Текст книги "Ярость мщения"

«ВЫ УМРЕТЕ»

Никто не боится умереть, прежде не испугавшись жить.

Соломон Краткий

Я стоял на помосте рядом с Форманом, все еще держа в руках красную карточку. Женщину, которой досталась вторая карточка, звали Марисова. Она походила на русскую и, возможно, была русской. В нашей группе занимались не только американцы.

Марисова стояла по другую сторону от Формана и дрожала. На вид ей было лет сорок пять, и выглядела она кадровой военной: очень короткая стрижка, в одном ухе – крохотная золотая сережка в виде черепа. Корпус морской пехоты ООН? Вполне возможно – вот только дрожь портила всю картину.

Конечно, с другой стороны, морские пехотинцы теперь имеют дело только с бунтовщиками, террористами, мятежниками и случайными бандами наемников. А это им не по зубам. Это – Дэниел Джеффри Форман, один из верховных жрецов модулирования.

Даже если бы в зале была только ооновская морпехота и его преподобие Форман, я бы поставил на Формана. Он положил бы их на лопатки за две секунды.

На помост поднялись три ассистента со складными парусиновыми стульями. Один они установили позади меня, второй позади Формана, а третий позади Марисо-вой. Кажется, на таких насестах имеют обыкновение сидеть киношные режиссеры. Но стулья оказались на удивление удобными.

Ассистент вынул красную карточку из моей руки, Форман пригласил нас сесть.

Он тоже опустился на стул и кивнул одному из ассистентов в дальнем конце зала. На экране позади нас появился документ с печатью президента Соединенных Штатов.

Форман приступил к делу. Надев очки и уставившись в книжечку с инструкциями, он начал размеренно читать: – Первая часть «Процесса выживания» заключается в следующем. Мы познакомимся с последовательностью упражнения и условиями его проведения. Мы делаем это для того, чтобы четко договориться о законности тех обстоятельств, в которых вы находитесь. Кое-кто из вас все равно поднимет этот вопрос. Вы непременно попытаетесь найти лазейку. Никаких лазеек не будет. Сейчас мы придадим законность всему, что будет происходить. Тем не менее я уверен, что это вас не остановит. Поэтому, когда вы попытаетесь выступить, я отошлю вас к документу, который вы только что видели на экране. Если понадобится, я снова попрошу продемонстрировать его.

Форман оторвался от брошюры и поверх очков зорко оглядел аудиторию.

– Вы уже видели однажды этот документ. Мне ничего не стоит показать его снова и столько раз, сколько потребуется. Это письменное разрешение президента Соединенных Штатов делать все, что я сочту нужным, – вплоть до ликвидации любого курсанта. Обратите, пожалуйста, внимание на дату; документ подписан в день начала занятий. На всякий случай у нас имеются копии лично для каждого курсанта. Президент опасался последствий именно этой процедуры и решил подписать специальное разрешение исключительно для данного конкретного случая. Относительно этого есть какие-нибудь вопросы?

Вопросов не было.

– Хорошо. Я могу заключить, что все в этом зале удовлетворены законностью происходящего, не так ли?

Он ждал.

Толстяк в заднем ряду поднял руку. Форман жестом пригласил его высказаться.

– Вы тут много наговорили, к чему-то готовясь, но мы так и не знаем, что это будет. О чем же мы можем спросить?

– Хорошее наблюдение. Ясно, что вы не можете ни о чем спросить. Однако мы проводим эту процедуру не впервые и знаем, какие вопросы обычно задаются, поэтому заранее отвечаем на них, чтобы сэкономить время. Чти-нибудь еще?

Толстяк отрицательно покачал головой и сел. Форман перевернул страницу и снова посмотрел в Дальний конец зала.

– Ладно, сейчас мы покажем целиком процедуру запечатывания карточек в конверты, их перемешивания и приклеивания под сиденья. Мы всегда это записываем и показываем, чтобы не оставалось абсолютно никаких сомнений насчет выбора добровольцев.

Форман лукаво посмотрел на меня и улыбнулся.

– Немного волнуешься, а, Джим?

– Э… да, – согласился я, искоса взглянув на Марисову. Казалось, еще чутьчуть – и она хлопнется в обморок.

