Текст книги "И все-таки она плоская! Удивительная наука о том как меняются убеждения, верования и мнения"

Он сказал, что больше всего его тревожило осознание, что, если бы он пошел в этот ресторан, когда еще был членом церкви, поступок официанта мог бы вообще ничего не изменить. Он бы нашел способ интерпретировать это по-другому. Зак все еще осмысливал, что все это значило. Его потрясло осознание, что он открыт для самых разных перемен. И как только он это осознал, множество альтернативных убеждений, установок и ценностей, с которыми он раньше был не согласен, вдруг стали для него приемлемыми.

«Когда я в первый раз разговаривал с евреем, то сначала вспомнил то, чему меня учили в Уэстборо, но потом решил: „Я не хочу в это верить“. Я хотел попытаться увидеть реальность такой, какая она есть. Я хотел мыслить непредвзято и открывать для себя новое. В этом мире, в этой Вселенной так много тайн».

Однако ему все еще было трудно – он все еще перестраивал свои модели, все еще расширял свой кругозор. Зак сказал, что недавно начал практиковать буддизм.

Он еще раз напомнил мне, что ушел из церкви не потому, что изменил взгляды, – он их изменил, потому что ушел из церкви. А ушел он оттуда, потому что оставаться в церкви было невыносимо по другим причинам. И только уйдя, он смог понять, что, возможно, ошибается еще во многих отношениях. С этого и начался трудный период его возрождения. У него возникли проблемы с доверием, несколько раз он вступал в болезненные отношения. Он страдал от сильных приступов депрессии и даже ложился в психиатрическую клинику после того, как его потянуло на саморазрушительные действия. По его словам, все это было все равно что выкарабкиваться со дна колодца.

«В Уэстборо меня научили осуждать других. Теперь же было ощущение, что меня раздирает на части: одна часть меня хочет жить в безусловной любви, другая же все время помнит, что нельзя доверять окружающим».

* * *

Выслушав историю Зака, на следующий день я постучал в дверь баптистской церкви Уэстборо. Меня провели мимо комнаты с дешевыми диванами и деревянной отделкой к одной из трех крошечных скамей для гостей в конце помещения.

Я пришел рано. В церкви было пусто, лишь глухо гудели лампы. В одном конце помещения стоял старый орган рядом с таким же старым компьютером. На другом конце располагался ряд удобных кресел, на которых громоздились пластмассовые контейнеры, набитые безделушками. С кремовым полом, стенами и колоннами из дорогого красного дерева, помещение все же выглядело как-то провинциально, слишком просто, как подвал, отремонтированный в 1980-х годах. В тишине я попытался представить, как Фред Фелпс взывает к пастве с кафедры.

Я листал ламинированный сборник псалмов, который лежал в кармане на спинке стоящей впереди скамьи, пока не прибыли прихожане. Всего их было около сорока человек. Большинство прихожан церкви живут по соседству. Забор по периметру соединяет их дома, превращая квартал в своего рода комплекс с церковью на углу. Чтобы добраться сюда, они просто открывают заднюю дверь своего дома и идут по лужайкам.

Войдя, некоторые из них остановились, чтобы поприветствовать меня. Женщины были в длинных платьях и с покрытыми головами. Мужчины – в джинсах или брюках, кроссовках или туфлях, свитерах и куртках. Затем мы заняли свои места, и каждый получил по распечатанному экземпляру проповеди. Проповедник, один из старейшин, произнес ее слово в слово, пока все читали со своего листа. Проповедь была написана в разговорном стиле, с шутками и лирическими отступлениями. Как позже сказала Меган, это было еще одно нововведение старейшин. До этого Фелпс читал без бумажки и перескакивал с одной цитаты на другую по памяти, вызывая панику у аудитории, которая искала по всей Библии отрывок, на который он ссылался, а он тем временем уже переходил к другому.

