Текст книги "И все-таки она плоская! Удивительная наука о том как меняются убеждения, верования и мнения"

* * *

«Правда по своей сути племенная, – сказал мне Чарли. – С 2009 по 2011 год я общался только с очень странными людьми, склонными верить в заговоры. Так что я был в субкультуре, оторванной от общепринятых взглядов».

По его словам, съемочная группа, снимавшая сериал «Конспирологическое путешествие», помогла ему, потому что они были «непохожими на других, интересными людьми», такими, каким он видел себя, какой он видел Стейси, какими были те люди, с которыми он общался на «Соке правды», «и при этом у них не было конспирологических убеждений». Это добавило ему уверенности, благодаря чему он допустил возможность, что был неправ. Тот факт, что он провел с этими людьми десять дней и чувствовал себя ближе к ним, чем к труферам, вызвал в нем диссонанс, от которого он не мог избавиться. Он сказал, что это и побудило его выслушать мнение экспертов.

«Я всегда искал свое племя, и что-то начало происходить в моем мозге во время той поездки, – сказал Чарли. – После всех моих новых встреч я начал понимать, что племя, частью которого я был, возможно, состояло из психически нездоровых людей».

Я спросил его, есть ли шансы изменить мнение людей, если большинство из них не в состоянии сделать то, что сделал он. Если человек не согласен с тем, что климат меняется, невозможно просто взять и отправить его в Антарктиду на встречу с ученым, изучающим образцы горной породы. Даже если бы мы могли это сделать – не каждый отважится пойти против своего племени. Не у всех есть система поддержки, какая была у Чарли.

К тому же, по его словам, в этом нет необходимости, ведь в вопросах, подобных изменению климата, следует поступать так, как советуют психологи: обращаться к более глубоким ценностям человека. Спросите, почему он присоединился к группе, к которой себя относит. Узнайте его мотивы. Если он ценит семью, расскажите ему о последствиях засухи в Южной Африке, самой сильной за сто лет. «Покажите ему семьи, в которых дети умерли или голодают из-за неурожаев. Это единственный путь к его мозгу. Через сердце. В противном случае, если вы будете выдавать какие-то абстрактные сентенции, он скажет: „Ты чертов лжец. Откуда ты взял эти факты?“ С кричащим ребенком не поспоришь. А это сейчас кричащий ребенок».

Прежде чем мы расстались, Чарли перефразировал Дэвида Юма, шотландского философа: «Разум – раб эмоций». И это правда. Если вы собираетесь изменить чье-то мнение, нужно найти самое чувствительное место в его сердце. И бить туда[137]137
  Фактическая цитата Юма из книги II, части III, раздела III «О влиянии мотивов на волю в „Трактате о человеческой природе“» звучит так: «Разум есть и должен быть только рабом страстей и никогда не может претендовать на какую-либо иную функцию, кроме как служить и повиноваться им». – Прим. авт.


[Закрыть].

7. Аргументирование

Еще в 2011 году я написал книгу под названием You Are Not So Smart («Не такой уж ты умный»), а затем продолжение под названием You Are Now Less Dumb («Теперь ты не такой уж тупой»). В обеих я рассказывал про науку о человеческом мышлении, принятии решений и суждении.

Общая идея этих книг заключается в том, что мы не осознаем, до какой степени неосведомленными являемся. Мы ненадежные рассказчики истории собственной жизни. В психологии это называется иллюзией самоанализа.

Десятилетия исследований показали, что мы сами очень редко имеем истинное представление о том, из чего выросли наши собственные мысли, чувства и поведение, а также где источники наших желаний и целей. Несмотря на собственную уверенность в том, что очень хорошо знаем все это. На самом деле мы просто наблюдаем за своим поведением и рассматриваем собственные мысли так же, как делал бы это сторонний наблюдатель, а затем придумываем разумные объяснения тому, что мы думаем, чувствуем и во что верим. Как правило, это всего лишь догадки. Иногда правильные, но часто ошибочные. Но мы редко признаем этот факт, предпочитая жить в рамках выдуманной биографии, которая изображает нас как разумных, здравомыслящих людей, тщательно обдумывающих имеющиеся факты и делающих трезвые умозаключения, которые сделал бы любой другой, будь он таким же умным.