Форман тоже посмотрел на нее и похлопал женщину по руке.

– Спокойнее. Я рядом.

Она пробормотала что-то по-русски, потом перевела: – Потому и волнуюсь.

Свет в зале погас, включилась видеозапись. Большую ее часть прокрутили с тройной скоростью, что вызвало смешки.

На экране появились ассистенты со стопками белых карточек и пустых конвертов. Они сели перед камерой и начали быстро вкладывать карточки в конверты. Когда они закончили, в поле зрения оператора вступил Форман и так, чтобы всем было видно, показал две красные карточки. Он вложил карточки в два остававшихся пустыми конверта и наугад засунул их в середину груды.

Потом все конверты загрузили в прозрачный барабан, рядом с которым стояли часы. Барабан завращался, стрелки быстро закрутились – для нас пятнадцать минут уместились в девяносто секунд.

Затем камера отъехала, показав общий вид зала. Барабан открыли, и ассистенты, взяв по пачке конвертов, принялись с невероятной скоростью приклеивать их к сиденьям стульев снизу.

Когда они закончили, двери открылись, и мы увидели себя входящими в зал. Скорость показа уменьшилась и теперь превышала нормальную всего в полтора раза. Я увидел, как вхожу и сажусь на стул, и вдруг неизвестно отчего всем нутром ощутил злобу, страх, предательство.

До моей руки дотронулся Форман: – Что с тобой, Джим?

– А что?

– Это видно по твоему лицу. Я встретился с ним глазами.

– Вам известно, через что я прошел. Сдается, вы, или Вселенная, или Господь Бог, или кто там у вас командует, – проклятый злобный шутник с задатками профессионального головореза.

Форман кивнул: – Ты даже половины не знаешь.

И отвернулся к Марисовой, оставив меня еще более разочарованным, озлобленным и испуганным, чем раньше. Экраны погасли, в зале зажегся свет.

– Специально сделанная запись подтверждает, что ничье вмешательство не могло повлиять или проконтролировать выбор. Занятие тоже будет записано, и копию отошлют в канцелярию президента для ознакомления. Это послужит вам гарантией, что все, по возможности, будет исполнено максимально честно и гуманно.

Форман захлопнул книжечку.

Встал.

Посмотрел на меня. На Марисову. Обвел взглядом аудиторию.

Кивнул куратору курса.

Она быстро подошла к помосту и передала Форману деревянный ящик.

Он открыл его и показал лежавший в нем предмет Марисовой, потом мне. В ящике находился револьвер. И два патрона. Форман продемонстрировал его содержимое всем сидящим в зале. Экраны показывали револьвер крупным планом.

Форман вынул оружие и вручил его Марисовой.

– Проверьте, пожалуйста, револьвер и подтвердите, что это настоящее оружие армейского образца. Спасибо.

Она кивнула.

Форман передал револьвер мне.

– А теперь проверьте вы, Маккарти, и удостоверьтесь, что он настоящий. Спасибо.

Револьвер был настоящий. Я вернул его Форману. Форман передал Марисовой оба патрона: – Проверьте их, пожалуйста, и подтвердите, что это настоящие боевые патроны, абсолютно идентичные друг другу. Спасибо.

Он передал патроны мне: – Маккарти, проверьте их и убедитесь, что они не холостые. Спасибо.

Патроны были боевыми. Я вернул их.

– Спасибо. А теперь выберите любой.

Я показал на один из патронов, лежавших на его ладони.

– Отдайте его Марисовой. Я подчинился.

– Хорошо.

Форман передал Марисовой револьвер.

– Зарядите его, пожалуйста.

Она подчинилась. Надо отдать ей должное: первое, что она сделала, – это проверила предохранитель. Потом вставила патрон в гнездо барабана. Руки у нее тряслись, но Форман терпеливо ждал. Когда Марисова управилась, он осторожно забрал оружие.

– Вы согласны, что это настоящий револьвер, заряженный настоящей пулей?

Она кивнула, белая как простыня. Форман повернулся ко мне: – Маккарти, вы тоже в этом уверены? Я кивнул.

– Хорошо. Спасибо.

Форман шагнул к краю помоста, снял оружие с предохранителя и поднял его.

