Текст книги "Эхо Великой Песни"

– Они погибнут, – сказал Ро.

– Они знают об этом, – ответил Талабан.

Снизу послышались выстрелы огневых дубинок и вопли умирающих.

У водопада из кустарника вышли воины анаджо. Одноглазый Лис обнял Пробного Камня и повернулся к Софарите:

– Мы задержим их. Ступайте вперед.

Она взяла шамана за руку. Он ощутил, как вливается в него сила.

– Спасибо тебе, – кивнул шаман.

– И тебе, – сказала она. – Это небольшая награда за спасение моей жизни.

Одноглазый Лис обратился к Талабану, но аватар не смог понять ни слова.

– Он приветствует тебя, – перевел Пробный Камень. – И говорит, что с севера подходит свежий отряд алмеков.

– Надо занять оборонительную позицию в таком месте, где можно продержаться подольше, – решил Талабан.

Пробный Камень перевел это Одноглазому Лису, оба анаджо наскоро посовещались, и Пробный Камень сказал:

– Он говорит, такое место есть. Но людей у нас мало, и долго мы его не удержим. Может быть, день.

– Нам нужны по меньшей мере два дня, – покачала головой Софарита.

– Мы дадим их тебе, если только будет возможно, – пообещал Талабан.

За прошедшие «годы» рабочие в долине Каменного Льва тесно сплотились между собой. Поначалу это удивляло Яшу. Одно дело – завербоваться на двадцать лет, соблазнившись большими деньгами, другое – тянуть эту лямку до конца. Но вышло так, что лямку тянуть не пришлось. Пирамида, растущая ряд за рядом, доставляла им радость, притом они оставались все такими же молодыми и сильными. «Годы» шли, а у них не появилось ни одного седого волоса. Все они постоянно чувствовали себя бодрыми и полными жизни.

Все, кроме Святого Мужа, который старел день за днем.

Дело выглядело так, будто он один принимал на себя бремя прожитых ими лет. Сначала рабочих тревожили перемены в Ану, но со временем они полюбили его за это. Его старческая слабость рядом с их цветущей молодостью трогала их сердца.

Узнав о страшной войне, идущей там, за туманной завесой, они стали ценить безопасность, которую обрели здесь, а когда Ану сказал им, что пирамида спасет города и их семьи, все стали работать еще усерднее.

Теперь, когда строительство близилось к завершению, Яша испытывал странную грусть.

Стоя посреди покинутого лагеря, он смотрел на золотую пирамиду. Сложенная из миллиона двухсот тысяч блоков известняка и гранита, она весила три миллиона тонн и насчитывала двести пятьдесят футов в вышину. Сто рядов камня было в ней, и некоторые глыбы тянули больше двадцати пяти тонн.

Поистине монументальное сооружение.

Ану напоследок поблагодарил рабочих и велел им укрыться в холмах над карьером.

– Враг близко, – сказал он таким слабым голосом, что стоящим рядом пришлось передавать его слова задним рядам. – Но вас не станут разыскивать. Они придут к пирамиде, а потом отплывут прочь на своих золотых кораблях. Даю вам слово. Вы вернетесь по домам и получите все, что вам обещано. Ступайте, и да будет с вами мое благословение.

Яша стоял один около хижины Святого Мужа. Ану попросил его задержаться. Десятник бросил взгляд на хибары, где жили женщины, и от нечего делать прикинул, со сколькими он переспал за эти годы.

Дверь хижины скрипнула, и Ану, медленно, с трудом вышел на свет, неся несколько папирусных свитков.

– Спасибо, что дождался меня, – сказал он.

– Пора уходить, Святой Муж. Давай я тебя понесу.

– Я никуда не пойду, Яша, но ты тем не менее можешь отнести меня. – Ану дрожащей рукой указал на пирамиду. – Вон туда, на вершину.

Леса все еще оставались на месте. Яша донес старика до пирамиды, взвалил на спину и медленно полез наверх. Вершина была плоской, поскольку Ану заявил, что верхушечный камень не нужен. Яша находил это странным – ведь во всем остальном пирамида была совершенна.

Ану сел на золотой камень, и они оба стали смотреть на долину.

– Когда-то я пообещал тебе, Яша, что наша пирамида будет служить не только аватарам, но и всему миру. Ее песнь, когда зазвучит, избавит нас от зла, и враг сгинет.