В книгах, а позже и на лекциях мне нравилось демонстрировать это на трех разных примерах. В одном я даю людям возможность сыграть в игру, созданную психологом Питером Уэйсоном. Условие таково: я выберу три числа из всех существующих чисел, используя секретное правило. Ваша задача – вычислить это правило. Итак:

2–4–6

Вы уже поняли? Вот еще три:

10–12–14

Вам уже все ясно, но на всякий случай вот еще три:

24–26–28

В больших группах я прошу всех поднять руки до начала игры и опустить тогда, когда они уверены, что уже поняли правило. К третьему набору чисел обычно у всех руки опущены. Затем я спрашиваю, не хочет ли кто-нибудь доказать, что знает правило, выбрав еще три числа, которые ему соответствуют.

Представьте, что я попросил вас это сделать. Что бы вы выбрали? Большинство людей называют три четных числа, например:

32–34–36

Если бы вы выбрали эти три или любые три четных числа по порядку, я бы сказал: «Да! Эти три числа соответствуют моему правилу». И если бы мы остановились на этом и закончили, вы могли бы прожить остаток своей жизни с полной уверенностью, что подтвердили свою догадку. Но вот еще несколько чисел, которые соответствуют моему правилу:

1–2–3

55–56–67

33–3,333–99,999

Потому что правило – любые три числа подряд, каждое последующее больше предыдущего. Но поскольку три последовательных четных числа подряд соответствуют этому правилу, предположив, что это ответ, вы перестаете искать дополнительную информацию. Как только вам кажется, что вы получили подтверждение своей правоты, вы уже не будете искать опровержения только для того, чтобы узнать, так ли вы правы. А в этом как раз заключается суть такого явления, как предвзятость подтверждения – нашей самой фундаментальной когнитивной предрасположенности. Когда мы хотим подтвердить свою догадку, мы склонны искать доказательства своей правоты, и когда считаем, что нашли их, отказываемся от дальнейших поисков.

Мой второй пример взят из исследования Марка Снайдера и Нэнси Кантор, в котором группе испытуемых дали прочитать историю о неделе из жизни женщины по имени Джейн[138]138
  Женщины по имени Джейн: Mark Snyder and Nancy Cantor, «Testing Hypotheses about Other People: The Use of Historical Knowledge», Journal of Experimental Social Psychology 15, no. 4 (1979).


[Закрыть]. Текст был построен так, что Джейн иногда производила впечатление экстраверта, а иногда интроверта. Через две недели испытуемых разделили на две группы. Первой группе ученые сообщили, что Джейн хочет устроиться на должность агента по недвижимости, а затем спросили испытуемых, хорошо ли она подходит для этой работы. Большинство из них сказали «да», вспомнив те эпизоды, когда Джейн производила впечатление коммуникабельного человека. Затем ученые сказали, что Джейн также думает, не стать ли ей библиотекарем, и поинтересовались их мнением, стоит ли ей выбрать эту работу. На этот раз большинство испытуемых сказали «нет». Опираясь на стереотипы, они ответили, что Джейн слишком экстравертна для такой работы. В другой группе вопросы задавались в обратном порядке. Будет ли она хорошим библиотекарем? Да, сказали участники, вспоминая те ситуации, когда героиня проводила время в одиночестве. Она также подумывает о работе агента по недвижимости. Нет, ответили испытуемые, для этого она слишком замкнутая, ей не понравится такая работа.

Испытуемые из обеих групп читали один и тот же текст. Но когда ученые задали им одни и те же вопросы в разном порядке, то их аргументы и выводы тоже оказались разными. Для каждого вывода они приводили факты, подтверждающие их догадки. Вот так выглядит предвзятость подтверждения в действии. Просто изменив порядок вопросов и, таким образом, поменяв исходные позиции для последующих рассуждений, удалось группу, изначально единую, разделить на две, по-разному видящие истину.

В течение многих лет я использовал эти примеры, чтобы продемонстрировать силу мотивированного (то есть основанного на предвзятом мнении) рассуждения. Более того, и исследования это подтверждают, чем вы умнее и образованнее, чем больше данных в вашем распоряжении, тем лучше вы умеете приводить разумные доводы и оправдывать имеющиеся у вас убеждения и установки, независимо от того, правильны они или ошибочны. По сути, если мы хотим найти подтверждающие факты, то больше ничего уже не ищем. Когда мы хотим найти причину, почему А лучше, чем Б, мы ее находим.