– Револьвер заряжен. Вы все видели это на двух экранах. Кто-нибудь сомневается в смертоносности оружия?

Таких не нашлось.

– Просто на всякий случай…

Форман неожиданно повернулся и выстрелил. Пуля, чмокнув, вонзилась в дальнюю стену, выбив небольшое облачко штукатурки.

– Любой желающий удостовериться, что это действительно пуля, может подойти и посмотреть – она в стене. Мы подождем. Не разговаривайте – просто пойдите и посмотрите, а потом вернитесь на место.

Проверять пошли всего несколько человек. Мне тоже хотелось, но я, собственно, знал, что увижу там.

Почему-то я больше не сомневался насчет наших дальнейших занятий. Почему-то я это знал.

Когда все снова оказались на своих местах, Форман отдал мне револьвер и оставшийся патрон.

– Перезарядите, пожалуйста.

Забавно, но мои руки тоже задрожали. Я проверил предохранитель шесть раз, прежде чем отдать оружие.

– Спасибо. – Этот человек демонстрировал редкостную невозмутимость.

Он положил револьвер на маленький столик за своей спиной. Потом достал из кармана золотой доллар с американским орлом. Поднял его, показывая всем и поворачивая то так, то эдак, чтобы камеры могли заснять монету с обеих сторон. Дал осмотреть Марисовой, потом мне.

– Орел или решка? – спросил он.

– Орел, – сказал я.

Он поймал монету и припечатал к тыльной стороне запястья.

– Орел. Вы выиграли, Маккарти.

Я слабо улыбнулся. Мне не понравилось, как это прозвучало.

– Держите. Можете сохранить эту монету. Она принесет вам счастье.

Я почувствовал тяжесть на пальцах и потянулся, чтобы спрятать доллар в карман.

– Подождите. – Форман протянул второй доллар. – Вам понадобятся две монеты. Не потеряйте их.

Две монеты? Недоумевая, я опустил их в карман комбинезона.

– Итак, – начал его преподобие достопочтенный Дэ-ниель Джеффри Форман, шагнув к краю помоста и обрашаясь ко всей аудитории, – мы установили следующее. У нас есть юридически законное разрешение президента Соединенных Штатов. Мы выбрали двух добровольцев совершенно беспристрастно: сначала при помощи карточек, а потом подбросив монету. У нас имеется заряженный револьвер, в убойной силе которого убедился каждый. Все записано на двух кассетах. Ни одну нельзя выборочно стереть и ни в одну нельзя внести изменения. Обе кассеты доступны тем, кто имеет право на просмотр, включая президента Соединенных Штатов. – Форман замолчал. Посмотрел на меня. На Марисову. На сидящих в зале. – Есть вопросы?

Он подождал.

Из задних рядов донесся голос: – Есть! В чем, между прочим, заключается ваш проклятый «Процесс выживания»?

Форман посмотрел на часы, потом на ассистентов и улыбнулся.

– Точно по расписанию. Что я говорил? Ну, кто выиграл пари?

Куратор курса ответила: – Вы. Опять вы.

Форман, очень довольный, снова переключился на аудиторию и заговорил странно спокойным голосом: – Процесс заключается в том, что я попрошу полковника Марисову из корпуса морской пехоты Организации Объединенных Наций застрелить капитана Маккарти из Агентства Сил Специального Назначения Соединенных Штатов Америки. Процесс продолжится до тех пор, пока капитан Маккарти не будет мертв.

– Виноват! – вмешался я. – Мне показалось, вы заявили…

– Я повторю. – И снова его голос прозвучал очень странно, Я изо всех сил вслушивался, уверенный, что пропускаю что-то. – Я собираюсь приказать полковнику Марисовой застрелить капитана Маккарти. Если она откажется, я начну наугад вызывать других, пока не найду желающего. Процесс выживания будет продолжаться до тех пор, пока капитан Маккарти не умрет.

На этот раз главного я не пропустил.

В ушах загрохотали барабаны. Я услышал свои слова: – Я думал, мне показалось, что вы сказали…

И тут я умер.

Акушерка Флора, доложу я вам,

За шокером лезла в карман

И подводила ребенку

Вольт сорок к мошонке,

А если девочка, то – к половым губам.