– Такая красавица будет стоять вечно, – улыбнулся Яша.

– Нет – и года не простоит. Музыка, созданная мною, очень сильна. Зазвучав, она разъест камень, превратит его в прах, и ветры разнесут этот прах по свету.

– Но почему, Святой Муж? – спросил пораженный Яша.

– Мы сидим с тобой на вершине великого источника силы. Ее, как всякую силу, можно использовать и во благо, и во зло. Если бы я оставил пирамиду стоять, рано или поздно нашелся бы человек, который переделал бы музыку. В будущем, – с грустной улыбкой продолжал Ану, – люди сделают множество попыток повторить то, чего достигли мы. И кому-то, возможно, это удастся. Я не настолько самонадеян, чтобы почитать себя единственным, кого благословил Исток. Однако время уже замедляет ход, Яша, и нам надо кое-что обсудить. Аватаров в наших городах почти не осталось, власть перешла к вагарскому совету. После причиненных войной разрушений им не захочется выполнять данные аватарами обещания – особенно те, что могут опустошить их казну. Рабочие, вернувшись в город, обнаружат, что платить им никто не собирается. Сейчас мой ученик Шеван как раз оповещает их об этом. В заключение он скажет, что ты о них позаботишься и сдержишь мое обещание.

– Я? Но как, Святой Муж?

Ану вручил Яше два из своих свитков.

– Первый – мое завещание, где я оставляю тебе все, чем владею. Может быть, с наследованием тоже возникнут сложности, не знаю. Второй – это карта, на которой отмечено, где я зарыл двенадцать сундуков с золотом. Этого хватит, чтобы расплатиться со всеми рабочими и всеми женщинами, сохранившими свои таблички.

– Глупо с твоей стороны оставлять столько золота мне. Отчего ты не завещал его Шевану?

– Я в жизни натворил много глупостей, как любой из живущих на земле, но в этом деле я поступил правильно. Ты человек гордый и знаешь, что такое честь. Жену свою или дочь я бы тебе не доверил, но мы говорим всего лишь о золоте. Ты расплатишься со своими товарищами и будешь скрупулезно честен в расчетах.

– Верно, буду, – признал Яша. – Я сделаю это для тебя, Ану. – Он спрятал свитки за пазуху и спросил: – Почему ты хочешь остаться здесь?

– Я должен. Я и есть вершинный камень, завершающий Музыку. Теперь ступай, Яша. Оставь меня.

Десятник встал, наклонился и поцеловал старика в лоб.

– Люди не забудут тебя, Святой Муж.

– Забудут, как и всех, кто жил до меня, – с улыбкой возразил Ану. – Иди же!

Яша бросил последний взгляд на белобородого старца, сидящего на камне, и стал спускаться вниз.

Талабан, чей зи-лук разрядился, прыгнул с валуна прямо в гущу алмеков. Его меч обрушился на шею одного врага, кинжал вошел в грудь другого. Пробный Камень и еще несколько анаджо, выскочив из засады, тоже ринулись врукопашную.

Внезапность их атаки ошеломила алмеков и вынудила отступить вниз по тропе. Талабан подобрал брошенную огневую дубинку, разрядил ее в бегущих и отшвырнул в сторону.

Глянув на небо, он увидел, что начинает смеркаться. Вот уже почти сутки они сдерживали алмеков. В живых остались только трое аватаров и пятнадцать анаджо. Враг загонял их все выше. Еще один натиск – и они окажутся на открытом месте, где их быстро перебьют.

Кровь из ссадины на лбу стекала Талабану в левый глаз. Он вытер ее и выглянул из-за валунов, отмечавших конец тропы. Несколько пуль ударило в камень рядом с ним. Он выругался и убрал голову.

– Они опять собираются, – сказал он Пробному Камню. Одноглазый Лис тоже произнес что-то, и Талабан спросил: – Что он говорит?

– Что надо держаться до рассвета.

– До рассвета еще далеко.

– Надо что-то придумать, – сказал Пробный Камень.

– Это верно, – с угрюмой улыбкой подтвердил Талабан. – Что предлагаешь?

– Атаковать!

27

И вот настал день, когда Звездная Женщина и Богиня Смерти сошлись лицом к лицу. Богиня была могущественная, но сердце Звездной Женщины охранял Сторро-Сказитель, тело – бог мудрости Тал-авар, душу – Лунный Камень. Айя! Увидим ли мы вновь героев, подобных им?