Для меня самый убедительный пример этого явления продемонстрировало третье исследование, на которое я чаще всего ссылаюсь. В нем Питер Дитто и его коллеги попросили испытуемых подержать во рту желтую полоску плотной бумаги и сказали, что через двадцать секунд она станет зеленой, если у них нет страшной болезни. Поскольку это была самая обычная цветная бумага, то она не меняла цвет. Люди ждали по несколько минут, пока она позеленеет. Они перепроверяли десятки раз. Некоторые даже просили разрешения забрать полоску с собой домой. Но когда другой группе сказали, что бумага поменяет цвет, если у них есть болезнь, испытуемые ждали ровно двадцать секунд, затем возвращали бумагу экспериментаторам и выходили из комнаты[139]139
  Возвращали бумагу экспериментаторам: Я взял интервью у психолога Питера Дитто о его эксперименте; с ним можно ознакомиться здесь: Peter Ditto and David F. Lopez, «Motivated Skepticism: Use of Differential Decision Criteria for Preferred and Nonpreferred Conclusions», Journal of Personality and Social Psychology 63, no. 4 (1992): 568–84. doi:10.1037/0022–3514.63.4.568.


[Закрыть]. Как однажды сказал об исследовании психолог Дэн Гилберт, когда весы в ванной комнате показывают нам не тот результат, какой нам хочется видеть, мы несколько раз взвешиваемся, чтобы убедиться, что это правда. Когда же мы видим желаемый вес, то сразу уходим по своим делам[140]140
  Сразу уходим по своим делам: Daniel Gilbert, «I’m O. K., You’re Biased», The New York Times, April 16, 2006. https://www.nytimes.com/2006/04/16/opinion/im-ok-youre-biased.html.


[Закрыть].

Предвзятость подтверждения приводит к тому, что, желая убедиться в истинности своей догадки, мы в наших поисках истины подчас даже не пытаемся рассуждать. Поскольку у нас другая цель, мы просто делаем удобные для себя выводы, такие, которые отвечают нашим потребностям или обеспечивают желаемый результат. Например, есть исследование, где ученые показывают ряд цифр и букв, но испытуемые должны называть только буквы. За каждый правильный ответ полагается награда. В этой ситуации люди с большой вероятностью ошибочно примут цифру 13 за прописную букву B. Но если вместо этого предложить награду за поиск чисел, те же люди с большей вероятностью примут заглавную букву B за число 13.

Когда мы не боимся совершить ошибку, потому что она не приведет к большим негативным последствиям, мы предпочитаем искать подтверждения своей правоты. Даже вспоминая собственное прошлое, мы прибегаем к предвзятости подтверждения, только бы защитить и оправдать свои поступки. Когда мы занимаемся этим всю жизнь, нам кажется, что наше мировосприятие основывается на тщательных, дотошных размышлениях и чистом, неподдельном здравомыслии.

Раньше я думал, что подобные примеры демонстрируют, насколько ошибочны и иррациональны наши рассуждения. Но после общения с учеными, которые изучают, как эволюционировало мышление и как мы пользуемся нашим разумом во время разногласий (о чем мы и будем говорить дальше), я вижу вещи немного иначе.

Чтобы разобраться в этом, нам нужно обратиться к тому времени, когда наши предки проводили большую часть своего времени на деревьях.

* * *

Антропологические данные свидетельствуют, что наши предки проводили большую часть своего времени на ветвях, питаясь листьями. Поскольку многие зрелые листья ядовиты, а у приматов вроде нас пищеварительная система не была приспособлена к их перевариванию, то они начали выбирать деревья, где много молодых листьев.