ПИЩА БОГОВ

Каждым новорожденным младенцем человечество упорно доказывает себе, что Вечность дает ему еще один шанс.

Соломон Краткий

Все мы были словно в угаре.

Еще несколько дней после этого мы бродили по лагерю с остекленевшим взглядом, заторможенные. Иногда забывали одеться или поесть. Джейсон не показывался три дня.

Много чего произошло на том кругу.

Все предыдущие наши собрания были лишь тренировкой. Как оркестр разучивает музыкальное произведение, так и мы прежде репетировали то одну часть Откровения, то другую, не подозревая, что они могут сложиться в одно целое – пока это целое не предстало перед нами.

Я помню какие-то отрывки и видения. Помню мысли. Но отчетливее всего помню ощущения в чистом виде; я помню, как осознаю: «О да – на этот раз мы надеваем на себя тела голых обезьян и ведем себя по-обезьяньи».

Я понимал, почему Джейсон позволил нам долго физически ощущать себя животными. Не потому, что мы были животными, а потому, что не были. Мы были богами, играющими в животных, и он хотел, чтобы мы отдались игре полностью.

– Если вы не можете испытать что-либо до конца, – говорил он, – то увязнете. Мы должны полностью прочувствовать физические тела, чтобы двигаться вне их.

Я совершенно не понимал, как это может произойти, но стал вместе с Джейсоном обезьяной и был обезьяной до тех пор, пока не осознал, что был ею все время, претендуя при этом на звание человека.

А потом я перестал быть обезьяной. Я стал богом, как и Джейсон. И мне открылось Откровение.

Я помню ощущение, что мы делаем что-то совершенно беспрецедентное. Мы были первыми людьми, жившими жизнью хторран. Мы брали их опыт и несли его домой. Это было невероятное потрясение, и я упал на колени, рыдая от восторга и ужаса.

Джейсон зашел дальше, чем когда-либо.

Потрясенный тем, что испытал, он пытался поделиться с нами, но лишь пускал пузыри, как младенец. Наконец он поднял руку.

– У нас еще нет слов для этого. – И, спрятав лицо в ладони, крикнул: – У меня еще нет слов! – Он всхлипнул. – Я видел это, видел. Я вырвался за пределы себя и увидел. Но это ощущение настолько далеко от наших представлений, что попытаться передать его языком наших понятий означает ограничить его, сузить. Все равно что назвать симфонию просто звуком…

Он заплакал, уткнувшись в ладони, и мы заплакали вместе с ним.

Мы не видели Джексона трое суток после Откровения. Марси сказала, что он восстанавливает силы. Он впустил в свое тело столько энергии, что нанес себе травму и теперь нуждался в поправке.

Лагерь стал не таким, как раньше. Все казалось другим. Никогда еще я не смотрел так. Все люди выглядели иначе. Я видел внутри них то, о чем раньше даже не подозревал. И мог заглянуть внутрь себя.

По свету, исходившему от лиц, я видел, что остальных тоже изменило Откровение.

Мне сказали, что скоро мне поручат новое дело. Пока же я должен помогать Марси, Джесси и Джорджу – его я до сих пор называл про себя чудовищем Франкенштейна.

Я по-прежнему ходил потерянный, пока наконец не подошел к Франкенштейну – изо всех я выбрал именно его – и сказал, как люблю его, а потом признался в полном смятении.

Он ответил, что все нормально.

– Это часть процесса. Чем больше твое смятение, тем дальше ты уходишь от посредственности. – Он широко развел свои ручищи, словно обнимая весь мир. – Смятение – это входная дверь на сверхуровень. Ты можешь попасть туда, если больше ничего не желаешь знать. Смятение – признак того, что в действительности ты не знаешь вещи, которые, как тебе раньше казалось, знаешь. Чем большее смятение ты испытываешь, тем дачьше продвигаешься. Джейсон говорит, что мы всегда находимся на пороге сверхуровня, но, как только перешагиваем через него, снова скатываемся. Поэтому мы должны все время подталкивать себя все выше и выше.