Из Закатной Песни анаджо

Высоко на южном склоне горы Софарита взобралась на широкий карниз и присела на корточки. Ро вскарабкался к ней. Дул сильный ветер, и он укрыл Софариту своим плащом. Они наконец поднялись выше черной стены, протянувшейся через всю землю, и Ро увидел вдали огни какого-то города.

– Чувствуешь ты ее силу? – спросил он у Софариты.

– Да, чувствую. – Откинув плащ, Софарита встала и широко раскинула руки. Ро показалось, что она светится, и он ощутил идущий от нее жар. Она стояла неподвижно и мерцала холодным блеском, словно высеченная изо льда статуя. Он протянул к ней руку, но ее голос произнес у него в голове:

– Не прикасайся ко мне, Ро. Здесь мне суждено умереть.

Эти слова пронзили его сердце кинжалом, и он съежился, укрыв лицо в ладонях.

* * *

Кас-Коатль стоял с сотней солдат на северной границе тумана. Его механики делали отчаянные попытки прорваться сквозь заслон, но все они кончались провалом.

Кас-Коатль ждал, не теряя спокойствия. Армия, осаждавшая Пагару, погрузилась на двенадцать золотых кораблей. Теперь эти суда идут назад через океан, и трюмы их доверху полны сундуками с заряженными кристаллами. Когда Алмея поглотит эту энергию, сила вернется к ней, и она преодолеет рок, влекущий их обратно к ледовой погибели.

Неудачи, постигшие их здесь, на востоке, временны. Когда он вернется сюда в следующий раз, здесь не будет аватаров, чтобы взорвать его пороховой запас. Но сначала он должен взять Ану и заставить его обратить свою магию вспять. В случае неуспеха Кас-Коатль уничтожит саму пирамиду. Он оглянулся на десяток повозок, нагруженных последними бочками с порохом.

Холодный ветер пролетел по долине, и Кас-Коатль вздрогнул. Лицо у него, как всегда, ныло от холода. Он провел пальцами по своим твердым стеклянным скулам.

Кристальная болезнь.

Он пришел в ужас, поняв, что захворал ею. Родители отвезли его к усыпальнице Алмеи и там молились за него весь день напролет. Во сне ему явилась сама Алмея и обещала спасти его. Обещание исполнилось, и родители, возрадовавшись, принесли в жертву богине шестьдесят рабов.

Кас-Коатль приложил руку к изумруду у себя на поясе. Камень связывал его с богиней, чья сила отгоняла от него кристальную смерть.

Но за спасение приходилось платить. Алмея не позволяла ему жениться и заводить детей. Он должен был принадлежать ей одной на вечные времена, и Кас-Коатль охотно платил эту цену.

Лишь в последнее время его стали посещать сомнения. Алмеки всегда приводили пленных к зиккурату богини, но никогда прежде ему не приказывали истреблять целые народы. Однако он пошел и на это, надеясь, что с завершением пирамиды Ану бойня будет прекращена.

Что же ждет его теперь? Разве это жизнь – вечно рыскать по свету в поисках новых жертв для богини?

– Господин, – окликнул его один из механиков, – туман поднимается!

– Что ты сделал для этого? – спросил Кас-Коатль.

– Я рад бы похвалиться, но это не моя заслуга, господин.

Окрепший ветер разгонял туман, и Кас-Коатль различал за ним долину с гигантской пирамидой посередине. Отдав команду солдатам, он двинулся вперед.

Войдя в опустевший лагерь, он заметил что-то на вершине пирамиды. Там сидел длиннобородый старец, глядя вниз на алмеков. Кас-Коатль приказал двум солдатам свести его оттуда и направил на пирамиду большой зеленый кристалл. Он чувствовал, как из камня уходит энергия, но происходило это чрезвычайно медленно и потери были ничтожно малыми. Кас-Коатль отошел на пятьдесят ярдов назад и попробовал еще раз – утечка энергии прекратилась.

Он рассмеялся, и все его страхи относительно пирамиды Ану развеялись.

Никакой угрозы она не содержит, с облегчением решил он. Стоило ли столько возиться с этим Ану? Этот аватар просто неудачник. Воздвиг золотую гору, неспособную отнять силу у одного-единственного кристалла. Однако Алмея твердо уверена в его одаренности. Она следила за постройкой и рассказывала Кас-Коатлю, что рабочие поднимали громадные каменные глыбы, словно пустые деревянные ящики. Человек, владеющий подобным искусством, должен был сотворить нечто гораздо более мощное.