Проблема употребления молодых листьев заключается в том, что для этого требуется большая территория, ведь такие листья на дереве быстро заканчиваются. Поэтому наши предки начали закреплять за собой целые территории – вследствие уже существующего принципа сбора листьев. Территории нельзя было делить с другими группами – на всех листьев не хватит. А значит, их нужно защищать, и поэтому помимо территориального принципа мы выработали еще и племенное поведение. Это дало нашему особому сочетанию генов преимущество сначала перед всеми другими животными, затем перед другими группами нашего вида, а затем и преимущество нашего племени перед всеми остальными. Вместе мы стали сильнее. Мы стали теми, кто ест листья и защищает свою территорию – социальными животными, связанными доверием, которое было трудно заслужить и легко потерять.

Чтобы защищаться от себе подобных, мы должны быть связаны родством, а значит, нам нужна система различения своих и чужих. Мы развили способность отличать членов нашей группы от других представителей нашего вида с помощью сигналов – запахов и звуков. Эти сигналы имели и дополнительные преимущества: если любой участник может сигнализировать об опасности всем остальным, от этого выигрывает вся группа. Таким образом, считается, что подобные нам гоминиды сначала развили способность распознавать эмоции друг друга, затем обращаться друг к другу с каким-то желанием, и со временем общаться с определенной целью.

Представьте себе, что трое наших первобытных предков стоят на холме и смотрят в разные стороны. Способность объединить то, что видит каждый, в общую картину, так, чтобы никому не пришлось поворачиваться, была огромным эволюционным преимуществом. Увеличьте масштаб, добавьте к этой общей картине абстрактные понятия, и вы получите важнейший интеллектуальный продукт, который мы называем культурой. В условиях, когда надо было постоянно бороться за выживание, при равноправии в общении, первобытные люди приобрели множество инструментов и способностей, включая язык, мимику, эмпатию, стыд, смущение, зеркальные нейроны и способность делиться эмоциями. Человеческий мозг стал невероятно искусным в использовании сигналов и передаче идей из одной головы в другую[141]141
  Из одной головы в другую: Jonnie Hughes, On the Origin of Tepees: The Evolution of Ideas (and Ourselves) (New York: Free Press, 2012).


[Закрыть].

По мере того как люди обменивались этими сложными данными, возникла общая модель окружающей среды и общее мировоззрение. В отсутствие влияния других групп, которое могло бы помешать, мировоззрение всех участников в целом было сходным. Они пытались разбираться в камнях, реках, козах, облаках, и в зависимости от проблем, с которыми сталкивалась та или иная группа, ее мировоззрение приобретало черты уникальности. Мировоззрение каждой группы эволюционировало с течением времени, во многом так же, как и гены. Нормы и правила, ритуалы и практики, ценности и убеждения передавались из мозга в мозг, но не в виде точной копии, потому что они обновлялись и видоизменялись, когда эти мозги регулярно встречались и обменивались новостями, обучали друг друга навыкам и делились тайнами.

Эта система работала исключительно хорошо, но по мере ее развития возникла новая дилемма. Люди не были пассивными наблюдателями, объективно фиксирующими реальность и сообщающими о ней другим. У каждого из множества людей были свои богатые сведения и свои личные цели. В такой ситуации даже тот, кто пользовался доверием, мог захотеть обмануть или ввести в заблуждение другого, чтобы получить выгоду за его счет. В этом плане гены эгоистичны. Даже когда намерения соплеменников были благими, каждый мозг мог добавить к общей информации только то, чему был свидетелем. Еще больше усложняло дело то, что мозг склонен к ошибкам и может неправильно интерпретировать то, что он пытается передать. Коммуникация, какой бы полезной она ни была, обречена быть несовершенной.

Это несовершенство возникает, поскольку ни один человек не может во всех подробностях увидеть даже маленькую картинку, а большую картину и вовсе не охватишь без помощи других. Поэтому возможность получать постоянный поток информации от большого числа других людей представляет собой слишком большую ценность, чтобы отказываться от нее. Информация от наших соратников и сородичей на протяжении большей части нашей эволюционной истории была жизненно важна для нашего выживания. Поэтому мы разработали инструмент, который дает нам обратную связь, когда мы хотим получить ответы. Он называется эпистемологической бдительностью.

* * *

При обмене информацией эпистемологическая бдительность помогает нам защититься от слишком поспешных изменений. Без порядка, который строится на хотя бы приблизительных договоренностях, жизнь сообщества станет неуправляемой, и мы вполне можем лишиться и пищи для поддержания жизни, и даже самой жизни. Предохраняя себя от ошибочной информации, даже если она исходит от людей, которым мы обычно доверяем, мы поддерживаем жизненно важный порядок и в собственном мозге, и в нашей социальной группе.