Сегодня проповедь была об Армагеддоне и евреях. После 11 сентября Уэстборо стала одержима темой конца света, рассматривая атаку как знак от Бога, что они избранные и должны подготовиться. Несмотря на вывешенный на входе баннер, согласно которому открытки ко дню святого Валентина породили современные Содом и Гоморру, в проповеди лишь мельком упомянули о наступившем «греховном мирском празднике, прославляющем блуд и содомию», и совсем не было упоминаний о каких-либо других текущих событиях или политической обстановке. Они придерживались темы, а темой был конец света, к которому надо готовиться.

После проповеди я спел несколько гимнов, пожал несколько рук, рассказал, почему я пришел, и подслушал разговоры о том, как употреблять больше клетчатки, и о том, как быстро растут дети. Все были счастливы, улыбались, целовали детей, которые не обращали на это внимания и продолжали зачарованно разглядывать книги с мультяшными героями, рассказывающими правила орфографии. Я ожидал радостного прославления смерти американских солдат. Я ожидал, что на меня все обратят внимание, попросят уйти или наоборот не дадут этого сделать. Ожидая чего-то плохого, я погрузился в мысли, и чем больше думал об этом, тем больше ощущал какую-то тревогу.

Я вырос в Миссисипи и каждое воскресенье ходил в подобное место. Когда я стоял там и пел «Господи, покажи нам путь», было ощущение, что это самая обычная баптистская церковь, как любая из тех, в которых я бывал. Ни хорошая, ни плохая ее сторона меня не шокировала. Все было знакомо.

* * *

Когда служба закончилась, я вышел из парадной двери Уэстборо, перешел улицу и встретился с Кейтлин Кэмерон на крыльце Дома равенства.

Кейтлин – волонтер организации AmeriCorps Vista, одной из тех многих, что временно располагается в Доме равенства до окончания своей общественной работы. Она рассказала, что люди из Дома равенства нередко заводят разговоры с членами Уэстборо за утренним кофе, когда те выходят на улицу сменить текст на своих еженедельных ненавистнических плакатах. Они часто здороваются друг с другом, обмениваются несколькими словами, а затем уходят обратно каждый в свою реальность со своими истинами.

Кейтлин сказала, что работала с главой Уэстборо в местной тюрьме. По ее словам, на работе он вел себя непринужденно, был веселым, общался и шутил с ней и остальными коллегами.

«С понедельника по пятницу мы виделись каждый день, и вдруг в воскресенье я замечаю его перед церковью с плакатом и думаю: „Это же тот парень, – она сделала паузу для комического эффекта, – с которым мы работаем“».

«Они играют на публику, – продолжила она. – По их действиям видно: ни на что страшнее пикетов они не способны. Да, это грубо, обидно и оскорбительно, особенно ходить на похороны военных и демонстрировать свое неуважение. Я не могу с этим мириться, но что-то похуже этого они не сделают. А ведь в других культурах можно найти кучу примеров гораздо более страшных действий».

По словам Кейтлин тот факт, что Уэстборо существует и с ней даже можно жить в мире, что никто не станет нарушать закон и бомбить церковь, уже является признаком прогресса. Сторонники Уэстборо знают, что взгляды внешнего мира изменились, и что установки, убеждения и ценности их сообщества считаются неправильными. Почему же тогда, спросил я ее, после общения с такими людьми, как она, и другими из Дома равенства они продолжают вновь и вновь писать ненавистнические высказывания на своих плакатах? Каждый день они видят, что вы не монстры. Почему они упорствуют?

«Когда ты вырастаешь с верой в определенные вещи, и люди, которых ты любишь и которым доверяешь, говорят тебе эти вещи, а ты еще ребенок, ты не можешь не впитать все это, – сказала она. – Держу пари, что многие члены Уэстборо на самом деле не хотят уничтожать тех, кто от них отличается, или изгонять их из общества, отправлять в ад. Но очень тяжело возражать людям, с которыми ты проводишь все свое время и которые ждут от тебя поддержки. Ты просто вынужден исполнять эту роль».