До Кас-Коатля донеслась музыка. Старик на вершине пирамиды играл грустный, задумчивый мотив. Изумруд на поясе алмека начал вибрировать, и потрясенный Кас-Коатль понял, что старик и есть Ану, продолжающий свое чародейство.

– Убейте его! – взревел он, и двое солдат, которые лезли наверх, оглянулись на него. – Убейте старика. Быстро! – Солдаты на лесах сняли с плеч огневые дубинки. Музыка смолкла, а старик подошел к самому краю и простер руки, как бы приветствуя собственную смерть. На миг Кас-Коатль испытал облегчение: солдаты еще не добрались до вершины, и кто мог знать, на что еще способен Ану. Но вид святого старца, раскрывшего руки навстречу своим убийцам, внезапно наполнил его леденящим страхом. Кас-Коатль был воспитан на кровавых жертвенных ритуалах и знал, какую силу они могут дать.

В это страшное мгновение алмек понял, что смерть – именно то, что нужно Ану. Он хочет, чтобы его кровь пролилась на камни.

– Не-ет! – бросившись вперед, завопил Кас-Коатль.

Огневые дубинки выпалили, и Ану повалился навзничь. Несколько мгновений ничего не происходило, и Кас-Коатль почти поверил, что ошибся.

Потом камень у него на поясе задрожал и разбился на тысячу кусков.

Суставы Кас-Коатля стекленели, кожа туго натягивалась. Страшная боль прошила его, как будто красные пауки терзали изнутри его грудь и живот. Он хотел закричать, но паралич сковал его горло. Левая нога рассыпалась, и он повалился на траву. Правая рука отломилась, и Кас-Коатль перестал существовать как живое, мыслящее существо. Безмолвная музыка пирамиды пронеслась над его кристальным трупом, и тело покрылось трещинами, растущими, как паутина. Кас-Коатль разлетелся на части, оставив на земле только доспехи, шлем и сапоги.

Алмеки, лишившиеся вождя, отошли от пирамиды, боясь, как бы ее гнев не обратился на них.

Бросив бочки с порохом, они устремились к реке, где ждали корабли, чтобы отвезти их домой.

Одноглазый Лис собрал своих людей вокруг себя и обошел их с пением, прижимая ладони к векам каждого. Вслед за своими он перешел к аватарам. Талабан догадывался, что шаман молитвой вселяет силу в воинов.

Это подтвердилось, но не так, как ожидал Талабан. Вокруг стояла непроглядная тьма, потому что луна зашла за тучи – но когда Одноглазый Лис отнял руки от его глаз, Талабан стал видеть ясно, как днем. Красок не было – только черный, белый и серый цвета.

– Искатели крови хотят напасть на нас, – сказал шаман, – но во тьме они слепы, и мы обрушимся на них сами, как горные кошки.

Четырнадцать анаджо и Суриет, вооруженные луками и стрелами с кремневыми наконечниками, растаяли в подлеске. Талабан хотел пойти с ними, но Одноглазый Лис удержал его. Шаман коснулся его лба, и Талабан услышал в голове его голос:

– Ты производишь слишком много шума, мой друг. Оставайся здесь со своими братьями и убивай каждого, кто дойдет до конца тропы.

Он ушел, а Талабан, приготовив меч и кинжал, занял с тремя своими аватарами позицию на вершине взгорья. Алмеков будет не меньше сотни, и анаджо, даже наделенные ночным зрением, не смогут остановить их всех.

«Здесь я и умру, – внезапно подумал он. – Я не прожил даже той недели, которую посулил мне Ану». Талабаном овладел страх, ему стало тошно. «Не хочу умирать на этой чужой горе, – думал он. – У меня нет сыновей, которые передали бы мою кровь грядущим поколениям, нет жены, чтобы оплакать меня». Талабан не дрогнул, когда Ану предрек ему смерть, но он надеялся, что Софарита спасет его. Теперь Софарита была далеко, и ему впервые в жизни захотелось убежать от боя. Но он не побежал. Он не мог. Вид аватара справа от него отвлек Талабана от унылых мыслей: зрачки у того сузились, как у кота. По лицу солдата Талабан понял, что и сам выглядит не менее жутко, и невольно ухмыльнулся. Аватар ответил тем же и протянул ему руку. Талабан пожал ее и обменялся рукопожатием с каждым из своих воинов.