В своей книге The Enigma of Reason («Загадка разума») когнитивные психологи Хьюго Мерсье и Дэн Спербер сравнивают этот баланс доверия и бдительности с оживленным тротуаром. Когда человек выходит из вагона метро, поднимается по эскалатору и попадает в поток пешеходов, он может сосредоточиться на своем собственном движении, потому что знает, что другие так же сосредоточены на своем. Несмотря на то что у всех свои пути, тот факт, что каждый человек делает то же, что и другие, означает, что каждый может двигаться вперед с уверенностью, что столкновение с другим маловероятно. В этом примере оживленного тротуара разные невоспитанные персонажи становятся не такой уж большой проблемой: люди могут спокойно двигаться «на автопилоте» и быть уверенными, что, если кто-то начнет толкаться или идти против течения, другие отойдут в сторону, таким образом подавая сигнал остальным сделать то же самое[142]142
  Подавая сигнал остальным: Dan Sperber, Fabrice Clément, Christophe Heintz, Olivier Mascaro, Hugo Mercier, Gloria Origgi, and Deirdre Wilson, «Epistemic Vigilance», Mind & Language 25, no. 4 (2010): 359–93. doi:10.1111/j.1468–0017.2010.01394.x.


[Закрыть].

В опирающейся на прежний опыт, но надежной среде люди могут спокойно жить и развиваться в самых разных направлениях. Там, где есть общепринятые установки, где возможности органов чувств ограничены, но имеется коллективная бдительность и доверие, каждому отдельному мозгу вовсе не обязательно работать в полную силу. В целом это снижает общую мыслительную нагрузку на весь коллектив.

Если ваш друг говорит, что боль от пчелиного укуса можно убрать, натерев это место ядовитыми ягодами, вы можете проявить некоторую долю скептицизма, найти побольше информации и проверить, сколько еще людей с этим согласны. Если этот же друг уже вводил вас или еще кого-то в заблуждение в прошлом, то его репутация не позволит вам поверить ему снова. Согласно Мерсье и Сперберу, биологические инструменты, которые мы используем для получения такого рода сигналов, подтверждающих или опровергающих информацию, никогда бы не развились до современного уровня сложности без этой системы коллективной бдительности. Нам нужен был способ защититься от дезинформации, обмана и нарушения нашего добытого большим трудом порядка. Благодаря этому даже вредная информация могла стать полезной, ведь тот, кто ее получил, имел в своем арсенале инструменты для ее анализа и фильтрации на наличие ошибок или обмана. Если бы не было такого когнитивного инструмента, общение между разными умами было бы слишком рискованным. Мы разработали многоступенчатую систему обработки, которой по умолчанию доверяют наши товарищи и которая постоянно отслеживает недостоверную информацию.

Однако наша зависимость от этой бдительности привела ко второй дилемме. Иногда она дает ложноотрицательные результаты. Некоторые абсолютно правильные и чрезвычайно полезные новые идеи, открытия и инновации кажутся неправдоподобно хорошими, а иногда слишком неординарными или социально затратными. Ягоды, которые выглядят ядовитыми, но на самом деле такими не являются, могут быть выброшены на помойку. Табуированный новый способ добывания огня может так и не стать массовым достоянием. Если многообещающее изменение в убеждениях, поведении или взглядах кажется слишком необычным, эпистемологическая бдительность может ошибочно пометить его как подозрительное. Если слишком много людей отмаркируют его таким образом, новая информация, которая могла бы принести пользу группе, так и пропадет даром[143]143
  Могла бы принести пользу группе: Большая часть этой главы составлена по материалам интервью Хьюго Мерсье о его совместной статье с Дэном Спербером «Why Do Humans Reason? Arguments for an Argumentative Theory», Behavioral and Brain Sciences 34, no. 2 (2011): 57–74. doi:10.1017/s0140525x10000968.


[Закрыть].

Это то, что Мерсье и Спербер называют «проблемной зоной доверия». Поток информации блокируется, когда люди начинают сомневаться в новой идее, противоречащей общему мировоззрению. Чтобы этого избежать, мозг наших наиболее близких к нам человекоподобных предков выработал новую уловку – аргументирование.