Сидя в машине, я взглянул на баскетбольную площадку, на развевающийся флаг и вспомнил знакомое ощущение воскресной проповеди, причастие, пение, ощущение безопасности, чувство семьи. Моя баптистская церковь разделяла многие взгляды Уэстборо. Да, моя церковь не проводила пикеты и не контролировала мой выбор профессии. Но при этом я четко знал, чего я не могу или не должен делать, какая работа является табу, из-за какой одежды, каких слов и идей сообщество может увидеть во мне аутсайдера, чужого.

Я ушел из баптистской церкви в возрасте десяти лет, когда после каникул учительница библейской школы рассказала нам историю о Ноевом ковчеге. Когда она листала детскую книгу с иллюстрациями, изображающими львов и антилоп, я спросил, почему они не едят друг друга, и она ответила: «Мы не задаем такие вопросы».

Мне было стыдно, что я задал тот вопрос, а когда рассказал про это отцу, то услышал от него, что если я не хочу, то могу больше туда не ходить. Он держал на тумбочке пистолет и Библию, но после возвращения из Вьетнама отверг организованную религию. Он никогда не говорил о причинах, сказал только, что не доверяет проповедникам. В церковь я ходил по настоянию матери – она хотела, чтобы я был в одной компании с ее братьями и сестрами. Когда я бросил эту школу, она была убита горем, но нашла оправдания для этого моего поступка, как раньше и для моего отца.

Припарковавшись между Уэстборо и Домом Равенства, я задался вопросом, насколько я на самом деле не предубежден. Сколько моих нынешних убеждений, мыслей и чувств я на самом деле перенял от тех людей, которым доверял и которых любил? Мое чувство правильного и неправильного исходит изнутри или навязано извне? Если бы не тот день в библейской школе, вырос бы я с верой, что спасение отступников из ада – самая благородная цель, какую только можно вообразить? Увидел бы я сострадание там, где сейчас вижу ненависть?

* * *

На момент нашего разговора Меган Фелпс-Роупер жила в Южной Дакоте. Ей и ее мужу понравился сериал «Дедвуд» (Deadwood), и они часто смотрели его вдвоем. Позже они остановились здесь в отеле типа «постель и завтрак», влюбились в этот регион и вскоре переехали в соседний город. Она сказала, что большую часть своего времени занимается дочерью, Селви Линн, которая не только является для нее источником огромной радости, но и ежедневно напоминает об оставленной ею родительской семье. Она сказала, что хотела бы, чтобы ее мама могла нянчиться с Селви, и все еще надеялась, что однажды это произойдет.

Меган и ее сестра Грейс вместе покинули церковь в 2012 году, но именно Меган почти десятилетие находилась в центре внимания средств массовой информации – она давала всевозможные интервью в разных странах мира, участвовала в документальных фильмах и ток-шоу, в течение многих лет выступала перед самыми разными аудиториями в качестве политической активистки и пользовалась огромным интересом со стороны публики.

В 2015 году Меган стала популярной в социальных сетях, что побудило ее написать автобиографию под названием Unfollow («Отменить подписку»), которая быстро стала международным бестселлером после издания в 2019 году. Ее выступление на TED набрало более шести миллионов просмотров, а глава TED[102]102
  TED – американский некоммерческий фонд, публикующий бесплатные онлайн-выступления на разные темы. – Прим. ред.


[Закрыть] Крис Андерсон сказал о ней: «Редко можно встретить человека с такой смелостью и ясным мышлением, как Меган Фелпс-Роупер». Она была консультантом правоохранительных органов, отслеживающих экстремистские группы, а сейчас продолжает работать в Совете доверия и безопасности одной из социальных сетей[103]103
  Совете доверия и безопасности одной из социальных сетей: Adrian Chen, «Unfollow: How a Prized Daughter of the Westboro Baptist Church Came to Question Its Beliefs», The New Yorker, November 15, 2015. https://www.newyorker.com/magazine/2015/11/23/conversion-via-twitter-westboro-baptist-church-megan-phelps-roper.


[Закрыть].

«Дочь у меня на первом месте. Это самое главное, – сказала она мне. – Ей два с половиной года, и она самая лучшая. Я ею просто одержима. Это потрясающе. Как будто я должна была стать матерью специально для того, чтобы научиться совершенно иначе относиться к детям».

