Ты тоже.

– Ты не понимаешь. Здесь ты в большей опасности, чем в Скултике.

– Но ты-то здесь.

– При чем тут я? Мы с Дурмастом понимаем друг друга. Мне нужна его помощь, чтобы найти доспехи, – он хорошо знает надиров, и без него мне не обойтись.

– Ты же не позволишь ему причинить нам зло?

– Не позволю? Кто я такой, чтобы позволять ему или запрещать? У него тут двадцать человек. Черт тебя возьми, Даниаль, ну зачем ты потащилась за мной?

– Да как ты смеешь? Я знать не знала, что ты едешь с нами. Твое самомнение не знает границ.

– Я не это имел в виду, – примирительно сказал он. – Просто стоит мне оглянуться – и ты тут как тут.

– Как это тебя, должно быть, удручает!

– Смилуйся, женщина, и перестань наконец вцепляться мне в глаза. Я не хочу с тобой драться.

– Тогда ты просто не умеешь разговаривать с людьми.

Они помолчали, глядя, как плывет луна над Дельнохским перевалом.

– Я ведь долго не проживу, Даниаль, – сказал он наконец. – Недели три, а то и меньше. И мне очень хотелось бы закончить свои дни с толком.

– Ну конечно – только от мужчины и услышишь столь умные речи! Кому они нужны, эти твои доспехи? Волшебства в них нет, один металл, да и то простой, не драгоценный.

– Они нужны мне.

– Зачем?

– Ничего себе вопрос!

– Увиливаешь от ответа, Нездешний?

– Нет. Ты называешь мужчин глупыми за то, что они ищут славы? Я того же мнения. Но тут речь не о славе – тут затронута честь. Я много лет вел самую бесчестную жизнь и пал так низко, что самому не верится. Я убил хорошего человека… убил за деньги, и этого уже не изменишь. Но я могу искупить то, что совершил. Я не верю, что богам есть дело до смертных, и не ищу прощения какого-то высшего существа. Я сам себя хочу простить. Хочу добыть Эгелю доспехи и исполнить обещание, данное Ориену.

– Но для этого не обязательно умирать, – мягко сказала Даниаль, положив ладонь ему на руку.

– Верно – и я куда охотнее остался бы в живых. Но за мной охотятся – и Кадорас, и Черное Братство. А Дурмаст продаст меня, когда придет время.

– Зачем же ты торчишь тут, словно привязанный? Поезжай один.

– Нет. В первой половине своего путешествия мне без Дурмаста не обойтись. Мое преимущество в том, что я знаю своих врагов и никому не доверяю.

– Но в этом нет смысла.

– Вот и видно, что ты женщина. Все очень просто. Я один, и мне некого опасаться. Если мне придется спасаться бегством, то мне опять-таки ничто не помешает. Я ни от кого не завишу и при этом весьма опасен.

– Вот мы и вернулись к тому, с чего начали. Я для тебя – только обуза.

– Да. Дурмаст не должен знать, что мы знакомы, иначе он использует это против меня.

– Поздно, – глядя в сторону, сказала Даниаль. – Я никак не могла понять, почему он передумал и взял меня с собой просто так, без денег. Я думала, ему нужно мое тело.

– Объясни, – устало проговорил Нездешний.

– Одна женщина в городе направила меня к Дурмасту, но он сказал, что без денег меня не возьмет. Потом спросил, откуда я – прежде, мол, он меня в Скарте не видел, – и я сказала, что приехала с тобой. Тогда он стал расспрашивать меня о тебе, а после сказал, что я могу ехать с ним.

– Ты о чем-то умалчиваешь.

– Да. Я сказала, что люблю тебя.

– Зачем? Зачем ты так сказала?

– Потому что это правда! – отрезала она.

– И он спросил, люблю ли и я тебя?

– Да. Я сказала, что нет.