Джордж поднял большую картонную коробку и вручил мне, а сам стал собирать с пола щенков и класть их в коробку. Им было четыре недели от роду, и они были такие пушистые, что напоминали маленькие щетки. Малыши пищали и повизгивали, пытаясь вылезти.

– Значит, со временем это пройдет? – спросил я.

– И да и нет. Пережитое трансформирует тебя и всегда будет трансформировать. Разве ты можешь вычеркнуть что-нибудь пережитое? Разве можно это предотвратить? Конечно нет.

Он положил последнего щенка в коробку и забрал ее. Я поплелся следом.

– Усвоение опыта – нормальный процесс, – продолжал Джордж. – Твой мозг усваивает, объясняет и концептуализирует. Это – необходимый шаг. Усвоив пережитое, ты заканчиваешь с ним и только тогда готов двигаться дальше, готов снова погрузиться в незнание. Готов к новому прорыву. Постоянно пребывать на сверхуровне невозможно. Ты можешь достичь его, но не остаться. Все, на что ты способен, – шагать все дальше, дальше и дальше. Совершать прорыв за прорывом, прорыв за прорывом.

Мы спускались к бассейну, где Орри строил свою семью. Сейчас он проводил с молодыми хторрами целые дни. Надо было многому обучить их. Скоро к занятиям должны были присоединиться и малыши.

Я сказал: – Как много мне предстоит еще узнать. Наверное, я слишком нетерпелив. Спасибо за понимание.

Пророкотал смех.

– Джим, да мы все еще учимся. Даже Джейсон. В особенности Джейсон. Но ты уже приобрел одно необходимое качество – желание открыться навстречу правде, Одно удовольствие смотреть, как ты растешь. Когда ты впервые появился здесь, я думал, что придется убить тебя. При виде тебя мы морщились. Ты носил свою ненависть на лице, как маску, а сейчас всегда улыбаешься и радуешься. Я доволен, что ты с нами. Я говорил сегодня, как сильно люблю тебя?

И снова я почувствовал, как на глаза навертываются слезы.

– Мне постоянно хочется плакать, – признался я.

– Хорошо, – улыбнулся Джордж. – Это показывает, как близко к сверхуровню ты живешь.

Я понял, что он прав.

– Можно поделиться с тобой?

– Конечно.

– С момента моей трансформации… Боже, как странно говорить об этом!

– Да ну?

– Правда. Будто вновь возвращаешься в реальность. Я чувствую, как воссоздаю заново свой опыт, ощущаю, что действительно трансформировался. Во мне словно поднимается волна силы и радости; это происходит почти что автоматически, стоит только вспомнить об Откровении. Сейчас я знаю больше, чем когда-либо раньше. Знаешь, чем я хочу поделиться с тобой? Я больше не чувствую себя человеком. Понимаешь? Тело – инструмент, которым я пользуюсь, но при этом знаю, что я – это не мое тело. Это просто то, где я ощущаю себя. На самом же деле я больше. Я выхожу за его рамки. Я – бог. Я отделился от своего тела. Я знаю, что оно – не я. Понимаю, должно быть, все это звучит невнятно…

– Ты выражаешься абсолютно ясно.

– И я знаю, что нуждаюсь в теле, чтобы играть в игры в этом мире. Но также я знаю, что оно может умереть, и тогда я просто переселюсь куда-нибудь. Это может быть не мною – не тем мною, кого я знаю. На самом деле, конечно, меня не будет – но это и хорошо. Частично это и означает быть богом, правда?

Я замолк, осознав, что сказал. И уже более осторожно добавил: – Это ужасно – для меня. Осознавать себя богом… В ответ пророкотал добродушный смех Джорджа.

– Послушай, что говорит Джейсон. Боги созидают. Ты тоже. Ты – бог, и ничего тут не поделаешь. У тебя даже есть возможность не быть богом. Для этого просто не надо созидать – получается «несозидание». Понял?

– Угу.

– А «несозидание» всего-навсего означает, что ты не несешь ответственности за то, что все равно созидаешь. Тут ты бессилен что-либо изменить, потому что постоянно что-то создаешь. Ты – бог, хочешь ты этого или не хочешь. Так что спокойно становись богом и получай от этого удовольствие.

Мы рассмеялись.