* * *

Вот здесь-то и вступает в действие групповой отбор. Естественный отбор благоприятствовал группам, которые смогли обойти других. А те группы, которые смогли обойти проблемные зоны доверия, со временем превзошли тех, у кого это не получилось. Эта конкуренция между группами привела к формированию механизма под названием аргументация – для тех случаев, когда эпистемологическая бдительность создавала проблемные зоны доверия.

«Чтобы предвидеть, почему вы можете не согласиться со мной, мне пришлось бы проделать большую мыслительную работу, – сказал мне Мерсье. – Потому что у вас много таких убеждений, которых нет у меня, и мне было бы очень трудно предугадать, почему вы можете думать так, а не иначе».

Мерсье попросил представить такую ситуацию: мы хотим уговорить нашу общую знакомую пойти с нами в японский ресторан. Мы знаем, что она может отказаться, но все возможные причины ее отказа мы предугадать не сможем. Теоретически она могла бы привести очень много аргументов, чтобы не пойти с нами в ресторан. Может быть, ей не нравится японская еда. Может, она считает ее слишком дорогой. Может быть, она уже была там буквально на днях. Может, там работает ее бывший. Может, когда-то в прошлом она там отравилась. Это слишком утомительно – сидеть и обдумывать все возможные причины, по которым она может отказаться, а затем пытаться подготовить идеальные аргументы в ответ на все эти причины. Мерсье сказал, что проще начать с самого простого аргумента, который у нас есть: «Пойдем в тот японский ресторан рядом с парком, там вкусно кормят».

Если подруга возражает, мы можем спросить ее, почему. Выяснив конкретную причину, мы сможем пойти дальше. Например, если она скажет, что не любит суши, мы можем привести новые доводы, сказав, что в ресторане также подают блюда тайской кухни, и посмотреть, каков будет ее ответ.

«Вместо того, чтобы искать недостатки в наших собственных аргументах, проще позволить это сделать другому человеку, – объяснил Мерсье, – а затем, при необходимости, их скорректировать».

Если мы, не особо напрягаясь, приведем заранее заготовленные аргументы, то сможем быстро донести свои взгляды до другого и при этом сэкономить свою умственную энергию. Это может быть так же просто, как выбрать, какой фильм мы хотим посмотреть. Но может иметь и колоссальные последствия, например, если мы решаем, оставить ли любимого человека на аппарате жизнеобеспечения, или вступать ли в мировую войну. Когда же мы ищем аргументы непосредственно в процессе обсуждения, то можем выявить все различные точки зрения, имеющиеся в группе. Приводя все более веские доводы в пользу того или иного решения, группа сообща может найти самый разумный вариант[144]144
  Самый разумный вариант: Hugo Mercier and Dan Sperber, The Enigma of Reason (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2017).


[Закрыть].

Поскольку мы мыслим стандартно и при этом не слишком хотим себя утруждать, то в спорах с самим собой обычно побеждаем. Мы делаем выводы, которые нам удобны, опираясь на свой собственный опыт и желания, а затем путем рассуждений находим оправдания и рациональные объяснения собственным мыслям, чувствам, поведению, планам и целям.

Перефразируя Мерсье, вот почему с психологической точки зрения рассуждение – это не логика. Рассуждение часто путают со здравомыслием, рассматривая его в свете философской концепции человеческого интеллекта и рациональности. Логика – это удивительный инструмент, математически точное средство для обмена суждениями и их оценки. Люди обладают огромным количеством разных мыслительных способностей, которые мы можем отнести к категории здравомыслия. Но рассуждение – это нечто иное. Если говорить кратко, рассуждение – это выдвижение аргументов, то есть правдоподобных обоснований того, что вы думаете, чувствуете и во что верите. А правдоподобие – это когда вы интуитивно чувствуете: да, те, кто вам доверяет, воспримут ваши доводы как разумные.