– Это не столь великолепно, как последний выезд Раэля, – сказал он. – Но мы жили, как боги, и умрем, как люди, – этого, думаю, довольно.

Снизу послышались крики раненых и выстрелы огневых дубинок.

Талабан поднял меч.

В городе Эгару Капришан ползал по своей роскошной спальне, опорожняя мешочки с заряженными кристаллами в два сундука. Он отказался выступить на врага вместе с Раэлем и теперь лихорадочно прикидывал, сколько лет жизни дадут ему эти кристаллы. Считать он умел хорошо, как все аватары. Кристаллов у него больше двух тысяч, и каждый камень способен поддерживать здоровье человека несколько месяцев. Но он, Капришан – человек не совсем обычный. Избыточные вес и аппетит ослабили его сердце, поэтому он расходует полностью заряженный кристалл за шесть дней. Получается двенадцать тысяч триста шестьдесят дней – меньше тридцати четырех лет!

Разочарованный Капришан сказал себе, что это все-таки лучше, чем валяться мертвым на поле боя. Притом ему, возможно, удастся пополнить запас кристаллов.

Он сидел перед сундуками, где поблескивали камни. За тридцать четыре года многое может случиться.

Внезапный звон заставил его подскочить – это разбилась хрустальная ваза на подоконнике. Капришан встал и подошел к окну посмотреть, кто бросил камень, но внизу никого не было. Сзади послышалось странное «чпок-чпок», и он, обернувшись, увидел бьющие из сундуков фонтанчики зеленой пыли. Капришан бросился туда и упал на колени. Кристаллы шевелились и раскалывались вдребезги один за другим.

– Нет! – Он зарылся руками в сундук, зажав в пригоршни уцелевшие камни, но даже у него в кулаках они продолжали рассыпаться в пыль. Такая же участь постигла рубины, вставленные в его перстни.

На громкие рыдания Капришана прибежал слуга.

– Что случилось, господин?

– Оставь меня! – взвизгнул Капришан.

Слуга скрылся, и аватар вышел на балкон.

Можно протянуть еще шесть дней и умереть медленно и мучительно.

Или…

Грузное тело Капришана мелькнуло в воздухе и разбилось о каменные плиты у фонтана.

Музыка пирамиды в это время уже неслась над океаном.

На подходе к родным берегам энергия «Змея» внезапно иссякла. Некоторое время черный корабль еще двигался по инерции и по воле волн, но вскоре его начало валить с боку на бок.

Метрас на обратном пути распорядился взять из кают и трюмов все, что способно держаться на плаву, и соорудить несколько плотов с веслами. Команда сочла этот приказ странным, однако выполнила его.

Когда корабль дал опасный крен, Метрас крикнул:

– Спасайся кто может! – В море полетели пустые бочки, следом спустили плоты. Пловцы добирались до берега своими силами, не умеющие плавать хватались за спасательные средства. Метрас нырнул за тонущим матросом и за шиворот вытащил его наверх. Вагар барахтался и едва не потопил их обоих, но Метрас успокоил его и пристроил к плавучему бочонку.

– Держись и работай ногами, – велел капитан. – Прилив принесет тебя к берегу.

Сам Метрас подплыл к плоту, и люди на нем помогли ему взобраться.

Метрас оглянулся на свой корабль. «Змей» еще некоторое время переваливался, словно больной кит, потом опрокинулся окончательно и затонул.

– Что такое с ним стряслось? – спросил матрос.

– Это магия Ану.

– Я думал, он на нашей стороне.

– Так оно и есть. Золотые корабли тоже потонут, как и наш.

– Мог бы подождать еще часок и дать нам спокойно войти в порт, – проворчал вагар.

Когда над морем занялся рассвет, подвижник Ро стал испытывать нечто странное. Он сосредоточился на своем ощущении и понял, что слышит музыку, несомую ветром. При всей своей нестройности она вселяла в него чувство родства с землей, с небом, со скалой у него под ногами.

Софарита издала сдавленный крик и задрожала. Ро обнял ее, и она припала к нему, едва не свалив их обоих с карниза. Руки ее оставались простертыми, суставы застыли намертво. Она пыталась сказать что-то, но язык не повиновался ей.