Я спросил, что она имеет в виду. «Церковь очень авторитарна, – ответила она. – Все контролирует». Они считают, что все должны подавлять неприемлемые эмоции, особенно дети. «Есть такая строчка в Библии, где говорится, что мы должны направить все свои помыслы на послушание Христу».

Я сказал, что дети на практике показывают нам отличный пример того, что уже известно ученым об изменении мышления. Она попросила меня объяснить, и я рассказал про SURFPAD: как в моменты неопределенности мы теряем уверенность, потому что мозг для устранения неоднозначности использует наши подсознательные предположения без нашего ведома. И когда это происходит, люди, считающие по-другому, могут казаться нам заблуждающимися или даже сумасшедшими. Она рассмеялась и сказала, что это один в один описывает ее внутренние переживания.

Затем я рассказал ей об ассимиляции и аккомодации, о том, как мы сначала пытаемся встроить новую и противоречащую нашим представлениям информацию в свое мировоззрение и делаем это до тех пор, пока не осознаем, что нужно изменить свою картину мира, чтобы освободить место для новых взглядов. Когда такой ребенок, как Селви, узнает, что лошадь – это не собака, ее мозг создаст новую категорию, куда входят собаки и лошади, и выйдет на новый уровень абстракции, позволяющей лучше разобраться в мире. Я сказал, что, согласно Пиаже, когда мы учимся играть, например, в шашки, мы не просто изучаем правила игры – мы прежде всего узнаем, что в играх есть правила. Когда мы переходим к шахматам, у нас уже есть опыт: мы знаем, что такое игры и как учиться в них играть, а потому обучение проходит легче, чем если бы мы сразу начали с шахмат.

Когда Меган это услышала, у нее выступили слезы на глазах: «Все именно так, как вы описали. Меня до сих пор удивляет, как постепенно все происходит, шаг за шагом. Да, сначала я пыталась принять новую информацию и согласовать ее с тем, во что верила. Все так и было. В то время мне казалось, что это занимает слишком много времени, а теперь думаю: „Полтора года. Всего лишь?“»

Меган сказала, что у нее, как и у Зака, первые сомнения появились тогда, когда старейшины установили новые правила. Церковь всегда выявляла «нарушителей спокойствия», но то, как они поступили с ее сестрой Грейс, казалось несправедливым.

Когда Линдси рассказала в церкви, что Грейс переписывается с ее мужем, в Уэстборо, как обычно, провели собрание, на которое собрались «практически все члены церкви» – как будто это был судебный процесс, где рассматривалось дело против Грейс. Кто-то сказал: «У них получается, что, если что-то выглядит плохо, – это плохо, но и все, что выглядит хорошо, – тоже плохо. А потому, если поступок неправильный, значит, неправильным было намерение. Неправильными были чувства. Это было ужасно. Страшно смотреть. Никому не пожелаешь через такое пройти».

По словам Меган, в детстве подобные столкновения воспринимались как воспитательный процесс. Ведь тем, кто старше, лучше известно, как она должна себя вести с ними. Она знала, что ее никто не станет слушать, а потому просто молчала. «Я часто думала, что им виднее, а я, наверное, чего-то не понимаю и в чем-то ошибаюсь».

Но это было раньше, когда социальные сети еще не открыли ей глаза на то, что ошибаться может церковь.

* * *

В 2009 году Меган зарегистрировалась в одной из социальных сетей и начала свой путь, который в итоге привел к выходу из церкви, с поста о смерти Теда Кеннеди: «Он бросал вызов Богу на каждом шагу, учил людей неповиноваться Его законам. Тед горит в аду!» Еще она писала о пикетировании церковью концерта American Idol и очень быстро завоевала аудиторию благодаря своим безжалостным комментариям в адрес комиков и других знаменитостей, которые высмеивали ее посты[104]104
  Которые высмеивали ее посты: История Меган здесь и в этой главе в целом составлена из отрывков интервью, которое она мне дала, и воспоминаний из ее книги Unfollow.


[Закрыть].