Это хорошо продемонстрировали два эксперимента. В одном из них Крис Хси и его коллеги попросили испытуемых выбрать одну из двух шоколадок, которые они получат на прощание после окончания исследования. Одна шоколадка была явно дешевой, не лучшего качества, в виде маленького сердечка-валентинки. Другая же – намного больше, к тому же это был дорогой, качественный шоколад, но в виде таракана, который выглядел очень реалистично. До начала исследования большинство испытуемых сказали, что выберут сердечко.

Но когда исследование завершилось, те же самые участники выбрали таракана. Не будучи уверенными, какой вариант лучше, они размышляли, то есть искали доводы «за» и «против» каждого решения – выбрать сердце или таракана. Список причин, которые они смогли найти в пользу таракана, казался вполне оправданным с точки зрения общепринятых представлений: он больше, дороже, лучшего качества. Все это просто перевесило те доводы, которые могли бы привести к выбору сердечка. В итоге люди выбрали то, что им не нравится, потому что никак не могли придумать оправданий для другого решения[145]145
  Не могли придумать оправданий: ChristopherK. Hsee, «Value Seeking and Prediction – Decision Inconsistency: Why Don’t People Take What They Predict They’ll Like the Most?» Psychonomic Bulletin & Review 6, no. 4 (1999): 555–61. doi:10.3758/bf03212963.


[Закрыть].

В другом эксперименте исследователи Амос Тверски и Эдвард Шафир попросили испытуемых представить, что они подбросили монетку, и ответить, что, как им кажется, выпало. Затем им показывали лист бумаги с изображенным на нем случайным результат. Если он совпадал с их выбором, испытуемые должны были представить, что выиграли 200 долларов. Если результат не совпадал с их выбором, испытуемые как будто бы теряли 100 долларов. Независимо от выигрыша или проигрыша, затем их спрашивали: «Хотите сыграть еще раз?»

Те, кто выиграл, как правило, говорили: «Да, я хотел бы сыграть еще раз», имея в виду: Я в плюсе, так что могу рискнуть. Но и те, кто проиграл, тоже отвечали согласием, правда, мотивы у них были другие: Мне нужно отыграть то, что я проиграл. Независимо от выигрыша или проигрыша, они находили причину для второй игры. А дальше самая непредсказуемая часть этого исследования: во второй игре людям не сообщали результат подбрасывания монеты. И даже несмотря на то, что большинство уже соглашалось сыграть независимо от результата, – теперь, когда этот результат им не сообщили, они больше не захотели подбрасывать монету. Почему? Потому что без этого они не могли найти причину, чтобы оправдать свое решение продолжить игру. Почему бы не сказать: «Будь что будет, я соглашусь». Но они этого не сделали, потому что не могли[146]146
  Но они этого не сделали, потому что не могли: Eldar Shafir and Amos Tversky, «Thinking Through Uncertainty: Nonconsequential Reasoning and Choice», Cognitive Psychology 24, no. 4 (1992): 449–740. doi:10.1016/0010–0285 (92) 90015-t.


[Закрыть].

* * *

Исследования показывают, что люди очень хорошо разбираются в причинах поведения других, но совершенно не способны понять свои собственные мотивы.

В исследовании 2014 года, в подготовке которого участвовал Мерсье, группа швейцарских ученых-когнитивистов под руководством Эммануэля Труша с помощью небольшой хитрости заставила людей более вдумчиво оценивать свои собственные доводы, создав впечатление, будто они принадлежат другим людям.

Для этого испытуемые должны были прочитать ряд вопросов, прийти к ряду выводов, а затем написать аргументы в защиту этих выводов. Например, им дали информацию о продуктовом магазине, где продавалось много фруктов и овощей. Некоторые из яблок не были органическими. Затем ученые спросили: «Уверены ли вы, что в этом магазине продаются органические фрукты[147]147
  Органические фрукты – выращенные без применения минеральных удобрений и химикатов. – Прим. ред.


[Закрыть]?» Правильный ответ заключался в следующем: с уверенностью можно сказать только то, что некоторые из продающихся в магазине фруктов не являются органическими. Однако в ходе исследования многие сделали вывод, что в магазине нет органических фруктов, а затем сказали, что ничего однозначно утверждать нельзя[148]148
  Однако в ходе исследования: Emmanuel Trouche, Petter Johansson, Lars Hall, and Hugo Mercier, «The Selective Laziness of Reasoning», Cognitive Science 40, no. 8 (2015): 2122–136. doi:10.1111/cogs.12303.