– Но он тебе не поверил.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что ты здесь. – Нездешний погрузился в молчание, вспоминая слова Хеулы о рыжей женщине и загадочные речи Ориена о тех, кто будет ему сопутствовать. Что старик хотел этим сказать?

Успех будто бы зависит от того, кто пойдет с Нездешним, – или, вернее, от того, кого он сам выберет себе в спутники.

– О чем ты думаешь? – спросила она, видя, что он улыбается и лицо его смягчилось.

– О том, что рад тебе. Хотя с моей стороны это крайне себялюбиво. Я ведь умру, Даниаль. Я человек здравомыслящий и понимаю, что выжить мне вряд ли удастся. Но мне приятно думать, что ты будешь рядом хотя бы несколько дней.

– Даже если Дурмаст использует меня против тебя?

– Даже и тогда.

– Есть у тебя мелкая монетка? – спросила она.

Нездешний порылся в кошельке и протянул ей медяк с головой короля Ниаллада.

– Зачем тебе?

– Ты сказал как-то, что никогда не пойдешь с женщиной, которой не заплатил. Ну вот ты и заплатил мне.

Она подалась к нему и нежно поцеловала, а он обнял ее за талию и привлек к себе.

Дурмаст, стоя за деревьями, поглядел, как любовники опустились на траву, покачал головой и улыбнулся.

Утро занялось ясное, но на севере громоздились темные тучи, и Дурмаст при виде их громко выругался.

– Дождь будет. Только его нам и не хватало!

Первый фургон въехал на вершину перевала. Запряженный шестеркой волов, он имел футов двадцать в длину и был тяжело нагружен ящиками и прочей поклажей. Возница облизнул губы, меряя взглядом опасный путь, взмахнул кнутом, и фургон тронулся вперед. Нездешний шел позади с Дурмастом и семерыми его людьми. Первые двести ярдов дорога, хотя и крутая, была относительно легкой, широкой и твердой. Но потом она суживалась и резко сворачивала вправо. Как ни натягивал возница поводья и ни нажимал на тормоз, фургон медленно скользил вбок, к зияющей слева пропасти.

– Веревки! – заревел Дурмаст, и его люди обмотали вокруг осей толстые пеньковые канаты. Фургон перестал сползать. Нездешний, Дурмаст и остальные ухватились за веревки, туго натянув их. – Давай! – крикнул Дурмаст, и возница осторожно отпустил тормоз. Фургон съехал шагов на двадцать вниз. Здесь, на крутом повороте, тяжесть снова потянула его на край, но веревки держали исправно, и парни, управляющие ими, не впервые преодолевали Дельнохский перевал.

Они трудились около часа, пока благополучно не спустили фургон вниз.

Далеко позади, тоже на веревках, съезжал второй фургон – его спускали еще семеро ребят Дурмаста. Великан сел, с ухмылкой глядя, как они надрываются.

– У меня денег задаром никто не получает, – сказал он.

Нездешний кивнул, слишком усталый для разговоров.

– Размяк ты, Нездешний. Поработал всего ничего, а вспотел, как свинья.

– Я не каждый день таскаю на себе телеги.

– А спал хорошо?

– Да.

– В одиночестве?

– Зачем спрашивать, если ты сидел в кустах и все видел?

Дурмаст хмыкнул и почесал бороду.

– От тебя, парень, нелегко укрыться. Может, ты и размяк, но глаз тебе покуда не изменяет.

– Спасибо, что позволил ей ехать. Это скрасит мне первые дни нашего путешествия.

– Чего не сделаешь для старого приятеля. Ты здорово в нее втюрился?

– Она меня любит, – усмехнулся Нездешний.

– А ты?

– Я распрощаюсь с ней в Гульготире, как ни жаль.

– Стало быть, ты все-таки влюблен?

– Дурмаст, ты же видел нас ночью. Что было перед тем, как мы легли?

– Ты что-то дал ей.

– Ну да, я дал ей деньги. Хороша любовь!