Церковь ее поддержала. Они видели, что Меган распространяет их идеи в социальных сетях и не отступает, несмотря на издевательства пользователей с миллионами подписчиков. На Меган выплескивали гнев, обвинения, враждебность и отвращение, но, так же как и пикетчики, она отвечала на все это презрением. Однако не все в социальных сетях встретили ее так же недоброжелательно.

«С первым несоответствием я столкнулась благодаря этому парню, Дэвиду Абитболу, который вел блог под названием Jewlicious („Еврейский“), – рассказала Меган. – Он написал, что не собирается меня переубеждать, что мы просто ведем публичную беседу, чтобы другие люди могли узнать, что мы думаем, и нашли свои собственные аргументы против подобных идей. Думаю, он не врал. Но мне кажется, что помимо этого он увидел во мне человека, который действительно верит, что поступает правильно. Мы с ним пообщались в личных сообщениях, не на виду у публики. Это был очень интересный диалог».

Как-то Уэстборо проводила пикеты перед синагогами и на еврейских празднествах, и примерно в это же время Абитбол начал отвечать на ее посты в соцсети. Будучи активистом и веб-разработчиком, он несколькими годами ранее создал Net Hate – каталог всех белых националистических[105]105
  Белый национализм – разновидность национализма, отстаивающего интересы белой расы. – Прим. ред.


[Закрыть], антисемитских и пропагандирующих ненависть веб-сайтов в интернете. Он спорил в интернете с экстремистами задолго до того, как социальные сети позволили делать это быстрее, проще и удобнее. Он начал отвечать на посты Меган, желая бросить вызов ее интерпретации Священного Писания. Занявшись поиском информации об этом молодом человеке, она обнаружила, что Еврейское телеграфное агентство назвало его вторым самым влиятельным евреем на просторах социальных сетей. Ей пришло в голову воспользоваться этим как возможностью обратить в свою веру евреев по всему миру. Сначала они подшучивали друг над другом. Абитбол беспрестанно троллил Меган, она, подсмеиваясь, отвечала тем же.

Спустя месяцы таких перепалок она узнала, что Абитбол возглавляет еврейский фестиваль в Лонг-Бич, штат Калифорния, и призвала Уэстборо вылететь туда на протесты. Новость о том, что они приедут, распространилась по интернету, поэтому несколько групп объединились, чтобы дать им достойный ответ.

«Моя сестра держала плакат с надписью „Ваш раввин – шлюха“, – сказала Меган, – а там была огромная толпа. Эти протесты были каким-то безумием». Сотни людей вышли высмеять Уэстборо, вскоре прибыли и копы. Кто-то из противников пикета пытался затеять драку, но представители церкви не стали вступать в нее. «Люди в костюмах пасхальных кроликов и прочих персонажей вели себя очень агрессивно, толкались. Там творилось действительно что-то безумное».

Именно тогда Дэвид Абитбол узнал Меган и протиснулся к ней сквозь толпу. Сначала он просто прикрывал ее от агрессивной толпы, а потом призвал нападавших отступить. Затем он посмеялся над ее плакатом и отпустил пару шуток. Они начали дискуссию, приправленную юмором и сарказмом. «Это было очень похоже на то, как мы спорили с ним в сети: вроде как с вызовом и подковырками, но очень по-дружески».

Меган всегда старалась следовать идеям Библии, придерживаться того, что сказано в Священном Писании, обосновывать свои убеждения соответствующей главой и стихом. Абитбол спросил Меган, почему Уэстборо не осуждает употребление креветок, секс во время менструации и многие другие вещи, которые порицаются в книге Левит. Меган вспомнила, что разволновалась тогда. Он приводил веские доводы, а у нее не было готовых аргументов в обоснование своей позиции. Когда они прощались, она сказала, что планирует пикетировать Генеральную ассамблею еврейских федераций в Новом Орлеане, и он ответил, что с радостью продолжит их беседу там. Меган тоже этого ждала. «Он приехал и подарил мне коробку халвы, купленной на рынке в Иерусалиме, неподалеку от его дома. Я же подарила ему одну из моих любимых плиток мятного шоколада. Дорогого. Я протянула ее, а он перевернул плитку, чтобы проверить, есть ли на упаковке знак кошерности». Меган поинтересовалась, что это значит, и Абитбол рассказывал ей о кошерной еде, пока она стояла с плакатом «БОГ НЕНАВИДИТ ЕВРЕЕВ» и слушала его объяснения.