У бассейна нас ждала Марси. Орри выполз навстречу, перевалил через бортик и повращал глазами в знак приветствия.

– Бррдп.

Джордж передал коробку со щенками Марси, но она сунула ее мне.

– Дай мне руку, Джим. – Марси спрыгнула в бассейн. – Спускайся сюда. Теперь это безопасно – они уже узнают людей.

Балансируя с коробкой на плече, я спустился.

Мы присели на корточки, и два молодых хторра, повизгивая, вылезли к нам. Теперь они были уже больше метра в длину и напоминали забавных медвежат-гризли. Глаза их подергивались от возбуждения. Черви с интересом обследовали ботинки Марси, мои руки и коробку со щенками. Щенки их заворожили. Такие маленькие жирненькие неуклюжие комочки мяса. И двигаются!.

– Поможешь мне покормить их? – спросила Марси.

– Конечно. А почему щенки?

– Произошла накладка. Джесси должна была пригнать машину говядины, но ничего не вышло. Щенки ничем не хуже. Скоро мы снимемся отсюда, как только подыщем новое место. – Она вынула из коробки первого щенка и поставила его на бетонное дно бассейна. – Шевели ножками, девочка.

Собачка, переваливаясь, сделала несколько шагов навстречу ближайшему хторру и тявкнула на него.

– Они милые, – сказала Марси и повернулась ко мне. – Поможешь с разведкой?

– Вообще-то эту часть Калифорнии я знаю плохо. Но некоторые из искусственных полуостровов должны быть очень неплохими местами. Кажется, моя мать живет в коммуне недалеко от Санта-Круз. Мы не виделись уже больше года. Эти полуострова – настоящие естественные крепости. Туда почти невозможно проникнуть. Такое полностью недоступное место нам и требуется.

Оба хторра повернули морды к щенку. Ближайший протянул руку и легонько постучал по нему. Щенок упал на спину и завилял хвостом. Хторр поднял его с пола. Вероятно, он слишком сильно сжал его, потому что щенок завизжал от боли. Хторр запихнул его в рот. Послышался отчаянный визг, заглушенный чавканьем, а затем хторр высказался: – Чтрррр.

Марси вынула из коробки второго щенка и отдала его другому хторру. Червь жадно схватил его, словно кусок рождественского пирога, и щенок молниеносно исчез.

– Надо дать им время переварить, – сказала Марси. – Органы еще не окрепли, нельзя давать сразу много.

Протянув руку, она почесала одного из хторров.

– Ты помнишь, где мы впервые встретились? – спросил я.

– Конечно помню. К северу отсюда.

– Нет, раньше. В Денвере. Ты помнишь Денвер?

– Тогда я была бесчувственной, – отрезала она, – и многого не помню.

– Ты была с жирным полковником…

– Ах да, – рассмеялась Марси, – его помню. Полковник Жаба. Все его так звали. Он умер, знаешь?

– Да?

– Знаешь, как мы попали сюда? Забавная история. Я оказалась очень сильной и создала такие неизбежные обстоятельства, что погибло пятнадцать человек, а я попала сюда. Я даже не должна была находиться в том автобусе, но полковник повсюду таскал меня за собой. Мое тело служило для развлечения его гостей. Только большую часть времени меня в нем не было, понимаешь? Ты знаешь, что бывает до того, как по-настоящему просыпаешься навстречу собственной жизни? Я уже не помню, куда мы направлялись, да и автобус свернул не туда. То ли знак заменили, то ли еще что-то. Машина наткнулась на завал и хторран, троих. Поднялась стрельба, а потом все погибли. Хотя нет, не все. Остались Джордж и… и, м-м, тот полковник – знаешь, не могу вспомнить его настоящее имя, – я… и, кажется, еще секретарша. Нас не убили. Джейсон дал нам шанс.

– Так что же стряслось с полковником?

– О, он попытался бежать. И секретарша с ним. Они хотели, чтобы мы тоже бежали. Джордж отказался, он считал, что это опасно. Но они совсем лишились рассудка и решили попытаться. Разве это не глупость? Можешь себе представить человека, желающего защитить их разум?

Мы рассмеялись. Тем временем хторранские детеныши кормились. Один съедал щенков сразу, другой сначала с любопытством рассматривал. Его восхищали собачки.