Дурмаст откинулся назад, щурясь от утреннего солнца.

– Тебе никогда не хотелось остепениться? Завести семью?

– У меня уже была семья – они все умерли.

– И у меня была. Только моя-то благоверная не умерла – сбежала с вентрийским торговцем и сыновей забрала с собой.

– Как это ты за ней не погнался?

Дурмаст выпрямился и почесал спину.

– Погнался, Нездешний.

– Ну и что?

– Торговцу я выпустил кишки.

– А жена?

– Она сделалась портовой шлюхой.

– Славная мы с тобой парочка! Я плачу за удовольствие, потому что не смею больше любить, а тебя преследует давняя измена.

– Кто сказал, что она меня преследует?

– Я. И не надо злиться, дружище, – как я ни размяк, тебе со мной не сладить.

Видно было, что Дурмаст еле сдерживается, но потом гнев прошел, и он улыбнулся.

– Осталось еще кое-что от былого Нездешнего. Пошли – пора лезть наверх и спускать другую повозку.

Они трудились весь день и к сумеркам благополучно переправили все повозки к подножию перевала. Нездешний всю вторую половину дня отдыхал – чутье подсказывало ему, что в последующие несколько дней ему понадобится вся его сила.

Дождь прошел стороной. Вечером в лагере запылали костры, и запахло жареным мясом. Нездешний прошел к фургону пекаря Каймала, который разрешил Даниаль ехать вместе с его семьей. Каймал держался за подбитый глаз, а его жена Лида сидела рядом.

– Где Даниаль? – спросил Нездешний.

Каймал пожал плечами, а его жена, худая темноволосая женщина лет под сорок, прошипела:

– Животные!

– Где она?

– Дождись своей очереди, – дрожащими губами выговорила Лида.

– Слушай, женщина, – я друг Даниаль. Где она?

– Ее увел какой-то мужчина. Она не хотела идти, и мой муж пытался ее защитить, но он ударил Каймала дубинкой.

– Куда они пошли?

Женщина указала в сторону рощи. Нездешний взял из фургона свернутую веревку, перекинул ее через плечо и побежал туда. Луна светила ярко на ясном небе. Немного не доходя до рощи он замедлил бег, прикрыл глаза и прислушался.

Слева прошуршала какая-то грубая ткань, задев о кору дерева, а справа донесся приглушенный крик. Нездешний свернул влево и помчался во всю прыть.

Над головой у него просвистел нож. Он упал на землю плечом вперед и перевернулся. От дерева отделилась темная тень, и кривой клинок блеснул в лунном свете. Нездешний вскочил на ноги и прыгнул, правой ногой ударив противника по голове. Тот пошатнулся, а Нездешний крутнулся на месте и локтем заехал ему в ухо. Враг упал без единого звука, и Нездешний крадучись двинулся вправо. Там в мелком овражке лежала в разодранном платье Даниаль. Мужчина стоял на коленях между ее ног. Нездешний снял с плеча веревку и высвободил петлю, завязанную на конце.

Тихо подкравшись к мужчине, он накинул петлю ему на шею и рывком затянул. Тот ухватился за веревку, но Нездешний сбил его с ног, подтащил к высокому вязу, перебросил веревку через ветку футах в десяти над землей и вздернул насильника на ноги. Тот выкатил глаза, и лицо, заросшее темной бородой, побагровело.

Нездешнему он был незнаком.

Шорох позади заставил Нездешнего бросить веревку и нырнуть вправо. Стрела, просвистев над ним, вонзилась в бородача. Тот застонал и рухнул на колени. Нездешний вскочил и побежал, петляя, чтобы сбить прицел засевшему в засаде убийце. Скрывшись в лесу, он упал и пополз через кусты вокруг оврага.

Услышав стук лошадиных копыт, он выругался, распрямился и убрал кинжал в ножны. Даниаль лежала в овражке без чувств. На ее обнаженной груди кто-то оставил стрелу с гусиным оперением. Нездешний переломил ее надвое.