Разойдясь по домам, они продолжили общение в личной переписке, и тон Абитбола изменился. Оказалось, он был не только знатоком Ветхого Завета, изучив его когда-то на иврите, а еще и бесконечно забавным и обаятельным, терпеливым и чутким человеком. Причем и он был такого же мнения о ней. Несмотря на свои разногласия, они стали друзьями.

«В общем, мы говорили с ним о наших системах воззрений. Я не помню, как это получилось, но он завел разговор о моей маме, – рассказала мне Меган. – Мама родила моего старшего брата до того, как вышла замуж. И ей иногда на это пеняли: „Ты грешница“. И мы всегда отвечали: „Да, конечно, но для Бога мерило не безгрешность, а покаяние. Она раскаялась. Вы можете попрекать ее этим грехом, но эта ситуация не противоречит тому, что мы проповедуем“».

Абитбол отметил, что у Уэстборо есть плакат с надписью «СМЕРТНАЯ КАЗНЬ ДЛЯ ГОМОСЕКСУАЛОВ». Меган сказала, что об этом говорится в Священном Писании в книге Левит. И он ответил: «Да, но разве Иисус не сказал: „Пусть тот, кто без греха, первый бросит камень“?»

Меган сказала, что они всегда на это отвечают: «Да, но мы не бросаем камни. Мы стоим на общественном тротуаре и произносим слова проповеди». В ответ Абитбол сказал, что этот плакат призывает правительство бросать камни. «И я подумала: „Боже мой!“ Да, как же глупо. Теперь я понимаю, как это глупо». Меган почувствовала, что ей нечего на это ответить. «У тебя вроде как на все есть ответы, и они кажутся тебе хорошими. Кажется, что эти ответы правильные и правдивые, пока кто-то не скажет что-то, что заставит тебя сомневаться. И тогда ты думаешь: „Боже мой! Мы на самом деле призывали правительство к смертной казни!“»

Свернувшись калачиком в кресле, Меган писала сообщения и чувствовала себя растерянной. Абитбол продолжил. Он сказал, что, согласно ее толкованию Священного Писания, получается, что ее мать заслужила смертную казнь. «У нее не было бы возможности покаяться и получить прощение, и нашей семьи тогда бы не существовало». Она вспомнила другой плакат с надписью: «БОГ ЕСТЬ ЛЮБОВЬ, НЕНАВИСТЬ, МИЛОСЕРДИЕ И ГНЕВ» и поняла, что в Уэстборо никогда не рассматривали милосердие отдельно от самой церкви. «Милосердие было применимо только к нам».

Она не могла разобраться в этом потоке противоречий. Через несколько дней раздумий ей стало ясно, что если людям нетрадиционной ориентации даже не позволено покаяться, то это прямо противоречит основной доктрине церкви. Она впервые подумала: «Что мы творим?» Для них было так важно продемонстрировать, как они отличаются от людей вне церкви, что все остальное померкло. Что бы ни утверждали посторонние, они из принципа это отвергали, независимо от того, что об этом говорит Библия.

«Я помню, что в тот момент была в полной растерянности». Меган попыталась возразить против текста на одном из их плакатов, но другие члены церкви не приняли ее точку зрения. Они продолжили ходить с этими плакатами, а Меган решила прекратить это делать. Она больше не могла придерживаться этих взглядов – но боялась последствий, с которыми можно столкнуться, если сказать об этом открыто.