[Закрыть].

После того как испытуемые сделали выводы, ученые попросили их написать, почему они так считают. Если они обнаруживали ошибку в своих рассуждениях, то имели право сделать другой вывод. Но подавляющее большинство отказывалось что-либо менять. Независимо от того, правы они или нет, люди продолжали придерживаться своих первоначальных выводов и приводили оправдывающие их соображения. На следующем этапе эксперимента испытуемым сказали, что теперь они смогут прочитать ответы других людей, и если им покажется, что другие привели более убедительные аргументы, можно будет изменить свои ответы. Но кое о чем экспериментаторы умолчали: в этих ответах была произведена некоторая подмена.

В одном из вопросов предполагаемые доводы другого человека на самом деле принадлежали самому испытуемому. Как и предсказывали Мерсье и Спербер, когда испытуемые думали, что эти ответы чужие, 69 процентов из них отвергали собственные неверные аргументы и меняли ответ на правильный. Когда их ошибочные доводы подавались как аргументы других людей, недостатки внезапно становились очевидными.

«Люди воспринимают рассуждение неправильно, – сказал мне Мерсье. – Они считают, что это инструмент индивидуального познания. И если бы в этом заключалась функция рассуждения, было бы ужасно. Из всех существующих механизмов этот был бы наименее пригодным. Он бы делал прямо противоположное тому, что вы хотите». Рассуждая в одиночку, мы только и делаем, что ищем подтверждения своей правоты, «и тут уже не важно, убедительны наши доводы или нет. Это очень поверхностный и узкий подход».

Если никто не скажет вам, что есть и другие точки зрения, если никто не укажет на нестыковки в ваших теориях, если нет никого, кто выявлял бы слабые места в ваших рассуждениях, выдвигал контраргументы, указывал на потенциальный вред или угрожал санкциями – вы так и будете крутиться как белка в эпистемологическом колесе. Короче говоря, когда вы спорите сами с собой, вы всегда выигрываете.

Мерсье и Спербер говорят, что функция рассуждения состоит в том, чтобы отстаивать свою точку зрения в группе, а не наедине с собой. А потому ее надо рассматривать в рамках так называемой «интеракционистской модели[149]149
  Интеракционистская модель коммуникации предполагает, что все участники общения равноправны, связаны общим интересом к предмету обсуждения, а также общими убеждения и ожиданиями. – Прим. ред.


[Закрыть]». В этой модели рассуждение – наша врожденная способность, которая развивается по мере взросления. В первую очередь мы социальные животные, и только во вторую – индивидуальные мыслители. Способность к общению у нас возникла в процессе эволюции, а индивидуальное рассуждение – это психологический механизм, который развился под давлением среды, где дезинформация неизбежна. В такой среде предвзятость подтверждения оказывается очень полезной, как и предвзятость вообще.

В группе, настроенной на общение, каждая точка зрения имеет ценность, даже если она ошибочна. Поэтому лучше приводить аргументы, которые не противоречат вашей точке зрения. А поскольку главное – выработать общую групповую оценку, то вы можете не бояться ошибиться и высказывать даже непродуманные суждения, если у вас есть веские доводы. Если другие выдвинут контраргументы, вы можете изменить свое мышление и обновить исходные предположения.

«Если рассматривать рассуждение как нечто, служащее личным целям, оно выглядит как какой-то несовершенный механизм. Если же вы рассматриваете его как нечто, созданное для аргументации в группе, то все встает на свои места, – сказал Мерсье. – Этот инструмент так хорошо приспособлен для решения задач, что я нахожу его весьма вдохновляющим и в некотором роде красивым».

* * *

Когда мы рассуждаем, то всегда предвзяты, причем в свою пользу. И это важно, потому что каждый человек должен внести свой вклад в общую картину именно со своей крайне предвзятой точки зрения. Кроме того, это не требует особых затрат энергии, потому что мы рассчитываем переложить мыслительные усилия на группу. Каждый имеет возможность снять нагрузку с мозга и сэкономить энергию для других случаев, потому что, когда придет время выявить истину, группа всегда будет умнее отдельного человека – благодаря разделению мыслительного труда.