Кадорас!

Подняв Даниаль на руки, он отнес ее к фургону, оставил на попечение жены пекаря и вернулся в рощу. Первый убийца лежал там, где упал; Нездешний надеялся допросить его, но ему перерезали горло. Обыскав труп, Нездешний не нашел ничего любопытного. У второго в кошельке лежали три золотых. Нездешний отнес деньги в лагерь и отдал Лиде.

– Спрячь у себя, – велел он.

Она, кивнув, подняла полотняный задник, и Нездешний залез в фургон.

Даниаль уже очнулась. Губа у нее распухла, на щеке темнел синяк. Каймал сидел рядом. В фургоне было тесно, и двое детишек пекаря спали около Даниаль.

– Спасибо, – проговорила она, улыбнувшись через силу.

– Больше они тебя не тронут.

Каймал, протиснувшись мимо, вылез наружу. Нездешний сел рядом с Даниаль.

– Тебе больно?

– Не очень. Ты убил их?

– Да.

– Как тебе удается убивать так легко?

– Привычка.

– Нет, я не о том. Каймал заступился за меня, он сильный мужчина, но тот отшвырнул его в сторону, как ребенка.

– Тут все решает страх, Даниаль. Хочешь отдохнуть?

– Нет, я лучше подышу воздухом. Давай погуляем.

Он помог ей выбраться из фургона, они пошли к утесу и сели на камни.

– Почему страх все решает? – спросила она.

Он отошел немного и поднял с земли камушек.

– Лови! – Он бросил камушек Даниаль. Она ловко поймала подачу. – Это было легко, правда?

– Да, – согласилась она.

– А если бы двое мужчин держали Криллу и Мириэль, приставив ножи им к горлу, и тебе сказали бы: «Если не поймаешь камушек, девочки умрут», – поймала бы ты его с той же легкостью? Вспомни те случаи, когда тебя охватывала тревога – разве твои движения тогда не делались судорожными? Страх делает нас дураками, равно как и гнев, ярость и волнение. Мы начинаем метаться и теряем голову. Понимаешь меня?

– Как будто да. Когда я впервые предстала перед королем в Дренане, на меня напал столбняк. Мне всего-то и надо было, что пройтись по сцене, а ноги сделались точно деревянные.

– Вот-вот. Страх делает трудными самые простые действия. То же происходит и в бою… Я дерусь лучше большинства других только потому, что умею сосредоточиваться на мелочах. Камушек остается камушком, что бы там от него ни зависело.

– А меня научишь?

– Времени нет.

– Ты сам себе противоречишь. Забудь о своей цели и сосредоточься на мелочах – на моем обучении.

– Чему тебя научить – драться?

– Нет – побеждать страх. А потом и до боевой науки дело дойдет.

– Для начала скажи мне, что такое смерть.

– Конец всему.

– Нет, как-нибудь пострашнее.

– Черви и гниющее мясо.

– Хорошо. А что происходит с тобой?

– Ничего.

– Ты что-нибудь чувствуешь?

– Ну… возможно, если загробная жизнь существует.

– Забудь о ней.

– Тогда ничего – ведь я мертва.

– Можно ли избежать смерти?

– Нет, конечно.

– Но оттянуть ее можно?

– Да.

– Что это тебе дает?

– Еще немного счастья.

– А в худшем случае?

– Еще немного боли. Старость, морщины, распад.

– Что хуже – смерть или старость?

– Я молода, и меня страшит и то, и другое.

– Чтобы победить страх, ты должна осознать, что то, чего ты страшишься, неизбежно. Ты должна впитать это, жить с этим, ощущать это на языке, понимать это, победить это.

– Я понимаю.

– Хорошо. Чего ты в этот миг боишься больше всего?

– Потерять тебя.

Он опять отошел от нее и поднял камушек. Облака набежали на луну, и Даниаль плохо видела его руку.