Вот так одно противоречие, по ее словам, открыло ей глаза на другие противоречия в их учении, и ее охватили сомнения. Тем временем ее активность в социальных сетях росла, она общалась с большим количеством людей, подобных Абитболу, которые шутили с ней и просто позволяли ей быть собой, людей, которые интересовались ее жизнью вне пикетов. Она начала листать ленты этих людей, смотреть их личные фотографии, читать их посты о еде и поп-культуре. Она спрашивала, как дела, если они казались чем-то расстроенными, и обсуждала с ними разные вещи помимо Священного Писания.

Когда Грейс предстала перед старейшинами, она подумала, что такого никогда не случалось ни с членами ее семьи, ни с теми, кто младше нее. «К тому времени, как это произошло, у меня уже был большой опыт общения в социальных сетях, где я начала замечать противоречивость наших доктрин. Впервые в жизни я почувствовала, что больше доверяю собственному суждению, а не мнению церкви. Мысль о том, что я могу быть права, а они могут ошибаться, до того момента никогда не приходила мне в голову».

* * *

Грейс и Меган начали переписываться, втайне от других подвергая сомнению авторитет старейшин. Тем временем Меган несколько раз побывала на свиданиях с молодыми людьми, не имеющими отношения к церкви, и ей очень захотелось найти романтического партнера, хотя раньше она отчаянно подавляла в себе это желание. Отношения с людьми вне церкви женщинам были запрещены, поэтому она скрыла назревающий роман с мужчиной, с которым познакомилась в социальной сети, а затем продолжила общаться в мессенджере. Он не раскрывал своего имени, называя себя просто К. Г. Меган начала слушать музыку и читать книги, которые он упоминал в их тайном общении.

Тем временем ограничения повседневной жизни прихожан становились все более суровыми. Каждое из них подкреплялось словами Священного Писания: «Воздержитесь от всякого рода зла» – настолько неоднозначными, что эту неоднозначность можно устранить в любую сторону, чтобы оправдать почти все что угодно. Грейс больше не могла ходить в парк и лазать по деревьям. Ей говорили, что это проявление зла. Цветной лак для ногтей был запрещен. Женщины должны были носить рубашки, закрывающие шею, и платья, прикрывающие колени. Если они отправлялись в магазин, чтобы купить себе одежду, все покупки сначала должен был одобрить мужчина. Одна из двоюродных сестер Меган была отлучена от церкви, потому что взбунтовалась против всего этого.

Как-то после ввода этих правил муж Линдси, Джастин, написал Грейс сообщение в социальной сети. Грейс опасалась, что об этом узнает церковь, и сама рассказала все старейшинам. Они предупредили: еще одно нарушение – и ты будешь отлучена. Более того, старейшины во всеуслышанье поведали об этом всей семье. Вот тут для Меган и наступил переломный момент. Они вместе с Грейс как раз красили подвал в доме их тети, когда у нее случился «момент ужасающей ясности».

Меган сказала, что дело было не в социальных сетях, не в новых правилах старейшин, не в доброте Абитбола и не в ее общении с К. Г. Сыграло роль все вместе. Все отклонения по отдельности можно было ассимилировать. Всю новую информацию, которая создавала нарастающий когнитивный диссонанс, можно было как-нибудь интерпретировать для подтверждения прежнего мировоззрения. Но все вместе самым ошеломляющим образом опровергало то, во что она верила прежде.

Тем не менее, потребовалось еще что-то неоспоримое и окончательное, чтобы подтолкнуть ее к точке невозврата. Этим и стало возможное отлучение Грейс от церкви. В своих воспоминаниях она пишет, как на следующий день, лежа на кровати в своей комнате, она сказала Грейс: «А что если бы нас здесь не было?» Грейс спросила, что она имеет в виду, и Меган ответила: «Что если бы мы были в другом месте?»

В течение следующих нескольких недель Меган пыталась успокоить Грейс, которая была в ужасе от того, что может произойти. Грейс так сильно страдала, что Меган даже попыталась переубедить старейшин, донести до них свое собственное понимание. Подобно супругу, который пытается исправить отношения, хотя уже ясно, что их пора разорвать, они с сестрой решили представить свои возражения церкви в надежде что-то изменить.