– Не балуйся с едой! – Марси шлепнула его по боку, и он проглотил щенка.

– Как бы то ни было, – продолжала она, – я рассказала Джейсону об их замысле, и он сказал, что волноваться не стоит. Они попытались бежать, и Орри с Фальстафом съели их. Вот что происходит, если человек нарушает свое слово. Значит, мы встречались в Денвере? Тогда ты еще был в армии, да? Ты был одним из мужиков, которых я трахнула?

Я кивнул. Потом покачал головой.

– Хотя не совсем так. Ты помнишь свою собаку? Рангла?

На какое-то мгновение она смутилась, на лице мелькнула тень раздражения.

– Гм, да. Обычно я кормила его объедками.

– Так вот, я сообщил тебе о его гибели. Помнишь, ночью? Ты рыдала у меня на груди и промочила всю рубашку. А потом мы занялись любовью…

– Сексом, – поправила Марси. – Это была не любовь.

– Извини, ты права. Теперь я это знаю. А потом мне пришлось уйти, и ты разозлилась.

– О да! Помню. Так это был ты? Боже, это действительно смешно! Видишь свою силу? Ты вернулся.

– Я никогда не думал об этом в таком плане. Однако да – ты права.

– Господи, я считала тебя тогда занудой.

– А я думал, что ты чокнутая.

– Я и была чокнутая, и до сих пор такая. Но, по крайней мере, эта разновидность сумасшествия приносит пользу. Я могу пользоваться своей ненормальностью для создания разнообразия. Мы это можем. Так говорит Джейсон, и он прав.

– Ты не хочешь узнать продолжение шутки? – спросил я.

– О чем ты?

– Я солгал тогда ночью.

– Да?

– Насчет Рангла. Я сказал, что его сбила машина.

– Помню. Я проревела весь остаток ночи, когда ты ушел. Даже хотела покончить с собой, но под рукой не оказалось таблеток. Знаешь, тогда эта собака была единственной живой душой в мире, с которой я могла поговорить, – Да, ты была не очень-то общительной. По правде говоря, просто несносной сучкой.

– Я и осталась ею, – улыбнулась Марси и потянулась к коробке. – Смотри, только два остались. Один для тебя… А другой для тебя. – Она поделила щенков между хгоррами. – Потом снова повернулась ко мне с неподдельным любопытством: – Так что же произошло с Ранг-лом? Его пристрелили? Я всегда боялась, что это случится. Такое в Денвере не в диковинку. Половозрелые военные мальчики обожали охотиться на бродячих собак.

– Нет, все было еще смешнее. Помнишь дикого хторра?

– Того, что вырвался из клетки?

– Угу. Все его страшно боялись. Каждый вечер масса людей приходила смотреть на его кормление, чтобы пощекотать себе нервы. Джилиана повела меня туда за день до нашей встречи. Хторра кормили собаками. Одной из них был Рангл.

– Правда? – Марси, казалось, развеселила эта история. – Забавно. Впрочем, глупая собака заслужила такой конец. – Но когда она подняла голову, в ее глазах стояли слезы. – Я сама глупая. Посмотри: мой автоматизм все еше работает. Обезьяна кормит червя собаками и потом жалеет их. – Она вытерла глаза. – Я связывала с той собакой столько личного! Как глупо! Действительно глупо.

– Нет, не глупо, – возразил я. – Это часть процесса. Ты должна покончить с этим, прежде чем двигаться дальше. Там ты шла на дно, Марси. Ты стала зомби. Всем нам необходимо расстаться с массой вещей – это часть нашей работы. Плачь.

– Обидно – я думала, что давным-давно покончила со всем. Черт возьми, и это тогда, когда уже считаешь, что можно безболезненно вспоминать…

Мы встали.

Маленькие хторры удивленно посмотрели на нас и тревожно запищали.

– Извините, – сказала им Марси, – но у меня больше ничего нет.

Они не поверили, завертели глазами, подпрыгивали и бросались в разные стороны. Выгибали спины горбом, сокращались и распрямлялись. Пищали и пронзительно визжали.