– Сейчас я брошу его тебе. Если поймаешь, останешься здесь – если нет, вернешься в Скарту.

– Нет, так нечестно! Тут темно.

– Жизнь честной не бывает, Даниаль. Если ты не согласна, я сейчас уеду из лагеря один.

– Хорошо, я согласна.

Не сказав больше ни слова, он бросил ей камень – бросок был коварный, внезапный и с вывертом влево. Она выбросила руку, и камень ударился о ее ладонь, но она сумела его удержать и с великим облегчением, торжествуя, предъявила Нездешнему.

– Чему ты так радуешься? – спросил он.

– Я выиграла.

– Нет, не так. Скажи мне – что ты сделала?

– Победила свой страх?

– Нет.

– Тогда не знаю.

– Подумай и ответь, если хочешь чему-то научиться.

– Я разгадала твою загадку, Нездешний, – внезапно улыбнулась она.

– Тогда скажи, что ты сделала.

– Я поймала камушек при свете луны.

Успехи, которых добилась Даниаль за три дня их путешествия, поражали Нездешнего. Он знал и раньше, что она сильна, гибка и сообразительна, но оказалось, что проворство и легкость, с которой она усваивает его уроки, превосходят всякие ожидания.

– Ты забываешь, – говорила она, – что я играла на сцене. Меня учили танцевать и жонглировать, а как-то я три месяца провела с труппой акробатов.

Каждое утро они уезжали от каравана в холмистую степь. В первый день он научил ее бросать нож, и быстрота, с которой она все схватывала, заставила его пересмотреть свою методу. Поначалу он вышучивал ее, но потом стал серьезен. Умение жонглировать развило в ней поразительное чувство равновесия. Его ножи – все разного веса и разной длины – в ее руках вели себя совершенно одинаково. Она взвешивала нож в пальцах, прикидывая его тяжесть, и тут же метала в цель. На первых пяти бросках она только раз промахнулась и не попала в разбитое молнией дерево.

Нездешний нашел камушек, похожий на мел, и нарисовал на стволе фигуру человека. Развернув Даниаль спиной к дереву, он сказал:

– Сейчас ты повернешься и бросишь, целя в шею. – Она крутнулась, выбросила руку вперед, и нож вонзился над правым плечом меловой фигуры.

– Тьфу ты! – воскликнула она.

Нездешний улыбнулся и вытащил нож.

– Я сказал: повернись, потом бросай. Ты еще поворачивалась влево, когда кинула, вот нож и ушел мимо цели. Но ты на верном пути.

На второй день он позаимствовал в лагере лук и колчан со стрелами. С этим оружием она обращалась не столь ловко, но глазомер у нее был хороший. Понаблюдав за ней немного, Нездешний велел Даниаль снять рубашку и плотно, рукавами назад, обвязал ей вокруг тела, сплющив груди.

– Мне так неудобно, – пожаловалась она.

– Знаю. Но ты каждый раз выгибаешь спину, стараясь, чтобы натянутая тетива не коснулась тела, а это сбивает прицел.

Однако его затея не имела успеха, и тогда он перешел к фехтованию. Один из людей Дурмаста продал ему тонкую саблю с рукоятью из слоновой кости и филигранным эфесом. Клинок был хорошо уравновешен и достаточно легок для того, чтобы проворство Даниаль возмещало недостаток силы.

– Всегда помни о том, – сказал он, когда они присели передохнуть после часовых упражнений, – что большинство бойцов наносят мечом рубящие удары. Твой противник, как правило, орудует правой рукой. Он заносит меч над правым плечом и опускает его справа налево, целя тебе в голову. Но кратчайшее расстояние между двумя точками есть прямая. Поэтому коли! Используй острие меча. В девяти случаях из десяти ты убьешь своего врага. Искусников не так много – обычно человек размахивает клинком как одержимый и проткнуть его весьма просто. – Он выстрогал из двух палок деревянные мечи и дал один Даниаль. – Давай нападай на меня.