Меган начала со своих ближайших родственников, указав им на непоследовательность в трактовке доктрин. Она поговорила с матерью, которая готова была ее понять. Она поговорила со своим братом, который остался при своем мнении. Она поговорила со своей сестрой Бекой, которая посоветовала Меган поделиться своими сомнениями со старейшинами. Через мессенджер она связалась с Джастином и Линдси, которые были полностью изолированы от всех других членов семьи после инцидента с Грейс. Они вместе придумали какие-то формальные публичные извинения для Грейс перед Линдси. Когда она заговорила с отцом, тот взорвался яростью. Она сдалась.

Пришло время уходить.

В течение следующих нескольких месяцев Меган и Грейс паковали свои вещи в коробки, маркировали их и перевозили в дом двоюродного брата. Они связались с учителем английского языка Меган, который согласился им помочь. Все шло по плану, но Линдси отправила электронное письмо их отцу, в котором сообщила о намерении Меган и Грейс уйти, а также обвинила Грейс в романе с ее мужем. Родители Меган и Грейс позвали их к себе для беседы. Мать начала записывать видео на телефон. Когда отец прочитал письмо Линдси вслух, Меган поняла, что все кончено. Грейс точно будет отлучена от церкви. Возможно, и она сама тоже. Она повернулась к Грейс и прошептала: «Нам нужно уходить».

Они бросились в свои комнаты, чтобы собрать оставшиеся вещи, пока отец кричал, а мать умоляла их попросить помощи у дедушки, Фреда Фелпса. Но Меган отправилась через общий задний двор к его дому не за этим, а для того, чтобы обнять его и бабушку на прощание.

Потом, когда пришли старейшины, она уже направлялась обратно в свою комнату, по дороге обнимаясь на прощание с родственниками. Через несколько часов с помощью отца они загрузили вещи в семейный минивэн. Он отвез дочерей в мотель, оплатил проживание, разгрузил вещи, обнял их и уехал.

Позже они позвонили учителю английского языка Меган и конец дня провели у него. Он сидел с ними несколько часов, а потом они уснули на двух диванах. А на следующее утро подогнали фургон, закинули в него вещи и уехали навсегда.

* * *

«С тех пор, как я покинула церковь, мое мышление в отношении многих вещей изменилось, – сказала Меган. – И меня поражает, как легко давалась большая часть этих изменений. Например, мое мнение о непохожих на нас людях или евреях, обо всех тех, кто был мишенью для наших нападок. Все, что мы о них думали, просто неправильно».

Как и Зак, Меган ушла из церкви, потому что не могла больше выносить обстановку в семье. Только уйдя, она смогла изменить некоторые свои убеждения и взгляды. И по ее словам, ей было очень легко это сделать. «Отчасти это связано с тем, что мы верили, что любим людей. Не то чтобы я сначала ненавидела их, а потом полюбила. Я думала, что люблю. Потом я поняла, что есть гораздо лучший способ любить людей».

Я спросил Меган, почему у нее и Зака не возникало сомнений, когда они были в церкви. Перемещаясь по стране с пикетами, общаясь в социальных сетях, они тысячи раз сталкивались с людьми, которые видели мир иначе. Они видели множество совершенно иных примеров отношения к людям, встречались с другим способом мыслить, чувствовать и верить.

«Все дело в принадлежности к сообществу, – ответила она, по сути повторив то, о чем говорила мне Кейтлин на крыльце Дома равенства. – Меня окружают люди, которых я люблю и которые любят меня, которые постоянно демонстрируют мне свою любовь своими поступками. Для человека это как воздух. И когда ты растешь в такой среде, особенно в Уэстборо, где все крайне догматично… – она попыталась подобрать правильное слово. – Мы все время думали и говорили о библейских стихах и о фактах, подтверждающих наши взгляды. Мы читали Библию каждый день. Мы запоминали стихи каждый день. Мы стояли на улицах, разговаривали с людьми, защищая эти убеждения каждый день. Это был нарратив, история, которую мы рассказывали. Было столько причин верить. Был опыт, который подтверждал, что все правильно, что это верный путь. Все это очень затягивает».