Марси протянула им пустые ладони. Я сделал то же самое. Мы перевернули коробку, чтобы черви могли заглянуть в нее. Один сунул морду внутрь и зафыркал. Когда он вылез оттуда, второй хторр исследовал коробку с такой же тщательностью.

– Бруууут, – сказал он.

– Ах вы, маленькие чудовища! – начала ругаться Марси. – Сколько щенков уже слопали. Дайте передохнуть. Кто будет считать вас богами, если вы ведете себя как желудки? Вам, ребята, еще многому предстоит научиться.

Хторры смущенно потупились, но стыда явно не испытывали. Это было частью представления. Они начали обнюхивать дно бассейна, с любопытством исследуя несколько капель крови.

Мы с Марси оставили их наедине с изысканиями, вылезли из бассейна и пошли назад в лагерь.

– Им нужна еда.

– О да. Этим уже занимаются. Мы послали грузовик в Сакраменто. Взрослые черви могут обходиться без пищи целую неделю, но малюткам надо есть каждый день. И Орри тоже – нам нужно, чтобы он рос. Но грузовик должен вернуться сегодня к вечеру, и все будет в порядке.

– А, так вот куда делась Джесси. Кто заботится о ее малыше?

– Разве ты не знаешь? – Марси удивленно посмотрела на меня.

– Что не знаю?

– Ну… на Откровении Джейсон спросил ее о приверженности новым богам. Ты же слышал, что она не доставила им вовремя еду. Можно обойтись собаками, но дело не в этом. Мы несем ответственность за благосостояние Орри и его семьи. Таков договор. Если мы будем держать их впроголодь, у них появится право кормиться нами. Джейсон попросил Джесси выполнить условие.

– Ты имеешь в виду… она отдала себя Орри?

– Нет. Она отдала ему ребенка.

Я остановился как вкопанный и вытаращил глаза на Марси.

– Она отдала своего ребенка?..

– Джим! – предупреждающе воскликнула Марси. – Выкинь это из головы! В тебе заработал обезьяний авто-мат! Брось, иначе сломаешь голову.

– Э… – Я не мог найти слова. – Щенки – это одно Дело, они предназначены для еды. Но…

– Джим, ты знаешь, что открылось Джейсону на Откровении? Нет, наверное, – он еще не успел поделиться со всеми. Так вот: нам предстоит быть их пищей. Мы – обезьяны. Мы здесь, потому что надо кормить богов – нашими телами, если понадобится. – Она потрогала себя руками. – Эта штука – хорошая пища. Нужно откормить много вкусной, жирной и здоровой еды для богов. Там было еще много другого, но об этом Джейсон пока не говорил. Он предупредил, что мы должны сначала достичь этого основополагающего уровня, прежде чем сможем двигаться дальше.

Я был слишком потрясен, чтобы как-то реагировать. – Мне казалось, что мы предназначены стать партнерами богов!

– Так и есть! Но пока партнерство осуществляется на физическом уровне, Мы снабжаем их тела всем необходимым, чтобы они могли строить свои семьи. Просить о большем – чистой воды самонадеянность. Это так же глупо, как попросить этих щенков стать людьми. В лучшем случае это смешно, в худшем – трагично. Чтобы стать настоящими партнерами, мы должны отказаться от обезьяньего автоматизма и признать, что партнерство с богами заключается в абсолютном служении им, предосташтении им всего, в чем они нуждаются и чего хотят, – целиком и полностью, даже если это нанесет ущерб нам самим.

– Я думал… Теперь я действительно ничего не понимаю. Я думал, что нам предстоит ощутить собственную божественность.

– Конечно, предстоит – и хторранскую божественность тоже. Но вспомни, что все проходит сквозь фильтр обезьяньего автоматизма. Какое имеет значение, если хторранин съел щенка? Никакого. Какое имеет значение, если хторранин съест ребенка? Тоже никакого. Это будет иметь значение, только если ты отождествляешь ребенка с. собой. Отождествление – продукт автоматической работы мозга. Откажись от этого.

По моим щекам текли слезы. Я и не представлял, как далеко зашел. Я понимал, что она подразумевает. И ненавидел ее, и ненавидел себя – за то, что не зашел еще дальше, – чтобы не придавать этому значения.