На четвертый день он стал учить ее, как биться без оружия.

– Вбей себе в голову следующее: ты все время должна думать! Обуздывай свои страсти и повинуйся чутью – этому я постараюсь тебя научить. Ярость только мешает, поэтому не маши зря кулаками. Думай! Твое оружие – это кулаки, пальцы, ноги, локти и голова. Твои мишени – глаза, горло, живот и пах. Меткий удар в одно из этих мест обезвредит врага. В бою такого рода у тебя есть одно большое преимущество: ты женщина. Твой противник будет полагать, что ты испугаешься, спасуешь перед ним и сдашься. Если сохранишь хладнокровие, ты останешься жива – а он умрет.

В полдень пятого дня, возвращаясь к каравану, Нездешний и Даниаль увидели скачущих к ним с громкими воплями надиров. Нездешний придержал коня. Всадников было около двух сотен. Они везли с собой множество одеял и прочего добра, а переметные сумы у них чуть не лопались от золота и драгоценностей. Даниаль никогда прежде не видела надирских кочевников, но понаслышке знала их как злобных убийц. Они были коренастые и крепкие, с раскосыми глазами и плоскими лицами. Многие носили лакированные панцири, на головах – отороченные мехом шлемы, у каждого – по два меча и множество ножей.

Надиры рассыпались по степи, преградив двум путникам дорогу. Нездешний сидел спокойно, стараясь определить, кто у них вожак.

Через несколько тревожных мгновений вперед выехал воин средних лет, с темными злыми глазами и жестокой улыбкой. Его взор обратился на Даниаль, и Нездешний без труда прочел его мысли.

– Кто вы? – спросил надир, опершись на луку седла.

– Мы путешествуем с Ледяными Глазами, – ответил Нездешний. Так надиры называли Дурмаста.

– Рассказывай!

– Кто дерзает сомневаться в моих словах?

Надир впился темным взором в Нездешнего.

– Мы едем от каравана, который ведет Ледяные Глаза. Нас богато одарили там. А у тебя есть дары?

– Только один.

– Отдай его мне.

– Уже отдал. Я подарил тебе жизнь.

– Кто ты такой, чтобы дарить мне то, что я имею и так?

– Похититель Душ.

– И ты едешь с Ледяными Глазами? – невозмутимо спросил надир.

– Да. Мы с ним братья.

– По крови?

– Нет. По клинку.

– Сегодня можешь ехать с миром. Но помни – придет и другой день.

Вожак поднял руку, и надиры с грохотом пронеслись мимо.

– В чем дело? – спросила Даниаль.

– Ему не хотелось умирать. Вот тебе еще урок, если ты дашь себе труд его усвоить.

– Довольно с меня на сегодня. Что это он толковал о богатых дарах?

– Дурмаст предал беженцев, – пожал плечами Нездешний. – Он взял с них деньги, чтобы проводить их в Гульготир, а сам уже заключил сделку с надирами. Надиры грабят караван, а Дурмаст получает свою долю. У беженцев остались еще повозки, но перед Гульготиром надиры налетят опять и отберут последнее. Те, кто останется в живых, придут в Гульготир нищими.

– Это бесчестно!

– Так уж заведено на свете. Только слабые бегут от войны. Теперь им придется расплатиться за свою слабость.

– Ты взаправду такой бессердечный?

– Боюсь, что да, Даниаль.

– Тебе должно быть стыдно.

– Согласен с тобой.

– Ты меня из себя выводишь.

– А ты меня восхищаешь – но об этом мы поговорим вечером. Теперь ответь мне вот на какой вопрос: почему надир оставил нас в живых?

Даниаль улыбнулась:

– Ты угрожал ему одному, выделив его из всех остальных. Боги, неужто эти уроки никогда не кончатся?

– Кончатся, и очень скоро.