– Я здесь, – сказал Ро. – Я с тобой. Вспомни ритуалы, и мы соединимся.

Спустя несколько мгновений его прошила страшная боль. Казалось, что все его тело дробится, как стекло. Ро поборол панику и сосредоточился на истине своего естества, на мягкости тканей, гибкости связок, упругости мускулов, на токе густой, теплой крови.

Музыка у него в уме теперь звучала, как великолепный хорал, охватывающий всю вселенную. Она пронизывала и его, и Софариту.

Софарита уронила голову ему на плечо и опустила руки. Ро чувствовал ее тело, мягкое и теплое. Он усадил ее на карниз и опустился на колени с ней рядом.

– Скажи мне что-нибудь. Дай знать, что ты жива.

Ее глаза открылись.

– Сила покинула меня. Я снова стала человеком. Как удалось тебе сложить эту Музыку?

– Ее сложил не я.

Он вздохнула и села поудобнее.

– Я больше не богиня, Ро. Я простая вагарка.

– Ты женщина, которую я люблю, – сказал он и сам удивился своим словам. Он ждал, что она отвергнет его, и знал, что отказ, даже самый мягкий, обожжет его, как огонь.

– А я люблю тебя, – ответила она. – Я поняла это в ту ночь, когда ты спас меня от Алмеи. Когда ты лежал рядом и согревал меня своим телом.

Резкий ветер пронесся над утесом, и Ро припал к камню, а Софарита – к нему.

В небе вспыхнул ослепительный свет, и Ро увидел, как среди клубящихся облаков зажглось второе солнце. Стена, ограждающая землю алмеков, издала ужасный стон. Камни градом посыпались с нее, а после весь кусок чуждой земли оторвался и взмыл в небо, переворачиваясь на лету. Мощный подземный толчок расколол его надвое, и оба куска полетели навстречу второму солнцу. Что-то мелькнуло в воздухе, как золотая птица, и Ро увидел, что это корабль. Кружась, тот врезался в летучую землю. Появились другие корабли, точно затягиваемые невидимым водоворотом.

В небе вспыхнуло огненное кольцо диаметром в несколько сотен миль. Земля алмеков вошла в этот круг и пропала. Огненное кольцо стало сжиматься, делаясь все меньше и меньше, и наконец погасло.

Не стало больше стены, не стало темной, грозной земли. Впереди лежала пустая, изрытая равнина.

– Скоро там вырастет трава и деревья, и ручьи побегут, – сказала Софарита. – Жизнь возродится заново.

Ро встал и, держа ее за руку, двинулся в обратный путь.

Ниже на тропе они встретили Одноглазого Лиса, Пробного Камня, Суриет и еще четверых оставшихся в живых анаджо.

Еще ниже громоздилась груда тел. Пробный Камень опустился на колени рядом с Талабаном. Ро бросился к нему, думая, что аватар всего лишь ранен, и увидел изорванное тело и холодное, застывшее лицо. Ро вздохнул, устыдившись радости, которую испытал, когда Софарита призналась ему в любви. Талабан отдал жизнь за то, чтобы он мог услышать эти слова.

Ро тоже преклонил колени, и Пробный Камень сказал ему на анаджо:

– Он и другие убили больше двадцати алмеков. Они держались стойко. Талабан умер последним. Я пытался пробиться к нему, чтобы спасти ему жизнь, как он спас мою. Его обступили со всех сторон, но он видел, как я бегу к нему. Он пал в тот самый миг, когда взошло солнце. – Пробный Камень отрезал кинжалом прядь волос Талабана. – Я сложу для него молитвенную песнь. Духи анаджо услышат ее и примут его, как своего.

– Я рад, что ты жив, – сказал Ро. – Он бы этому тоже порадовался.

– Я думал, мне конец, но когда появилось второе солнце, алмеков как ветром сдуло. Что ты будешь делать теперь, подвижник Ро? Попробуешь вернуться в свой каменный город?

– Нет. Останусь здесь, если вы разрешите. Буду учить других и учиться сам. И напишу историю последних событий.

Пробный Камень положил руку на лоб Талабана.

– Он всегда будет жить в моем сердце. Мои сыновья узнают о нем, а за ними их сыновья. Теперь он принадлежит нашему народу. Мы ничего не забудем.

Софарита, подойдя, взяла Ро за руку. Она смотрела на мертвого Талабана, и Ро не чувствовал ревности, видя скорбь в ее глазах.